От Октавиана еще тянуло кисловатым детским запахом, как от маленьких Агриппин. Агриппа сквозь сон чуял это, и ему снилось, что он дома, что он сам и все его сестренки, даже малютка Квинта, родившаяся в эту зиму, спят на широкой деревянной постели, укрытые мягкими козьими шкурами, и в утреннем холодке жмутся друг к другу, а самая маленькая Агриппина Квинта карабкается по его ногам. Мать уже встала, гремит казанками и разводит огонь в очаге. Его ласковое тепло разливается по всему телу.
      Иногда кто-нибудь из сестренок забывал проснуться вовремя, и Агриппа, чтобы не беспокоить мать, сам обтирал провинившуюся, легонько шлепал по круглому крепкому задику и тут же целовал, чтоб малютка не расплакалась.
      Все Агриппины росли крепенькие и справные. Скудость родительского стола с избытком возмещали горные леса Пицениума, полные сладкой алычи, диких яблонь и орехов, и крупных, в мягкой зеленой шубке поверх скорлупы, и мелких, усыпающих гибкие кустарники. А на полянках тянулись к небу сочные стебли "хороших травок", которые каждый пицен с младенчества умел находить и лакомиться ими.
      Агриппе и раньше снился дом, но тогда он после таких снов целый день тосковал, а сейчас, едва открыв глаза, вспоминал, что он больше не один, что у него есть брат.
      Октавиан сам попросил юного пицена быть ему братом. Обвив обеими руками его шею, шепнул в самое ухо:
      — Ты знаешь, если б у меня был брат, дома б не разлюбили, не спихнули бы сюда на мучения! Пожалуйста, будь моим братом...
 
      Октавиан заполнил ту страшную, ноющую, как рана, пустоту, что жила в сердце подростка со дня смерти Люция. Как и Флавия, Маленький Юлий принадлежал к непостижимому миру красоты, но очарование хрупкого изящества в ребенке было трогательней и прекрасней, чем во взрослой женщине.
      Агриппа даже не представлял себе, что такие красивые и ласковые дети могут жить на земле. Узнав от своего дружка о лунных человечках, он начал смутно подозревать, что Октавиан вовсе не человеческое дитя. Украл Цезарь в галльских лесах эльфа и хвастает, что у него такой сын растет. Патриции, они хитрые!
      Агриппа решил расспросить об эльфах старого раба-галла, подметавшего по утрам Марсову площадку. Длинноусый старик изумился, зачем римскому мальчишке понадобились эльфы.
      — Нет, добрый человек, — взволнованно заверил его Агриппа. — Я не смеюсь, ты только скажи, могут они жить у нас, в Италии?
      Галл грустно покачал головой;
      — Здесь жарко, и лунных туманов нет по ночам. Здесь эльф погибнет.
      — А если его украдут, привезут и будут беречь? — допытывался Агриппа.
      Галл хитро улыбнулся в рыжие с проседью усы:
      — Человеку не поймать эльфа. А вот эльфы часто зло подшучивают над людьми: выкрадут человеческого младенца из колыбели и маленького эльфа туда положат. Эльф растет, как человеческое дитятко. — Галл таинственно понизил голос. — Но он — особый...
      — А зачем? Зачем они это делают?
      — Им нужны человеческие души. Если эльф встретит среди людей того, кто отдаст ему свою душу, он не умрет.
      — А если нет?
      — Растает, как облачко. Да зачем тебе все это? Вы смеетесь над нашими богами...
      — Я не смеюсь, я не смеюсь.
      Теперь Агриппа убедился, что его дружок — эльф и только притворяется обыкновенным мальчиком. Галльские божества зло подшутили над своим победителем.
      Но эльфу, чтобы не погибнуть среди людей, если верить старому галлу, нужна человеческая душа. Он тяжело вздохнул и решил поделиться с другом своей душой. Октавиан маленький, может, ему половинки души хватит?
      Агриппа все больше и больше привязывался к своему дружку. Он мог часами расчесывать его светлые кудряшки, чистить больные ушки, с радостью купал своего питомца, брал на руки, целовал ладошки, розовые и нежные, как у самой маленькой сестренки, "варил кашку", сжимая слегка зубами каждый палец, а мизинец стискивал так, что Октавиан взвизгивал:
      — Ты что? Мне ж не два года! Скоро десять будет!
      — Ври больше! — усмехался Агриппа. — Семь, так и быть, поверю! Агриппине Примуле десять, так я ее не подниму, а ты, как крошечка, легкий! Вот! — Он схватывал дружка и кружил его в воздухе, пока Октавиан не начинал просить пощады. — Плати выкуп! — И, легонько шлепнув своего питомца, бережно опускал на полянку.
      Но иногда юным дикарем овладевал злой демон. Он заставлял Октавиана есть горькую траву или карабкаться на колючее дерево, и лишь безропотность малыша обезоруживала его мучителя.
      — Не надо, это я пошутил! Давай лучше сядем вот тут, я тебе про рычаги Архимеда расскажу. Вот, слушай, — таинственно начинал он. Если найти точку опоры, можно всю землю перевернуть.
      — А зачем?
      — Да так, из интереса. Нужно забраться на самую высокую вершину Альп, вбить железный столб и привязать к нему железную цепь, потом пригнать из Африки стадо слонов и заставить их тянуть. Земля перевернется.
      — Не надо! — Октавиан закрывал руками уши. — Мне страшно! Не надо про слонов!
      — Ну, хорошо, давай про барашков. Они маленькие, пушистые, вроде тебя, и плачут: "Бя, бя, бя", а радуются: "Бэ, бэ, бэ", и прыгают, и играют...
      Октавиан смеялся, и, глядя на него, его друг радовался.
      — Я тебя никогда не обижу. Это я нарочно. А теперь давай задачки порешаем.

