Отчаянная

Он не сопротивлялся. Его руки крепко прижали меня к его горячему телу, и он издал легкий стон. Он прижал свой язык к моему и я ощутила его вкус. Казалось, я пила экзотическое вино, острое, пьянящее и возбуждающее. Вино, которое однажды отведав, будешь всегда страстно желать. Я трепетала от охватившего меня чисто физического наслаждения.

Но он ничего не делал со мной кроме того, что делала я с ним. По его телу пробежала дрожь, и я ощутила свою силу. Я поняла, что здесь хозяйка я, а не он. Я сейчас была той, кто берет, не спрашивая. Я освободила свои губы и рассмеялась, глядя в его изумленное лицо.

Он снова застонал, и его пальцы сжали мои руки.

— Проклятье! — воскликнул он. — Хилари, кто вселился в тебя?

При звуке моего имени все очарование мгновенно исчезло. Опьянение, возбуждение и сила ушли, оставив меня слабой и потрясенной. Я посмотрела на мистера Ллевелина, пытаясь осмыслить, что я сделала и в чьих руках была. От ужаса у меня перехватило дыхание. Что случилось со мной?

— Прости меня, — пробормотала я, освобождаясь из его объятий и поспешно застегивая платье на открытой шее.

Он смотрел на меня, ничего не говоря, сдвинув брови в темную линию. Под его пристальным взглядом я сначала застегивала пуговицы на платье, затем разыскивала в траве разбросанные туфли и чулки. Мои щеки горели. Схватив чулки и туфли в охапку, я отошла к поваленному дереву и села на него спиной к мистеру Ллевелину. Здесь я могла одеться, по крайней мере, в условном уединении.

Частые удары сердца отдавали в ребра и эхом звучали в ушах. Мне пришлось откровенно признаться себе, что мое поведение на поляне с мистером Ллевелином для меня — полная загадка. Но я представляла, как мог все это истолковать хозяин имения. Своими действиями я убедила его, что все то плохое, что он думал обо мне, было правдой.

Мои волосы все еще спадали мне на лицо, и я стала искать в карманах шпильки. Их там не оказалось. И вдруг я поняла, что разбросала их по густой траве, где, конечно же, их не найти. Итак, я полностью опозорена и мне некого в этом винить.

— Вы готовы? — спросил он.

Не в состоянии ни сказать ему что-либо, ни посмотреть ему в глаза, я молча кивнула головой.

Он молча положил свою руку на мою, сжал ее не очень крепко, и повел меня по одной из многих тропи — нок, извивающихся между раскидистых деревьев. Спеша к поляне, я не обратила внимание, что здесь так много совершенно одинаковых тропинок. Но лишь одна из них вела теперь туда, куда мне нужно. Ясно, что без Эдмонда я заблудилась бы. Хорошо, что он пошел за мной.

Несколько минут мы шли молча. Наши шаги отпечатывались на мягкой земле совершенно беззвучно, и в моих ушах стояло только наше тяжелое дыхание. Все мое внимание сосредоточилось лишь на том, что я сделала вообще, и на той дерзкой манере, с которой поцеловала его сама и заставила поцеловать себя.

Так что же все-таки случилось со мной? Безусловно, я не была сама собой. Никогда я не вела себя подобным образом. Неужели свежий воздух и запахи трав так подействовали на меня? Это было бы смешно. В течение своей жизни я много дышала свежим воздухом, и запах всевозможных трав мне также хорошо знаком. Но я никогда прежде не проявляла такой чувственности.

Неужели мистер Ллевелин так очаровал меня, что я перестала управлять собой и давать отчет в своих действиях? Я ничего не понимала. Вот он шел рядом со мной, как всегда угрюмый и неразговорчивый. Я потихоньку искоса посмотрела на него. Ничего в этом человеке мне не нравилось.

Ничего и в то же время все.

Но почему мои мысли и чувства были такими, словно они принадлежали не мне? Да, да, даже мысли. Я содрогнулась внутренне. Если не мои, то чьи же? Мог быть только один ответ.

