Опоенные смертью

      Мне видеть холодно в тумане.
      Не помогай, не подходи,
      Хотя бы я о том молила,
      Ты только издали следи,
      Как боль в глаза мне ужас влила..."
      Почему ты не приедешь и не ударишь мне пощечину? Почему ты меня не побьешь?.. - навязчиво звучал голос Фомы рефреном по телефону.
      Размеренная речь холодной вежливостью проливалась на него в ответ. Она мысленно уничтожала его. "Пошел к черту!" - цедила в сторону, выключая трубку.
      И понимала, что ему нужна была реакция, настоящая реакция, чтобы он смог понять, увидеть, как разрывается все в Алине и оттого почувствовать, что он ещё жив в её сердце, он ещё в силе. Но она ускользала из его жизни
      Она ускользала из всякой чужой жизни, пытавшейся поглотить, поймать её, будь то жизнь влюблявшихся в неё новых знакомых или жизнь её бывшего мужа.
      В чем я виноват, в чем я виноват, что ты со мною развелась? добивался ответа Кирилл.
      Она пыталась подумать, как ему правильно ответить, но у неё ничего не получилось. Мысли хаотично носились в её голове, сотрясаясь пляской святого Витта. Она уже не могла припомнить ничего конкретного из их совместной жизни, что бы действительно так обидело её и привело к решению порвать то, что он изменял ей?.. Орал иногда? Жадничал?.. Маму свою так некрасиво увез?.. Какая все глупость мелочь, факты, просто факты, перед чем-то большим, необъяснимым.
      - Да ни в чем ты не виноват, - ответила она, чуть было не ответив: "отвяжись", - Никто ни в чем ни виноват. Просто когда-нибудь всему наступает предел.
      Всему наступает предел...
      "... но позабыла, что была
      Слабее всех я в этом мире.
      Царапина - и нож отброшен.
      Я зажимаю тряпкой рану.
      И крови полные пригоршни
      Мне видеть холодно в тумане...
      Она поднимается в лифте на свой этаж, щупает ключи в кармане... и вдруг чувствует мутную волну... - невесомость! Она взлетает к потолку лифта, зависает. Ей некогда. Пора все это прекратить! Она нащупывает потолочный люк, пытается открыть его и дергает крючки, но в ответ на её действия люк не открывается, а отпадет пол лифта. Она, зависнув под потолком, видит бездну огней под собою. Город. Ночной город. Милая, печальная земля все отдаляется и отдаляется от нее. Лифт завис. Падать-прыгать с такой высоты нельзя - поздно падать. Выше невозможно. Выше потолок. Она распластана по нему каким-то обратным притяжением. А может все наоборот? И видит она не землю, а выпуклое зеркальное отражение? Выпуклое?.. Значит, кривое?.. Где я? Кто я? Откуда?!
      Голос её словно гаснет в вакууме.
      Неопределенность, отсутствие точки опоры мешает ей ощутить красоту наполненной жизнью бездны. И чувствует, что может, оттолкнувшись от потолка, рвануть со скоростью кометы вниз, но если это действительно лишь кривое отображение того, что есть в ней, если это лишь действительно зеркало, оно разобьется при её падении, и тогда весь этот мир разлетится вдребезги, а ей его жалко.
      ГЛАВА 6.
      Жизнь журналиста фрагментарна, как взгляд кришнаита - открыл глаза увидел - новость! Закрыл глаза, открыл, увидел то же самое - новость! Открыл, закрыл, увидел тоже - ба какая новость! Время не линейно. Прошлое не соединяется с настоящим, из настоящего не вытекает будущего - все перемешано в хаос. Вот и выдергивай из него что хочешь. И удивляйся и поражай воображение. Работа такая. А после погружай в хаос забвения. Вот так и жила Алина, забыв про то, что существует беспрерывная линия времени. Лишь вырывала цифры обозначающие время встречи с редактором ли, героем репортажа... И снова погружалась в безвременье.
      - Эта... ну вот... - снова, после недельного перерыва, звонил Фома.
      - Короче! Драться не буду, - резко отпарировала Алина.
