Глава третья

10 ноября 1903 года. Город Мерида, столица Юкатана

«Сегодня ко мне подошел дряхлый старик-индеец, чье лицо было настолько изборождено морщинами, что возраст его, несомненно, давно уже перевалил лет за сто. Он предложил купить у него старинную рукопись, написанную, по его словам, одним из его предков вскоре после испанского завоевания. Древность ее не вызывает у меня сомнений. Обтрепанные, пожелтевшие страницы испещрены латинскими буквами, аккуратно выписанными чьей-то твердой рукой, но язык мне не знаком. Он держал меня за локоть своими узловатыми пальцами, кожа на которых напоминала пергамент, и умолял купить ее. Бедняга, он умирал и очень хотел оставить немного денег своему сыну-калеке, которого любил со всей нежностью, на которую только способен преданный родитель. Он сказал, что род его принадлежал к царствующей семье и предок его обучался письму у испанских монахов, что в те времена было довольно частым явлением. Он не знал, о чем говорится в рукописи, но передавалась она от отца к сыну на протяжении многих поколений, пока не попала к нему. Скорее всего он просто жалкий воришка, каковых много встречается в этой бедной стране, и раздобыл эту редкостную вещь нечестным путем… Мое внимание привлекли необычные бусы из нефрита, висевшие на его шее. На каждой бусине было выцарапано по иероглифу, каждый из которых отличался от других. Прежде я не видал таких украшений среди индейцев и предложил старику купить их у него, но, к моему величайшему удивлению, он наотрез отказался…»

Когда отряд во главе с Гарсией скрылся из виду, один из оставшихся солдат спрыгнул с коня, повернулся к своему товарищу и сказал, указывая на мертвого капитана:

– Что будем с ним делать, Хуан?

– Гарсия приказал похоронить его как доброго христианина. – Хуан сплюнул и усмехнулся. – Если мы будем копать, то застрянем здесь на час, а потом поди догони их в этой глуши.

Спешившийся солдат подошел к телу капитана, задумчиво посмотрел на него с минуту, а затем присел на землю и махнул Хуану, чтобы тот присоединялся к нему:

– Вообще-то, он мне никогда не нравился… особенно сейчас.

Хуан кряхтя слез с лошади и растянулся на земле:

– Слушай, Хосе, давай бросим его в заросли. Звери сожрут. А нам уже давно следует отдохнуть. Да и лошадям тоже, а то, неровен час, загоним их.

Они уже давно преследовали гонцов майя, но капитан позволял делать лишь десятиминутные перерывы, а затем вновь приказывал ехать дальше. Они были в пути уже двое суток и спали в основном только в седле. Лишь когда становилось совсем темно, капитан устраивал привал на три-четыре часа, да и то не людей он жалел, а боялся, что не выдержат лошади.

Хуан с Хосе были старыми друзьями и хорошо понимали друг друга с полуслова. Плевать на этого чертового капитана. Если уж их оставили здесь в одиночестве, они, по крайней мере, смогут немного передохнуть. Через час они поднялись, взяли тело капитана за ноги и оттащили в заросли. Хуан порылся в его карманах и поделил найденные эскудо[11] пополам.

– Хоть какая-то от него польза, – сквозь зубы процедил Хосе, забирая свою долю, и двинулся к тропе.

– Смотри, – остановил его голос Хуана. – Обезьяна!

Хосе повернулся, глядя в направлении, указываемом Хуаном. В кустах прятался индеец с отрубленными ступнями, но зоркие глаза испанца сумели разглядеть его. Он просто лежал и ждал смерти, когда появились двое белокожих бородачей. Краснокожий не мог ни бежать, ни уползти, а потому тихо наблюдал за действиями двух солдат.

Хуан подошел к нему, ухватил за окровавленную ногу и вытащил из кустов на небольшую прогалину.

– Так это из-за тебя, тварь, мы бегаем по этим треклятым джунглям? – Он схватил индейца за волосы и дернул его голову вверх.

Индеец что-то ответил на своем языке. Его губы еле двигались.

– Эта обезьяна еще и говорить умеет?! – Подошедший Хосе вытащил нож. – Но мы это сейчас исправим. Ну-ка разожми ему челюсти.

