Он стучал и стучал, а за дверью не слышалось шорохов жизни. Упав духом, стараясь отмести наползавшие подозрения, толкнул дверь ногой. Дверь распахнулась, и та ужасающая правда, что увидел Правдухин, не вместилась в его многомерное, вроде бы, сознание. Он сделал два шага вперед и склонился над Фомой, лежащим на полу раскинув руки и ноги. И только лишь храп, извергаемый из раскрытого рта, говорил о том, что он жив.
      Букетик гиацинтов выпал из-за пазухи старшего лейтенанта на живого покойника.
      Поставив пачку картинок заключенных в угол, Правдухин хотел было уйти, но вдруг кто-то на постели зашевелился, и из-под одеяла высунулась голова белокурой бестии.
      - Алина!.. Вы ли это?.. - с ужасом он вглядывался в отекшее лицо.
      - А что? Чем не я? Образу своему не соответствую? - печально улыбнулось мятое создание. - А когда сапогом им... в лицо... бьете соответствуете? Когда Петьке Алмазу, да каким бы он не был уголовником, на голову банку с кислотой ставили, а потом стреляли по ней и смотрели, как это существо сгорало без пламени заживо, соответствовали? Блюстителю порядка соответствовали?
      "Понабралась... - все опустилось внутри у Правдухина. - И это... женщина?!" - чуть ли не рыдая по своим остро-мимолетным надеждам, Правдухин бросился прочь.
      - Все. Опустите занавесь. Финита ля комедия. Я хочу домой! - заплакала Алина.
      И чем дольше она плакала, тем больше ей хотелось плакать, плакать и плакать - безудержно, как в детстве, от бессилия и невозможности ничего изменить.
      Фоме хотелось опохмелиться.
      Почти ничего не говоря друг другу, они вдруг синхронно собрали свои вещи, заплатили за гостиницу, вышли в город, добрались до вокзала, сели в электричку и поехали молча...
      ОСТАЛОСЬ ДВЕСТИ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ ДНЯ,
      .........................................................
      "Господи! Всего-то неделя прошла! Всего-то неделя", - твердила про себя Алина, входя в квартиру. В квартире кто-то был. Она на цыпочках прошла на кухню.
      Кирилл, разложил только что купленные продукты на столе, растерянно перебирал упаковки. Он поднял глаза, сказал, ничуть не удивившись её появлению:
      - Вот... плавники акульи купил, а как их готовить?.. И вообще, знаешь, хватит. Давай, как люди жить.
      - Какие люди? - с трудом преодолевая онемение горла, спросила Алина.
      - ... А я... я все понял, - он стоял над ней, пока она плескалась в ванной с ароматной пеной. И зачерпывая пуки пены, аккуратно опускал ей на грудь. Она молчала. - Я все понял, - продолжал он. - Кому и зачем нас надо было поссорить.
      - Никому. - Печально улыбнулась Алина.
      - Нет. Кому-то. Ты не вспомнишь, кто под тебя в последнее время подкатывал? - Но, заметив её прищур, мол, эх ты, ревнивец, успокоил: - Да не ревную я. Но Жанну тогда точно специально к нам подкинули. Кто-то хотел тебя у меня отбить и на тебе жениться. Кто-то знал, чем ты больна...
      - И зачем же на мне жениться?
      - А затем. Помнишь, ты говорила, что у тебя бабушкин брат во Франции? Его туда отправили юнкером, после того как Зимний взяли, помнишь? Умер твой двоюродный дедушка. Дом в Каннах тебе завещал.
      - Го-о-осподи! - простонала Алина. - Но за что?! За что - именно сейчас?! За-а-чем же?..
      - Чтобы хоть раз просто счастливо пожила. Я уже наши заграничные паспорта отнес во Французское Посольство. Все объяснил. Скоро визу получим.
      - Но зачем мне... нам этот дом?! Зачем нам дом вообще?
      - Дом, быть может, не нужен. Нужен был бы, разве б я его тебе не купил? Да хоть в Каннах. У меня бы хватило.
      - Ты здесь и квартиры не купил.
