Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Бросок на Альбион

ModernLib.Net / Историческая проза / Торопцев Александр Петрович / Бросок на Альбион - Чтение (стр. 17)
Автор: Торопцев Александр Петрович
Жанр: Историческая проза

 

 


А песни боевые все громче пели люди. Крупную, хорошо вооруженную армию опытных воинов собрал дюк Нормандии. Со всей Франции шли к нему рыцари. Пока еще – самые отчаянные, пока еще – не совсем уверенные в победе на Альбионе и потому очень нуждающиеся в постоянном внутреннем «подзаряде». И песня помогала им.

Во весь опор несется Карл Великий.

Поверх брони висит брада седая,

Вокруг него французские дружины

Несутся вскачь, исполнены тоски:

Досадно им, что там, в ущельях мрачных,

Роланд без них с неверными дерется,

Да если он в жестокой битве ранен,

То все его дружинники погибли!

Увы, всего осталось шестьдесят,

Зато никто, будь он король могучий,

Иль славный вождь, в часы жестокой битвы

Таких бойцов отважных не видал.

Аой!

Однажды вечером в монастырь пришли два путника. Они хотели получить благословение у Херлуина. Они не знали о его думах, о сомнениях, теребивших душу основателя монастыря Ле Бек. Он вышел к ним из своей кельи, где уединялся вечером. Два молодых человека смотрели на него, усталого, удивленного. «Почему они пришли именно ко мне?!» – спросил он сам себя и не нашел ответа. Оба путника чем-то напоминали тех юношей, с кем он когда-то ходил в бой, побеждал врагов, убивал, грабил, буйствовал на пирушках.

– Благослови меня, отец! – попросил один из них, светловолосый крепыш. – Я иду на святое дело.

Херлуин взглянул ему в глаза и вдруг, там, в юных глазах готового погибнуть за святое дело бойца, он нашел ответ на мучивший его уже несколько недель вопрос. Он не стал ни о чем спрашивать путников, благословил их, отправился в келью и задумался, оставшись наедине с собой, наедине с Богом.

«Юные воины идут на святое дело и не хотят признаться самим себе в том, что ведет их на Альбион жажда славы, подвигов, почестей и богатств. В этом они ничем не отличаются от нас. Мы тоже воевали за святое дело. Мы мстили врагам своим. Мы думали, что месть, кровь, смерть оправданы, Я так думал. Пока не пришел сюда. Человек остался прежним – каким и был всегда. Он так же жаждет крови, он с той же наивностью ищет себе оправдание. Вильгельм, коварный человек, нашел могучее оправдание для всех. Они поверили, что идут на святое дело. Почему они поверили, Господи? Неужели они действительно в это поверили? Но если они поверили, Господи, значит, кто они, кто мы? Но если они не поверили, то кто они, кто мы? – Лицо Херлуина в слабом мареве свечи неожиданно просветлело: – Да, все мы – люди. Грешники. И хорошо, если нагрешив, хоть кто-то из нас сознается в этом самому себе. Успевает сознаться. Я грешил, я сознался. Я понял, что оправдать смерть невозможно ничем. Даже – палачу. И поэтому я пришел сюда, чтобы отсюда пойти к тебе Господи. Я – иду. Молодые воины идут воевать. Поймут ли они, успеют ли понять, что убивать, грабить грешно? Почему им нужно все на себе испытать? Потому что они – люди. И если ты, Господи, таким породил человека, значит так надо ему, человеку».

Всю ночь не спал Херлуин, уже утро прорвалось сквозь узкое окно в келью, уже взошло солнце. Тот день был печальным для основателя монастыря: слегла его матушка, заболела и уже не поднялась.

«Он был так похож на тебя!» – шептала она в тихом бреду. Он не понимал, о чем она говорит. И не задумывался над этим.

А Вильгельм уже собрал свою армию, а в городах, и селениях Франции все настойчивее, громче, призывнее звучала «Песнь о Роланде».

Аой!