Хуан схватил индейца за нижнюю челюсть и резко крутанул вниз вправо. Кость хрустнула и челюсть безвольно повисла. Несмотря на сильную боль, индеец не издал ни звука. Хосе протянул руку, ухватил вывалившийся язык и, потянув на себя, лезвием ножа быстро отсек его, разрезая губы несчастного.

– Вот теперь все правильно, – ухмыльнулся он и, заглянув в глаза краснокожего, нравоучительно добавил: – Обезьяны, тварь, говорить не должны.

– И не могут. – Хуана развеселила шутка товарища.

– Он даже не взвизгнул, – разочарованно произнес Хосе.

– Подожди, сейчас завизжит, как свинья, – успокоил его Хуан, выдавливая пальцем глаз храбреца.

Индеец давился кровью, но молчал.

– Дай-ка я. – Хосе медленно воткнул острие ножа в другой глаз краснокожего, окончательно ослепляя его, и несколько раз провернул в глазнице. Но и на этот раз тот не проронил ни звука. Лицо Хосе исказилось от злобы, и он с силой вонзил нож в грудь индейца, вспорол ее и, запустив руку в расползающуюся грудную клетку, вырвал наружу сердце. – Так вы поступаете со своими пленными? Так, да? – заорал он.

– Успокойся, Хосе. – Хуан поднялся, вытирая об себя окровавленные руки. – Это всего лишь обезьяна.

Солдаты вернулись к тропе, отвязали лошадей и поехали следом за своим отрядом. Они долгое время ехали молча. Хуан видел, что Хосе кипит от злости, но не стал ничего говорить товарищу, понимая, что после двухдневной скачки у того сдали нервы. Через некоторое время они наткнулись на мертвую лошадь, пронзенную несколькими стрелами. Хуан натянул поводья.

– Здесь был бой, – сказал он, осматривая окрестности. – Смотри, там кровь.

Судя по следам и разбросанным стрелам, индейцы атаковали отряд с двух сторон. Одни обстреляли передовых всадников, а другие зашли с тыла. Трупов краснокожих видно не было. Они отступили сразу же после атаки, не дав испанцам возможности нанести ответный удар.

– Надо быть настороже, – проговорил Хуан и ударил коня шпорами.

Спустя некоторое время они наткнулись еще на два конских трупа. Здесь дикари использовали ту же тактику, но бой был более тяжелым. В этом месте индейцы сдерживали испанцев дольше, о чем свидетельствовали шесть изрубленных тел. Следы крови на тропе говорили о том, что и среди испанцев есть раненые.

– Дикари уже где-то рядом, – Хуан повернулся к своему товарищу. – Они ставят заслон, за заслоном.

– Значит, скоро мы позабавимся. – Хосе потер руки от удовольствия. – Давай поспешим, а то их прикончат без нас.

Он пустил скакуна в галоп, и Хуану пришлось последовать его примеру. Неожиданно рой стрел вылетел из сельвы. Конь Хосе споткнулся, и испанец, перелетев через его голову, упал на землю…

Хосе очнулся с ощущением, будто кто-то щекочет его лицо травинками. Руки и ноги не слушались, а грудь сдавливало так, словно он умудрился влезть в доспехи какого-то карлика. Испанец с трудом раскрыл глаза и ужаснулся. Он был врыт в землю по самую шею всего в двух шагах от огромного муравейника. Хосе замотал головой, пытаясь смахнуть ползающих по щекам муравьев, но безрезультатно. Только сейчас он заметил группу дикарей, сидевших полукругом напротив него и с любопытством наблюдавших за происходящим. Испанец облизал потрескавшиеся губы, попробовал сплюнуть попавшую на опухший язык землю, но слюны в пересохшем рту не было.

– Пить. Дайте воды… – произнес он на языке майя.

Один из индейцев поднялся, сорвал с ветви дерева какой-то плод и, неслышно ступая по земле босыми ногами, направился к нему.

– Спасибо, – он уже ощущал вкус сочного фрукта.

Но краснокожий присел на корточки и руками сдавил плод над его головой. Вязкий, тягучий сок заструился по лицу испанца, заливая глаза и уши. Хосе высунул язык, стараясь поймать благодатные капли, но сок оказался терпким и приторно-сладким, обжигая язык и еще более стягивая пересохший рот. Но индеец не закончил на этом. Только теперь пленник начал понимать намерения дикарей и в страхе огласил сельву своими воплями, сознавая, какая ужасная участь ожидает его. Не переставая сдавливать плод, краснокожий двинулся к муравейнику, струйками сока прокладывая к нему тоненькую дорожку. Выжав плод до предела, он бросил его и валявшейся рядом веткой разворошил муравейник. Испанец скосил глаза, с ужасом наблюдая, как сотни красных муравьев ручейками выливаются из своего потревоженного жилища. Индеец вернулся на место, сел и вместе со своими товарищами с полным умиротворением на лице принялся наблюдать за происходящим. Как он и ожидал, основная часть маленьких хищников последовала к приманке.