      Но, несмотря на все заботы, Октавиан продолжал чахнуть. К весне Маленький Юлий стал кашлять. По ночам его знобило. Он забирался в постель к другу, а к рассвету рубашка становилась мокрой, как из воды.
      Больной малыш совсем перестал есть неизменную кашу.
      — Не могу, — жаловался он другу, — поем, а тут болит.
      — Чем же тебя дома кормили?
      — Молочком. — Октавиан вздохнул. — Манкой с яичками, а не ячменем, как быка.
      — Я достану молока, будешь пить?
      Октавиан кивнул.
      Агриппа в тот же вечер пошел к Вителию. Сердце у него екнуло, когда он переступил порог узорной калитки. Он не был здесь с тех пор, как обругал Флавию и перетоптал ее свадебные полотна. Как-то примут его в этом доме? Но все равно, он должен поговорить с начальником школы во что бы то ни стало!
      Вителий равнодушно выслушал мальчика:
      — Не может есть кашу? Маленький? А как же другие могут? Меньше его, а едят.
      — Немножко молока... — просительно протянул Агриппа, — немножко яичек, домашних булочек — и он поправится...
      — Выдумываете все! — Вителий недовольно махнул рукой. — Цезарь велел кормить его как всех и ничем не выделять. Понял? И вообще, какое тебе-то дело? Ты вечно суешься туда, куда тебя не просят...
      Агриппа промолчал. Он испугался, что сейчас старик начнет ему вычитывать все его провинности: и испорченное свадебное полотно припомнит, и Кануция. Юный пицен до сих пор удивляется, как ему. сошло с рук, что он при всех пристыдил Одноглазого.
      — Что стоишь? — Вителий сердито кашлянул. — Ступай! Ступай!
      Вернувшись в школу, Агриппа отрывисто спросил своего дружка:
      — У тебя деньги есть?
      — Нету, а зачем мне деньги? — удивился Октавиан.
      — Были б деньги, я купил бы тебе молока.
      — А ты им скажи, что Цезарь велел давать мне молоко.
      — Цезарь велел тебе ничего не давать, кроме легионерского пайка, — сумрачно пояснил Агриппа. — Я ходил к Вителию, а он говорит: "Пусть ест то же, что и все. Так Цезарь велел".
      Октавиан охнул:
      — Даже молочка им для меня жалко!
      — Я достану молока. Не реви! — Агриппа встряхнул его за плечи. — Ну, не реви!
      Октавиан всхлипнул и вдруг улыбнулся:
      — Я тебе верю, только не надо мне ничего. Все равно умру!
      Агриппа похолодел, вспомнив слова старого галла, что эльфы не могут долго жить среди людей.
      Утром он остановил Квинта Фабия:
      — Тебе нужен чертеж катапульты?
      — Так ты занят... — нерешительно протянул Фабий. — Конечно, катапульта нужна. Ганнибал опять грозил...
      — У меня есть время. — Агриппа нахмурился.
      — А что ты хочешь?
      — Молоко, и каждый день чашечку до самых каникул
      — Откуда я тебе возьму? — Фабий даже присвистнул от изумления.
      — Где хочешь. Тебе нужен чертеж, мне — молоко, и до самых каникул. — Агриппа повернулся.
      Фабий остановил его:
      — А если будет молоко, я на первое место выйду?
      — Выйдешь, лучше меня никто не чертит, а я в своих чертежах нарочно ошибку сделаю.
      Фабий задумался.
      — А зачем тебе молоко и как я его достану?
      — Дашь денег, я сам куплю.
      — А зачем оно тебе?
      — Нужно.
      — А первое место займу?
      — Конечно.
      — Подожди до вечера.
      Фабий направился к этрускам. У обоих друзей Цецины и Волумния всегда водились денежки. Выслушав просьбу благородного Квинта Фабия, Цецина поджал губы:
      — А зачем тебе деньги?
      — Нужно.
      — Хорошо, — вмешался Волумний. — Двадцать оболов мы тебе одолжим, но летом вернешь тридцать.
      Фабий с радостью согласился. До каникул было еще далеко.
      — Давай деньги.
      — Так и давай, — усмехнулся Цецина. — Принеси свой скифский пояс в залог.
      Фабий вспыхнул и закусил губу, чтобы не обругать обоих этрусков. Он уже знал: с ростовщиками надо быть учтивым.
      Скифский пояс с золотой пряжкой привез его отец из далекой Тавриды, и Квинт очень гордился им. Но честолюбивое желание выйти у Одноглазого на первое место взяло верх. Он отдал этрускам в залог пояс и, получив двадцать оболов, вручил их Марку Агриппе.
 