      - Я к тебе по делу, у тебя нет знакомых врачей?
      - Каких врачей?
      - Онкологов.
      - Есть... вернее я знаю, где их можно достать. Но в чем дело? - Алина интуитивно поняла, о ком он будет говорить.
      - Это очень серьезно... - и наполнив речь свою вздохами и всевозможными междометиями, поведал, что Инесса умирает. Еще в Америке ей вдруг стало плохо. Когда вернулась - оказалось, что у неё рак груди с метастазами. Какой-то особый - скоротечный. Оперировать поздно. Ее облучали на днях, но ей стало только хуже. Она уже лежит, не поднимается. Поэтому надо сделать все возможное.
      - С правой груди все началось?
      - Откуда ты знаешь, что с правой?
      - Я знаю - глухо ответила Алина и надолго замолчала.
      Альтруистическая душа её встрепенулась в порыве помочь, но тут же, словно что-то произошло в её сознании, словно холодной водой окатили её, и она заледенелом голосом ответила, - Пусть она сама меня об этом попросит.
      Он понял, что это абсурд - никогда в жизни Инесса не обратиться к Алине за помощью, и положил трубку.
      "Инесса... Инесса... Почему? Почему... Почему?!" - гудело в Алине.
      И вновь, в одно мгновение, Алина все поняла и ужаснулась закону мистической связи между собственной болезнью и болезнью Инессы. Похитившая её славу, похитила и её мрак. Значит, ей, чтобы выжить, надо совершить путь Алины. Она похитила итог, не ощутив первопричины, и первопричина итога нависла над ней.
      Так объяснила себе Алина и встала, вышла из-за письменного стола, машинально накинула на плечи куртку, подошла к двери, открыла и вышла из дома.
      - Ты куда это направилась? - окликнула её во дворе, подруга юности и соседка Ирэн.
      - Не знаю. - Как завороженная ответила Алина.
      Ирэн чуть отшатнулась от её взгляда, словно смотрящего сквозь нее.
      - Что это с тобой?
      - Ничего.
      - Слушай, может я с тобою? Все равно делать нечего.
      Молча две женщины ехали в метро. Как не пыталась Ирэн узнать, куда же направилась Алина, но всякий раз получала странный ответ: - Не знаю, но чувствую что мне надо...
      "Быть может она под наркотой? Вряд ли. Просто она такая... вся не такая..." - задумалась подруга Алины, и тем любопытнее стало, куда же это она направляется.
      ГЛАВА 7.
      Это был очень странный маршрут, маршрут с ощущением некого надреального полета. Молча, Алина и Ирэн вышли на Кропоткинской.
      Сейчас, сейчас, - вдруг сказала Алина и почти бежала по бульвару. И почему-то завела Ирэн в Фотоцентр.
      Фотоцентр, так фотоцентр.
      Они хотели пройти на выставку, но вход им загородила вахтерша. Я журналист, - сказала Алина. Вот, - как аргумент показала Алина свой диктофон.
      - О, интервью, интервью! - закивала вахтерша, - Сейчас я позову фотографа, он на втором этаже, а пока осмотрите выставку.
      - Это песнь! - воскликнула Алина и схватилась за сердце.
      Весь зал был посвящен заключенным. Женщинам в зонах. Репортажные, со слабой претензией на художественное видение, фотографии показывали зоновских мадонн во всех ракурсах, притом четко соблюдая антураж - черные ватники, кирзовые сапоги... И казалось, что сам фотограф впадал в некую прелесть от увиденной им концепции женщины. Бежим отсюда, это уже я прошла в прошлой жизни, бежим... - еле проговорила Алина и направилась к дверям.
      В дверях их остановил мужчина лет сорока пяти с лукавыми усами:
      - Куда это вы? А интервью у меня брать?! - расставил он руки, словно ловил мячик удачи. Алина, увернулась от возможной ловушки. Мы сейчас, мы за батарейками, батарейки сели, - кричала Алина, ускользая.
      Ирэн, повторив в точности движения подруги, нагнала её на улице.