      - Но нельзя же. Убьют. Я же не дурак, как анекдотический "новый русский", не цепляюсь ни за землю, ни за мгновение, как бы не было оно прекрасно. Я же понимаю - что-нибудь одно: либо жизнь при деньгах, либо смерть при недвижимости. Пробовали уже совместить до меня, сколько так прожили? Оседлость, увы, не для нас.
      - Но теперь уж... что говорить...
      - А теперь уж, - я принял это извещение о твоем наследстве как намек. Я должен сделать тебя счастливой. Просто счастливой. Мы будем счастливы ещё хоть день, хоть час... А дальше... мы будем жить и жить. Я сделаю тебя счастливой, даже если ты будешь изо всех сил сопротивляться. Я сделаю тебя счастливой - назло тебе.
      часть вторая:
      АГОНИ - ЭТО СОСТЯЗАНИЕ СО СМЕРТЬЮ...
      (или состязание истязанием)
      Кошки не любят, чтобы видели, как они умирают...
      ГЛАВА 1.
      - Кошки умирают в одиночестве. Кошки прячутся умирать. Кошки не собаки. Когда кошкам плохо, они бегут от добрых слов, не хотят поглаживаний... Не верят, что им помогут. Когда Маруся исчезла, я сразу поняла, что кошка ушла умирать. А через неделю умер князь Александр. Скороговоркой, как бы мельком, оглядывая одичавший сад, говорила бойкая старушенция Зинаида, и позвякивала связкой ключей.
      Кирилл и Алина терпеливо наблюдали за странной старой русской эмигранткой, видимо изголодавшейся по русской речи в этом южном приморском городке. А она стояла на каменном крыльце, прямая, словно стела в память по останкам былой культуры. И в тоже время казалось, что она только что выскочила со сцены, где играла в бурном спектакле о Парижской коммуне - в простой синей юбке, в приталенном драповом полупальто, в косынке, завязанной под затылком, правда не алой, революционной, а в бордовой. Она вся была странно монументально-символичная - эта щуплая старушенция, не смотря на свой возраст и материальные проблемы, не теряла гордой посадки головы, не смотря на небольшой рост - взгляда как бы сверху вниз. И... говорила, говорила, говорила, отделяя от тяжелой связки ключей тот самый нужный. Потом долго пыталась попасть им в замочную скважину, потом ржавый замок с трудом поддался, дверь распахнулась. Кирилл и Алина мигом взлетели через три низкие ступени на крыльцо и с жадным любопытством во взоре вошли в дом.
      - Дом у князя Александра небольшой. Всего одна спальня и ещё одна для гостей. Но гости в последние годы приезжали к нему редко.
      - А комнат сколько? - обернувшись на пороге, спросила Алина.
      Старушенция напряглась, словно их было невероятно много и, после минутных раздумий, с трудом ответила:
      - Пять комнат. Его спальня, комната для гостей, кабинет - на втором этаже. На первом столовая и гостиная. Кухонька справа... Осваивайтесь. А я пока пойду осмотрю сад. - Зинаида, хотя и оказалась во Франции трех лет отроду, произносила русские слова с той точностью звучания каждой буквы, при которой матрац никогда не просипит матрасом с буквой "с".
      Такую речь Кириллу приходилось слышать только из уст старой университетской профессуры. Алине же, если не смотрела на Зинаиду, казалось, что она слышит свою бабушку. Быть может от этого, слушали они её молча, теряясь о чем-либо спросить, стесняясь вставить в её говор свое, современное размыто-московское произношение.
      Прямоствольная старушка скрылась в саду. А они начали свою медленную прогулку по комнатам. Двоюродный дед Алины был, как успела рассказать Зинаида, сопротивленцем Армии Де Голя - героем с множеством наград. Потом стал вдовцом и архитектором... Но это все никак не отразилось на интерьере его дома, приобретенного им ещё до войны. Мебель красного дерева, хотя и была явно прошлого века, казалась скорее старой, чем старинной - никакого особого изящества не было в ней - простая, словно фанерная гармония партийных кабинетов наших тридцатых годов. Скуку её скрашивали забавные картины и барельефные макеты южного городка в стиле примитивиста Руссо, как заметила Зинаида, написанные рукою самого хозяина.
