— Нет. Какое мне дело до Рождества? — фыркнула Салли. Она лежала на кровати, когда Хироко зашла пригласить ее на концерт. — Какого черта ты встречаешься с этим Тадаси? Если он без ума от тебя, почему вы не поженитесь?

— По-моему, это не твое дело, — холодно отозвалась Хироко. Ей надоело возиться с Салли — та грубила всем подряд, часто обижала Тами и спорила с матерью, приводя ее в бешенство. Несмотря ни на что, слова Салли задели Хироко.

Единственным, с кем Салли не спорила и кого даже любила, был Такео, ее отец. Для Салли он по-прежнему был кумиром, а Такео обожал дочь.

— Оставь ее, — устало сказала Рэйко, и Хироко взяла с собой Тами. Они чудесно провели время, распевая «Тихую ночь» и «Рождественский гимн» — свои любимые песни, далеко разносящиеся в морозном горном воздухе. Летом в лагере было жарко и пыльно, а зимой озеро промерзало чуть ли не до дна.

Несмотря на неизбежные ограничения, ночь выдалась чудесной, и, проводив спутниц домой, Тадаси остался поболтать с ними. Салли сидела на стуле; и дулась. Увидев, как весело Тадаси беседует с ее родителями и Хироко, она тихо ускользнула в спальню, но этого никто не заметил. Хироко и Тадаси смеялись, вспоминая о танцах, на которых побывали вчера все служащие лазарета. Оркестр играл «Не покидай меня», и даже охранники не удержались и танцевали по очереди. В тот вечер они слушали много других знакомых и любимых мелодий — «Полная луна», «Нить жемчуга», «Радость», песни Глена Миллера.

Тадаси танцевал с Хироко только один раз — больная нога не позволяла ему большего, но потом Хироко пригласил дядя Так и один из врачей. В лагере осталось не так уж много достойных партнеров, но Хироко это не заботило. Ей нужен был только Питер, и все знакомые давно поняли — ее интересуют друзья, а не поклонники.

Когда Тадаси собрался уходить, Хироко вышла проводить его, и они немного посидели на крыльце, беседуя о Рождестве, Санта-Клаусе и праздниках, которые видели еще детьми. Тадаси принес невысокую елочку, семейство Танака изготовило игрушки и украшения, но все равно это было не то, что настоящее, большое дерево с покупными гирляндами и сосульками.

— Когда-нибудь, — с теплой улыбкой произнес Тадаси, уже собираясь уйти, — у нас снова появится все, что было прежде. — Казалось, он твердо верит своим словам.

Тойо восхищался елкой, нетвердо расхаживая вокруг нее, но, несмотря на его восторг. Рождество в этом году прошло еще тише. Хироко почти три года не получала вестей от родителей, ее брат погиб, Кен ушел в армию, а последнее письмо от Питера пришло еще в ноябре. Такое молчание всегда пугало Хироко — главным образом от неизвестности. Она не представляла, что с ним случилось — переводят ли их в другое место, ранен ли Питер, а может, и еще хуже… Она понимала, что, если с ним что-нибудь случится, она узнает об этом далеко не сразу. Питер включил Така в список своих близких, которых следовало оповестить в случае его смерти, но могло пройти месяца два после его смерти, прежде чем эта весть дойдет до Хироко.

— Спокойной ночи, — пожелал Тадаси, и пар от его дыхания медленно поднялся над их головами. — Счастливого Рождества. — На следующий день им предстояло продолжить работу. — Увидимся завтра.

На следующий вечер, встретившись с Ней в лазарете, Тадаси преподнес ей крошечную коробочку. Там оказался маленький, искусно вырезанный из дерева медальон с инициалами Хироко на золотой, неведомо как сбереженной цепочке.

— Тадаси, какая прелесть! — воскликнула Хироко, вручая ему собственноручно связанный шарф, завернутый в красную бумагу. Открыв пакет, Тадаси расплылся в улыбке.

Красный шарф был ему к лицу, и Тадаси сделал вид, что не заметил многочисленных ошибок в узоре. — Меня редко хвалили в вязальном кружке, — извинилась Хироко и вновь поблагодарила его за медальон. Оба вернулись к работе, и остаток вечера прошел в хлопотах.