– Ублюдки! Звери! Лучше убейте меня! – кричал Хосе срывающимся голосом. – Убейте!

Но его слова не произвели на индейцев никакого впечатления. Да и не понимали они его. Они просто сидели, отдыхали и смотрели, как красные точки облепляли голову белокожего, забираясь в глаза, уши и открытый в истошном крике пересохший рот, вгрызаясь своими крошечными челюстями в человеческую плоть.

– Твари! Мерзкие твари! Я убивал вас сотнями! – Его вопли перешли на визг: – Если я выберусь отсюда, я вырву ваши языки, выколю глаза и живьем сдеру с вас кожу! Ненавижу!

Он поперхнулся и закашлял, пытаясь освободить рот от заполонявших его насекомых. Лицо испанца стало распухать от укусов, глаза чудовищно зудели, словно их засыпали солью, а маленьких хищников все прибывало и прибывало.

– Отпустите меня… отпустите, – испанец уже не мог кричать, а лишь пытался выговорить слова перекошенным ртом. – Пожалуйста…

– Нам пора в путь. – Чимай встал, кивком головы призывая своих людей подняться.

– А что с ним? – один из краснокожих указал на испанца.

– Его съедят муравьи. До захода солнца от него останется только череп. – Он повернулся и побежал, сжимая в руке испанский меч.

Воины последовали за ним, оставляя врага наедине с маленькими обитателями сельвы.

Ник гнал машину по платной трассе Канкун – Мерида, бубня себе под нос какую-то песенку. Через двадцать минут его завываний я не выдержал, включил радио, повертел ручку и остановился на знакомой мелодии. «Рамштайн» взорвал салон джипа тяжелыми басами, заставив Ника замолчать. Он бросил на меня взгляд, надавил на газ и начал подпевать, вопя во всю глотку в попытке перекричать радио:

– Du… Du Hust… Du Hust Mich…

Я присоединился к нему, и мы понеслись вперед, провожаемые удивленными взглядами мексиканских водителей. Когда голоса наши порядком охрипли, а головы начали трещать, я уменьшил звук, а Ник задумчиво произнес:

– Знаешь, что-то я не чувствую удовлетворения от вчерашнего.

– Морального? – усмехнулся я.

– Да никакого.

Я не ответил. Камила не выходила у меня из головы. Я вспоминал вчерашний вечер, и мне хотелось откликнуться на недавнее предложение Никиты, послать все к чертям собачьим и вернуться обратно в Канкун. Что-то было в этой черноволосой мексиканке, что мешало приписать ее к легким сексуальным приключениям, о которых забываешь на следующее утро. Она оказалась полной противоположностью смешливой панамки. Мы много говорили с ней о наших странах, о том, как живут люди и как мы видим себя среди них. Мы перебивали друг друга, стараясь сказать, что думаем на ту или иную тему, шутили, смеялись. А ее глаза! Огромные, темные, окаймленные длинными черными ресницами. Мне казалось, что я растворяюсь в них, и, если бы вчера я не был так пьян, едва ли бы мне хватило смелости подойти к ней. Я пытался отогнать мысли о ней, но получалось это с трудом.

Мы некоторое время ехали молча, после чего Нику надоела затянувшаяся пауза и он спросил:

– Ты чего такой хмурый? О чем думаешь?

– О Камиле, – ответил я.

– Забудь. – Ник был краток, как плохой философ.

– Не получается.

Он удивленно взглянул на меня, помолчал, а затем покачал головой:

– Ну, хочешь, можем, конечно, вернуться, – голос его был неубедителен. – Но тогда вся наша поездка полетит к чертям.

– Я понимаю.

– Тогда не грузись.

– Ладно, но я ей все же позвоню.

– Да? – Ник был несколько удивлен. – Звонить куда будешь? В отель?

– Она дала мне визитку с номером мобильного.