      Светало, и сад в утренних сумерках казался черным и огромным. Все притихло, и в этой тишине отчетливо доносилось шарканье метлы на Марсовой площадке. Старый галл уже вышел на свой пост.
      Агриппа подкрался к старику и ласково отнял у него метлу:
      — Посиди, дедушка, я подмету за тебя!
      — Ты доброе дитя, — смущенно пробормотал старик. Быстро убрав Марсову площадку, Агриппа опустился на траву у ног старого галла:
      — Тебя пускают в город?
      — Да, мой добрый мальчик. Я стар и немощен, а отсюда даже молодому и сильному не убежать за Альпы.
      Агриппа достал из-за пояса заветные 20 оболов:
      — Прошу тебя, купи мне кувшинчик молока, яичек, домашних хлебцов с тмином. И каждый день покупай, пока денег хватит, а я каждое утро буду убирать за тебя. Я рано просыпаюсь, никто не узнает.
      — Я с радостью сделаю это, — растроганно согласился галл. — А теперь иди!
      Солнце уже встало, и розовые полосы заиграли на здании школы и верхушках тополей.
      — Я еще хочу тебя спросить. — Агриппа понизил голос. — Чтоб эльф не умер, ему хватит половинки человеческой души?
      Галл удивленно посмотрел на мальчика:
      — Душа не хлебец с тмином, чтоб ее делить пополам. А почему ты так беспокоишься об эльфах?
      — Мой друг — эльф. Он только притворяется обыкновенным мальчиком, а сейчас он очень болен. Научи меня: как отдать душу, ну, если нельзя половинку, пусть всю душу!
      — Ты уже отдал этому ребенку всю душу, раз ты так заботишься о нем. — Галл погладил свои усы. — Люди отдают души ради золота, ради власти, ради продажных женщин, но ты хочешь отдать свою душу из-за жалости, и у тебя вырастет новая душа, более сильная и мудрая. Ты верь мне — мой дед был великим друидом! — Галл пересчитал деньги и прибавил! уже обычным тоном: — После Марсовых игр подойди к воротам, я принесу лакомства.
      — Спасибо, дедушка. — Агриппа схватил руку старого раба и поцеловал.
      Галл сдержал слово и еще сунул в руку Агриппе стручок перца:
      — Свари в молоке и заставь твоего эльфа выпить.
      От молока ли с перцем и взбитыми яйцами, от хороших ли травок, что повырастали на лужайках, просто ли с наступлением теплых дней или от безвозвратно отданной души, как твердо верил Агриппа, но Октавиан поправился.

I

II

III

IV