Потом Тадаси проводил ее домой и вновь пожелал счастливого Рождества. А войдя в спальню, Хироко задумчиво поцеловала спящего Тойо. Тадаси был очень хороший, нравился ей, но Хироко не хотелось подавать ему надежду. Это было бы несправедливо — особенно потому, что Тадаси был добр к ней. Однако Хироко убеждала себя, что Тадаси все поймет, и вскоре забыла о нем до утра. Ей снилось, что Питер и Кен вернулись домой — правда, Кена во сне она спутала с Юдзи.

— Откуда у тебя это? — спросила Салли на следующий день, и Хироко не сразу поняла, что речь идет о подаренном, Тадаси медальоне.

— Подарок Тадаси. — Она дружески улыбнулась Салли.

Хироко связала ей свитер и заказала по каталогу перчатки — теплые вещи были необходимы всем обитателям лагеря.

Но Салли вдруг вновь пришла в ярость и прошлась насчет привычки некоторых девушек слишком часто менять поклонников.

— Что это значит? — холодно спросила Хироко, оскорбленная намеком.

— Ты прекрасно понимаешь, что это значит, — зло отозвалась Салли.

— Может быть, — согласилась Хироко, — но мне это не нравится. Я не меняю поклонников. Мы с Тадаси просто друзья, — добавила она.

— Так я тебе и поверила, — фыркнула Салли и вышла из комнаты, прежде чем Хироко опомнилась. Салли стала не только недоброй, но и грубой и едва поздоровалась с Тадаси, когда позднее вечером он зашел пожелать всей семье веселого Рождества. Он принес в подарок чудесную акварель, написанную его матерью и изображающую закат в горах.

— Похоже, Салли в отличном настроении, — шутливо заметил Тадаси, а Хироко застонала.

— Сегодня утром я была готова ударить ее, — призналась она.

— Тогда напрасно ты сдержалась — это наверняка охладило бы ее пыл.

Хироко рассмеялась, а потом отправилась вместе с ним прогуляться. Прогулка затянулась надолго, и это насторожило Рэйко.

— Что-то напоминают мне эти прогулки, — заметила она, обращаясь к Таку. — Ты не согласен?

Он улыбнулся в ответ:

— По-моему, она уже достаточно взрослая, чтобы решать самой, верно? — И добавил уже серьезнее:

— Тадаси — порядочный человек. Я уже говорил с Хироко о нем, но она не желает ничего слушать. А жаль, Тадаси был бы ей более подходящей парой, чем Питер.

— Но почему ты так думаешь? — Рэйко была удивлена, и Так повторил все, что недавно объяснял Хироко. — Может, ты и прав. Так, но она по-прежнему любит Питера.

За прошедшие месяцы Хироко не раз признавалась в этом в разговорах с Рэйко.

— Может статься, полюбит и Тадаеи, — практично заявил Так. — Он так привязан к Той о.

Хироко вскоре должен был исполниться двадцать один год, у нее был ребенок. Во многих отношениях для нее было бы лучше выйти замуж, к тому же такой брак ни у кого не вызвал бы возражений. Рэйко даже встретилась с матерью Тадаси, и та упомянула, как нравится ей Хироко.

Проходя через комнату, Салли услышала, о чем говорят родители, и выбежала, изо всех сил хлопнув дверью.

— Что это с ней? — удивленно и встревоженно спросил Такео. Он надеялся, что больше Салли не встречается с Хиро, — ее манеры день ото дня становились все хуже. Но потом Такео вспомнил: еще неделю назад Хиро увезли из лагеря, а Салли узнала, что у него была близкая подруга.

Всю неделю Салли пребывала в дурном настроении, казалось, вознамерившись всерьез отомстить Хироко.

— Ее самая большая беда — шестнадцатилетний возраст, — ответила Рэйко Такео. Салли вскоре должно было исполниться семнадцать, заключение на озере Тьюл ее не радовало. Несмотря на все попытки сделать жизнь в лагере более-менее сносной, его обитатели терпели постоянные лишения. Подросткам недоставало развлечений, доступных их бельм ровесникам, к которым привыкли и они сами, и их родители, старшие братья и сестры. Салли лишилась возможности носить нарядную одежду, посещать стадионы и кинотеатры, даже учиться в обычной школе. Она не могла покинуть пределы лагеря. Подобно остальным, она оказалась заключенной, должна была все время мерзнуть, носить безобразные свитера, жить за колючей проволокой, остерегаться болезней — поскольку лекарств не хватало на всех. Кроме того, ее постоянно мучил голод.

