- Может быть его ограбить? А потом вернуть деньги месяца через три, или шесть?..
      - Я уже предлагала это. Она сказала, что это невозможно. Он делает деньги ежедневно, как бы ни из чего - играючи.
      - Красиво. С таким не грех и поиграть на "кто - кого". Ладно. Давай устроим ему маршрут номер пять. И по деревням и весям, чтобы катали его на телеге по замкнутому кругу без копейки денег. На какую сумму она способна?
      - Говорит, не задумываясь, возьмет у него из кармана тысячу долларов, поскольку в день, обычно, он пускает на ветер чуть ли не тысячу. Врет, конечно... но уверенно.
      - Вот видишь, за тысячу и с парашютом не кинешь. Сунуть в мой "джип", а потом выкинуть в чистом поле, километров за триста от Москвы - дешевле получается. Только ты уверенна, что этот новый русский не дознается от неё потом, что произошло, и не устроит нам облаву? Они ребята вспыльчивые. Опасный контингент. У нас же таких ещё не было.
      - Я думаю, можно будет подписать с ней такую форму договора, что она сама не будет знать, когда это с ним произойдет. Возьмем внезапным нападением. А когда результат скажется, месяца через три возьмем с неё деньги. Он успокоится, а она не будет знать, что это исходило от нас. Через три месяца побоится признаться ему, когда догадается, что его исчезновение было нашей работой.
      - Нормально. Заодно её ценить научим таких вот. Но не проще было бы развестись? Если уж действительно такое несовпадение?..
      - Спрашивала. Боится. Уже пожила одна. Сама знаешь, что такое зависимость.
      - Какая зависимость - независимость... Не поймешь - что лучше, и кто в действительности от кого зависит. Может, он без неё и деньги бы не тратил на что попало... как мой Кирилл без меня, слышала я, остепенился, по бильярдным и ресторанам меньше шляется, новую жену, во всяком случае, никуда с собой не таскает. А мне бы обидно было, что муж без меня развлекается. Хотя я и ворчала... Мы были красивой парой. Я его так любила... а бежала от него.
      - Любила?
      - Конечно. Я теперь это понимаю. Он был как я - такой же. Оба свободолюбивые. Единственная проблема была в том, что мне при нем было дано маленькое пространство, а ему большое. Нет, мне порою без него тоскливо никто тебя не поднимает, не тянет играть черти куда, да и с шишками на лбу никто не устраивает театра...
      - А этого... музыканта своего сумасшедшего ты тоже любишь?
      - Это моя боль милосердия. - Усмехнулась сама над собою Алина.
      - На Руси говорят, любить значит жалеть.
      - Что полностью опровергает наше занятие.
      - Может быть его тоже скинуть?
      - Я не знаю - чем он болен. Я не могу понять.
      - Шизофренией.
      - Но какой заманчивой, какой интересной!
      - Да чего там интересного - ты посмотри на результат.
      - А что результат, Надежд, какой может быть результат? У мужчин он поразнообразнее, чем у женщин.
      - У женщин пик истории, к сожалению один - вышла замуж.
      - Вот именно. Вышла замуж и все. Считай - конец истории. Что я буду делать без тебя, когда ты выйдешь замуж за своего укротителя тигров? Он же не сможет жить у нас. У нас даже тигры в цирке голодают, не говоря про дрессировщиков.
      - Я уеду туда, прощупаю почву, и мы перейдем на мировой уровень. Тигров тоже можно вписать в систему наших маршрутов. Так что конца истории не будет.
      - Н-да... - вздохнула Алина. - Недаром Надежда была последней из зол, вылетевшей из ящика Пандоры. Ты железная леди.
      - От железной и слышу.
      Алина улыбнулась печально в ответ и занялась своими делами. Но зря Надежда вспомнила при ней про Алексея. Алина ни на чем не могла сосредоточиться - сердце ныло по Алексею. Сердце ныло ещё и по Кириллу... Сердце ныло даже по Фоме, оттого, что встреться он ей сейчас - быть может, она бы перевернула его сознание так, как собиралась перевернуть завтра очередному алкоголику - Пете Дятлову.