Лили Ллевелин.

Могла она так обманывать муха?

Или Эдмонда, которого презирала?

Неужели она пошла на поляну, зная, что ее пасынок придет туда? И она желала его так же, как я желала его в те несколько безумных минут? Это действительно было безумием. Я сама с большим трудом верила в свои собственные выводы. Мистер Ллевелин, вне всякого сомнения, примет это за сказку или мою очередную корыстную выдумку.

Чувствуя, как его рука твердо сжимала мою, я, вместе с тем, не могла взглянуть ему в лицо. Напряженность между нами с каждой минутой возрастала. Ее нельзя было игнорировать. Я все острее чувствовала, что если кто-то из нас не заговорит, то я закричу. Ладно, заговорю я. Увы, язык не хотел меня слушаться. Мне не удалось произнести ни единого звука.

Первым заговорил мистер Ллевелин. Он сделал это неожиданно и резко.

— Кто сказал вам об этой поляне? — строго спросил он.

— Никто, я нашла беседку случайно.

— Навряд ли это то место, которое можно найти, не зная о нем.

— Тем не менее, я нашла.

Помня о наших предыдущих перепалках, я ожидала, что он станет обвинять меня во лжи. Но он промолчал. Вместо обвинения он с мрачным лицом, не глядя по сторонам, тащил и тащил меня вперед. Бесцеремонно держа меня за руку, он ровным шагом преодолевал впадины, холмы и хитросплетения корней на тропинке. Создавалось впечатление, что его наполняла одна мысль, одно непреодолимое желание, как можно дальше оставить за спиной поляну и беседку.

— Есть какая-нибудь причина, которая не позволяет мне ходить туда? — решительно спросила я.

Мне хотелось только одного, чтобы он не молчал, пока продолжается эта странная прогулка за руку по холмам и долинам его имения.

— Те, кто знают имение лучше вас, да, гораздо лучше вас, блудили в этих лесах, — уклончиво ответил он.

Я снова искоса взглянула на него. Плотно сжатые губы Эдмонда представляли собой натянутую линию. Ясно, он нарочно уклонился от ответа.

— А беседка? — невинным тоном произнесла я. Любому понятно, что беседки не устанавливают в безлюдных местах. И если уж она появилась на той поляне, значит кому-то была нужна и кто-то ею пользовался. Но я не стала развивать свою мысль, чтобы еще больше не навредить себе в его глазах. Не сомневалась, он хорошо понял то, что я имела в виду.

Мистер Ллевелин сердито посмотрел на меня.

— Это было одно из любимых мест отдыха моей мачехи, — нехотя произнес он. — Она почти не пропускала солнечных дней. Как только выдавался солнечный день, она спешила на это место.

Я споткнулась и посмотрела на него снизу вверх.

— Я бы на вашем месте меньше времени тратил на вопросы, а лучше смотрел бы себе под ноги, — посоветовал он.

Я молча последовала его совету, продолжая, между тем, размышлять на волнующую меня тему.

Итак, в этот раз мистер Ллевелин не обвинил меня в сборе информации для миссис Мэдкрофт. Интересно, почему он этого не сделал? Ведь он всегда охотно думал обо мне самое худшее. А здесь такой подходящий момент, связанный с беседкой, где любила бывать Лили Ллевелин. А может быть, ему стало совершенно ясно, что я, как распутница, просто ждала его прихода для того, чтобы соблазнить. Мое потрясающее по своей эмоциональности и искренности представление вакханки можно было его абсолютно убедить в моем страстном желании.

А разве нет?

Поразмыслив, я поняла, что с самого начала, как только увидела его на краю поляны, у меня действительно было страстное желание и даже намерение. Если бы он не вернул меня в реальность, назвав меня по имени, то… кто знает, до чего я могла бы дойти. От этой мысли у меня и сейчас затуманилась голова.

Мистер Ллевелин остановился. Лес кончился, и мы стояли на опушке. Тем не менее, мой проводник, как мне показалось, не спешил выходить из-под укрытия деревьев. Я с трудом сдерживала желание поскорее избавиться от его хватки и пуститься бегом по широким газонам.