      Все горизонтальные плоскости первого этажа были покрыты скатертями и накидками из зашитых кое-где толстыми нитками тончайших кружев "ришелье". Такая обстановка посчиталась бы в Москве слишком старомодной. Но здесь, видимо, хозяина больше волновала не мода, а стиль. Стиль был един. Чувствовалось, что он умел ценить и хранить старые вещи. А, может, просто не желал тратиться на приобретение новых. Эту мысль подтверждали и допотопный радиоприемник, и отсутствие телевизора, не говоря уж о прочей электротехнике. Но на кухне было почти все что надо и даже то, что редко пригождается в хозяйстве: - и тостер, и соковыжималка, и электромясорубка и печка-гриль и даже блинница.
      Они молча поднялись на второй. Алина едва приоткрыла дверь в одну из комнат и тут же закрыла.
      - Не хочу заходить туда. Это спальня, где он умер. Я чувствую это Прошептала она Кириллу.
      Кирилл кивнул, невольно улыбнувшись её детскому страху.
      Они вошли в другую спальную комнату. Спертый запах давно не проветриваемого помещения, сырость и пыль... По стенам: трельяж с незамысловатой резьбой, старинный шкаф невероятных размеров эпохи классицизма. Две соединенные вместе кровати казались огромным ложем, под золотым, набивного китайского шелка покрывалом, люстра с абажуром того шелка, им же покрытый узкий стол, из него же массивные гардины. Вся комната казалась золотистой, но почему-то не вызывала чувства радости, роскоши, но жалости!..
      Алина отодвинула гардину и распахнула окно. В сиреневых сумерках, словно в вуали город казался выцветшим на солнце. Свинцовое море сливалось со свинцовым небом. Сквозь металлическую пленку воздуха пронзительно прорывалось закатное солнце. Узкие кривые улочки, обозначенные рядами сначала терракотовых, замшелых, а далее современных серых крыш сбегали, словно ручейки, вниз к морю. Сразу было видно, что западная часть Канн куда беднее той, что ближе к Ницце. Беднее, но не бледнее, а живописней, словно исполненная в интимно-таинственной манере картина старого мастера, пробуждающая детскую жажду смотреть, смотреть... Просыпаться - смотреть, смотреть, засыпая. И пусть за всю твою жизнь на ней ничего такого не изменится, зато не хватит и жизни рассмотреть, заметить и запомнить все-все, каждую мелочь. Смотреть... и открывать каждый раз нечто потаенное раньше.
      Алина вздохнула, слов не хватало, чтобы выразить свое состояние распахнутых глаз, и все же она сказала:
      - Как в сказке.
      - Тоска, - пробурчал подошедший Кирилл.
      - А у тебя нет желания плюнуть на все и жить в этом маленьком городе?.. Жить...
      - Я хотела бы жить с Вами
      В маленьком городе,
      Где вечные сумерки... - вальяжно продекламировал Кирилл, поцеловал Алину в мочку уха и вздохнул, обнимая, - Эх ты... поэтесса. Почти Цветаева. Но Канны - это не Таруса, отсюда некуда уйти. Представляешь, какая здесь тоска от сезона до сезона?.. Да и фестиваль этот, наверняка, местные не допускаются. Одна морока. - Вздохнул он и добавил, - Тщета провинциальной гордыни.
      - Конечно, город без безликих небоскребов и бензинового смога, для тебя. А на самом деле тебе нужно ощущение плотности населения, ты не можешь жить в разряженном пространстве.
      - Нет, просто места здесь хорошие, но делать здесь нечего.
      - Но сюда съезжается весь мир!
      - Что толку. Лучше самому разъезжать по всему миру, чем сидеть в этом городке и ждать, когда будет можно поглазеть на чужую тусовку.
      - Но здесь море, горы... Здесь так уютно!..
      - Я всегда слышал: "Ах, Канны! Канны..." А городок поменьше любого нашего приморского... Любого. Того же нашего Батуми.