— На следующее лето мы отправим ее куда-нибудь, — сострил Так впервые за несколько месяцев. Праздники привели его в хорошее настроение, он даже сводил Рэйко на танцы в канун Нового года, и оба сошлись во мнении, что оркестр играл восхитительно.

Ночью Хироко предстояло дежурство — сестры распределились так, чтобы у каждой из них была возможность встретить праздник. Тадаси согласился работать вместе с Хироко.

Около полуночи обоим пришлось хлопотать над больным ребенком — у бедняжки открылась сильная рвота. Тадаси улыбнулся поверх головы пациента и одними губами прошептал:

— С Новым годом!

Потом, когда ребенок заснул и все было убрано, оба со смехом вспомнили, как встретили Новый год.

— Это стоит запомнить, — смеялся Тадаси. — Когда наши дети станут спрашивать, как мы провели вместе свой первый Новый год, можно рассказать им эту историю.

Эти слова встревожили Хироко. Пациенты спали, в лазарете было тихо, а Хироко и Тадаси сидели за столом, попивая наскоро приготовленный кофе.

— Не надо так говорить, Тадаси.

— Почему бы и нет? — На этот раз он заметно осмелел: чаще всего он опасался заводить разговор на деликатные темы, но сейчас решил воспользоваться шансом. — Нам всем недостает надежды, чтобы по-прежнему цепляться за жизнь. Ты моя надежда, Хироко. — Это было самое откровенное признание из его уст, и что бы ни ответила Хироко, Тадаси не жалел о своем поступке.

— Мне бы не хотелось подавать вам надежду, — не менее откровенно ответила Хироко. — Вы замечательный друг, Тадаси, но я не могу обещать вам что-либо, кроме дружбы. Это придется сделать кому-нибудь другому.

— Неужели ты до сих пор любишь его? — Оба поняли, о ком он говорит.

— Да, люблю, — тихо отозвалась Хироко, молясь, чтобы Питер был еще жив. Последнее письмо от него пришло шесть недель назад.

— А если что-нибудь изменится, когда он вернется?

Если он станет другим или сочтет, что ты изменилась? Такое бывает, особенно в нашем возрасте. — Тадаси не знал, сколько лет Питеру, но предполагал, что около двадцати.

— Вряд ли такое случится.

— Тебе нет даже двадцати одного года, Хироко. Должно быть, тебе довелось многое пережить, прежде чем ты попала сюда. Ты приехала в эту страну, а пять месяцев спустя началась война. Тебе пришлось бросить учебу, твои родственники потеряли все, что имели, а потом вы оказались здесь. Теперь у тебя есть ребенок. Все случилось неожиданно, стремительно — тебя словно подхватил вихрь. Как же можно предполагать, что случится, когда мы выберемся отсюда? — Следующие его слова больно уязвили Хироко:

— Если бы ты была уверена в нем, вы бы поженились прежде, чем родился Тойо. Или я ошибаюсь?

— Нет, вы правы, — задумчиво ответила Хироко, удивляясь, почему вообще сочла нужным объясняться. Ей следовало промолчать, но Тадаси спас жизнь ей самой и ее ребенку, и Хироко подозревала, что он втайне влюблен в нее. По-своему, как друга, она тоже любила его. — Я считала, что это слишком сложно и не правильно. Мне хотелось прежде вернуться в Японию и спросить разрешения у отца. А потом началась война, и стало уже слишком поздно. Я не решилась покинуть штат, чтобы выйти замуж. Но… всякое бывает. — И она произнесла слова, которые потрясли Тадаси. — Он не знает о существовании Тойо.

— Ты не шутишь? Значит, ты ничего не сказала ему? — Тадаси не мог представить себе ситуацию, в которой не пожелал бы услышать такую новость. Хироко не пожелала перекладывать свою ношу на чужие плечи.

— Мне казалось, что это будет несправедливо. Он станет считать, что обязан вернуться, даже если не захочет — Значит, ты не уверена даже в этом? — Тадаси был удивлен и доволен: в некотором смысле положение оказалось лучше, чем он рассчитывал, но в некотором — гораздо хуже.