Мистер Ллевелин внимательно посмотрел на меня. Казалось, он сравнивал меня, спокойную и послушную, с тем вакхическим существом, которое буйствовало на поляне. Сейчас только мои распущенные волосы напоминали странную и дикую незнакомку, которая там предстала пред ним.

Свободной рукой он убрал одну длинную прядь с моего лица и посмотрел мне в глаза.

— Вы думаете ваши родители одобрили бы вашу связь с миссис Мэдкрофт? — спросил он неожиданным для меня заботливым тоном.

— Отец — нет, — ответила я. — Что касается матери… Но, если бы не доброта миссис Мэдкрофт, мне было бы некуда пойти.

Я не отвела взгляд во время своего ответа, а лишь несколько раз передернула плечами.

— Это так? — с искренним участием спросил он. — Тогда позвольте вам посоветовать… Нет, позвольте мне предложить вам то, что вы, пожалуйста, примите к сердцу.

Я обнаружила, что рассматриваю его глаза и гладко выбритый подбородок.

— А именно?

— Найдите себе какое-нибудь место и уйдите подальше от миссис Мэдкрофт и таких, как она.

— Это нечестно с моей стороны. Она мой друг, и я поклялась, что мы всегда с ней будем поддерживать связь. Но я не думаю, что подхожу ей в ассистентки. В этом я уже убедилась. А что касается места, то Фанни уже обещала рекомендовать меня своим друзьям, которым нужна гувернантка.

— Неужели она в самом деле предложила? Тогда у нее больше здравого ума, чем я предполагал. Я полагаю, вы согласились?

— Да.

— Хорошо. Более умного решения не могло и быть. Я обратила внимание, что мы разговариваем с мистером Ллевелином так, как никогда прежде не разговаривали: спокойно, без колкостей и желания покрепче зацепить другого. Странно, что он оставил свою надменную позу в такой момент, когда она давала ему наибольший выигрыш. Что это с ним? Или что это со мной? И как наши отношения сложатся дальше? Снова при первой возможности схватимся в словесной дуэли или временное перемирие перейдет в настоящий мир? Посмотрим.

Мистер Ллевелин коротко кивнул, из чего я поняла, что он скорее отпускает меня, чем прощается со мной.

— А теперь я хочу сказать вам до свидания, — произнес он. — Отсюда вы сами найдете дорогу без труда. Я думаю, что благоразумнее нам с вами вместе не возвращаться.

Мои распущенные волосы не требовали каких-либо пояснений. Я кивнула головой, и он отпустил мою руку. Но что-то занимало мой ум и побуждало меня спросить о чем-то таком, что я не могла выбросить из головы при всем своем желании.

— Вы не будете возражать, если я спрошу вас о личном? — спросила я с пересохшим от волнения горлом.

Я почувствовала, как он отстранился от меня. — Это будет зависеть полностью от вашего вопроса, — суховато ответил он.

— Вопрос совсем не обидный, — успокоила я. — Мне только хотелось узнать имя вашего отца.

— Моего отца? — переспросил он, не сумев скрыть своего изумления. — Его звали Эдмонд Ллевелин. Так же, как и меня. Почему вы спрашиваете? — Просто из любопытства, — солгала я. Озноб охватил меня от кончиков пальцев до глубине души.

Глава 10

В этот вечер, во время обеда мистер Ллевелин все время наблюдал за мной. Я заметила это, хотя он старался наблюдать незаметно. Он наблюдал, когда я поворачивала голову в сторону миссис Мэдкрофт или мистера Квомби. Или тогда, когда все увлеченно беседовали. Я чувствовала на себе его теплый взгляд, и от него у меня по затылку пробегали приятные мурашки. И каждый раз вспоминался тот или иной момент нашей короткой встречи на поляне. То я ощущала, как мои руки обвились вокруг его шеи, то как мои пальцы запутались в его волосах. Эти воспоминания и эти ощущения наполняли меня непередаваемым чувством блаженства и наполняли мою жизнь в Эбби Хаус новым, неведомым мне прежде радостным содержанием.