      Они прошли совсем немного, как распахнутые двери старого дворца поманили их, они вошли в мраморный холл и поняли, что попали в союз художников. Тем же способом, что и в фотоцентр, проскочили сквозь вахтершу, поднялись на выставку, расположившуюся на втором этаже. Их встретил художник, "ну вы покуда смотрите, а я вас жду в кафе и с удовольствием отвечу на ваши вопросы".
      На картинах было изображено застолье. Застолье всех форм и видов. Застолье-полемика, застолье-просто-выпивон, застолье-спор, застолье-хор... Жрущие, сытые ли, истощенные, но все равно самодовольные, обалдевшие от возлияний лица с остекленевшими взорами в никуда!
      О! Хватит! Алина почувствовала, как слабеют её коленки, и отчаянно по-детски хочется плакать.
      - Невозможно!.. Невыносимо! - качала головой она, оглядывая зал расширенными глазами.
      Они вышли на улицу, пусть ждет, пока они сбегают за батарейками для диктофона. У автобусной остановки остановились.
      - О, господи, - оглянулась Алина, - Так где же Музей Народов Востока?
      - Что же ты мне сразу не сказала, что тебе надо туда? - удивилась Ирэн, - Он, мне кажется, всегда был чуть дальше.
      - Откуда я знала, что мне нужно туда, - пожала плечами Алина. - Я просто шла, и вошла в первые попавшиеся раскрытые двери, не взглянув даже на дом. Тут что-то не так. Что-то со мною случилось. Шли, шли и вдруг эта чудовищная фотовыставка с зонами, а потом застолья... Может это мой мини-маршрут по этой жизни? Мистика какая-то... Такое впечатление, что это материализовались метафоры окружающей жизни. Нам показывают. Ты понимаешь, нам явно показывают, откуда-то оттуда, - Алина ткнула пальцем в небо, Давай просто идти и смотреть.
      - Давай согласилась Ирэн. - Все равно делать не чего, а с твоими фантазиями как-то даже интересней.
      Они вошли в Музей Народов Востока.
      - Скорей, скорей, - вдруг заторопила заглядывающуюся на экспонаты подругу Алина. - Нам некогда сегодня расплываться в впечатлениях, нам нужно увидеть только одну единственную вещь!
      Алина быстро пробегала взглядом по экспонатам, переносясь из зала в зал с немузейной скоростью.
      Смотрительницы залов встрепенулись. Таких скоростных экскурсантов у них ещё не было. "Быть может хулиганки? Быть может они сумасшедшие, но не похоже".
      - Посмотрите Рериха, Рериха! - зазывали они.
      - Конечно, как так - побывать в таком музее и не посмотреть картин Рериха, - усмехалась Алина на ходу тоном Друида.
      - Но что же ты ищешь? Ты можешь сказать? - начала раздражаться Ирэн.
      - Не знаю, не знаю, узнаю, когда найду.
      - Быть может вот это? - указала Ирэн на женские туфельки в китайском зале, понимая, что сейчас её подруга ищет некую поэтическую метафору, и думая, что этот переносный смысл должен коснуться её женского бытия, - Ты представляешь, как больно им было ходить.
      - А ты представляешь, как тесно сейчас мне искать?! Скорее! Нельзя расплываться.
      - Быть может вот это? - Ирэн остановилась у вазы вырезанной из розового аметиста. Резная каменная лиана обвивала её.
      - Не знаю, - задумалась и остановилась Алина, - Ты представляешь, сколько было вложено в неё вдохновения и труда? Это подарочная ваза. Когда китайцы дарили подобные вещи, они не дарили их, как вещи, то есть, не обогащали одариваемого материально, они говорили, "я дарю вам красоту". И тот, кто получал подобную вазу в подарок, ставил её на видное место и наслаждался её красотой, а когда он замечал за собою, что начинает к ней привыкать, и не замечать её прелести, он брал эту вазу и возвращал назад хозяину, говоря, что уже насладился её красотой. И тогда хозяин дарил красоту другому. Понимаешь, какое понимание, что красота приедается, что то, что привычно, то уже не наслаждает. Какое желание не терять остроты вкуса!.. Но все-таки я сейчас не об этом.
