Американские спецслужбы, дешифровавшие донесения советской разведки, до сих пор не могут с уверенностью назвать всех, кто передавал в Москву атомные секреты США.
       Разведки не любят раскрывать имен не только своих бывших агентов, но и тех, кто заподозрен в сотрудничестве с противником.
       Тем не менее Агентство национальной безопасности США недавно нарушило это неписаное правило, открыв значительную часть некогда сверхсекретного досье «Венона» — материалы советского посольства и внешней разведки, перехваченные в годы второй мировой войны и дешифрованные американскими спецслужбами.
 
      Рассекреченные данные выдавались общественности порциями. Последняя — особенно сенсационная. Дело в том, что в этих документах упоминаются имена и псевдонимы более 100 американских граждан, которые сотрудничали или, как подозревают правоохранительные органы США, могли сотрудничать с советской разведкой в период второй мировой войны. Многие из них при администрациях Рузвельта и Трумэна занимали высокие посты в Белом доме, министерстве обороны, госдепартаменте и даже Управлении стратегических служб, которое являлось предшественником ЦРУ. Среди тех, кого АНБ сочло возможным назвать поименно, — бывший личный помощник президента Рузвельта Локлин Карри, служащий министерства обороны Уильям Ульман, сотрудники спецслужб Джей Джулиус и Джейн Фостер, работавшие в министерстве финансов Гарри Уайт и Гарольд Глэссер, а также секретарша известного американского журналиста Уолтера Липпмана — Мэй Прайс.
      Впервые на этих людей открыто указала «двойной агент» Элизабет Бентли, выступая в начале 1950 года в конгрессе перед комиссией по расследованию антиамериканской деятельности. Однако осужден никто из них не был. Обвинения Бентли оказались неубедительными, а АНБ, уже «прочитавшее» к тому времени часть документов советской разведки, не хотело представлять их в суде в качестве доказательств, дабы Москва не узнала о перехвате и расшифровке этих чрезвычайно важных материалов. Спецслужбы США не могли предположить, что к тому времени Советский Союз был прекрасно осведомлен и о досье «Венона», и о том, что американские криптографы добились успехов, дешифруя телеграммы вашингтонской и нью-йоркской резидентур.
      Однако как бы ни были сенсационны обнародованные документы, сопровождаемые пояснениями АНБ, они так до конца и не раскрыли некоторых тайн, касающихся ряда упомянутых в них лиц. Это, в частности, относится к бывшему высокопоставленному сотруднику госдепартамента США Элджеру Хиссу, скрывавшемуся, по мнению АНБ, под псевдонимом Алес и которому так и не удалось инкриминировать сотрудничество с советской разведкой, и к агенту, проходившему под кличкой Млад. Американские спецслужбы подозревают, что этот псевдоним принадлежал физику Теодору Эдвину Холлу.
      Этот тогда 19-летний выпускник Гарвардского университета в 1944–1945 годах работал в самом сердце ядерной программы США — Лос-Аламосской лаборатории в штате Нью-Мексико где в рамках сверхсекретного проекта «Манхэттен» создавалась первая в мире атомная бомба. С его помощью советской разведке якобы удалось получить большое количество ценной информации, которая, по свидетельству американских экспертов, смогла «примерно на два года» приблизить СССР к созданию собственного ядерного оружия.
      До настоящего времени широко были известны имена лишь двух советских агентов, работавших в годы войны в Лос-Аламосской лаборатории: английского физика Клауса Фукса, осужденного британскими властями за шпионаж в 1950 году, и технического специалиста Дэвида Грингласса, брата Этель Розенберг, казненной в США вместе со своим мужем Юлиусом в 1953 году. Имя Т. Холла до настоящего времени не упоминалось в публикациях об атомном шпионаже и было известно лишь узкому кругу лиц из разведывательных ведомств двух стран.