Но, оказалось, не только я заметила тайные взгляды Эдмонда. Урсула дважды посмотрела в ту сторону, куда были направлены взоры ее брата и надменно поджала губы. Она не могла разобраться, кому именно Эдмонд адресовал свои теплые взгляды, потому что рядом со мной сидела Салли Причард. Она вертелась на стуле и, как всегда, отчаянно болтала. Урсула могла предположить, что это Салли заинтересовала Эдмонда, в то время, как он посматривал на меня.

Его необычные взоры не укрылись и от внимательных глаз миссис Мэдкрофт, но ей сегодня было не до мистера Ллевелина. Ее интересовал прежде всего мистер Квомби, и она, нахмурив брови, то и дело посматривала в его сторону.

Но какие бы мысли ни появлялись у мистера Ллевелина, он их не высказал. А сразу после ужина он пригласил всех джентльменов последовать за собой. Все они вежливо раскланялись и удалились в игорную комнату. Там заперлись, судя по всему, надолго. Когда уходили вслед за хозяином, доктор Родес беспомощно пожал плечами, извиняясь таким образом перед своей невестой. У мистера Квомби опустились уголки усов. Винни на прощанье подарил остававшимся дамам грустный взгляд, который лучше всяких слов говорил о том настроении, с которым Винни покидал наше общество. Но что бы ни думали джентльмены, никто из них не осмелился отклонить предложение хозяина имения.

Когда дверь со стуком закрылась за ними, Урсула осмотрела нашу пеструю компанию.

— Как насчет партии в бридж? — спросила она.

Эглантина сразу согласилась, но Фанни и Салли поспешно отказались. Урсула с сомнением посмотрела на меня и миссис Мэдкрофт. Мы, немного поразмыслив, из вежливости согласились. Все же не хотелось лишать хозяйку удовольствия провести вечер за любимой ею игрой.

Не спеша встав, мы вслед за Урсулой степенно направились в одну из многих гостиных комнат.

Это было уютное помещение с мебелью из орехового дерева, обтянутого голубой пестрой тканью. Оно не навевал о каких-либо неприятных или неудобных воспоминаний.

Салли подошла к клавесину и стала нехотя просматривать лежавшие стопкой ноты. Выбрав то, что ей приглянулось, она не спеша села за клавесин и аккуратно расправила юбку со всех сторон. Перед тем, как начать играть, Салли сняла множество бряцающих браслетов, которые украшали ее пухленькие руки. Ее предусмотрительность меня даже удивила. Но как только ее пальцы коснулись клавишей, я поняла, что она прекрасный музыкант. Причем, мне показалось, что у нее достаточно здравого смысла, чтобы не сходить с ума от самолюбования.

Между тем, Фанни, не дожидаясь чьих-либо просьб, медленно проплыла по комнате и стала у клавесина. Как только Салли слегка кивнула головой, Фанни запела. Мы тут же забыли о картах. Вспомнили о них лишь после того, как Фанни спела не менее десяти песен. Оказалось, в наследство от своей матери она получила прекрасный голос. Красивое сопрано, которое нельзя было бы не заметить и не оценить даже искушенному слушателю. Надо ли говорить о переполнившем вас чувстве восторга. У меня сложилось такое впечатление, будто каждое слово песни в исполнении Фанни висело и звенело в воздухе наподобие ледяного кристалла, созданного по высшим законам совершенства.

Слушая игру Салли и пение Фанни, я поняла, какие узы связывали их. Дополняя друг друга, они создали гармоничное целое, которое жило в течение всего того времени, пока звучал клавесин. Фанни и Салли выглядели у клавесина в более выгодном свете, чем каждая в отдельности, предоставленная сама себе. Эта мысль пришла мне в голову внезапно, и я стала корить себя за то, что прежде не проявляла к ним достаточного великодушия. Конечно, их объединила любовь к музыке, а не тщеславие.