ШТОРМ

«Являющийся случай трудится, когда правитель чем-либо озабочен, и умирает, когда правитель опозорен».

Го Юй.


В устье маленькой реки Див, в уютной гавани готовые ринуться в море боевые корабли и грузовые суда ждали попутного ветра. Был конец августа. Противный ветер дул и дул с северо-востока, в лагере скучали воины, в монастыре Бек грустил, обремененный хозяйственными заботами и тяжкими думами Херлуин. Он ничего уже не ждал от судьбы, от людей, от Бога и от самого себя, он доживал свой век в тревоге, никого, однако, не обвиняя, не кляня. Чуть позже, когда из Англии начнут поступать сведения о событиях, изменивших судьбу народов огромного острова и явившихся провозвестниками других великих событий в Европе, основатель монастыря Бек успокоится душой, смирится со всем, смирится.

Вильгельм Нормандский тоже страдал в те дни. Каждые сутки, проведенные армией в гавани реки Див, отнимали у него деньги, продукты, разлагающе действовали на воинов. Для воина бездействие опасно. Для армии оно – губительно. Ветер дул и дул с северо-востока. Дюк работал в эти дни, как никогда в жизни. Он сделал все, чтобы войско не разложилось изнутри, чтобы люди от скуки не занялись мародерством; это было бы приговором всей кампании.

Прошел месяц.

Наконец ветер изменил направление. Лагерь мгновенно ожил.

Военные корабли, изящные, стремительные, с закругленными носами и кормами, с небольшими платформами для лучников на носах, подняли якоря, и огромная флотилия из 700 однопарусных судов вышла из гавани. За боевыми кораблями последовали 1000 грузовых судов, тяжелых, вместительных. Без них на такое дело не рискнул бы пойти ни один, даже очень легкомысленный человек.

– Мы накажем клятвопреступников! Мы разгромим их! – кричали тысячи голосов, и с берега им вторили эхом провожающие:

– Накажите! Не жалейте!!

Очень громко кричали люди, вспугнули они южный ветер, заметался он по неширокому заливу, вздыбил штормовую волну. Нормандцы, осевшие после Роллона на французской земле, давно уже забыли, как их славные предки на легких крепких судах ходили по всем буйным северным широтам Европы. Забыли нормандцы морское дело. Шторм сильно потрепал их флот. С большим трудом Вильгельму удалось избежать более серьезных потерь и укрыться в устье Соммы на якорной стоянке монастыря святого Валери.

Побитые бурей воины возроптали: видно, Господь Бог против нашего дела, если Он послал такую бурю! Вильгельм, скрывая истинные потери, приказал похоронить несчастных в тайне ото всех, а чтобы хоть как-то успокоить людей, не дал разгореться страстям, страху, увеличил паек и ежедневную порцию вина. Но гибель товарищей томила души оставшихся в живых.

«Безрассудно желание человека захватить чужую землю. У нас ничего не получится. Мы погибнем в волнах пролива, либо в битвах», – так говорили воины, а шторм шумел, а ветер противный дыбил волны, ворошил море.

Вильгельм держался спокойно. Он приходил в церковь святого Валери, подолгу молился, выходил, смотрел на петуха, вертевшегося на колокольне, и ждал, когда же гордый петух повернется туда, куда хотел Вильгельм, когда же покажет людям, что ветер подул с юга.

Шторм не утихал.

Однажды Вильгельм приказал поднять из церкви раку святого и пронести мощи крестным ходом по всему лагерю. Увидев шествие монахов, воины побросали свои дела и стали молиться, просить Бога послать им южный ветер, дать возможность пересечь пролив, наказать клятвопреступников.

Бог думал. А, может быть, и не думал. Люди после крестного хода и усердной молитвы стали жертвовать монастырю деньги: кто сколько мог. Буквально все воины пожертвовали в тот день часть своих средств.

Вильгельм пришел в богатый шатер и задумался. Положение было угрожающим. С каждым днем приближалась пора осенних штормов, которые не пропустили бы флот нормандцев через пролив. Нельзя было терять ни дня. Вильгельм вспомнил недавний визит в Нормандию графа Тости, брата Гарольда.

