"Свобода! Великая, святая... Она вдохновляла некогда горстку спартанцев на бой с многотысячной ордой персов. Ради свободы сражались сыны Рима с карфагенскими наемниками. Ради свободы моей Родины перенес я мучительный позор отступления. Римлянин рожден жить и умереть свободным.
      Вольный человек горд, мужествен, неподкупен и несокрушим перед врагом, великодушен со слабым, мягок с друзьями. Таков, мой милый Брут, идеал истинного республиканца! Склонимся же перед законами, освященными вековой мудростью народа, но не перед прихотью одного. Как ненавистны тирания и рабство сердцу честного человека! И что дороже Свободы и Справедливости?"
      Кассий не дописал.
      Шум в коридорах заставил его обернуться. В опочивальню вошли двое. Суровые, хмурые люди в козьих плащах мехом наружу. Они несли мешок, туго стянутый ремнями. Мешок вздрагивал. что-то живое билось в нем.
      — Горный козленок. От Скрибония Либона в дар доблестному Лонгину Кассию...
      Мешок опустили на пол. Старший пицен взмахом ножа рассек ремни. Кассий с любопытством нагнулся. Два глаза, горящих ненавистью и ужасом, глядели на него из темноты.
      — Мальчишка! — Трибун, радостно смеясь, вытащил добычу. — Принесите воды и пищу! Повкусней что-нибудь! Иди сюда! Да ты совсем голый! Погоди!
      Кассий достал из кованого ларца одежду и натянул на ребенка. Туника взрослого человека доходила пастушку до пят вырез едва держался на детских, еще кругленьких, плечиках!
      Испуганный, оторопевший Агриппа позволял вертеть себя, как игрушку.
      Кассий перепоясал свою покупку и расхохотался:
      — Ну, ничего, завтра увезу тебя в Рим. Доедешь!
      — Не хочу!
      — Захочешь! У тебя будет легкая, веселая жизнь: битвы, победы, золото, пирушки, красавицы. Гладиаторов ласкают даже патрицианки. Конечно, тайком.
      — Хочу к маме!
      — А, я забыл, что ты еще малыш. Но пройдет лет десять — и весь Рим повторит твое имя — Кассипор! Раб Кассия, непобедимый, неукротимый, лучший гладиатор Италии!
      — Не хочу! — Мальчик забился в угол.
      — Ну, не бойся, не дрожи! — Кассий протянул засахаренный плод. — Попробуй, как вкусно!
      Агриппа, не шевелясь, продолжал смотреть в упор.
      — Ну! — Патриций подошел к пленному ребенку и ткнул ему лакомство в рот.
      Плотно сжав губы, мальчик отшатнулся.
      — Гордишься! Дрянь! — Трибун с размаху ударил маленького пленника и в тот же миг дико вскрикнул от нестерпимой боли. Острые зубы впились в его руку.
      — Ах ты!.. — Проклятия и удары посыпались на строптивого. Хозяин колотил его свободным кулаком и пинал..
      Но Агриппа не разжимал мертвой хватки.
      — Дикарь! — простонал римлянин, ища за поясом стилет.
      Агриппа внезапно разжал зубы и рванулся к окну. В один миг он очутился на подоконнике и исчез в темноте...
 