Однако противоположное впечатление никогда не оставляло меня полностью.

Очарование, навеянное прекрасной игрой и замечательным пением постепенно прошло, и мы приступили к игре в карты. Урсула и Эглантина обычно выступали партнерами, но так как обе они отличные игроки, а мы с миссис Мэдкрофт по существу новички, то им пришлось в этот раз играть порознь.

— Я возьму себе в партнеры Хилари, — предложила Урсула прежде, чем кто-либо успел что-нибудь сказать.

Миссис Мэдкрофт слегка рассердилась, поняв, что теперь ее мнение, скорее всего, не будет учтено. Я понимала, что Эглантина, помня о знаках внимания, которые настойчиво оказывал мне Винни, ни за что не станет играть со мной в паре. Следовательно, сообразительность Урсулы выручила и Эглантину, и меня.

Игра началась. Но Урсула, кажется, использовала ее всего лишь как маскировку для беседы со мной о событиях моей жизни. Она достаточно подробно расспросила меня о моем отце и моей матери. К счастью, миссис Мэдкрофт была очень занята ставками и не очень внимательно следила за моими ответами. Это позволило мне умолчать о том, что моя мать работала ассистенткой у миссис Мэдкрофт. А миссис Мэдкрофт не заметила этого пробела в моей биографии.

Спустя несколько часов после начала игры решение Урсулы взять меня в партнеры оправдалось. Мы с ней выиграли большую часть партий. Правда, главным образом, за счет того, что миссис Мэдкрофт оказалась совершенно не в состоянии разобраться в картах Эглантины.

— У меня никогда не хватало ума разобраться в этих злосчастных картах, — призналась она после того, как допустила очень грубую ошибку. — Я думаю, что духи не любят азартные игры и уводят меня в сторону.

Вечер закончился рано. Поскольку никто из нас не был в хорошем расположении духа, то все быстро почувствовали усталость от игры и от общения. Урсула выглядела чем-то недовольной, хотя теперь это не имело отношения к Фанни. Эглантина и миссис Мэдкрофт выражали недовольство исходом игры. Я все еще находилась под впечатлением событий уходящего дня. Только Фанни выглядела веселой и довольной. Она радовалась тому, что ей удалось развлечь нас. Но Салли, кажется, не разделяла ее радость.

— Bы талантливы, и это произвело на меня сильное впечатление, — сказала я Фанни и Салли перед тем, как удалиться, и поблагодарила их обеих за доставленное мне большое удовольствие.

— Я люблю играть, — сказала Салли, передернув плечиками. — Жаль, что сегодня некому было слушать.

Фанни при этом сдержала смешок, а я вежливо улыбнулась.

Имела в тот вечер Салли удовольствие встретить мистера Ллевелина или нет, я не знаю. Меня это как-то не очень волновало. Все мои мысли были об уютной комнате и мягкой постели, которые ожидали меня.

Прежде чем попасть в свою комнату, мне пришлось пройти по фойе и подняться по лестнице. Здесь стояла тишина. Но это не была тишина домашнего уюта, а скорее тишина близ смертного ложа или тишина, царящая близ могил. Все уже известные мне каменные лица взирали на меня с выжидательным злорадством, и воздух напряженно трепетал от надвигающихся потрясений.

Я непроизвольно отметила каким-то внутренним чувством, что атмосфера на лестничной площадке заметно сгустилась по сравнению с моими недавними ощущениями и начала распространяться на близлежащее пространство. То, что прежде давало ощущение пассивного присутствия чего-то зловещего, теперь приобрело качества присутствующей активной устрашающей силы. Даже больше, чем просто силы. Это была неуправляемая могучая энергия. Я остро ощущала ее, хотя затруднялась выразить это ощущение.

Личность!

Вот что это такое. От энергии, распространявшейся по Эбби Хаус, исходило отчетливое ощущение личности. По крайней мере, какой-то энергетической сущности, обладающей могучим потенциалом.

Господи, защити нас!

Я с радостью добралась сначала до своего безопасного коридора, затем до своей комнаты.