      - Батуми уже не наш.
      - С Ялтой можно сравнить.
      - Ялта тоже уже не русская территория.
      - А и не надо. Зато, теперь нам, русским, весь мир открыт. Хочешь лети в Канны, хочешь на Канары. Да хоть в Бразилию...
      - Когда есть деньги...
      - Вот видишь, как теперь все просто. Всего лишь - надо иметь деньги. А раньше даже деньги не спасали.
      Они спустились вниз. Зинаида скромно стояла на крыльце и смотрела на закат. Угрюмый профиль её лица не сообщал о том, что эта дама из разговорчивых. Но лишь она заметила собеседников, выражения её лица резко изменилось, речь полилась беспрерывным ручьем.
      Они застыли перед ней, рассеянные от переживания непривычных ощущений, едва успевали улавливать смысл:
      - ...Я всю жизнь пела в церковном хоре. Теперь церковь работает раз в неделю. Говорят, скоро совсем закроют. Когда Александр овдовел... Его жена Шарлота родилась в этом доме. Мы подружились. Это было после войны. Не подумайте плохо. Александр был красив, как ле Сид. Ваша супруга так одета!.. - тут же перескочило её внимание на Алину, стоящую на крыльце в распахнутом полушубке из чернобурки поверх шелкового черного топа, в облегающих бархатистых черных джинсах и в туфельках на высоком каблуке.
      Ей было откровенно жарко, но разве она могла предположить, что здесь не бывает ниже ноля. И в тоже время, боясь, что её просквозит, она не решалась скинуть меха. Слишком чувствительные были её плечи.
      - У нас так не одеваются! Так элегантно! Так женственно! От кутюр?
      "Что такого в моей одежде? - удивленно оглядела себя Алина и, скинув шубу, прошла в дом, бросила её на кресло напоминающее о временах короля Людовика под неизвестным ей номером. Настроение её мгновенно испортилось. Комплимент Зинаиды показался слишком натянутым. "На что она смотрит? Обыкновенные брюки и топ из Южной Кореи. И это мне говорит француженка?!" думала Алина и, достав из чемодана бирюзовый свитер в черную крупную полоску, словно матроска, отчего её элитарный вид сразу приобрел приятельски веселый налет, вернулась на крыльцо.
      А Зинаида, словно не заметив перемен в облике Алины, продолжала свои рулады:
      - Во Францию не завозят текстиль других стран. Сразу видно, что мадам Алина благородных кровей... Одеваться умеет. Женщина не для каждого.
      "Сума сойти, выходит сними с меня эти шмотки, и я уж никто?! Да и шмотки-то никакие!"
      - Вы ведете свой род от основателя Руси!.. Это очень древний род. Я знаю. Александр рассказывал мне. Вы члены Дворянского собрания?
      - Нет.
      - Почему вы не восстановились в правах?
      - В каких ещё правах? - словно загипнотизированный, глядя в подернутые старческой дымкой, в прошлом темные, глаза Зинаиды, буркнул Кирилл. Никаких прав - одни обязанности.
      - О! Это не хорошо. Юрий Долгорукий ваш предок!
      - Вот как? - удивленно посмотрел Кирилл на менее удивленную Алину, Пьяница и обжора, с похмелья указавший на семь холмов, оттого что сил не было двигаться дальше - это твой предок?! Да у тебя, кис, подпорченная кровь. Он же умер оттого, что перебрал чуток. Но, вроде бы, ты не алкоголичка дорогая?
      - Не хорошо так пренебрегать своими... своим классом! Дворянское собрание...
      - Какой ещё класс?! Видел я эту свару, бывших партийных активисток! проворчал Кирилл.
      - Но класс! Ваш класс открывает перед вами все двери!
      - А может князь работать мясником? - спросила Алина, едва сдерживая улыбку.
      - В том случае, когда князь из... radeau de la Meduse... как это по-русски?.. Обломки "Медузы"... то есть - корабля. Когда он потерпел кораблекрушение. Я согласна.
      - Значит, разрешаете?