      - А может об этом? Тут написано, что эти пластинки клали умирающим на темечко, чтобы через них выходил дух. Или, быть может, ты ищешь ответа в нэцках? Смотри, какой скупердяй - несет мешок с добром, а его проели крысы! Это наверняка соответствует смыслу, сколько не копи... Ты правильно сделала, что ушла от мужа и ничего не взяла - крыс, во всяком случае, не развела. Ни в добре, ни в голове.
      - Нет... это тоже не то. Слишком однопланово, слишком просто ты читаешь увиденное. А это бог богатства - Дайкоку.
      - А мне не видно, что это бог. Мне кажется, что это карикатура на скупердяев. Иначе бы из мешка не вылезали крысы.
      - Но он же бог. Живет на небесах, а крысы прогрызают в его мешке дырочки и из них на нас сыплется манна небесная, то есть волшебный рис. В восточных культурах фактически нет зловредных животных - все они помощники человеку.
      - Откуда ты все это знаешь? Начиталась?
      - Начитаешься тут, когда месяцами муж тормозит и никакой деятельности развести не дает. Ну да ладно, все в прошлом.
      И Алина рванула в следующий зал.
      Ирэн совсем потеряла её из виду, и потеряв надежду догнать, медленно обходила залы, рассматривая затейливые экспонаты. Через час он натолкнулся на неё в зале искусства народов южно-азиатских островов, перед витриной поделок с острова Майями.
      Алина стояла, как загипнотизированная, но когда Ирэн подошла к ней, она ткнула пальцем на один экспонат:
      - Вот, - сказала она, - Смотри!
      Это был рог. "Рог для хранения лекарственных трав" - было написано под ним. Рог был вырезан из черного камня, на нем из того же монолита по оба конца сидели фигурки. Маленькая-маленькая человеческая фигурка на остром конце рога, по-извозчики управляла удилами закинутыми на огромную идентичную человеческую фигурку, всю какую-то плотски нелепую, мясную.
      - Вот! Это тот самый символ. - Вздохнула Анна. - Наконец-таки нашла.
      - Кого? - не поняла поначалу Ирэн.
      - Символ двойственности и единства человеческой сути, - ответила Алина. - Смотри, какой большой, плотский, весь материальный человек. Все животно-биологическое в нем. Дай ему волю, и он превратиться в гориллу. Чуть что не так - вынет "ксюшку" и изрешетит, как наши новые русские, а потом пойдет, пить гулять по бабам. Это зверь внутри нас, понимаешь, тот, кто не ведает, что творит. В нем нет ни космоса, ни табу. Смотри, сколько плоти! Знаешь сколько ей надо!.. Пульсирующий животный студень, сотрясаемый амбициями, зверством, тупостью и ленью!.. Это наше физическое тело.
      Но этот маленький!.. Это даже не психика, психика сидит в плоти, как центр капризы. Психея... - психика... - душа... Этот же маленький человечек - ни чем не нуждается, ни в чем. Ему ничего не надо, кроме одного - явить себя, как божественное начало, провести это тело сквозь время и пространство. Это Бог внутри нас. Но проявить себя он может только через это плотское создание. Обретая тело и управляя им. Он управляет этим, огромным, словно кучер конем, сам выбирая дорогу. Именно с этого сравнения начинается учебник по магии Папюса. Но если конь окажется сильнее и его понесет!.. Никогда нельзя ослаблять поводьев...
      - Чувствуется мне, что внутри каждого из нас сидит пьяный извозчик, покачала Ирэн головой, - иначе разве б мы выбирали такие судьбы-пути... Пьяный... и лошадь его плетется напропалую по бездорожью. Ему-то что.