— Я уверена только в одном, — тихо ответила Хироко, — в том, что глубоко люблю его.

— Ему повезло, — заметил Тадаси, глядя на Хироко и отчаянно жалея, что не он стал отцом Тойо. Неизвестному возлюбленному Хироко несказанно посчастливилось, а он даже не подозревал об этом. — Возможно, он не заслуживает такого счастья, — осторожно предположил он.

— Нет заслуживает, — без колебаний возразила Хироко.

Тадаси взял ее за руку и взглянул в глаза. Другого случая сделать признание ему могло не представиться.

— Я люблю тебя, — искренне произнес он. — Я полюбил тебя с первого дня, как только увидел.

— Мне очень жаль… — Хироко печально покачала головой. — Но это невозможно… Я тоже вас люблю, но не так, иначе…

— А если его уже нет? — Тадаси хотел сказать «если он не вернется», но оба поняли, о чем речь, и Хироко приоткрыла рот, не в силах ответить.

— Не знаю, — Она только что сказала, что любит Тадаси, и вправду любила его — как друга, даже как брата.

— Я могу подождать. Впереди у нас целая жизнь… и надеюсь, не здесь. — Он улыбнулся, сгорая от желания поцеловать ее, но не решаясь: этот шаг казался ему ошибочным. Он был прав, поцелуй только встревожил бы Хироко.

— Это будет несправедливо по отношению к вам. Я не имею права удерживать вас, Тадаси. Я не свободна.

— Я же ни о чем не прошу, — откровенно сказал он. — Мне достаточно того, что есть. Мы можем вместе играть в оркестре.

Хироко рассмеялась: эти слова прозвучали нелепо старомодно. Да и вся жизнь здесь казалась нелепостью.

— Вы отличный малый, — сказала она, пользуясь излюбленным американским выражением.

— А ты очень красива, и я тебя люблю, — ответил он.

Хироко покраснела. Тадаси обрадовался, заметив, что она носит его медальон.

Этим вечером он проводил ее домой, оба казались умиротворенными. Они пришли к взаимопониманию. Тадаси любил Хироко, и она любила его как друга, им следовало только подождать и посмотреть, что будет дальше. Полностью прекратить встречи было бы неловко для них обоих — они лишились бы дружбы, которой слишком дорожили. Несмотря на все обещания, данные самому себе, Тадаси наклонился и осторожно поцеловал ее, отстранившись прежде, чем Хироко успела его остановить. Она обняла его, и они еще немного постояли на ветру, размышляя, как повернется их жизнь. Затем Хироко пожелала ему доброй ночи и вошла в дом. Больше ей пока было нечего предложить другу.

На следующее утро, едва поднявшись, Хироко увидела, что один из охранников снаружи беседует с Таком, и встревожилась. Охранник выглядел очень серьезным, Так кивал, слушая его, а потом солдат ушел. Так остался на крыльце.

Тетя Рэй тоже наблюдала за ним. Вскоре она вышла на порог и застыла в дверях.

— Что все это значит? — спросила она, стоя на пронизывающем ветру без пальто. Так выглядел так странно, он смотрел на жену, словно не узнавая ее и не услышав вопроса. — С тобой все хорошо, дорогой? — Она шагнула ближе, и Так кивнул.

— Кен погиб в Италии, — произнес он, не глядя на жену. — Сначала его считали пропавшим без вести, но потом нашли труп, — безучастно проговорил он, словно рассказывал о только что доставленной посылке. — Он мертв, — повторил Так, а Рэйко в ужасе уставилась на него. — Я имею в виду Кена — Кен мертв. — Он повторял имя сына, словно ничего не понимая, и, глядя на него, Хироко поняла, что случилось страшное. Она бросилась на крыльцо. Такео поворачивался в разные стороны, повторяя новость для людей, наблюдавших за ними от соседних домов. Его жена даже не могла заплакать: она слишком перепугалась за мужа.

— Пойдем в дом. Так, здесь слишком холодно, — мягко произнесла она, но Так словно ее не слышал. — Так, прошу тебя… — Слезы закипали у нее на глазах, она все понимала, но тревога за мужа была сильнее горя. Известие ошеломило его. — Дорогой, пойдем в дом. — Вместе с Хироко они взяли Така под руки и медленно повели его в крошечную гостиную, где усадили в кресло.