      - Было такое. Наши князья, графы, дворянство... кем только не работали.
      - Так кем же этот мясник будет называться? Князем или мясником?
      Для непосвященных - мясником. Но только в рабочие дни недели. Нашлась Зинаида. - Я вижу, Кирилл, и вы, - продолжала она, - выглядите благородно. Какой дорогой галстук! Такие галстуки не каждый себе может позволить! Я вам пришлю Симону. Она вела хозяйство у Александра в последние годы его жизни. Но если у вас трудности с языком, я могу вести вашу кухню. Мне всю жизнь... coiffer sainte Catherine... как это... Я никогда не была замужем - гордо заявила она, неожиданно решив сообщить о себе залетным голубками, коими они казались Зинаиде, но тут же вспомнив о том, что это дела не касается, а деловой, при ее-то пенсии, стоит быть, добавила к предложению заняться хозяйством: - За определенную плату... - и скромно опустила глаза.
      Это выглядело как-то несуразно. Алина уставилась на неё с немым вопросом, желая понять, что она имела в виду, говоря про определенную плату и о замужестве, одновременно. Но Кирилл среагировал раньше нее:
      - Спасибо... спасибо! Мы предпочитаем обедать в ресторанах.
      - О! Это так дорого! - воскликнула старушка, и лицо её стало таким несчастным. Таким несчастным!..
      - Но, - тут же вставила свое слово Алина, - мне бы хотелось, чтобы кто-то помогал мне и по хозяйству, и объяснял бы мне, что и как здесь надо делать. Если бы вы согласились. За определенную плату...
      - Я подумаю над вашим предложением, - кокетливо отвернулась изящная старушенция. Артистично выдержав должную паузу, приступила к делу:
      - Как я понимаю вы здесь ненадолго. Сначала вам потребуется осмотреть наши окрестности и достопримечательности. Я найду вам шофера с русским языком. У меня есть мсье Серж. Кузен. Молодой. Ему всего сорок пять. Потом, когда отдохнете, вам потребуется нотариус и юрист. Только не обращайтесь к Зуцману. Зуцман всегда работает с русскими, но требует за это слишком высокую плату. Наши юристы с большими традициями. Они пользуются постоянной клиентурой и не берут больше, чем реально стоят их услуги. Лицо своей фирмы им дороже. Если вы не сможете оплатить все налоги и услуги юриста, то можно продать дом, и договориться об оплате процентами с продажи. Но оставшиеся деньги можно купить студио где-нибудь в более дешевом уголке Прованс... Если вы поживете у нас до февраля, вы увидите столько праздников! Столько праздников! Жаль, что вы не приехали на рождество, - говорила она быстро, перескакивая с одного на другое, словно боялась, что слушатели вот-вот исчезнут, - Но скоро будет наш фестиваль! Фестиваль! Если вы останетесь, то вам надо заранее купить билеты. Сама я не знаю, как это делается. Это слишком дорого стоит... но если вы свяжетесь с последними представителями... Ах!.. Как жалко, что вы не зарегистрированы в дворянском собрании! Если вы предполагаете жить здесь, вам надо нанести визиты... Нас, русских, осталось немного. Несколько старушек, здесь и в Ницце... Но и они могут сделать вам протеже... Они живут в старом доме в Ницце. Дом разваливается... Их немного пять или три... Большинство уже выжило из ума... Но...
      - А кто живет в замках на горах? - полюбопытствовала Алина, стоя во дворе спиной к морю и оглядывая вершины окрестных Альп. Замков не было видно отсюда, но пока они ехали из аэропорта Ниццы, Алина успела заметить, что почти каждая вершина предгорья завершается старинным ли, новым ли, но явно замком.
      - О! Да никто там не живет. Снимают американские звезды. Кто же ещё сможет за такие деньги. Даже не смотрите на них. - Всплеснула руками Зинаида. - Вам интересно портить себе здоровье? Сейчас, я думаю, вам надо принять душ и пойти поужинать. Не жгите много электричества. Это очень дорого. Я пришлю к вам Сержа... Запишу вам свой телефон... Можно звонить из любого кафе. Поищите Марусю в саду. Кошка не могла далеко уйти. Она умерла где-нибудь под кустом. Ее надо похоронить. Только не ходите в рестораны на... руе.. д... Антибез, набережной. Это стоит очень дорого...