      Когда в 1950 году американским криптографам удалось расшифровать фрагменты некоторых сообщений нью-йоркской резидентуры советской разведки, были арестованы К. Фукс и его связной Гарри Голд. Пало подозрение и на Холла с Саксом, которые в то время работали в университетской лаборатории в Чикаго и являлись членами молодежной коммунистической лиги США. ФБР начало их проверку, но, к счастью для молодых физиков, внимание правоохранительных органов США вскоре переключилось на Д. Грингласса.
      Газета «Вашингтон пост» признает, что в «деле» Холла и Сакса много неясного. Так, в одном из документов советской разведки, посланном в Москву из Нью-Йорка в ноябре 1944 года, где говорится о передаче данных о работе атомной лаборатории в Лос-Аламосе, не упоминается, что Холл — это Млад. Другие сообщения, отмечает газета, содержат только косвенные доказательства того, что это одно и то же лицо.
      Сам же доктор Холл, в 1962 году переехавший в Англию, которому сейчас 70 лет, известный своими работами по биологическому микроанализу, не подтверждает, что работал на советскую разведку и вообще предпочитает не касаться той давней истории.
      Поэтому можно строить лишь предположения о том, кто же скрывался под именем Млад, который однажды передал женщине-курьеру Леонтине Коэн незадолго до первого испытания американской атомной бомбы сверхсекретные документы.
      Словом, тайна Млада по-прежнему остается нераскрытой. Хотя официальный историк АНБ Роберт Бенсон и уверен, что человек, скрывавшийся под этим псевдонимом, до сих пор жив и его истинное имя известно правительству США.
      Между тем в скромном кирпичном доме в юго-западной части графства Кембридж в Англии уже многие годы живет бывший физик Кембриджского университета. Его имя Теодор Эдвин Холл, он давно на пенсии… Сын простого скорняка, родившийся в штате Нью-Йорк, Холл с самого детства был исключительно одаренным ребенком. В 18 лет он уже окончил престижный Гарвард. После войны в Чикагском университете получил докторскую степень. В 1947 году женился на Джоан Крэкоувер, в браке с которой у них родилось трое детей. В 1962 году их семья перебралась в Кембридж. Вот, пожалуй, и все сведения, которые известны соседям и знакомым. Они еще смогут добавить, что изнуренный, страдающий болезнью Паркинсона и раком почек Теодор Холл редко отваживается покидать свой дом, в основном супруги ведут замкнутый образ жизни.
      Гораздо менее известны некоторые факты жизни Холла, связанные с его работой в США в годы второй мировой войны, когда молодой и одаренный физик был приглашен в секретную Дос-Аламосскую лабораторию в штате Нью-Мексико для работы над знаменитым «Манхэттенским проектом», завершившимся созданием первой в мире атомной бомбы…
      Так был ли Холл советским агентом?.. Если все же и был, то он вполне может быть приравнен по значимости к таким известным по делам о ядерном шпионаже СССР личностям, как Клаус Фукс, также работавший в Лос-Аламосе над атомным проектом и нанесший весьма серьезный ущерб национальной безопасности США.

      Следя за последними событиями в сегодняшнем быстроменяющемся мире, трудно отделаться от ощущения, что за всем происходящим — какая-то сила. Какая?
      Невозможно сегодня дать ответ на вопрос, который занимает весь мир. Напомним только: год с лишним спустя после ареста Олдрича Эймса, бывшего высокопоставленного офицера Центрального разведывательного управления США, приговоренного к пожизненному заключению за сотрудничество с КГБ и российской разведкой, ЦРУ официально признало что, с точки зрения ущерба для США, «все обстоит гораздо хуже, чем это представлялось вначале».
      Директор ЦРУ Джон Дейч выступил с секретным докладом по «делу Эймса» перед членами комитетов по разведке сената и палаты представителей Конгресса США. Он заявил, что двойные агенты, внедренные КГБ с помощью Эймса (подавляющее большинство из них были впоследствии расстреляны), снабжали ЦРУ дезинформацией. Это, возможно, привело к растрате миллионов долларов на различные системы вооружений, призванные противостоять советской военной угрозе.
      Президент Клинтон заявил, что в отличие от республиканской, его администрация будет подотчетна народу, а с тайными операциями будет покончено.