      По анкете Петя Дятлов, сорока двух лет, пропил все - семью, детей, квартиру доставшуюся в наследство, машину и весь имидж живого человека, превратившись в некий фантом. И все это, якобы, во имя поэзии. Однажды почувствовав себя поэтом, он стал слагать, естественно, напившись, романтически-возвышенные стихи. Поклонялся черным розам, нектарам из бутонов, наброшенным на женские плечи не платкам, а почему-то вуалям, веерам, бутоньеркам. Откуда он их откапывал, никому не было понятно. Но этими видениями он жил, подпитывая физическое тело весьма калорийной водочкой. Бывшая жена, уйдя от него, открыла свое дело, стала прилично зарабатывать, выучила детей, добилась того, что они стали учиться в институте. Казалось бы, все у нее, вопреки былому браку, сложилось хорошо. Но дети страдали от сознания, что их отец - опустившийся алкоголик. И она, сама же бросив его, болела о нем, таком лиричном, и неприспособленном, вечном юноше, теперь уж в теле немощном, но все таком же романтике. Она даже подружилась со многими его любовницами, пытавшимися спасти после неё поэта. Петя всегда, не смотря ни на что, почему-то был твердо уверен в том, что его спасет только любовь. И любовью обделен он не был. Женщин, способных любить и все прощать, ничего не понимавших в поэзии, но чувствовавших высокое "нечто", так и влекло на его поэтический настрой. Они, свято веря в свою спасительную миссию, перебирались к нему, и издавали в своем минигосударстве созидательные указы... А он читал им стихи и продолжал пить. Женщины покидали его в трагическом отчаянии. А он все пил, считая, что все они не те, и продолжал страдать от нехватки любви. Женщины страдали не меньше, чем он, но почему-то не спились, а некоторые, из "бывших", образовали во главе с его бывшей женой союз по спасению Пети-поэта. Они таскали его по всевозможным наркологическим службам, кодировали, плакали, убеждали и с ужасом замечали, как в своих витиеватых фразах он становился однообразным, что стихи - похожими на уже написанные когда-то, а сам же он далее красивого жеста рукой, не был способен уже ни на какое действие. Восхищаясь неким далеким, не подвластным описанию, прекрасным - мочился в постель, месяцами не мылся и пил с кем придется, при этом соблюдая романтически устремленное выражение глаз.
      ГЛАВА 21.
      Петя заснул в доску пьяным, но в своей постели. Проснулся в взопревшем ватном мешке в кромешной тьме. Зарыл глаза, ничего не увидев, поворочался, побурчал под нос невесть что и снова заснул. В прибор ночного видения за ним наблюдал спелеолог по кличке Марлок. Спелеолог истомился. Петя открывал глаза, шарил выключатель, и не нашарив, снова засыпал. Так, при полном отсутствии раздражителей, проспал Петя целые сутки.
      Когда же почувствовал, что спать больше не может, сунул руку в карман джинсов, что было естественно, так как засыпал он, обычно, не раздеваясь, достал зажигалку. Маленькое пламя охватило немного пространства, но достаточно, чтобы понять, что он в подземелье. Пете вспомнились пирамиды Египта... лабиринт минотавра... Пете вспомнился поэт Гумилев, и он стал ожидать, что сейчас появится тонконогая девушка с головой гиены. В мозгу закрутилась одна и та же строка: "Я видел голову гиены на тонких девичьих ногах..." Он ждал. Если бы она появилась, - это бы его не испугало. Рациональных объяснений происходящему давно не требовала его душа. Гиеноподобная девушка была бы естественным продолжением полусна-полуяви системы его жизни. Но девушка не появилась. Он ощупал вокруг себя камни и наткнулся на чекушку водки. Это было очень кстати, поскольку начинался похмельный колотун. Петя отпил немного и снова заснул. Истощенный многодневным возлиянием организм требовал отдыха. Он так и спал трое суток. Иногда просыпался, отпивал глоток водки, вылезал из спальника, мочился в двух шагах от него, снова нащупывал свой теплый кокон, влезал в него и снова спал ни о чем не беспокоясь. Наблюдатели же хоть и привыкли к подобным реакциям, все-таки заволновались было, - не летаргический ли сон?.. Но сон был не летаргическим. Сон был самым необходимым лекарством истощенной алкоголем нервной системой.