      - Но я хочу угостить свою жену куропатками в жемчугах.
      - Не издевайтесь надо мною, - тут же став высокомерной, отмахнулась от них Зинаида.
      И благодаря этому прощальному жесту, последнему всплеску рук, не было ничего не естественного в том, что они поехали именно на эту улицу.
      По Московским меркам она казалась переулком... что-то типа Столешникова.
      Водитель - мсье Серж, конечно, не весил сто сорок килограммов, как водитель Кирилла, но по сравнению с местными выглядел весьма внушительно. В противоположность своей кузине был молчалив настолько, что Кирилл и Алина за время пути к ресторану, из тех, в которые не советовала даже заглядывать Зинаида, они засомневались - умеет ли он вообще разговаривать, тем более по-русски.
      Сев за столик в шикарном заведении, которое в Москве было бы для них обыкновенным, они с удивлением заметили, что больше никого нет в зале. Впрочем, это легко объяснялось тем, что сейчас не сезон для приезжих.
      Импозантно откинувшись на спинку стула, Кирилл раскрыл меню и обомлел. По-русски там не было ни слова, это понятно, но, даже ковыряясь во французских буквах, зная, что соединение из трех, четырех, бог знает скольких, дает всего лишь один звук, он никак не мог составить хоть что-то напоминающее ему по звукосочетанию привычное, кроме слов "бульон", "жульен", "шартрез".
      - Да... - вздохнул он, - Как-то Франция выскользнула из диапазона нашего размаха, - Все Фиджи, Майями, Лондоны, Брайтон Бич... Даже в Италии нам было проще. Пора ассимилировать, как турков. Резко и внушительно.
      Он пролистал меню до конца и обнаружил аналог его по-английски. Со спокойной душой, зная точно, что ему известен смысл слов "фиш", "миит" и "бекон", и т. п. Он заказал, тыча пальцем в меню, при этом ориентируясь на цены, все самое дорогое. Только так он мог быть уверен, что пища заказанная им съедобна. И не забыл объяснить, чтоб не мешкались - ставили на стол все сразу.
      Юркий официант в великолепном костюме, но слишком слащавый лицом, вскорости заставил их стол блюдами непонятного содержания.
      Кирилл первый придвинул себе одно из них и принялся есть. Ел он всегда основательно. Сразу отправляя в рот порции внушительных размеров. Пока Алина в задумчивости разглядывала заказанное, он успел пожевать, проглотить и, изменившись в лице, взреветь:
      - Они что?! Издеваются надо мною?! Думают, если я не говорю по-французски, то рыбу от мяса не смогу отличить?!
      - Тише, тише, - встрепенулась Алина, - Быть может, у них рыба дороже, чем мясо. Ты же выбирал все самое...
      - Да что же это за рыба на вес золота? Это же треска какая-то. Даже не форель, не стерлядь и не севрюга!
      Прибежав на слово "севрюга", мгновенно побледневший официант начал взмахивать руками, что-то лепетать с такой скоростью, что Кирилл и Алина, в конце концов, оказались лишь немыми зрителями театра мимики и жестов с летающим ласточкой словом "ошибка" по-английски. На десятой минуте Кирилл сломался.
      - Пойдем отсюда, - взревел он и встал он из-за стола.
      - Но это как-то неприлично. Ты посмотри, он машет счетом. Он угрожает полицией.
      - Пусть вызывает полицию, - твердо ответил Кирилл и властно приподнял растерявшуюся Алину за локоток.
      Едва в речи чужестранцев дважды мелькнуло понятное на всех языках слово "полиция" официант как-то сник. Теперь его лицо выражало полнейшую растерянность, в то время как Кирилл, уверенным шагом прошел к выходу, под руку с женою. И никто из обслуживающего персонала не решился их остановить.