      Маленький батрак бежал не оглядываясь. Летел по узкой каменистой тропке вверх, выше и выше... Не поймают... Сердце билось, в висках гудело, но ребенок мчался все быстрей и быстрей. Из долины доносился собачий лай, конский топот, голоса преследователей.
      — Это не раб, а дикий козел! — кричал, чуть не плача от досады, Кассий. — Ну, Либон, хорошенькую штучку ты сыграл со мной!
      — Я при чем? — Скрибоний пожал плечами. В душе он радовался неудаче надменного квирита. — Лови!
      — Лови, лови! Тут по вашим горам шею сломать можно. — Трибун выругался.
      — Тише, друг, — остановил его гостеприимный хозяин. — Нехорошо. Здесь не солдатский лагерь.
      — Вижу, что не лагерь, а лупанарий. Упустили мальчишку! Вы все в сговоре! — горячился Кассий.
      — Не уйдет. Псы молосской породы приучены к поимке рабов...
      — Они его растерзают, а мне нужен живой и не калека!
      — Калеки никому не нужны. Небеспокойся. Собаки вышколены.
      — Вот он! — торжествующе крикнул римлянин.
      В рассветной мгле мелькнула белая точка. Точка мчалась к обрыву.
      — Ну, теперь ты мой! — Кассий пришпорил взмыленную лошадь. — Всю ночь проколесили, зато нашли!
      Скрибоний дал знак псарям:
      — Поберегите, чтоб собаки не разорвали. Тропка обрывается над пропастью... Тут мы и возьмем его.
      — Пустите, я сам! — Кассий размотал аркан. Мальчик бежал к бездне. Казалось, он не сознавал ничего.
      Но вдруг оглянулся... Опененные пасти огромных собак, летящие кони, и страшный римлянин с арканом в руке нагнулся, сейчас метнет...
      — Мама!
      Отчаянный детский крик резанул воздух, и маленький пицен бросился вниз.
      — Горе нам! — Либон в суеверном ужасе схватил гостя за руку. — Ребенок призвал Мать Италию, и она услышала...
      — Горе мне! — передразнил Кассий. — Мой мальчишка разбился! Тебе что?
      — Горе нам, детям Ромула, —  глухо повторил Либон. — Мы никогда не смирим сыновей Рима. Риму не победить Италии. Междоусобицы погубят нас... Ты забыл...
      — Я ничего не забыл. — Кассий подъехал к обрыву, боязливо заглянул. — И косточек не собрать. Да... я в нем ошибся! Прыгнул в бездну, чтоб не стать рабом. Если б наши сенаторы походили на этого пастушонка, Цезарю не бывать ни консулом, ни правителем Галлии!

      Вся Италия, окутанная покрывалом скорби, притихла. В Риме установили траур. Мужчины ходили с небритыми лицами, жены и дочери квиритов носили неподрубленные одежды, и в знак печали многие остригли косы.
      Помпей, сказавшись больным, не выходил из дому. Цицерон утешал правителя, но все его красноречие было бессильным перед простой и горькой правдой — легионы Рима разбиты парфянскими ордами наголову. Даже в глухих захолустьях, на окраинах Италийского мира все говорили вполголоса, смех и шутки невольно замирали на устах и заплаканные глаза с надеждой и страхом устремлялись вдаль. Не бредет ли по дороге измученный, израненный легионер, отец, муж, брат, сын?
      Женщины у колодца спешили поднести скитальцу воды и осведомиться, из какой же он центурии? Может быть, сражался плечом к плечу с их дорогими покойниками? Многие жены и матери уже получили браслеты[ ] павших, но еще больше жило в томительном неведении. Хромого, обросшего колючей черной бородой центуриона наперебой угощали свежими плодами, поили чистой, как слеза матери, водой.
      — Моя дома? — спросил бродяга, обтирая запекшиеся губы.
      — Дома-то она дома. — Пожилая женщина горестно покачала головой. — Да спешить тебе, Випсаний, незачем.
      — Дети! — Легионер задрожал. — Малютка умерла? А я ее и не видел ни разу!
      — Девочки все живы, успокойся
      — Да что за беда в моем доме? Не тяните. — Випсаний, сдерживая стон, встал и, волоча подбитую ногу, заковылял к своей хижине.
      Женщины у колодца с состраданием поглядели ему вслед:
      — Такого мальчугана потерять!
      — Говорят, патриций затравил его собаками.
      — Привязал к столу и бил, пока мальчик не умер!
      — Жаль мать, она, как безумная, бьется о землю и кричит, что не продаст сына. Хотя бы косточки нашлись!
      — Где там в таком ущелье!
 