      Тайм-аут прошел. Петя выбрался из кокона, огляделся в кромешной тьме и словно сыч, сказал: - У.
      - У-у-у. - глухо отдалось эхом.
      Петя снова сказал: - У.
      И долго ещё ошарашено укал в полой тишине. Потом ему стало все равно. Невероятное равнодушие окатило его душу и он понял, что давным-давно, ещё в той, предыдущей жизни, ему на самом деле было естественно ничего не переживать и быть равнодушным. Что к себе, что к каким-то там детям, женщинам... Мертвые символы, которые хоть как-то будоражили его сознание, являлись на самом деле оградой. Огромной, поросшей засохшими колючими розами, оградой от живого вечного трепета жизни. Да и была ли она?..
      История человечества смешалась в нем с памятью фантазий. Он тщетно перебирал века, виденные им когда-то во сне и наяву местности, и, в конце концов, пришел к выводу, что он в Испании, во времена великой инквизиции. Посажен в каменный мешок за стихи, воспевающие женские прелести. Оставалось только вспомнить эти стихи. И он вспомнил их с невероятной ясностью, и громко прочитал, сопротивляясь религиозной косности человечества. Но ничто не откликнулось на его косвенный призыв к восстанию. Петр встал и пошел искать соратников.
      Встал и тут же больно стукнулся о понижающийся потолок штрека. Вспышка в глазах, озарила его память. Он понял, что случайно переступил мистическую черту и попал в затерянный мир - в пещеру к первобытным людям. Его миссия быть Прометеем. Он зажег зажигалку. Но не смог долго удержать пламени. Обжег большой палец. Пока был свет, определил правую стену лабиринта и, слегка опираясь на неё рукой, пошел вперед. Повернул по ней на право. За поворотом наткнулся на ржавую железку. Прощупал её и понял, что там, наверху, сейчас идет война с фашистами. Расстреливают мирное население. А он спасся в одесских катакомбах. Теперь его задача найти отсюда выход. Он принюхался. И ему показалось, что учуял свежий ветерок.
      Оставив стену, пошел на струйку свежего воздуха. Пошел и услышал со спины чьи-то шаги. По стене мелькнула вспышка света. Теперь Петр вспомнил, что зовут его Томом Сойером. А там, сзади беглый негр. Ему ничего не пришло в голову, как обернувшись, и сжав кулак, крикнуть:
      - Рот Фронт! Своду Луису Корвалану!
      Собственные слова повергли его в глубинное изумление. И он застыл, замолчав даже в мыслях своих.
      Петр оказался одним из самых тяжелых клиентов. Сопровождавшие его спелеологи замучались двадцать дней подряд плутать за ним, терять его в подземных лабиринтах, находить, мелькая, словно приведения, подбрасывать ему еду, а когда он засыпал на камнях, запихивать его в спальник, так как неизменные плюс семь градусов в катакомбах, не предрасполагали к сну без одеяла. Когда на него вышел все-таки один из проводников, желая вывести, Петр, прошедший через звуковые и зрительные галлюцинации, разучившийся уже рассуждать в слух с самим собой, и решивший окончательно, что он давно умер, а так как умер в пьяном виде, то естественно заблудился в лабиринтах между раем и адом, с трудом складывая слова, как бы удивляясь собственному голосу, спросил пришельца возникшего в туманной дымке света на его пути:
      - Ты тоже, что ль недавно умер? Пошли вмести искать, где здесь заседание страшного суда. Надоело так болтаться.
      - Жить хочешь? - все понимая спросил Марлок.