ТОСТИ

«Знать, когда следует дать чтобы потом снова взять, – вот что больше всего ценится в политике».

Сымя Цянь. Древнекитайский историк. III– II вв. до н. э.


Бывший граф Нортумбрии прибыл к Вильгельму Нормандскому, уверенный, что здесь его поймут, ему поверят. Дюк разговаривал с ним наедине в небольшой комнате, где поздними вечерами любил читать «Записки Цезаря».

– У меня в Англии больше союзников, чем у Гарольда, – смело начал речь свою гость. – Меня поддержат в борьбе простолюдины и знать.

Тости посмотрел в глаза Вильгельма, казалось, равнодушно слушавшего гостя. Это показное равнодушие остудило говорящего.

– Он нарушил клятву, – продолжал Тости уже с меньшим пылом и меньшей уверенностью. Вильгельм умел таить в себе чувства, особенно тогда, когда люди приходили к нему с просьбами.

Он спросил:

– Какую клятву?

Этот вопрос сбил Тости с намеченного пути. Он замялся, пролепетал:

– Данную тебе, – и быстро добавил, словно бы вспомнив главное: – Он пренебрег и мной, своим родным братом. Он…

– Я слышал об этом. Но, скажи, Тости, почему ты, имея много союзников в Англии, не осилил Гарольда? Почему прибыл на материк?

– Он захватил власть, обманул всех. И тебя…

– Он обманул тебя и народ Англии. Я знаю это. Я тебе помогу.

– Гарольда нужно наказать. Если ты переплывешь пролив с войском хотя бы в тридцать тысяч воинов, ты победишь его с моей помощью. У меня много союзников и друзей, – Тости стал повторяться, это не понравилось хозяину, он приучил себя ценить время.

– Я помогу тебе, – сказал Вильгельм. – Я тебе дам несколько оснащенных боевых кораблей с отборными воинами. С ними и со своими людьми ты легко одержишь победу. Гарольд будет низвергнут.

На этом разговор закончился. Тости чувствовал себя так, будто он на виду у знатного люда слетел с коня в грязную лужу.

Вильгельм обещание выполнил. Через неделю он приехал с гостем на пристань и сказал:

– Я выделил тебе лучшие корабли и опытных воинов. Не забудь наградить их после победы. Они любят, когда их награждают.

– Ты бы мог стать королем Англии, – Тости едва скрывал злость, но Вильгельм отыграл свою роль прекрасно.

– Да поможет тебе Бог, – сказал хозяин на прощание, хотя любой другой человек, лично заинтересованный во всем, что творилось в Европе, мог бы сказать и другое: «Подумай, Тости, против кого ты собираешь войска! И кого ты берешь в союзники!»

Но таких людей судьба ему не подарила, да и вряд ли он их стал бы слушать. Остановить брата Гарольда было нельзя. Он покинул Вильгельма с двойственным чувством. Дюк Нормандии в разговорах был осторожен (об этом на корабле размышлял Тости – поздновато), но предоставил ему в безвозмездный дар прекрасные корабли. Брат короля Англии был одновременно и благодарен Вильгельму, и зол на него за то, что тот пренебрег его помощью.

Небольшая флотилия Тости отправилась в Данию к королю Свейну. Ветер трепал водную гладь, шутливо играя с морем, но даже не пытаясь разозлить его, вздыбить крутую волну. Тости стоял на корме, смотрел на белые барашки невысоких волн. Он не думал о том, что судьба предложила ему жалкую долю в истории родины, но если бы и подумал об этом, если бы смог предугадать хотя бы на несколько месяцев вперед события, то он бы сделал все так, как сделал. «Вильгельм испугался. Это сделает Свейн, человек решительный, опытный. Ему нужно укреплять свою державу, иначе Харальд Суровый забудет заключенный между ними договор и бросится на Данию», – думал брат Гарольда, но король Дании имел другое мнение.