      Дневной свет не проникал сквозь ставни. В полутьме перед каменной божницей распласталась осиротевшая мать...
      — Марс Мститель! Стрела Громовая, Копье Огненное, правых заступник, бесчестных гроза! Марс Гром, Марс Молния, порази нечестивого квирита! Убийцу сына моего! Деточка помощник мой рос. От земли было не видать, зарабатывал и нес домой! Марс Праведный, Марс Мститель, покарай Лонгина Кассия, иссуши его силу, порази чрево его любимой бесплодием. Нет, нет, Марс, не слушай меня? да родит ему прекрасная десять, двенадцать сыновей один другого краше и смелей. Да погибнут они все, как мой — Марк Агриппа! Услышь меня, Марс! Отомсти, Копье Огневое, за невинное дитя! Да не вернется мой любимый, да ослепнут все мои дочери, но ты, грозный бог, Стрела Громовая, Марс Копье Разящее, отомсти за мои слезы. За моего сына! Да не вернется мой супруг...
      — Я вернулся, жена! — Оборванный, грязный стоял Випсаний Агриппа на пороге своего дома. — Что за беда стряслась над тобой без меня?
      — Никакой беды! — Женщина встала и, поправляя рассыпавшиеся волосы, с тоской и болью смотрела на вернувшегося мужа. — Никакой беды. Войди в твой дом с миром.
      — Где дети?
      — Спят. — Она кивком указала на ворох козьих шкурок,
      — А мальчуган?
      — Он не живет дома.
      — Не живет дома? — Легионер сделал шаг к очагу. — Где же мой сын? Почему он не дома?
      — Нам было трудно, он пасет коз у Либона...
      — Сходи за ним. — Випсаний сел. — Привез вот.
      Он развязал заплечный мешок и вынул усыпанные бирюзой безделушки.
      — Дочкам! Четырем всем..
      Пицен вытащил узорную восточную шаль.
      — Тебе!
      Помедлив немного, достал разукрашенные парфянские сапожки на высоких каблучках и, полюбовавшись вдоволь, поставил на скамью.
      — Сыну! Сходи за ним и скажи там, больше мое дитя ни на кого не будет работать! Учиться будет! Да, жена, наш Агриппа станет учиться в военной школе с детьми самых знаменитых людей! Я спас одного молодого патриция. Нес до Сирийского рубежа на своей спине, пока меня не ранили. Юноша оказался сыном начальника этой школы. Обещал: "Отец мой тебя золотом осыпет". Я отказался. Что золото, приходит и уходит! Попросил нашего Агриппу в военную школу записать. Я всю жизнь лямку тянул. Когда покалечили, стал центурионом, а он выучится и смолоду будет командиром. Что ты смотришь так на меня? Не веришь? Иди скорей на пастбище за мальчиком.
      — Агриппы там нет...
      — Ну, иди туда, где он работает.
      — Он не работает...
      — Жена! — Випсаний вспылил. — Где мой сын? Где наше дитя?
      Девочки проснулись и испуганно заплакали. Они не узнавали отца.
      — Ты продала его?
      — Нет! — Рыдания вырвались из ее груди. — Не продала! Украли! Убили!
      — Кто? Говори, кто!
      — Лонгин Кассий.
      — Начальник моего легиона! Кассий убил моего сына! Убил ребенка! За что?
      Рыдая, она рассказала. Не проронив ни слова, Випсаний выслушал жену. Потом стал собираться. Мешок с подарками оставил на скамье, но короткий, широкий нож засунул за пазуху и все так же молча вышел.
      — Куда? — Жена побежала за ним.
      — Замолчи! Не уберегла! — Он ускорил шаг. Превозмогая боль, подтягивал искалеченную ногу.
      На дороге Випсаний остановился. Убить обидчика всегда успеет, а ребенок лежит непогребенный... Волки, бродячие собаки, хищные птицы... У малыша такое умное личико... и глазки всегда блестели... А теперь вороны... Глухое клокотание забилось в горле отца. Випсаний свернул к ущелью.
      Поросшая кустарником расщелина скрывала ручей. Кустарники поднимались по безжизненным склонам кверху. Их переплетенные ветви ослабили падение.
      Зацепившись туникой за сук, маленький пицен повис в воздухе... Отчаянным усилием подтянулся и схватился за ствол. Все тело болело, но, превозмогая боль, спустился. Встать на ноги не мог. Дополз до ручья. Пил много и жадно. Потом лег ничком и прижался лицом к земле. Жив... А домой нельзя. Там Кассий. Значит, надо потихоньку выбираться и уходить... Куда? Из дому, от матери и сестер... Ребенок заплакал.
      — Мама! Отец! Отец!
      — Иду, сынок! Иду! — Кустарник, зашуршав, раздвинулся, и старый легионер схватил сына в объятия. — Мертв или жив мой сынок?
      — Папа, родной! Вернулся!
      — Вернулся! Знаю все. Хотел зарезать твоего обидчика, но, видно, сама Мать Италия шепнула мне: "Пойди сперва в ущелье".
      Он безумными поцелуями покрыл все тело сына.
      — Ты жив! Так пусть все демоны в Тартаре считаются с Кассием, а я об него мараться не стану! Ты жив! Будешь учиться, отомстишь богачам за себя, за меня, за всех нас, за всю Италию!

I

II

III

IV

V