– А вот мне моя панамка ничего не дала, – с наигранной грустью в голосе сказал Ник. Бедняга даже не знал, насколько верны были его слова.

– Зато тебе сон хороший приснился, – съехидничал я.

Ник непонимающе покосился на меня, и в его глазах отразился усиленный мыслительный процесс.

– Мне почему-то кажется, что ты надо мной все утро стебешься.

– Не бери в голову.

Вскоре на дороге появился полицейский пост, и пока у нас проверяли документы на машину, я зашел в небольшую лавку и купил телефонную карточку. Продавец, предвосхищая мой вопрос, указал мне, где расположены телефонные автоматы. Я поблагодарил и вышел. Телефон долго не отвечал, и я уже хотел повесить трубку, когда на другом конце линии ответил знакомый женский голос.

– Здравствуй, Камила, – поприветствовал ее я, не думая, что она узнает меня.

– Глеб? – радостно воскликнула она.

– Да.

– Ты где?!

– Я на дороге в Мериду.

Она немного помолчала, а потом спросила:

– Ты вернешься в Канкун?

– Нет.

– Сколько ты пробудешь в Мериде? – голос ее немного дрожал, хотя она и пыталась скрыть это.

– Дня два. Завтра мы хотели посмотреть Ушмаль, Сайиль и Лабну[12].

– А потом?

– Потом мы едем в Кампече, а оттуда в Чиапас.

Камила снова замолчала. По ее голосу я чувствовал, что она загрустила.

– Когда ты улетаешь?

– У нас билеты с открытой датой вылета, но думаю, что недели через две.

– Ты знаешь, где вы остановитесь в Мериде?

– Да. В « Каса-дель-Балам». У нас там заказан номер.

– Хочешь, я приеду туда? – спросила она после некоторой паузы.

– Да, – честно ответил я.

– Правда? – в ее голосе послышались кокетливые нотки.

– Правда. – Я рассмеялся.

– Хорошо, милый, – радостно ответила она. – Я сейчас возьму в аренду машину и ночью буду у тебя.

– Что-то не так? – спросил я, уловив в последних словах неуверенные нотки.

– Вы не будете против, если моя подруга приедет со мной? Мне неудобно оставлять ее одну. Не хотелось бы ее обижать.

– Конечно. Думаю, Никита будет только рад. Целую тебя, Камила.

– Поцелуешь, когда я приеду, – рассмеявшись, сказала она, и мы закончили разговор.

Когда я танцующей походкой подошел к машине, Ник посмотрел на меня, как на убогого, и насмешливо спросил:

– Мы возвращаемся?

– Нет. Камила приедет в Мериду.

– Да-а-а… – протянул он и закурил сигарету. – Вы оба точно сбрендили.

– Кстати, надо будет поменять наш номер на два двухместных, – оскалился я в торжествующей улыбке.

– Конечно! Вам же уединиться надо, – в голосе его прозвучали грустно-иронические нотки беспредельной зависти.

– У тебя только одно на уме. Зачем ты вообще сюда приехал? Поставил бы туристическую палатку где-нибудь на Тверской с вывеской: «Приму всех и в любое время», – отмахнулся я. – Камила приедет с панамкой.

Ник от удивления выронил сигарету на асфальт, поднял ее, сдул с фильтра пыль и, снова зажав ее в зубах, задумчиво произнес:

– Интересно, здесь все бабы такие декабристки?

– Надеюсь, что нет.

– А я надеюсь, что да! Представляешь, тогда к концу поездки за нами будет ездить целый автобус с фанатками, – мечтательно проговорил он.

Путь от Канкуна до Мериды занял у нас часа четыре, и около восьми вечера мы уже входили в отель «Каса-дель-Балам», находившийся в самом центре города.

– Может, потом номер поменяем? – спросил Ник, подходя к стойке.

– Почему?

– А вдруг не приедут, и будем куковать по одному на двух кроватях.

– Не будем, – рассмеялся я, хотя некая логика в его словах прослеживалась.

– Ладно, не приедут, других найдем, – Ник поставил точку в нашем споре и пошел оформлять номера.

Побросав вещи и приняв душ после долгой поездки под жарким январским солнцем, мы отправились поужинать и осмотреть город. Испанцы основали Мериду еще четыре века назад, но она до сих пор сохранила в себе восхитительный дух колониальной эпохи. Множество маленьких ресторанчиков манило прохожих вкусными запахами, но мы сразу направились к двухэтажному старинному зданию, где можно было посидеть за столиком на выступающей террасе, обозревая сверху центральную площадь города. К нам подошел опрятный официант, индеец лет шестидесяти, и протянул меню.