      Став хозяином Белого дома, он приказал реорганизовать разведывательное ведомство. Было решено провести чистку авгиевых конюшен Лэнгли: многие «ветераны» были вынуждены уйти в отставку. Руководители комитетов по разведке Конгресса США подвергли разносной критике трех бывших директоров ЦРУ: Уэбстера, Гейтса и Вулси. Вполне возможно, они подозревали, что информация поступает от так называемых «контролируемых агентов», однако исправно снабжали ею правительственные ведомства в Вашингтоне. Но по большому счету все осталось как прежде…

      …Сразу же после окончания первой мировой войны Рехберг разработал план объединения политических, промышленных и военных интересов Великобритании, Франции и Германии с целью создания единого фронта против большевистской угрозы с Востока. Рехбергу удалось склонить на свою сторону генерала Людендорфа. Вместе с ним и генералом Гофманом он начал зондировать почву на Западе. Ему удалось завязать контакты с руководящими политическими деятелями Англии и Франции. Среди них был английский генерал Малькольм и француз генерал Ноллер, глава французской контрольной комиссии. Эти и другие выдающиеся деятели высказали готовность поддержать политику Гофмана и Рехберга. Причина неудачи этого плана заключалась в том, что правительства указанных стран в недостаточной степени оценили опасность большевистской угрозы.
      Более благоприятные шансы возникли в области промышленности. В 1926 году был заключен союз между французской и немецкой калийной промышленностью. Позже представители немецкой, французской, бельгийской и люксембургской тяжелой промышленности образовали «Международное объединение сырьевых материалов». С 1929 года к нему присоединились и английские предприятия.
      Как и следовало предвидеть, создание столь крупных промышленных объединений не осталось без далеко идущих политических и военных последствий. Контакт с Пуанкаре Рехберг установил через французского маршала Фоша. Рехберг позднее рассказал мне об этом: Фош в то время был непримиримым врагом Германии, однако, учитывая большевистскую опасность, серьезность которой он хорошо понимал, высказался за преодоление старых противоречий между европейскими народами и за промышленное сотрудничество путем развития военного сотрудничества.
      Фон и Рехберг разработали совместный план, согласно которому численность французской и немецкой армий устанавливалась в соотношении 5:3, создавалось единое верховное командование и в каждый немецкий штаб от дивизии и выше включался один французский офицер. Осуществлением такого проекта хотели привлечь к участию в союзе Англию. Одновременно обсуждался договор между Францией, Англией и Германией, посредством которого военно-морские силы и флоты трех стран находились бы под взаимным контролем. Оказалось, однако, что сторонники прорусской политики в рейхсвере не желали отказываться от установленных отношений с Красной Армией в пользу западной ориентации. Осуществить такой курс против воли рейхсвера было при тогдашнем положении дел невозможно.
      Погруженный в эти заботы, в 1927 году умер генерал Гофман; причина его смерти осталась невыясненной. Он никогда не делал тайны из того, что, по его убеждению, победить русский большевизм можно только в результате военного вторжения Германии в Россию по меньшей мере вплоть до Урала. Правда, он был убежден в том, что у одной Германии не хватит сил для такого вторжения, если ей не будет гарантирована военная поддержка Франции, Англии и Соединенных Штатов.
      Генерал Людендорф еще до этого отошел от Гофмана. Он перестал верить в реальность плана Рехберга и Гофмана после того как послы Лоран (Франция), лорд Д. Эбернон (Англия) и Хьютон (США), на продолжительных переговорах в Берлине в принципе одобрившие эту идею, не получили от своих правительств соответствующих полномочий.
      В отличие от Людендорфа, Арнольд Рехберг никогда не отказывался от своего плана. В 1939 году он передал через меня Гитлеру обширный меморандум, в котором освещал историческое развитие отношений Германии с Востоком и Западом и без обиняков предупреждал об опасности большевизма. Это было как раз в то время, когда должен был быть подписан германо-советский договор о ненападении. Во время чтения этой записки на Гитлера напал один из его обычных припадков бешенства и он приказал Гейдриху немедленно арестовать Рехберга. Через некоторое время мне удалось освободить этого мужественного германского промышленника.