С теми мыслями, которые волновали меня перед сном, трудно рассчитывать на спокойную ночь и хороший отдых. Так и получилось. Я почти не спала. Моя голова постоянно кружилась, и что только мне не снилось. Сначала я танцевала в объятиях мужчины, лицо которого скрывала тень. Я пыталась разглядеть его черты, но как только мне казалось, что узнаю его, он превращался в кого-то другого. Иногда это был Винни, иногда доктор Родес, а иногда мужчина, которого я вообще не знала.

Затем музыка стала громче, темп быстрее, и мой партнер сильнее. Теперь уже не было необходимости изучать темное лицо напарника, я знала, что танцую с Эдмондом. Я положила свою голову на его сильную грудь и все острее и острее ощущала нарастающее чувство удовольствия. Оно все более и более будоражило меня, и я была счастлива, как никогда.

Я засмеялась от счастья, и смех смешался со звуками вальса. Но вот мелодичные радостные звуки сменились более грубыми и резкими. Невидимые музыканты перестали трать, и остался только мой смех. Но теперь он был уже другим, почему-то резким и скрипучим.

Мой смех. Он отзывался эхом в моих ушах. Я попыталась убежать от него и не смогла. Он всюду преследовал меня, настигая все быстрее и быстрее. А лицо Эдмонда, между тем, уплывало от меня все дальше и становилось для меня все враждебнее. Он пытался освободиться от моих объятий. Но я не хотела этого. Изо всех сил я вцепилась ногтями в его тело, я вонзила их и не отпускала его.

А пол, на котором мы танцевали, тем временем, потемнел и продолжал темнеть. Вот он стал совсем черным. И он стал липким. Мне все труднее было отдирать от него ноги. И вдруг пол начал расступаться, и я остро почувствовала, что тону в его отвратительной глубине. Еще крепче я ухватилась за Эдмонда, но теперь уже не только из страха, мною руководило еще какое-то побуждение. А, вот что. Мне хотелось пригнуть его к полу и наказать его. Да, заставить его испытать те же страдания, что испытывала я.

Он был виноват. Только он.

Поэтому я никогда не отпущу его. Никогда. Даже если придется держать его вот так целую вечность.

Неукротимый гнев перемежался у меня с бурным желанием, я сгорала от гнева и от страсти. С яростным криком бросилась я к нему, чтобы впиться ногтями в его лицо…

И тут я проснулась.

Часы отбивали полночь. Эхо ударов доносилось откуда-то из глубины дома. Мое сердце билось учащенно, а лоб оказался мокрым от пота. Одеяло закрутилось вокруг моих рук и ног, сдавив меня своими тяжелыми складками. Я освободилась из-под одеяла, отбросила со лба влажный локон, и постаралась несколько минут лежать, ни о чем не думая, чтобы дать сердцу успокоиться.

В комнате было тепло. Слишком тепло, просто жарко. Эта жара и навеяла кошмары. Решив, что тех кошмаров, что я пережила, для одной ночи вполне достаточно, я встала и открыла дверь, которая вела на балкон. Увы, в комнате не стало прохладнее. Слишком душной выдалась ночь. Если где-то ветерок слегка шелестел листьями высоких деревьев, до окон дома он не достигал.

Спотыкаясь в темноте, я прошла в дальнюю часть комнаты и открыла входную дверь. Холодный сквозняк но произнесла она. — Возможно, со временем… Но как а могла знать, что она так сделает.

— Если бы не Фанни, то какая-нибудь другая сделала бы то же самое, — заметил он. — Ты не могла морочить ему голову всегда, до бесконечности.

Урсула всхлипнула и расплакалась. Вот уж от кого не ожидала. Мистер Ллевелин издал неопределенный звук, который означал одновременно недоумение и сочувствие. Затем стал вполголоса ей что-то говорить. Сначала слов понять было нельзя, до меня доходил лишь успокаивающий тон. Кажется, он возымел свое действие, потому что всхлипывания стали реже и реже. Наконец, стало возможным различить слова Эдмонда.