Он, конечно же, мечтал захватить богатую Англию, но война с Харальдом Суровым обессилила Данию. Свейн наотрез отказался от заманчивого предложения. Он не мог воевать в Англии, имея у себя под боком Норвегию с ее Харальдом Суровым, которого называли еще и Смелым и который, казалось, рожден был для военных авантюр, для войны. Страна фьордов зависала с севера над Данией огромной скалой, готовой в любую минуту обрушиться на южного соседа.

Получив от конунга Дании еще несколько кораблей, Тости отправился дальше на север.

Харальд встретил его сдержанно. Бывшего графа Нортумбрии это смутило: неужели и конунг Норвегии откажется воевать с Гарольдом?! Может быть, поэтому Тости начал разговор с лести:

– Все знают, что ты, Харальд, самый опытный полководец в Европе…

– Что ты хочешь? – перебил его конунг, догадываясь о цели, которую ставил перед собой Тости.

– Стоит тебе захотеть, и Англия будет у твоих ног, – молвил гость, удивляясь самому же себе: робко звучал голос его, непривыкшего просить, играть.

– Что хочешь ты? – повторил вопрос норвег, уже все для себя решив: он покорит Англию, поставит в ней ярлом этого подобострастного человека, а, может быть, пошлет его воевать в Данию.

– Я хочу вернуть себе Нортумбрию, – осмелел Тости, и эта перемена понравилась конунгу, он не любил заискивающих, мягкотелых – ненадежных, продажных людей.

– Ты ее получишь, – пообещал Харальд и добавил, поражая гостя немногословием: – Мы покорим твою страну, не волнуйся.

Если бы Тости освободился от нахлынувших на него радостных чувств, то его покоробила бы почти нескрываемая издевка в голосе конунга, издевка, брошенная как бы нехотя – так говорили женщины в императорском дворце в Константинополе с теми, кто был явно слабее, ниже их. Но брат английского короля, человек, вполне способный постоять за себя и не раз доказывающий это, думал сейчас о другом: он добился своего, нашел могучего союзника, он отомстит всем, кто нанес ему страшную обиду. Тости, недалекий человек, не думал о последствиях этого опасного для Англии союза…

– Ты не пожалеешь об этом. Поход будет удачным.

– Я не пожалею, – сказал гость, официальная часть была закончена, пора настала пировать.

Пришла весна. Тости получил от Харальда еще несколько кораблей, собрал вполне боеспособную, хотя и небольшую армию, с которой он мог и обязан был начать боевые действия против Гарольда, своего брата. Конечно же, лучше было бы ворваться на остров всем разом: Вильгельму с юга, Свейну – с востока, Харальду с северо-востока, Тости – вместе с ним. Гарольд не смог бы оказать сопротивление. Эта ясная, никем не опровергаемая мысль не давала покоя брату английского короля. Эта, чисто умозрительная, идея не могла осуществиться никогда. Даже недалекий Тости понимал это.

Действительность была совсем другой. Вильгельм, Свейн и Харальд предоставили Тости возможность самому решить «семейный спор». Он не мог, имея хорошее войско и «огромную поддержку внутри страны», не начать боевые действия. Повелители Нормандии, Дании и Норвегии предоставили ему возможность провести своего рода разведку боем, и как только море освободилось ото льда, Тости отплыл со всеми своими кораблями курсом на запад.

В это время над небом Альбиона зависла огромная комета. Редко посещают Землю эти гостьи, страшные на вид, несущие людям грозные испытания.

Огненная голова кометы подлетела совсем близко к Темзе, хотя нырнуть в воду спокойной реки не решилась. Люди в ужасе смотрели на нежданного пришельца, свет от которого окрасил Темзу зловеще-кровавым цветом, на три длинных ее хвоста и боялись подумать о том, что будет с ними, с миром, если небесная странница решится искупаться в прохладной Темзе. Семь дней обитатели острова смотрели на зловеще жиреющее небесное тело, на тяжелые три хвоста, молили Бога, чтобы Он отговорил комету купаться в Темзе. В самом деле, не такая уж она большая река, чтобы плескаться в ней в удовольствие, в усладу! Молили люди Бога целых семь дней, а в это время Тости уже плыл к Нортумбрии, Харальд Суровый (Смелый, Решительный) собирал крупное войско, дюк Нормандии строил корабли, вел дипломатические переговоры со своими феодалами, с французами, с воинами Бретани.