      В 1940 году, когда Гитлер вел переговоры с маршалом Петеном в Монтуаре, Рехберг вручил новый меморандум, в котором давал рекомендации и предложения относительно обращения с вишистской Францией. О реакции Гитлера свидетельствовал новый арест Рехберга. Через некоторое время мне и на этот раз удалось вызволить его из заключения. После покушения на Гитлера 20 июля 1944 года Кальтенбруннер (сменивший с 1943 года Гейдриха) и шеф государственной полиции Мюллер вновь заключили его под стражу. Закулисным руководителем этой акции был шеф партийной канцелярии рейхсляйтер Мартин Борман, а также полковник в отставке Николаи. Рехберг в качестве почетного пленника был помещен в отель «Дреезен», где его содержали вместе с интернированными французскими генералами и политическими деятелями (среди них была и сестра генерала де Голля) до самого конца войны.
      …Мы с большим беспокойством восприняли известие о назначении Деканозова на пост посла в Берлине, так как нам было ясно, что это событие повлечет за собой активизацию деятельности русской разведки как в Германии, так и в оккупированных нами областях.
      За безопасность русской делегации на пути от Варшавы до Берлина отвечал я. Относительно мер по охране на территории Германии я был совершенно спокоен, но на участке пути, проходившем по польским землям, нужно было быть готовым ко всяким неожиданностям. Советы сразу же высказали свои сомнения на этот счет. Вдоль железной дороги на всем протяжении пути были выставлены удвоенные посты, кроме того, специальные команды патрулировали участки пути. При этом мы установили всеобъемлющий контроль за границей, гостиницами и поездом. Вместе с тем велось скрытое наблюдение за всеми спутниками Молотова; ведь не в первый раз русские использовали такие возможности, чтобы незаметно протащить с собой агентов разведки. Наше подозрение и на этот раз было не без оснований — личность трех членов делегации нам не удалось установить, и как раз они-то, прибыв в Берлин, сразу же установили контакты со всеми возможными центрами. Однажды мы захотели вмешаться, но русскому удалось достичь экстерриториальной зоны своего посольства и скрыться там.
      Молотов вернулся в Москву через четыре дня. 27 ноября Министерство иностранных дел СССР вручило германскому послу ноту, содержащую основные позиции Советского Союза. В ноте предлагалось дать ясный ответ на ряд вопросов:
      Наше отношение к политике СССР в Финляндии.
      Россия хотела установить свои военные базы в Болгарии и договориться о таком же соглашении, какое мы имели с Румынией; с этой целью необходимо установить военные базы в Дарданеллах; если Турция не пойдет на это, то Россия, Германия и Италия должны принудить ее выполнить эти требования.
      О сферах интересов в районах южнее Баку и Батуми.
      О необходимости Германии повлиять на Японию уладить спор с Советским Союзом при решении вопросов, связанных с островом Сахалин.
      Если на все эти вопросы последуют удовлетворительные ответы, Советский Союз готов присоединиться к трехстороннему пакту.
      Переговоры между Молотовым и Гитлером протекали в весьма холодной обстановке и ни к чему не привели. Уже в сентябре сорокового года Гитлер укрепил Восточный фронт двадцатью немецкими дивизиями, а генеральный штаб разработал планы возможного вторжения в Советский Союз летом того же года. Затем последовали широкие маневры под командованием генерала фон Паулюса.