      Они сели в машину и долго пытались выяснить у водителя, который должен был одновременно исполнять функции гида, что же такое произошло. Почему им дали дешевую рыбу вместо самого дорогого мясного блюда и как они должны были поступить в этом случае?
      Серж слушал их, не оборачиваясь, слушал долго и молча, и когда они уж уверились в том, что он точно немой, вдруг глубокомысленно произнес на выдохе:
      - Ошибка.
      - Но мы уже поняли, что ошибка! - возмутилась Алина. - Но кто должен был расплачиваться за нее?
      - Тот, кто умеет... faire Charlemagne.
      - Переведи! - потребовал раздраженный и голодный Кирилл.
      - Это трудно. Это не прямо. Это... - Серж помолчал несколько километров, гоня машину по горному серпантину, и вдруг выдал: - Тот - кто умеет быть королевский происхождения.
      - Теперь я понимаю, почему любое благополучие кончается революцией, усмехнулась Алина, утирая разволновавшемуся мужу пот со лба его носовым платком. Он послушно подставлял ей лицо словно завороженный материнской лаской ребенок, но вдруг очнулся и оглянулся на мелькающие за окнами машины пальмы, и прочие чуждые русскому взору растения, напоминающие увеличенные спьяну создателем, старушечьи столетники и прочие кактусообразные диковинки из тех, что разводят на подоконниках московские чудаки:
      - Куда ты нас везешь, Серж Сусанин?
      - Простой французский кухня для французов. В февраль там цветет мимоза.
      - Но сейчас же она ещё не цветет?! - не понимая его логики, воскликнула Алина. - К тому же ночь!
      - Вам надо посмотреть, где цветет много мимозы. Все смотрят это местность.
      - Уж не собираешься ли ты нас накормить этими цветами?! - отчаянно воскликнул голодный Кирилл.
      - Нет. - Спокойно ответил мсье Серж, - Мой кузен имеет там маленький ресторацию. Я буду кормить вас буйабес. И не выпендривайтесь. - Произнес он неожиданно четко, добавив явно гордясь пополнением своего словаря от новых русских: - Кончай распальцовку.
      Местности, что расположилась на вершине холма, они не разглядели во тьме. Местность спала беспробудно в одиннадцать ночи. Но все-таки их накормили какой-то похлебкой с... запашком.
      ГЛАВА 2
      С утра Канны показались куда ясней. Прозрачней. Больше неба наблюдалось в пейзаже.
      Едва проснувшись, они ощутили странное желание - встать и идти. Никаких раскачиваний спросонья, брожений по дому с чашечкой кофе... Да и кофе вовсе не хотелось. Тем более это было странно для Алины, заядлой кофеманки. Воздух был настолько чист, что ей казалось, что она не дышит им, а пьет, словно родниковую воду. Прозрачную-прозрачную воду. И все вокруг казалось прозрачным, даже темные приземистые старинные виллы, казались просвечивающими солнечный свет шелковыми декорациями. Пляж был тоже какой-то ненастоящий. "Узкий, не шире Тверской..." - усмехнулись они хором. И было им странно - как он может вместить слетающуюся на него мировую тусовку.
      Зинаида очень хвасталась этим пляжем, говоря, что он более песчаный, чем в Ницце. Песок, если его и можно было назвать песком, казался слишком крупным, он лежал полотном крупнозернистой фотографии и притягивал взгляд. Кирилл и Алина шли и шли по пляжу, глядя под ноги. Чем ближе к кинотеатру, который стоял на берегу моря, и был похож на все районные кубы кинотеатров Москвы, тем больше людей встречалось им, навстречу. Это прогуливались пожилые люди, удалившиеся от дел бизнесмены. Завидев Алину, они останавливались, шагов за пять от нее, и кланялись. Алина кланялась в ответ машинально, по после десятого с удивлением оглянулась на Кирилла:
      - У меня такое впечатление, что я в деревне.