      - ...Этому твоему истинному "Я" надо очень немного. Оно самодостаточно. Космос подпитывает его. Космос божественный, если хочешь мистических законов, - восторженно продолжала Алина. И задача его - не отпускать эти вожжи. Ты помнишь, как говорят, "человек распущенный". Это вожжи ослабли. Твое истинное "Я" не может тогда управлять Я плоти. Тогда наступает как бы переворот. Не конь идет на поводу у хозяина, (то есть энергетическое, божественное начало, слушается физическое), а хозяин на поводу у коня, отсюда все беды - пьянство, блуд, обжорство, хамство, разрывающие желания и безнадежность... Подлость, пошлость и примитив... Бесконечные, бесконтрольные пульсирования. Не по богу, не по божественному началу в нас. Но если довериться своему истинному "Я" - то человек способен сотворить невозможное. Это твой дух. Он знает и куда тебя направить, и что делать в самой трудной ситуации. Только надо уметь слушать его. Знаешь, когда я лет в пятнадцать забралась с мальчиками в подмосковные катакомбы, из которых добывали белый камень на строительство Москвы, мы, естественно, заблудились. Началась паника. Мальчишки к третьему часу, не стеснясь меня заплакали, и тогда я не села в псевдомудрую позу роденовского мыслителя, а легла на каменный пол, раскинув руки, и полностью расслабилась. Меня охватило какое-то странное состояние, при котором - ты видишь все, знаешь ответы на все вопросы, но со стороны выглядишь очень странно. И тогда я встала и пошла. Парни были истощены и поэтому не дергали меня вопросами, а пошли за мной молча. Мы вышли, не сделав ни одного лишнего поворота. Вот так надо уметь слушать это "Я". И не сбиваться на чужие мнения.
      - Угу, - кивала Ирэн, глядя уже не на скульптурку, а на подругу.
      - Часто люди делят людей на порядочных и непорядочных. Так вот если ты попробуешь окунуться в филологически исконный смысл этого слова, то поймешь, что порядочный человек - это тот, который имеет понятие о порядке.
      - В доме что ли?
      - Нет. Это слишком примитивный, внешний пласт. Такой человек просто аккуратный. ...О порядке ценностей, как и внешних, так и внутренних - своих порывов, желаний, эмоций... А у непорядочного - властвует хаос. Беспорядок. Бежать от такого надо, но главное восстановить порядок внутри себя. Это контроль, напоминающий тебе, что ты не животный бред во плоти, а человек. Чело - голова, ум, век - это же вечность! - Алина говорила и сияла, почти смеялась, хотя и сообщала о чем-то очень серьезном для нее, как будто боялась скатиться до всеподавляющего пафоса своих умствований и потерять легкость. - Вот я думала, думала, что удерживало меня в жизни от полной индифферентности, или же от слияния с тем, что предлагала мне жизнь, и вдруг поняла - вот этот маленький, истинный человек. Истина во мне. Она есть в каждом. Доверься этому маленькому, невидимому человечку в себе, своему ядру и все, что хочешь, - будет. Все! Все что в действительности тебе надо - подтянется. Если его нет за видимым человеком - значит он зомби. Не человек. Это хорошо видно по алкоголикам, которые совсем спились и потерли чувство совести. Это видно по многим психическим больным, - они оторвались от того маленького, истинного человечка. А бандюги, воры и прочие полу уголовные элементы - они оторвались и заблудились. Потому что человек не может быть изначально порочен, если он живет в гармонии с изначальным небесным духом заложенным в нем. Это даже кристалл духа в центре души! Доверься ему. Спрашивай, перед тем, как что-то совершить - в действительности именно это по воле его и тогда ты добьешься всего. Это я не только тебе, это я и себе говорю.
      - Я хочу выйти замуж и жить нормальной семейной жизнью, - ответила Ирэн.
      Алина скорбно посмотрела на неё и пошла к выходу.
      ГЛАВА 8.
      Вечерело. Они молча брели по сентябрьскому бульвару
      - Разве ты не пойдешь к Петлюре, в заповедник искусств? Там сегодня грандиозная тусовка. Кажется, ты ещё о нем не писала. Пошли, - предложила Ирэн.
      - Нет, Нет. Я не могу, - замотала головой Алина, чувствуя, что не в силах сегодня переваривать новую информацию. - На сегодня я выдохлась, и вообще... я ужасно хочу в туалет.