      Петр вспомнил всю свою жизнь с предельной ясностью. Жизнь от маленького мальчика, впервые разглядывавшего цветы мать-мачехи, до отца семейства... Надо же когда-то было такое, что не в нем, а при нем жил маленький мальчик! Натуральный, которого требовалось защищать, кормить, растить, опекать... Что же случилось потом?! Пьяный период ушел из его памяти, смешавшись с ощущениями снов.
      - Он вернулся к нам так, словно и не отсутствовал десять лет! звонила Алине жена Пети. - Мы молчим. Мы ему придумываем новую память. Как вы думаете, я права?..
      Но Алина не успела подумать над этим вопросом. Из приемной донесся возмущенный женский голос. В её кабинет вошла Надежда, плотно закрыв за собой дверь. В дверь кто-то бился.
      - Вот и пришла расплата за услуги? - улыбнулась, уже давно готовая ко всему, Алина и, отключив трубку телефона, повернулась к подруге абсолютно спокойным лицом: - Я всегда знала, что когда-нибудь нас не поймут.
      - Нет. Помнишь того мота? Он не вернулся.
      - То есть как? Из несчастных случаев у нас были только ожог, перелом руки... Все покуда живы!
      - Да, но этот тип... То есть наша схема на него не подействовала.
      - Не перестал проматывать деньги?
      - Не знаю я. Он вообще не вернулся к жене. А в Москву вернулся. Его сопровождали наши до вокзала. Там поймал такси и уехал. Но к жене не вернулся.
      - Дай-ка мне его дело.
      Надежда принесла дискету. Алина сунула её в компьютер и ужаснулась при шрифте десятого размера, оно занимало сто страниц - целый роман!
      - Я сейчас его просмотрю, а ты напои её кофе, успокой... сама знаешь, - ответила Алина Надежде и принялась читать.
      "Выбросили из джипа вблизи деревни Дрябловка. В костюме, с галстуком... - почему-то наблюдатель не забыл упомянуть именно эту деталь, отметила про себя Алина. И пробежав глазами по экрану, убедившись, что номер 108С был без денег, и словно лось одним махом преодолел десять километров петляющей полевой тропы, пролистнула страницу экрана.
      "... добравшись до деревни без особого труда, почистил ботинки лопухами, причесался и вошел избу старух сестер Поликарповых с возгласом:
      - Дамы и господа! Я, заседатель Государственной Думы, возмущен тем очковтирательством, которым занимаются местные депутаты! Каким образом оказалось, что вы до сих пор живете без водопровода и магистрального газа, когда в отчетах ваша деревня является образчиком цивилизации. И вот теперь я приехал разобраться на местах..."
      Текст был списан с диктофона. Но даже если бы он передавался по памяти, Алина бы поверила, каждому слову. Она ойкнула и захохотала до слез. Перелистала пару страниц назад, до той, на которой были выходные данные объекта номер 108С. Конечно же - это был Кирилл! Другого такого быть не могло.
      Его возили из деревни в деревню на телеге аборигены забытой богом местности. Они кормили и поили его, совали деньги, которых он принципиально не брал. Его политические речи перемежались чтением стихов. Старушки слушали его как завороженные. Даже скептические настроенные старики, да редкие мужики, среди которых косили под гостей деревни инструкторы прогона, считали за честь пригласить его в свой дом. Постоянно оправдываясь, что личный водитель его сбежал, или шельма, застрял в тотальном бездорожье, Кирилл ни разу не выказал желания вернуться в Москву. В конце концов, сопровождавшие его тайно наблюдатели, были замечены им, и без всяких вопросов, тут же вписались в великое дело глобального переустройства русской деревни, как личная команда заседателя государственной думы. В Дрябловке, лишь по мановению взмаха его руки, началась реставрация давно завалившейся баньки, так как вскорости туда должны были приехать иностранцы, которые и дадут деньги на водопровод, магистральный газ, и прочие блага необходимые для экзотического курорта. В Тигуново, жители, озабоченные прогнозом окончательной нерентабельности сельского хозяйства в средней полосе России, и тем, что время требует, их выхода на мировую арену с производством нечто более ценного, открыли цех по плетению сувенирных лаптей. Кирилл сам просчитал его рентабельность, с затратами на дорогу, пересылку во все страны мира, и пришел к выводу, что через четверть века эта деревня будет одной из процветающих.