Три хвоста-луча словно подпитывали голову кометы, подзаряжали ее энергией действия, а, может быть, энергией взрыва. Люди, предчувствуя опасность, забыли про дела. Не хотелось ничего делать, страх сковывал волю: вдруг комета грохнется на землю?! Семь ночей прошло тревожных. Семь дней. Комета нагляделась на мир земной, расхотела купаться в Темзе, и – может быть, Бога послушалась, людей пожалела – вдруг стала удаляться, мельчать на глазах. Улетела комета в звездные дали пугать своим хвостато-лохматым видом других обитателей Вселенной. Где-то далеко-далеко от Земли она, устав бродить по миру, взорвалась вместе со своими тремя хвостами, но здесь, в долине Темзы и других рек Альбиона, этого не знали. Да и не так быстро произошло несчастье с небесной странницей – сотни, а то и тысячи поколений людей сменилось на Земле. Сотни и тысячи столетий улетели безвозвратно в никуда.

Люди этого не знали, не узнали. Они смотрели на мельчавшую комету и радовались, хотя именно в этот момент Вильгельм… впрочем, о дюке говорить еще рано – еще комета не оторвалась от «земного притяжения», еще багряные отсветы ее лежали, слабо подрагивая, в водах Темзы, и Гарольд в тревоге смотрел на Лондон, обдумывая незавидное свое положение.

Три врага готовились к войне против Англии. Первым рванулся в бой Тости. Самый слабый враг, но – брат родной. Он разграбил остров Уайт, прошелся по Гемпшайрским берегам.

Если бы в XI веке в Англии или близлежащих странах появился верный последователь и поклонник знаменитого грека Феофраста, и попытался бы определить одной фразой, одним словом характер Тости сына Годвина, то вряд ли ему удалось бы найти слово, более подходящее, более точно характеризующее внутренний облик этого человека, чем слово «недалекий». Да и Феофраст, и другие знатоки человеческих душ, человеческих нравов и характеров могут обидеться, услышав это слово, это определение. Недалекий… скорее свойство ума, но не души, а именно она является невидимым, но существующим каркасом внутреннего мира, который во взаимодействии с миром внешним и называется характером. Но, что бы не говорили знатоки «феофрастовой науки», а лучшего слова, определяющего характер и действия Тости, найти невозможно. Он был прежде всего человеком недалеким, что и явилось главной причиной всех его личных бед.

Гарольд, король Англии, был дальновиднее ровно настолько, чтобы стать королем огромного государства, одержать несколько прекрасных побед, дипломатических и военных, приобрести известность и авторитет среди соотечественников. Тости не понимал в силу своего главного внутреннего качества разницу между собой и венценосным братом. Он ринулся в бой, уверенный, что получит поддержку верных – так казалось Тости! – нортумбрийцев. Но Гарольд, тонкий политик, за несколько месяцев сумел привлечь на свою сторону, поладить, а в худшем случае нейтрализовать многих людей во всех уголках Англии. Узнав о разбое Тости, он предупредил Нортумбрийцев об опасности, те вовремя выступили на охрану границ. Моркар, граф Нортумбрии, дал отпор Тости. Тот рванулся было в Шотландию, но Гарольд поработал и там: Малькольм наотрез отказался от предложенного Тости союза. Неудачник, потеряв много кораблей, взял курс к Оркнейским островам. Бесславно закончился его поход против брата Гарольда.