      - Ты будешь полной дурой, если не пойдешь, такое случается не часто. Кажется это их последний сейшн. Ты же хотела о них написать. Их, кажется, прикрыли. Лужков издал приказ снести эти дома. - Схватила Ирэн подругу под локоть и насильно повела за собой.
      Я не могу! - вдруг встала как вкопанная Алина, - Не могу больше! Ты понимаешь!
      - А... понимаю, - кивнула Ирэн, - Тебе просто надо в туалет. Сейчас сообразим подходящую подворотню. Слава богу, уже темно, - потащила за собою Алину Ирэн. А потом я тебя познакомлю с одним типом. Ты с ума сойдешь. Я знаю, что тебе он будет интересен. Ты же любишь все необычное. Он лысый абсолютно.
      - Нашла чем удивить.
      - Он играет буддистские песнопения.
      - Я не специалист по этническим ансамблям.
      - Но это же что-то колдовское!.. И ещё - он отрезал себе нос!
      - О да... Это аргумент! - Закивала Алина, - Но я все равно не дойду до этого идола с обструганный носом, я хочу в туалет!
      И начались их естественные, метания-мучения по вечерней Москве. Но все-таки им удалось вычислить выселенный двор, и они свернули в его сумрак, на его утоптанную почву, невдалеке светился прозрачным холлом недавно реставрированный особняк, окруженный помойкой, ямами, колдобинами и строительным мусором. Анна, отдав свою сумочку Ирэн, пошла в темный угол.
      Когда же вышла, увидела, как из особняка выходят люди. Все в кремовых кашемировых пальто. Итальянцы, почему-то подумала она, и оглянулась - Ирэн нигде не было. Она позвала её стоя посреди двора.
      - Бежим отсюда, бежим! - услышала громкий шепот подруги из-за ствола огромного тополя.
      Ты чего это испугалась? - спросила Алина, совершенно не понимая, почему это вдруг она должна бежать с этого перерытого двора, спотыкаясь и ломая ноги в темноте, когда можно выйти вполне достойно по тропинке.
      Она нащупала путь во тьме, и уже было ступила на него, как вдруг какой-то человек в черной кожаной куртке догнал её, в несколько прыжков, и пересек ей дорогу. Алина изумленно тряхнула кудрями, мол, что это с ним?.. - и увидела дуло автомата, направленного ей в грудь.
      За спиной раздавался тихий, явно не итальянский, скорее вкрадчиво советско-южный говор.
      "Чеченцы?" - подумала Алина, - "Ну и что? Почему это я должна бояться чеченцев?" Тем временем дуло больно упиралось ей в грудь.
      - Журналистка? - спросил парень. Парень был свой, парень был совершенно русский - губошлеп из московских дворов, но стоял перед ней с непроницаемым выражением лица.
      - Ну и что? Ты теперь убивать меня будешь? - усмехнулась Алина.
      - Бежать! Идиотка! Бежать! - убегая орала Ирэн, от испуга забыв спряжения и склонения разом.
      Но уже выбегая на бульвары, она оглянулась в проем двора освещенный полной луной и тусклыми фонариками у входа в особняк. Алина, как ни в чем не бывало, продолжала что-то говорить. Ирэн не слышала её слов, но понимала, что она явно насмехается над парнем. Колени её подкосились, сейчас, сейчас кровавое месиво взамен этой красивой, отважной, непонимающей, непринимающей!.. И поплыли телеобразы расстрелянных трупов... Слезы отчаяния выступили на глазах, и она, приседая, продолжала шептать-хрипеть, - бежать, бежать!
      - И оно тебе надо. Надоели мне ваши пушки! - продолжала, с желтоватой скукой видевшего все на этом свете человека, рассматривая, словно игрушку забавного трехлетки, черное дуло, Алина.
      Парень усмехнулся в ответ её выражению лица, и покачал головой.
      - Дай хоть посмотреть - из чего меня чуть что расстреливают?!
      - Не дам, не положено.
      - А стрелять положено?
      - Положено.
      - Положено? - скептически хмыкнула Алина, и ей стало жалко этого русского парня, вынужденного служить чеченцам, с которыми все ещё воюют его ровесники...