      - Дамы и господа! Вы думаете, что деревня обречена на вымирание, в то время как на самом деле деградирует и вымирает городская форма жизни. Все крупные миллионеры во всем мире бегут из городов. Благодаря свершившемуся плану ГОЭРЛО, стала возможна компьютеризация всей страны, отчего через интернет человек сможет чувствовать себя не выброшенным на задворки мира, как рыба на сушу из моря, находясь в самой глуши, но всегда только в центре! Из моря информации! А ведь человеческая сущность на 90% состоит из информации, как человеческое тело состоит из воды и прочих там всяких белков. И ему требуется обмен этой информации, как белковый обмен - не меньше. Это - некий неотъемлемый процесс жизни существа разумного, как непостижимый процесс фотосинтеза, которым нас мучили в школе ещё на уровне пятого класса! О нет! Мы теперь уже окончили ликбез. Хорошо ли плохо познать это можно - только войдя во взаимообмен понятиями со всем человечеством сразу! Ощущение собственной провинциальности или столичности теперь не зависит от места пребывания, но только от обладания определенным кругозором и количеством информации, которую вам и обеспечит сеть интернет. В Испании, солнечной стране, к 1986 году 96% процентов населения занималось сельским хозяйством. И что же?! Едва случилась у них та же перестройка, что и у нас - провели они её по уму и посчитали, что гораздо дешевле закупать у стран третьего мира сельхозпродукцию, чем биться за урожай даже в такой стране, с более мягкими климатическими условиями. Нечего держаться и гробить свои жизни на то, что просто отбирает силы и время, являясь абсолютно нерентабельным производством. Оглянитесь на мир. Пора мыслить в мировом контексте на исходе двадцатого столетия... Становиться производителем единственно-возможного продукта. Хотя бы чистого воздуха, так обильно оснащенного кислородом... Замки будут выситься среди этих лесов. Вертолетные площадки помогут плевать на бездорожье. Та же картошка, измучившая вас, сгнивающая наполовину ещё по дороге к рынку, будет доставляться авиацией из какой-нибудь Зимбамбу, и окажется дешевле, чем нашенская, родная вроде бы. Только стоит ли нам жизнь класть на её выращивание. Да вы посмотрите на себя со стороны, господа крестьяне! Разве ж вы работаете на полях?! Да вы ж костьми ложитесь! Костьми! В результате ежегодной бесчеловечно жестокой битвы за урожай! И никто!.. Никто ваших жертв не ценит. А оно вам нужно?..
      В следующей деревне он не стал открывать конкурирующую фирму, а потребовав Алининых наблюдателей, ставших спонтанно его телохранителями, связаться по мобильному телефону с ведущими фармацевтическими фирмами, открыл цех по заготовке живицы, сосновой смолы, подсчитав, что не менее чем через год, каждый житель этой деревни сможет позволить себе иметь карманный телефон, а о пропитании вообще перестанет ломать голову. Открыв ещё фермы, которые должны будут заниматься разведением коллекционных бабочек, а так же полезных для сельского хозяйства божьих коровок и особо жирных дождевых червей, он оставил, как забыл навсегда затерянный мир в сорока верстах от города Старицы и отправился в Москву, якобы зарегистрировать свои новые предприятия. Команду, перекинувшуюся на его сторону, рассортировал покуда по деревням, исполнять роли его заместителей.