      18 декабря 1940 года Гитлер подписал приказ по вермахту № 21 «Об операции «Барбаросса» — нападении на Советский Союз. Приказ предусматривал наступление примерно ста пехотных дивизий, двадцати пяти танковых и тридцати моторизованных дивизий. 3 февраля 1941 года Гитлер одобрил представленный Главнокомандующим армии фельдмаршалом фон Браухичем стратегический план нападения на СССР…
      …Во главе нашей контрразведки в Бреслау стоял опытный и способный сотрудник, который уже много лет занимался делами, связанными с восточными областями, великолепно зная русский и польский языки. Его партнером по сектору военной контрразведки был также человек, обладавший большими способностями. Оба неоднократно поставляли нам ценную информацию. И все же у меня было впечатление, что они порой пытаются пустить Берлину «пыль в глаза». Перед отъездом на курорт в Карлсбад я, больше по заведенному обычаю, чем из подозрений, в порядке обычной ревизии, распорядился проверить результаты их работы и установить за ними внутреннее наблюдение. Мне сообщили, что в квартире, где обитали эти сотрудники, бывает очень много посторонних и разговоры там ведутся в основном по-русски. Кроме того, бросалось в глаза, что семьи обоих служащих жили на слишком широкую ногу. Мы сравнили их расходы с их доходами и заинтересовались, откуда же берутся на это деньги. Вскоре после этого руководитель нашего отдела в Бреслау сообщил, что его служебную машину взломали и похитили из нее папку с ценными материалами. Прежде чем мы успели вмешаться, оба — и наш сотрудник, и его коллега из военной контрразведки — бесследно исчезли. И с ними пропали важнейшие документы обоих отделов.
      Супруга начальника нашего отдела в Бреслау — жена другого внезапно умерла — сообщила на допросе, что ее муж связался с русской разведкой, имея, однако, намерение извлечь из этого большую пользу для Германии. По ее словам. он не решился запросить центр в Берлине о согласии с его планом, поскольку считал, что ему наверняка откажут.
      Специалисты обыскали весь дом. Нашли мы немного — обрывки разорванных рукописей, обнаруженные в дорожном несессере. По мнению экспертов криминалистического института, это были остатки прощальных писем нашего сотрудника, адресованных его жене, в которых, помимо прочего, содержалась заключительная фраза: «Следуй за мной». Жена отрицала, что когда-либо читала такое письмо своего мужа, и утверждала, что это вообще не письмо ее мужа. Приговор эксперта-графолога гласил, что почерк в любом случае ясно свидетельствует о том, что автор письма находился или в состоянии сильного опьянения, или под воздействием наркотиков. После этого я распорядился провести еще один тщательный розыск, но безуспешно. Обоих так и не нашли. Мы так никогда и не узнали, совершили ли они предательство или их похитили, а может быть, даже убили русские.
      Еще один удар удалось Советам нанести мне в области промышленного шпионажа. В нашем отделе, ведавшем этой работой, служил пожилой, тяжело больной сахарным диабетом инспектор Л., которого все на службе за его добродушие звали дядюшкой Вилли. Он был женат и вел скромную жизнь простого бюргера. Правда, у него была одна страсть — лошадиные бега. В 1936 году он впервые начал играть на ипподроме, и сразу же его увлекла эта страсть, хотя он проиграл большую часть своего месячного заработка. Знакомые дали потерпевшему неудачу новичку хорошие советы, и дядюшка Вилли утешился возможностью вскоре отыграться. Он сделал новые ставки, проиграл и остался без денег. В отчаянии, не зная, что делать, он хотел тут же покинуть ипподром, но тут с ним заговорили двое мужчин, которые явно видели его неудачу. «Ну, и что ж с того, — произнес тот, кто назвал себя Мецгером, — со мной такое раньше тоже случалось, так что нечего вешать голову». Мецгер проявил понимание к страстишке дядюшки Вилли и предложил ему в виде помощи небольшую сумму денег, с условием, что он будет получать пятьдесят процентов от каждого выигрыша. Дядюшка Вилли согласился, но ему опять не повезло, и он проиграл. Он получил новую субсидию и на этот раз выиграл. Но эти деньги ему теперь были крайне необходимы для семьи. Теперь Мецгер предъявил ему счет. Он потребовал вернуть все полученные на игру деньги, и поскольку дядюшка Вилли не в состоянии был расплатиться, тот пригрозил заявить об этом вышестоящему начальству. Во время этого разговора Л. был под хмельком и согласился на условия своего сердобольного «друга». За предоставление новой ссуды он обещал передавать ему информацию из центрального управления нашей разведки. Отныне он состоял на службе у русских. В течение нескольких лет его так умело использовали, что со стороны никто не заметил появления у него нового источника доходов. Он мог теперь удовлетворить свою страсть к игре на скачках, но при этом тщательно следил за тем, чтобы его образ жизни остался прежним. Его растущий банковский счет был так тонко устроен, что здесь не могло возникнуть никаких подозрений. В качестве промежуточного лица здесь действовал Мецгер, который брал со счета необходимые суммы.