— Тебе нужно пойти и поговорить с Кенетом и все выяснить, — произнес Эдмонд. — Ему будет гораздо лучше с тобой, чем с Фанни.

Господи. Неужели Эдмонд хотел, чтобы доктор Родес разорвал помолвку с Фанни ради его старшей сестры? Это было уже непонятно. Что происходило с мистером Ллевелином? Неужели он не в состоянии трезво рассудить, что Фанни просто поддержала человека, которому Урсула в течение длительного времени не давала четкого ответа на предложение, а по существу, была решительно настроена отказать?

А Урсула тоже хороша. Если бы она подумала о том, что предложение, высказанное только что братом, по отношению к ее младшей сестре жестоко, она не стала бы об этом говорить. Но пока что Урсула боялась одного, что все ее усилия окажутся напрасными.

— Он не посмотрит на меня во второй раз, — сказала она брату. — Фанни окрутила его, у нее все хватки от матери.

— Как жаль, — посочувствовал ей брат. — О, Господи. Урсула, дай ему несколько месяцев, и он придет в себя.

— Они поженятся задолго до того, — слезливо возразила Урсула. — А он никогда не разведется с ней. Он слишком порядочный, чтобы уходить от ответственности. Даже если поймет, что это плохой брак. Проклятье! Клянусь, бывают времена, когда я желаю, чтобы она совсем не родилась. Или чтобы она сломала себе шею тогда, когда упала с лошади Кенета.

Раздался ее приглушенных смех. Потом все смолкло.

— Будь благодарен судьбе за то, что таких, как она не двое, — вдруг сказала Урсула.

Эдмонд ничего не ответил, и они несколько шагов сделали молча.

— Если бы ты убил ее, Эдмонд, я бы не винила тебя, — вдруг нарушила молчание Урсула.

— Так же, как и я не винил тебя, — отозвался он. — Но хватит об этом.

— Ты думаешь, что ничего не получится с этим бизнес сеансом? — спросила ни с того ни с сего Урсула. — Ничего в самом деле?

— Вчера я сказал бы, что ничего, — ответил Эдмонд. — А сегодня я не уверен.

Их голоса стали затихать. Видимо, они удалялись в свое фамильное крыло. Они продолжали о чем-то говорить, но слов я расслышать уже не могла.

Первое, о чем я подумала, когда голоса совсем стихли, это как хорошо, что они не заметили мою приоткрытую дверь. Урсула заплакала как раз тогда, когда они подходили к двери.

А затем я стала обдумывать все то, что случайно услышала от Ллевелинов. Мне хотелось посочувствовать Урсуле. Так я, пожалуй, и сделала бы, не скажи Урсула своих жестоких слов-пожеланий. А самое главное это то, что каждый из них считал другого способным на убийство мачехи.

И каждый был способен оправдать убийство. Теперь вместо жалости к Урсуле с ее расстроенной жизнью я почувствовала страх за Фанни.

Утром, выйдя из комнаты для завтраков, я сразу направилась к фоне с винтовой лестницей, чтобы здесь подняться наверх. Коридор был пуст. Кажется, я единственная, кто любил рано вставать. Я уже начала привыкать к тому, что за завтраком так спокойно. Получалось, что мои неспокойные мысли плохо действовали на мой сон, зато помогали желудку.

По обе стороны коридора двери пустующих комнат. Стук моих каблуков отражался от дальних стен и возвращался ко мне.

Вдруг из одного из залов вышел мистер Ллевелин и появился прямо передо мной. Его высокая фигура закрыла проход. Я испугалась так сильно, что даже уронила книгу, которую несла. Мистер Ллевелин даже не моргнул глазом, словно все так и должно было быть. Просто он наклонился, поднял книгу и оставил ее в своей руке, держа за корешок. Это была книга с видами Дорсета, я взяла ее у Фанни. Но мистера Ллевелина не интересовала книга, он посмотрел вдоль коридора, за мою спину, не сопровождал ли кто меня. Убедившись, что там никого нет, он посмотрел на меня.