      Вся эта прочитанная Алиной сквозь смех и слезы, повесть пестрела цитатами из любимых стихов и фразами Кирилла. Наблюдатель просто превратился в летописца, влюбившись в Кирилла, как в героя своего времени. Без копейки денег этот прохвост постоянно пребывал в застольях, банях, праздниках, отмечая великие исторические даты, коими не была обделена его память. Он умудрился восстановить традиции русских гуляний, объявив, что вернется с киносъемочной бригадой из Голливуда, заставил вспомнить, как водят хороводы, песни поют на завалинках. Провожая его на станцию, наблюдатели ждали, что он попросит денег на дорогу. Но не тут-то было. Он смело зашел в местное отделение милиции и, объявив о пропаже документов, билетов и кошелька Заседателя Государственной Думы тут же получил бесплатный билет до Москвы в депутатском купе. Билет на купе ему выделили, но подобных купе в поезде не было. Он попытался выгнать из одноместного купе проводницу, и когда ему это почти удалось, потерял интерес к цели, заставил работать закрывшийся вагон-ресторан и весьма весело провел ночь за накрытым столом, набирая членов в свою партию. Взяв с собою одного из наблюдателей - представлял его своей правой рукой. Но когда доверие и заинтересованность обслуживающего персонала достигло пика, неожиданно резко сошел с поезда и вместе с помощником сел в электричку. Посадив напротив себя приставленного Алиной наблюдателя, вдруг поклонился ему, сняв воображаемую шляпу: "Мое почтение вашей госпоже. Не думал, что сам попадусь на её удочку". Больше ни словом о том, что знаком с хозяйкой их оригинальной фирмы не обмолвился.
      "Боже! Значит, он следил за мной!" - ужаснулась про себя Алина.
      ГЛАВА 22.
      Кирилл прибывал не в том возрасте, чтобы как шпана кидать таксистов. Он, конечно, мог внушить водителю уважение к себе, и попросив его подождать у подъезда, и честно вынести ему денег из дома, но... Но на гребне волны "Заседателя (а быть может завсегдатая) Государственной Думы" не мог он так сразу спуститься до примитивного. Узнав, что одному из приезжих, стоявших в очереди за такси нужен Ленинградский проспект, Кирилл договорился с ним, что едут вместе, поделив цену такси пополам, и сев в машину приказал своим не изменяющим его густым, вальяжным басом - Аэропорт. Печальный и бесперспективный, словно картофельный сухарь, коим оказался его попутчик, не вдаваясь в подробности, согласился. Водитель глянул на севшего рядом солидного пассажира и, не переспрашивая, рванул в Шереметьево.
      Уже на выезде из Москвы, Кирилл очнулся, понял, что что-то не то. Затормозил машину и потребовал от водителя сатисфакции за то, что не туда завез, ибо аэропорт и аэровокзал не одно и тоже. Дело чуть не дошло до драки, в результате которой сухарь, не знавший Москвы, поддержал Кирилла, а водитель отказался везти их обратно. Выйдя на трассу, друзья по несчастью познакомились. Картофельного сухаря звали Витюшей. Витюша сбегал за пузырем в придорожный ларек. Разговорились окончательно. Оказалось, что в том районе Москвы, где родился Кирилл, родился и племянник Витюши, отчего Витюша тут же прозвал Кирилла земляком.
      Когда новоявленный земляк вновь проголосовал машину, и сев в неё сказал, что ему вовсе не надо на Ленинградский проспект, а поедут они на Сухаревку, Витюша насторожился. Попытался противостоять. Но получив в ответ очередное: "да брось ты", потребовал срочно остановить машину и, выбежав из нее, понесся как ошпаренный в арку двора. Кирилл припустил за ним. Приметив подъезд, в котором спрятался его попутчик поневоле, Кирилл выскочил на противоположную улицу, проголосовал машину. Водитель оказался как раз именно такой, какой был необходим для поимки его родного дяди сбежавшего из психбольницы. Дядя был быстро загнан в машину. И сидел уже в ней не рыпаясь. Когда Кирилл подъехал к дому своего личного водителя, как раз туда, куда и надо было попутчику, он строго настрого приказал "больному дяде" ждать его.
      Долго водитель, охраняя сумасшедший груз, ждал возвращения своего основного пассажира.