Получив прекрасный урок, Тости уже тогда мог понять, что позиции брата в Англии окрепли и справиться с ним можно лишь ценой больших потерь, в первую очередь, самих англичан. Не думая об этом, недалекий Тости высадился на берег одного из Оркнейских островов, стал приводить в порядок остатки войска (многие люди покинули его!) и ждать Харальда. Дни тянулись медленно. Конунг Норвегии готовился к броску на Альбион очень тщательно – как никогда в жизни.

БРОСОК ХАРАЛЬДА СУРОВОГО

«Великие подвиги надо хотеть совершать не случайной удачей, а на основании благоразумно составленных планов».

Прокопий из Кесарии. Византийский историк. VI в.


Поздней весной с первыми кораблями прибыл из Исландии в Норвегию Халльдор сын Снорри. (Ульв сын Оспака жил все эти годы у Харальда, который не скупился по отношению к своему другу, с которым прошли много боевых дорог.) Конунг Норвегии встретил гостя с великой радостью. В этот, может быть, самый ответственный момент своей жизни он вновь увидел тех, с кем свела его судьба в годы юности, в тяжкие времена после трагедии при Стикластадире. Сколько походов совершили они, сколько побед одержали! То была жизнь

На пристани в Вике встретились старые друзья. Всем троим было за пятьдесят. Халльдор и Харальд выглядели прекрасно – хоть сейчас в бой. Молодые воины, окружавшие конунга Норвегии и знатных его друзей, удивлялись и в тайне завидовали могучей силе Харальда и Халльдора. Ульв, когда-то крепкий, подвижный, сейчас двигался не то, чтобы медленно, но с непонятной молодым осторожностью, осмотрительностью, будто боялся поскользнуться.

Был славный пир. Вспоминали старое, думали о будущем. Халльдор не мог не говорить о своем. В Исландии он приобрел богатое имение, приносившее стабильный доход, и жил спокойно, мирно. По вечерам любил поговорить с детьми, а теперь уже и со внуками. И те любили слушать его. Он рассказывал им о походах и сражениях, о друзьях – Ульве и Харальде, о Норвегии, родине своих предков.

Не пропускал Халльдор ни один тинг. Здесь он слушал мудрых людей, сам выступал редко. А когда младший сын прочитал ему однажды свою первую вису, то радовался отец слову сына, как ребенок. Исландия – страна поэтов. Страна мечты.

Жил Халльдор тихо. И был счастлив. И мечтал о том, чтобы все, кого он знает, кого ценит, кем дорожит, жили точно так же: тихо, никому не мешая, но и не давая себя в обиду. Ему казалось, что это не такая уж и сложная задача.

В гостях у Харальда он старался жить так же. Конунга Норвегии не отговаривал от опасной затеи ворваться на Альбион, но хозяин чувствовал по задумчивым взглядам старого друга и по тревожным, хотя и спокойным ноткам в голосе его, внутреннее отторжение, неприятие самого образа жизни норвежского конунга. Спорить на эту тему друзья не решались – берегли друг друга, берегли дружбу. Они помудрели ровно настолько, чтобы не взрываться сейчас, не давать волю чувствам – очень серьезное дело затеял Харальд.

Но Ульв, слушая их спокойный гордый говорок, все прекрасно понимал. Они продолжали старый свой спор. «Ты обвиняешь меня в том, что я постоянно воюю, но ведь и ты воевал, и твое благополучие, о котором ты говоришь, построено на деньгах, омытых кровью», – «говорил» Харальд, произнося вслух тост в честь дорогих гостей, а Халльдор ему преспокойно «отвечал»: «Я воевал по необходимости, а не из-за прихоти», и, в свою очередь, произносил тост, славя великого ратобитца, великого полководца – Харальда. Никто из присутствующих не догадывался о внутреннем диалоге, который ведут Харальд и Халльдор, лишь Ульв точно знал, о чем говорят между собой друзья, и волновался, боялся, как бы они не взорвались.

– Ты очень похож на моих братьев, – повторил старую мысль конунг Норвегии и добавил: – Но я их люблю.

И спор был закончен, и Ульв вздохнул.