– Сеньоры путешествуют? – вежливо спросил он.

– Да, мы приехали посмотреть развалины городов майя, – ответил Ник.

– Здесь их много, вам понравится. Вы немцы?

– Нет, русские.

– О! Русских я еще не встречал.

– Ничего, скоро их здесь будет много, – улыбнулся Ник. – Так что можете учить русский язык.

– Я уже старый, – покачал головой индеец. – Знаю испанский, майя, английский… немного говорю на французском, немецком и итальянском. Боюсь, что русский я уже не осилю.

Когда он принял заказ и удалился, мы с Ником посмотрели друг на друга.

– М-да! – протянул Ник. – Вот так.

Вообще, мексиканские официанты – народ удивительный. Они всем своим видом показывают, что готовы сделать для вас все, что в их силах, сохраняя при этом удивительное достоинство. Никакого подобострастия и никаких понтов. Люди просто с душой выполняют свою работу.

Старик вернулся и начал расставлять приборы, а мы насели на него с расспросами. Он отвечал, как и куда лучше поехать, что стоит посмотреть, а что нет, в то же время расспрашивая нас о нашей далекой родине. Было видно, что делает он это не только из вежливости, но и ему самому интересно поговорить с нами, узнавая что-то новое о людях из других стран. Верхняя пуговица воротника его белоснежной рубашки была расстегнута, и на шее висело ожерелье из нефритовых бусин, на которых были выгравированы какие-то знаки. Ник спросил старика, что они означают.

– Я не знаю, – ответил он. – Это очень древняя вещь, и она переходила в нашей семье от отца к сыну на протяжении многих поколений. Я родился в глухой деревушке в сельве Чиапаса среди лакандонов, но среди моих предков были еще и чонтали. Мой отец был шаманом, и сколько я его помню, всегда носил это ожерелье. По его словам, оно приносит удачу.

– Вы небось сами-то тоже шаманите между делом? – полушутя спросил Ник.

– Я нет, – улыбнулся старик, – но иногда могу видеть будущее.

– Может, и нам погадаете, что нас в будущем ожидает? – голос жующего Ника был полон пренебрежительного атеизма, перемежающегося ехидными нотками.

Старик пристально посмотрел на него, его глаза хитро прищурились, и, снова широко улыбнувшись, он тихо проговорил:

– Думаю, что даже больше, чем вы полагаете, – после чего извинился и вернулся к своей работе.

Поев, мы поблагодарили старика-официанта, а Ник, чувствуя за собой некоторую вину за проявленную невежливость, дал ему хорошие чаевые. Немного побродив по улицам города, мы вернулись в отель и, предупредив портье, что к нам могут пожаловать гости, поднялись в один из своих номеров.

Ник включил телевизор, а я взял со стола стопку проспектов, улегся на кровать и начал листать их. Громкий стук вывел меня из полусонного состояния. Я открыл глаза и поднял голову. Никита спал, телевизор вещал последние новости. Снова раздался стук. Кто-то дернул дверную ручку. Я вскочил с кровати, быстро подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла смущенная Камила, а за ее спиной широко улыбался рот панамки, ослепляя меня великолепными белыми зубами. Я сделал шаг вперед, Камила бросилась мне на шею. Пока мы стояли, прижавшись друг к другу, панамка проскользнула мимо, и с визгом плюхнулась на спящего Ника. Тот вскрикнул от испуга, уставился на нее широко раскрытыми глазами, после чего ткнул ее пальцем в бок и в восторге выкрикнул:

– Моя панамка вернулась!

Камила улыбнулась, глянув на развалившуюся парочку, поцеловала меня в щеку и прошептала на ухо:

– Здравствуй, Глеб. Я так рада, что ты рядом.

Я не ответил, но еще крепче прижал ее к себе и поцеловал в губы.

– Вы будете так стоять или мы все же дверь закроем? – проскрипел голос Ника из-под навалившейся на него мулатки.

– Идем, идем, – я потянул Камилу в комнату, не отпуская ее от себя.

Мы закрыли дверь и прошли внутрь. Панамка наконец-то слезла с Ника, и он сел на кровати, скрестив ноги.