      Они посмотрели друг другу в глаза, и застыли на мгновения в прицельном обоюдном гипнозе мужчины и женщины.
      И тут на героическом полете Ирэн подлетела к ней, и вцепившись в рукав её кожаной куртки, потащила со двора, - Да мы только в туалет сходить, пардон, пардон!!
      - Да почему это я должна бежать? - продолжала упираться Алина, Почему я должна бояться ходить по своему городу? Не пойду! Не побегу никогда! Пусть стреляет! Пусть!
      - Больные на голову что ли? - хмыкнул парень, - Да бегите же, бегите, пока вас хозяева не заметили! И видя, как упирается Алина, умоляюще зашептал, - Я вас умоляю, я вас прошу!
      ГЛАВА 9.
      Вот это да! Вот это апофеоз! Метафора! Какой-то бред! - шла, восклицая, Алина, - О как все невозможно!
      - По чему ты не испугалась?!
      - Да надоело! Чуть что - тычут пушками, понимаешь ли. И все равно боятся больше. Все чего-нибудь боятся. Трясутся за свою жизнь. А я не хочу! Я хочу жить и не бояться, как невменяемое животное. И буду! Где твой лысый с обрубленным носом?! Впрочем, нет на свете ни одного мужчины, который бы мог хоть чем-то заинтересовать меня!
      Они дошли до дощатого зеленого забора и вошли в ворота.
      Это был город в городе. Это был настоящий мистический бал.
      Разрушенный, выселенный двор, окруженный тремя старыми в желтой штукатурке с выбитыми кое-где окнами постройками, гудел народом, в свете факелов мелькали лица.
      Женщина с покрытым густыми белилами лицом в белом платье с голубым крылом ангела прошла-проплыла мимо них, затем человек в цилиндре, длинноволосый хиппи, панк с зеленым гребнем волос на голове...
      Что это? - спросила Алина никого, и ей ответили из темноты - Да, так... тусовка. Нас выселяют. Дома продали под гостиницу, на снос.
      Вокруг Ирэн закружила толпа разномастных людей и увлекла её в мерцающую огоньками фонариков тьму. Алина осталась одна, среди незнакомых лиц, и в тоже время вроде бы знакомых. Все они были людьми приблизительно равного образования, воспитания, круга, хотя и совершенно разных возрастов. "Пора брать интервью", - подумала она, достала из сумки диктофон, включила и спросила первого попавшегося ей бородача, напоминающего купца, или художника передвижника: - Что для вас это место?
      Он задумался на мгновение, его серьезные карие глаза таинственно блеснули в свете мелькнувшего мимо факела: - Мы существуем в ситуации информационного потопа, пора уже строить Ноев ковчег.
      - Но если говорить объективно, это же страшно - приличные люди, носители культуры собираются в каких-то развалинах. Отсюда - наркотики, инфекции, депрессия, опустошенность и суицид!
      - Объективность недоказуема. - Словно не слыша её, продолжал незнакомец, - Абсолютно недоказуема, потому что объективная реальность существует вне нас. Все что объективно, не субъективно. А здесь собрались люди не шаблонного мышления, здесь сплошь субъекты.
      - Что для вас это место? - спрашивала Алина у другого, уже отчаявшись найти у спрашиваемого адекватность восприятия требований современной жизни и своего места в ней.
      - Альтернативная культура... - после минутного раздумья, ответил ей одутловатый мужчина лет тридцати в черном, развевающемся полами, словно флагами, плаще. - Я думаю, что это уходящая реальность. И все кто приходят сюда немного ностальгируют по тому, что нет в реальной жизни. Это маленький остров, на котором все хотят обрести иллюзию времени давно утраченного, ответил ей Александр Детков.
      "Детков... Детков..." - заработало в её мозгу, - "Детков руководитель группы, влетевшей в редакцию газеты "Московский Комсомолец", с целью предупредить о том, чтобы не выступали против "Памяти". Только его звали тогда Николаем. Интересно - папочка или старший брат там, весь в борьбе за одну единственную национальность - этот здесь - в ностальгии, где людей разделяют по уровню восприятия иллюзорного..."