      За время своего сотрудничества с русскими Л. передал им столько обширного и важного материала, что мы вынуждены были во многих областях провести серьезную реорганизацию. На допросе он признался, что передавал своим партнерам не только устную информацию, но и важные документы. Бумаги он обычно носил за подкладкой шляпы. «Хозяин» Мецгера, имевший внешность преуспевающего человека, носил такую же шляпу. Когда он выходил из ресторана, где происходила встреча, они незаметно обменивались шляпами. Сведения в тот же вечер переправлялись в Москву из дома, расположенного в глубине двора, где советские агенты оборудовали свою радиостанцию. Сам радист был коммунистом, обучавшимся в Москве, который состоял не только в КПГ, но и в НСДАП и прочих нацистских организациях. Соседи и сослуживцы знали его как ревностного национал-социалиста. Но как-то он заболел и вынужден был лечь на операцию. Под наркозом он начал говорить о необходимой перемене шифра и несколько раз вскрикивал: «Почему Москва не отвечает?» Врач, оперировавший его, сам пошел к Мюллеру и сообщил о случившемся. Обнаруженное таким образом шпионское кольцо включало в общей сложности шестнадцать человек, к которым принадлежал и дядюшка Вилли. Вместе с другими восемью обвиняемыми он по приговору суда был расстрелян. Так как Гиммлер приказал держать все это дело в тайне, на службе у дядюшки Вилли мы распространили известие, что он во время служебной поездки в Варшаву, по всей вероятности во время приступа сахарной комы, выпал из поезда и разбился насмерть. Я думаю, что до сих пор никто, кроме тогдашних участников дела, ничего не узнал о действительной подоплеке событий.
      Дело дядюшки Вилли было типичным образцом великолепной работы Советов: для руководства агентами они использовали, как правило, только те кадры, которые получили в этой области предварительно основательную подготовку. Обрабатывая свои жертвы, они не спешили; не торопили, не требовали невозможного; они прочно стояли обеими ногами на земле.
      Тем временем работа против русской секретной службы успешно продвигалась. Мы раскрыли многочисленную агентуру, маршруты курьеров и местонахождение секретных радиопередатчиков. Мой метод в основном заключался в слежке и в передаче ложных сведений. Вести передачи на той волне, на которой работали секретные радиопередатчики русских, надо было очень осторожно, так как русские все тщательно проверяли и, заметив малейшие отклонения в сигналах, воспринимали их как дезинформацию. Но нам везло: достаточно часто русские не подозревали, что получают ложные сведения. Основное значение этой работы заключалось не в том, чтобы ввести их в заблуждение, а в том, чтобы узнать, что их интересует. Нам также стало многое известно о методах их работы и об отношениях между различными группами агентов, работавших на них.
      Русские гораздо раньше нас поняли, какое важное значение имеют хорошо функционирующие секретные службы. Эффективность методов их работы получила самую высокую оценку наших специалистов.
      Однажды нам крайне не повезло. Один из агентов Советского Союза, о котором мы думали, что он работает на нас, оказался главным курьером между Берлином и Стокгольмом. Однажды он вез подлинные материалы, представлявшие большую ценность. В них сообщалось о новом методе сварки, имевшем большое значение для авиационной промышленности. Эти материалы агент должен был только показать представителю советского посольства, при вручении подменив их ложными. Наши агенты ни на минуту не выпускали его из виду, но он предупредил русских через служащего гостиницы, который был их агентом. Затем по дороге в ванную ему удалось, при помощи того же служащего, ускользнуть через черный ход и скрыться в советском посольстве. Мы никогда больше не видели его и полагали, что он немедленно выехал в Москву с дипломатическим паспортом.