      - Да что она хочет?! Да разве она сможет жить с таким человеком?! Пусть будет счастлива, что он не вернулся! - отвечала Алина вопрошающей Надежде. - Даже я скукожилась от его постоянного вроде бы смышленого безумия. Да я семь лет была зрителем бесконечной феерии. А его коронные проходы сквозь витрины и стеклянные стены! И всего один единственный раз рассек себе лоб стеклом. И где - в Ницце. Так мало того - ему принесли деньги за лечение! А как он заставлял меня крутиться волчком из-за его мнимых болезней!.. А бизнес!.. Какой он развел бизнес! А... - махнула она рукой отчаянно, но тут же помягчала, - А все-таки после него жить с другими неинтересно. И, быть может, он был прав, что не давал мне концентрироваться на моей болезни, жалости к самой себе... Жестоко, но прав.
      - Теперь ты поступаешь также с другими. Она, кстати, похожа на тебя чем-то внешне. Волосами, что ли...
      - Кто?
      - Его новая жена. Значит, он ещё тебя любит. Прими её. Будь великодушной.
      - ...Когда мы с ним познакомились, он показался мне таким солидным, приличным мужчиной... и всегда при деньгах... Я думала, вот заживем как люди... - шептала как в бреду новоявленная жена Кирилла.
      О люди, люди!.. - вздыхала про себя, засыпая, Алина, - Люди-нелюди! Когда я росла, когда взрослела, я и предположить не могла, что люди совсем не такие, как "люди вообще".
      Телефонный звонок прервал её мысли:
      - Ну... неужели за год ты не соскучилась по мне?
      Это был голос Кирилла.
      - Соскучилась?..
      Он позвонил ей в дверь квартиры, едва она повесила трубку. Наглец! Он застал её врасплох! Скинул плащ, оставшись в костюме и шляпе, он шокировал её словно подрывник мирного жителя. Огромный букет из ста одиннадцати роз рассыпался по квартире:
      - Ты помнишь город Канн?
      Алина молча провела его в свою спальню и указала на шляпку, прибитую напротив изголовья кровати.
      - Ты меня любишь! Ты меня любишь! - и рухнул на неё с объятиями. Алина показалось, что-то хрустнуло в её позвоночнике от этакой тяжести. Еле-еле увернулась из-под навалившейся на неё массы Кириллового тела, с одной единственною мыслью - спасти себя от возможной травмы. - Почему ты думаешь, что люблю? - недоуменно вздохнула она, в тайне радуясь тому что, их былой бой, так неожиданно прервавшийся, продолжается.
      Потому что борешься - взмахнул он руками, словно дирижер: - Начинается сраженье! - пропел он и снова ринулся повиснуть на её плечах всем своим центнером.
      - Нет! - отчаянно отскакивая, крикнула Алина, и слезы застыли у неё в глазах. Чувство что её сейчас увезут в другое, не выбранное ею путешествие, в котором пусть все будет чудесно, пусть она будет счастлива, но увезут против её воли, отбросило её в паническое состояние. - Нет! Я...
      - Что?!
      - Я столько ещё не успела! - рухнула она в кресло.
      - По-моему ты уже столько всего успела, что пора остановиться.
      - Ну вот! Опять! Ты так говоришь, как будто нет меня, нету! А я...
      - Но ты посмотри на этот блин, то есть шляпу! Я же вижу, что ты не можешь без меня! Без внутреннего монолога со мной, как и я! Представляю, с каким отчаянием ты прибивала её к стене! Я тебе достану гвозди ржавые, огромные. И вбивай, вбивай, вбивай их в поля этой шляпки!.. В свой каприз! Который требует, чтобы с ним считались. Вот я был дурак! Вот дурак! Как я тебе не позволял!.. И что! Быть иногда не идеалом, а просто женщиной и только!.. Короче, я понял все. Вбивай со всей своей энергией все гвозди, пока руки не опустятся. Пока... О господи, какая сексуальная энергия взрывается в тебе, когда я не на месте! А место мое... - он вырвал её из кресла, сорвал с неё халат бросил на постель.
      - Ты бы сам хоть шляпу снял. - Только и успела сказать она, чувствуя, что теряет все ориентиры.