      - ... Меня зовут Артур, я занимаюсь всем,
      - Как всем?
      - Всем. Пишу стихи, картины, работал грузчиком, слесарем. Нет лучше места для меня... Я пишу очень короткие стихи, Там не хватает четырех стихов. Это не так называется... Это не так называется... - поморщил мощный Добролюбовский лоб парень лет двадцати. Я забыл.
      - То есть это не называется стихами?
      - Да.
      - Это типа японских танк?
      - Да.
      - Пожалуйста, прочитайте.
      - Я не могу просто так. Мне бы хотелось, чтобы вам было тоже интересно, чтобы вы просто слушали меня, и не занимались своей работой.
      - Я буду слушать.
      - Но у вас есть тема. У всех журналистов есть тема.
      - Нет у меня никакой темы. Какая здесь может быть тема?
      - Вот первое стихотворение. Самое первое стихотворение. Так будет лучше:
      Красивая девушка полицейский.
      - Здорово.
      - Вот. Разве это не стихотворение? Разве в нем нет объема?..
      -.. Я отдыхаю в данный момент, а для зарабатывания денег иногда я бездельничаю сторожем в офисе. Для меня это как бы нормальное место. Я не шокирован.
      - ...Я художник. Я учусь на психологическом факультете МГУ.
      - ... Я на философском.
      - ... Меня привлекает простота.
      - Простота бывает разная. Бывает хуже воровства. - Ответила Алина с печалью.
      - Нет. Нет. Своей непосредственностью встречи со знакомыми. Вы знаете, это частное место. Здесь люди одного круга. Это своего рода клуб, клуб который объединяет не по интересам, а по некому родству душ. Все люди сюда приходят не просто так, не потому что им некуда пойти и тому подобное. Можно пойти в "Эрмитаж", "Белый Таракан"... Куда угодно. Но везде будет только часть того, что тебе интересно. Но здесь все объединено. Это спонтанное образование, как бы отделение от всего в качестве выдоха. Выдоха от всего: от поп музыки, худ - течений, поэтических догм... От псевдоэлитарных интерьеров... От всего, что насаждается навязчиво, и я бы сказал, - насильно. Это насилие унизительно для людей со своим внутренним миром.
      - ...Очень тяжело объяснить, что такое контр культура и что такое культура вообще. Все - есть некие пласты культуры. К примеру - искусство сознания и подсознания - это мы сумели разделить. Но есть ещё неосознанные закономерности, которые мы как бы не воспринимаем, а на самом деле это неосознанное творчество сознания. Поэтому все, что здесь происходит, как бы кажется, связано с мистикой, но это просто свобода творчества, не требующая отчета сознания. Это творчество можно осознавать потом.
      - В зонах обратное - творчество изначально осознано несет на себе функцию оправдания того, кто создает произведение, перед обществом. А это уже не творчество. Да. Вы правы - здесь оправдываться не надо. - Добавила на диктофонную пленку Аля.
      - ...Пока за забором носятся с автоматами, торгуют, насилуют друг друга и грабят, устраивают, ничего не несущие ни уму, ни сердцу, вульгарные представления аля-запад, здесь идет поток сакральной информации, формируются новые коды культуры. А то, что в развалинах, в обломках, пыли, это уже не смущает. Это даже так символично, что получается лучше, живей, чем если бы было в подделке под приличные интерьеры Европы, потому как мы не Европа. Мы не итог, а вечное начало. Все зарождается здесь, культивируется там, а когда возвращается к нам, как культура запада, мы доводим свое живое начало, омертвленное их культивацией, до логического абсурда, освобождая тем самым путь новому этапу.
      - ...Здесь всех привлекает динамика жизни и творчества. Динамичный процесс осознания. Человек может ничего не производить из того, что можно потрогать, чем пользоваться, но его прозвучавшая мысль подбирает себе подобных и тогда её производной становится целый мир. Надо научиться жить во всем мире сразу. Для тех, кому не хватает своих квартир, своих ячеек общества, это ход.