— Мисс Кевери, вы не уделите мне несколько минут? — спросил он с должной корректностью.

— В чем дело? — спросила я осторожно, не зная еще, что может за этим последовать.

Бесстрастное выражение его лица ничего не говорило мне.

— Не могли бы мы пройти в кабинет? — предложил он.

Я колебалась.

— Уверяю вас, не стоит беспокоиться, — произнес он успокаивающим тоном.

Увы. Вежливого и респектабельного хозяина имения я считала очень даже способным причинить беспокойство. Имела возможность убедиться в этом. С тех пор каждой своей нервной клеткой проверяла, нет ли подвоха. Особенно после недавних шалостей на поляне.

Неохотно я позволила провести себя в его спартанский кабинет. Дневной свет не улучшил его. Войти в его кабинет было все равно, что войти в средневековую келью к настоятелю монастыря. Единственное, чем отличался кабинет мистера Ллевелина от кельи настоятеля, так это отсутствием деревянного креста, который должен был висеть на оштукатуренной стене.

— Если это имеет отношение к делу, что случилось вчера… — начала я.

— Нет, — успокоил мистер Ллевелин. Он вытащил из угла тяжелое кресло эпохи короля Иакова I и поставил его ближе к столу, так чтобы теперь оно возвышалось над ним. Затем пригласил меня удобно устраиваться в нем. Крайне удивленная всеми этими любезностями, я сделала все то, о чем просил хозяин кабинета.

Между тем, мистер Ллевелин сцепил руки за спиной в замок и несколько раз прошелся по кабинету взад, вперед. Затем пристально посмотрел на меня. Не знаю, почему он так изучал мое лицо. Создавалось впечатление, что искал в нем то, чего не видел раньше, что просмотрел. Его откровенно внимательный и по крайней мере не враждебный взгляд никак не изменили моего скверного расположения духа. Неужели я должна всегда чувствовать себя неловко с этим человеком? Неужели, находясь рядом с ним, я должна всегда проверять пуговицы на своей блузке или дотрагиваться до прически и думать, не выпали ли тяжелые пряди волос и не упали ли на спину?

— Вы что-то хотели сказать? — напомнила я. Во мне кипела решимость закончить это изучение меня, которое лично мне не доставляло ничего, кроме внутреннего дискомфорта.

— Я еще что-то такое совершила, чем огорчила вас? — уточнила я.

Он глубоко вздохнул, задержал воздух на какое-то время, затем выпустил его. Получилось некое подобие лирического вздоха.

— Дело в том, что нам надо обсудить мое поведение, — с трудом выдавал он из себя.

— Ваше!? — не смогла сдержать я изумления.

— Мне это не очень удобно и непривычно, — честно признался он. — Я даже не знаю, с чего начать.

Он пробежал рукой по своим темным волосам, а его брови сошлись вместе в прямую линию.

— Вы помните письмо, которое я отправил по вашей просьбе?

— Да. Адвокатам моего отца.

— Я взял на себя право списать их адреса.

— Зачем?

— Зачем? Чтобы связаться с ними и узнать все, что можно, о вас.

Наглый человек! Я удостоила его взгляда, от которого он покраснел до кончиков волос.

— Я хорошо знаю свои права и воспользовался ими, — между тем, возразил он. — В конце концов, я опекун Фанни. Вашим адвокатам я сообщил, что вы ее гость, и так как ваше знакомство было коротким, а ваши родители умерли, я пожелал узнать вашу подноготную.

Не знаю, по какому праву он считал свое поведение приемлемым, но только не по тому, которым я руководствовалась в своих отношениях с людьми. Тем не менее, мои губы изобразили некое подобие улыбки. Я получила большое удовольствие от мысли, что серьезные адвокаты моего отца несомненно поставили мистера Ллевелина на место. Я не сомневалась в том, что они весьма прозрачно намекнули на его нахальство, а кроме того, представили ему длинный отчет о моем прекрасном поведении, воспитании, моих замечательных родителях и о моей абсолютной честности.