      - Все смешалось в её мозгу. Тепло его тела, их сердцебиения, руки, ноги...
      Раздался телефонный звонок. Она очнулась. За окном было светло. На круглых часах прикрепленных к шторам над окном - 12 дня. Она опустила руку к телефонной трубке валявшейся на ковре. Он, не открывая глаз, перехватил её за запястье:
      - Хватит - пробурчал он, сгреб её в охапку и прижал к постели. Она зажатая в его объятьях сначала дернулась, мгновенно почувствовав бесполезность своих сопротивлений, смирилась, словно утонула в нем навсегда.
      Он спал рядом. Родной... как будто родной... И все же соблюдалось к нему некое недоверие... Парадоксально понятный. Единственный. Единственный, отсекающий множественность...
      Но вдруг глаза её открылись. Она бессмысленно уставилась в потолок. Что-то тревожило её. Но что?! Ужас объял её из-за четко промелькнувшей мысли, что это конец - то есть все кончилось в ней и теперь - тишина. Она с ним как под толщей воды. Она счастлива?.. Быть может... Но там!.. В подводном царстве... как аквалангист... но аквалангист, может вырваться наужу, когда захочет. Ей же дан лишь подводный мир... и больше ничего... Ничего нет и не будет - кроме него. А что ей ещё надо? Тупой вопрос.
      "Что?! Что же?" - тревожно спрашивала она саму себя, и словно ощупывала внутренним оком свое тело где-то там, в потустороннем мире, где тела нет в принципе и быть не может
      - Я искал тебе внешнюю замену... Но ты же знаешь мою манеру все доводить до абсурда... - шептал ей на ухо Кирилл.
      - До полного конца. То есть смерти... но не своей, а чужой.
      - Но не нашел. - Не обращая внимания на её комментарии, продолжал он объясняться ей в ухо, не ослабляя своих объятий. - То есть - нашел себе женщину... но я и не думал, что с женщинами так скучно жить. Может, это после тебя мне с ними скучно. Чего я только не делал - никуда не рвется. Как я гайки не закручивал - мог бы ещё и еще. Только "деньги давай, деньги давай" и все. Я даю, она откладывает, я даю - снова экономит. И ничего ей не интересно. Лишь разбухает, как нарыв, который обязательно должен лопнуть... Прорваться гноем. Там больше нету ничего, кроме гноя бытовщины! Одним словом, я сам навел её на твою контору.
      - Но откуда ты знал?!
      - Я?! А за кого ты меня принимаешь?!
      - То есть...
      - Да чем я хуже тебя?!
      - Ты?! Да ты вообще!.. ...мужчина.
      - Но как я на твоем аттракционе поразвлекся!.. Так что устал. - Он встал и начал быстро одеваться. Без белой рубашки застегнутой на все пуговицы, он уже не мог чувствовать себя нормально.
      - Вот сволочь!
      - Устал... Любимая! Зачем тебе творить какой-то частный конец света по заказу. Итак его предсказывают все кому не лень.
      - Это кто это ещё его предсказывает?!
      - Ты хочешь спросить кто, кромке тебя?
      - Да я... да что я... Я, считай, давно уж умерла. А все-все продолжается бесконечно. А я отлетела из мира вещественных доказательств. "Мне нет названий, очертаний нет. Я вне всего, Я - дух, а не предмет".
      - Кто это написал? - он схватил галстук и нервно затянул его.
      - Суфи. Ибн аль-Фарида.
      - Ты с ним сала?
      - Не помню.
      - Что?!
      - Я... Я не помню. Он же жил в средневековье.
      - Где энциклопедический словарь?
      - Да что ж это за ревность?! Его там нет.
      - Но ты же все равно мне жена!
      - У тебя теперь другая жена. Я помню - помой посуду... Завтрак... кофе... Я помню, он не должен быть горячим.
      - "Мои слова, я думаю, умрут,
      и время улыбнется, торжествуя..." - с горестью глядя на нее, произнес он.
      Она растерялась, не зная, что ответить. Она потерялась в его тепле.