      - Заметь, они раскланиваются с тобой именно на пляже, и тем сильней, чем ближе к этому хваленому на весь мир кинокоробу. Быть может они, как дети, только и бродят здесь ради того, чтобы дождаться, когда выпрыгнет из него очередная звезда, словно чертик из табакерки. - Лукаво промурлыкал Кирилл, обнимая её за плечи и целуя в тоненькую шейку. Их спонтанно нахлынувшую ласку прервали старичок со старушкой. Мило улыбаясь, они остановились и закивали головами. Подражая им, Кирилл и Алина закивали в ответ. Пауза затянулась. Алина едва сдерживала смех. Едва они обошли пожилую пару, Алина захохотала в голос:
      - Надо же! Какова у них сила почитания! Они меня явно путают с какой-то кинозвездой!
      - Не с кем они тебя не путают. Ты и есть звезда. Разве только что не какая-нибудь там кинозвезда, а звезда настоящая. - И приступ нежности захлестнул его. Они ласкались, не стесняясь, словно в каком-то захолустном черноморском городке зимой на пляже, ласкались, не различая стен холодного серо-выхолощенного бетонного куба так похожего на московские кинотеатры типа "Енисей" или "Патриот", но ступени которого раз в год покрывались ковровой дорожкой.
      Вдоль пляжа шло шоссе. По нему медленно катил мсье Серж. Иногда подолгу задерживаясь на платных стоянках. Он оглядывался на своих романтично настроенных клиентов и вздыхал.
      Алина с удивлением разглядывала памятник киноаппарату, словно ребенок, не стесняясь ни кого, водила пальцем по изгибистым линиям пленки из черного металла. На аллее звезд внимательно изучала отпечатки ладоней известных кинодеятелей вмурованные в дорожку.
      - Ты посмотри, какие крупные ладони! Непомерно крупные ладони в большинстве случаев, - восхищалась она своему открытию.
      - Аналитик ты мой, - поглаживал он её, сидящую на корточках, по голове, - Все-таки у тебя наукообразное мышления. И зачем ты пошла в журналистику. Я всегда знал, что это не твое призвание.
      - Но почему же, - не переставая рассматривать отпечатки, - обижалась по ходу дела Алина, - журналистика дает так много знаний!
      - И никакой систематизации. Порою, мне кажется, что ты Ламарк.
      - Ты хочешь сказать, что я в душе ботаник?! - оскорблялась Алина.
      - Ну, тихо, тихо. Что ты там ещё нашла?
      - В хиромантии руки с длинными пальцами называются артистичными, а здесь у большинства артистов они квадратные - философские. И очень большие большие пальцы - они означают волю.
      - Ламарк. - Усмехнувшись, вздохнул Кирилл.
      - Но причем здесь Ламарк?!
      - Интересно с тобой. Всегда интересно. Слава богу, что ты у меня не Дарвин. Ведь тебе не приходит в голову опускать высшее до низшего. Нет, ты все самое примитивное и простое должна подтянуть...
      - О! - перебила она его, - Вот тебе и спускаемся до простого - мизинцы у них тоже не маленькие. Заходят за третий сустав безымянного пальца. Ты понимаешь, что это значит?!
      - Ну и что же?
      - А то - что они не из тех, кто упускает свою корысть. Материальное положение, прибыль для них очень много чего значит. Они вовсе не такие идеалисты, какими хотят казаться.
      - Вот видишь, в чем залог успеха. У меня тоже длинный мизинец. А ты... готова была отказаться от меня. Пустилась в свободное плавание - постигать культуру своей страны на основе творчества каких-то невезучих уголовников. Только зря тратила деньги.
      - А ты не зря тратишь деньги в ресторанах и казино?
      - Я их трачу на то, ради чего делаю.
      - Ради чего же ты их делаешь?!
      - Ради свободы. А свобода - это свобода игры. Не может играть лишь первобытный человек. Человек свободный не играть не может. А ты все ищешь первобытные основы. Опускаешься до Дарвина. Ищешь человека в обезьяне, или обезьяну в человеке. Пора бы начать понимать богов Олимпа.
      - Я и пытаюсь, живя с тобой. Пойдем, я расскажу тебе про этот отель. Ты видишь башенки, они напоминают груди.