Через несколько дней Халльдор отплыл на родину в Исландию. Его взрослые сыновья были с ним на корабле. Харальд долго стоял на пристани. Дела ожидали его: со всей Норвегии съезжались к нему воины. Весна отсчитывала последние дни.

Корабли Халльдора скрылись за горизонтом.

Через несколько дней после отъезда Халльдора внезапно заболел Ульв. Ветер весенний свалил его – когда-то он очень любил это время года. Болел Ульв недолго, словно бы не желая волновать своего друга, словно бы не желая отрывать его от дел; умер за день до лета. Похоронили его. На могиле Харальд сказал:

– Это был самый доблестный и самый преданный своему господину человек. Больше я таких не встречал, больше я таких не встречу. Спасибо тебе, Ульв.

Поздним вечером конунг вернулся в свою усадьбу – длинный, с многочисленными ответвлениями, надежной рукой срубленный на живописной скале дом, прошел не спеша на задний двор, сел под навесом, посмотрел на море, в ту сторону, куда уплыл Халльдор – скоро и он узнает о смерти Ульва.

У берега стояли боевые корабли, чуть дальше барахтались, освещенные луной светлые барашки, чем-то напоминающие морских свинок на песчаных побережьях южных морей. Харальд вспомнил Византию. Часто вечерами он выходил на тихое море, раздевался, шел к воде, останавливался у кромки берега – крохотные, цвета песка букашки забирались на пальцы ног, что-то там искали, а, может быть, просто пугали человека щекотанием, чтобы он поскорее убирался с их территории, не мешал им жить. Кому-то это действительно не нравилось, но Харальду было весело. Постояв несколько минут у кромки, он делал решительный шаг в воду, и морские свинки слетали с его ног, как слетают одуванчики с цветков.

«Ульв любил жизнь, – почему-то подумалось конунгу. – Много сложил он вис. Где он сейчас?»

Барашки мелких волн выпрыгивали из воды, беззвучно шуршали, кудрявоголовые, ныряли в морскую глубь, что-то там искали, не находили, вновь появлялись над волной в лунном тихом блеске.

Несколько месяцев назад на этом же самом месте Тости сын Годвина долго говорил ему о положении дел в Англии. Харальд слушал гостя молча. Он ко всему привык за свои пять десятков лет. Брат идет против брата, предает, убивает брата. Что тут удивительного? Брат натравливает на брата страшных и опасных врагов своей родины в надежде овладеть престолом, в надежде править страной, которая может погибнуть прежде, чем он сядет на престол. Что тут необычного? Все это видел Харальд Суровый. Поразило его в Тости другое.

Брат короля Англии очень убедительно говорил норвежскому конунгу, а значит, еще раньше и герцогу Нормандскому, и конунгу Дании о том, что его страна в военном и политическом отношении не представляет из себя серьезного противника, ее можно взять без труда. С юношеской запальчивостью докладывал Тости о пустой казне, о том, что в стране нет серьезных укреплений, а народ, долгое время не воевавший, стал изнеженным. Зачем говорил об этом гость? Может быть, это была хитрость брата Гарольда? Может быть, это все устроил сам король Англии? Но – зачем?

Сейчас, когда Тости отправился в поход на Альбион, когда первые сведения о его победах уже достигли берегов Норвегии, когда сразу после этого в страну фьордов пришли сведения о победах короля Англии над дерзким братом, сейчас многое прояснилось, хотя главный вопрос, который задавал себе, сидя под навесом большого дома, конунг Норвегии, оставался для него неясным. «Зачем Тости бьется с братом?! Разве он не понимает, что победить он в этой войне не сможет, особенно – с такими союзниками! Неужели сын Годвина этого не понимает?»

Ночной ветер гулял по морю, забирался под навес. Стало прохладно, неуютно. Харальд вспомнил башню в Константинополе, свою неожиданную спасительницу – с тоскою вспомнил, удивился: «К чему бы это?»

Ульв сын Оспака умер. Похоронили его сегодня. Теперь во всей Норвегии не осталось ни одного человека, с кем воевал Харальд в Византийской империи. Всех смерть взяла. Всех.

Харальд поднялся, и вдруг мысли его скакнули совсем в другую сторону: «Тости нужен мне. Но Нортумбрия будет слишком богатым даром для этого человека».

К середине лета на островах Солундир собралось огромное войск норвежского конунга. Харальд находился в это время в Нидаросе. За день до отплытия он пришел в церковь, где был похоронен Олав Святой, открыл раку, постриг ногти и волосы единоутробного брата, закрыл раку, «а ключи бросил в реку Нид, и с тех пор Олава Святого не отпирали».

Конунг отправился домой. Чувствовал он себя прекрасно, время на думы и сомнения ушло. Настала прекрасная пора действий. На островах стояли на якорях двести драккаров, много грузовых, больших и малых, судов. Все было готово к широкомасштабному вторжению в Англию.

Харальда Сурового не зря называли еще и «последним морским королем». К моменту его похода сила викингов резко пошла на убыль. По разным причинам. Не о них речь. О Харальде Суровом. Он великолепно подготовился к походу, отдал последние распоряжения. Всех лучших воинов Норвегии собрал – великое дело задумал. Осечки быть не могло. Да, долгую войну с Данией ему выиграть не удалось, хотя он ее и не проиграл. Англию же Харальд был обязан покорить. Все решено. Все продумано. Уверенный в успехе, Харальд взял с собой семью: жену Эллисив, дочерей, Марию и Ингигерд, и сына Олава. Чтобы государство во время похода не оставалось без вождя, Харальд провозгласил конунгом своего сына Магнуса.

По уверенному крупному шагу, по жадному блеску в глазах было ясно, что этот человек жить будет долго, жить хочет долго. Он хотел жить долго, мечтал еще не раз спорить с буйством ветра, с грохотом волн, со всеми врагами и даже другом Халльдором, который накрепко осел в Исландии. Доберется он и до Исландии – не так уж до нее и далеко.

До отплытия оставалась всего одна ночь. Харальд, опытный мореход, по всем признакам определил, что утром подует попутный ветер и в добром расположении духа ушел спать. В норвежском войске было много опытных воинов, моряков. Они тоже догадались, что завтра – начало похода. Но почему-то в ту ночь спалось многим неспокойно. Странно. Харальд был спокоен, а воины его нервничали – еще с вечера. В чем тут дело? Ночь над островами Солундир не буйствовала, вела себя тихо. Ветер едва шевелил уставшую волну, звезды купались в морских глубинах. Казалось, в такую ночь только спать и не думать ни о чем тревожном, тем более после долгого трудового дня, после напряженной работы, которой всегда хватало на пристани, на кораблях. Но нет. Неспокойно спали воины, будто провинились они перед кем-то днем и теперь, хотя бы во сне, пытались оправдаться, повиниться, найти способ загладить свою вину.

Воины ворочались, вздыхали, охали, постанывали, вскрикивали, отмахивались от каких-то врагов, а Харальд Суровый спал безмятежно рядом с милой Эллисив, и ничто не могло нарушить его крепкий сон… А, может быть, крепкую думку? Эллисив, одна из тех немногих женщин всех времен и эпох, которой выпало счастье любить и быть любимой не той яркой, кричащей, крикливой любовью, столь обожаемой поэтами и прочими изнеженными душами, а любовью тихой – на двоих, – невидимой, незамечаемой даже чуткими поэтами. Они любили друг друга, Харальд и Эллисив, жили друг для друга, мечтали об этих сладостных, больше для души, чем для тела минутах, когда всходило над их домом большое, по-юношески стыдливое солнце, и либо Эллисив, либо Харальд (всегда случайно, всегда почему-то) просыпались и с нескрываемым (не от кого было скрывать!) упоением смотрели на спящего – либо Харальда, либо Эллисив. То были удивительные минуты душевного счастья, духовного равновесия, покоя.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24