— Кен мертв, — снова повторил Так. Наступил Новый, 1944 год. Войдя в комнату, Салли услышала отца.

— Что?! — воскликнула она, и на ее голос прибежала Тами с Тойо. От этого кошмара, нельзя было избавиться, вовремя проснувшись.

Салли впала в истерику, и Хироко поспешила успокоить ее, пока Рэйко хлопотала над мужем. Внезапно заплакали Тами и Тойо — они не понимали, что произошло, но разразились рыданиями, увидев горе на лицах взрослых.

Хироко удалось увести детей в спальню, оставив Рэйко с Таком. Салли целый час проплакала на руках у Хироко, не вспоминая о ненависти к ней, а Тами сидела рядом, крепко обняв Хироко за плечи. Новость была невыносимой, Хироко понимала, что чувствуют ее близкие. Прошлым летом, потеряв Юдзи, она ощущала страшную опустошенность. И вот теперь смерть нашла Кена. Война требовала все новых жертв, она уносила и молодых мужчин, и стариков. Многие мужчины, ровесники Така, были потрясены, страдали от горечи и стыда — в сущности, стыда не за самих себя, но об этом они не знали. Они считали, что случившееся — их вина. Теперь сломался и Так, но, когда Хироко вышла проведать его, он немного пришел в себя и рыдал на руках жены как ребенок.

Его первенец погиб — его сын, их ребенок. Столик, на котором стояла фотография Кена в мундире, теперь еще больше походил на святыню, памятник погибшему герою.

В этот день Хироко осталась дома присматривать за девочками, а Рэйко и Так отправились в буддистский храм заказать службу. Им не вернули тело сына, им было не к чему прикоснуться или поцеловать на прощание. От Кена родителям остались одни воспоминания да сознание, что он служил любимой стране, которая предала его.

Когда они вернулись из храма. Так выглядел постаревшим на сотню лет и едва дышал. Никто бы сейчас не дал ему пятидесяти двух — он казался девяностолетним стариком.

Службу в честь Кендзи Хирохей Танака провели на следующий день. Ему было всего восемнадцать лет, и что бы ни говорили о войне, она в первую очередь истребляла молодых и полных сил. Тадаси отправился в храм вместе с семьей и тихо сидел в продолжение службы между Хироко и Салли. Девочка перестала злиться, она была в отчаянии. После службы она прижалась к отцу, горюя о брате, но Таку недоставало сил поддержать ее. Он не смог бы выйти из храма без помощи Рэйко, и, видя, в каком он состоянии, Тадаси бросился помогать ему. Глубоко сочувствуя Рэйко, он даже помог ей уложить мужа в постель. Такео был совсем болен. Сердце Хироко разрывалось при виде его страданий.

Единственное, что порадовало ее на следующий день, было долгожданное письмо от Питера.

Он был жив и здоров и находился в Ареццо. Хироко не могла даже поделиться новостью с Таком. Он тяжело воспринял известие о смерти сына, и вряд ли мог бы радоваться, что кто-то другой выжил на войне. Тадаси пришел проведать его днем и вызвал Хироко на крыльцо. Ему не хотелось входить, доставляя хозяевам беспокойство. Хироко призналась, что Так провел весь день в постели, заливаясь слезами, а Рэйко сидела с ним. Казалось, смерть Кена была последней каплей, переполнившей чашу его горя. В этом он был не одинок — многие в лагере потеряли сыновей, иногда не одного, а нескольких, как прежде потеряли предприятия, дома и работу.

Они больше не могли цепляться за жизнь, смотреть в глаза людям. Их мучил стыд.

Рэйко тоже горевала о сыне, но не могла позволить себе роскошь вспоминать о нем — все ее время отнимали заботы о муже. Неделю она не ходила на работу, и все понимали ее.

Хироко дежурила за Рэйко. Две недели спустя Так немного оправился, но был еще плох. Он выглядел усталым, старым, изможденным, и Хироко вдруг поняла, что его волосы совсем поседели — только сейчас заметила это.

Военное положение в лагере было отменено в середине января, созданный комитет противников экстремизма контролировал выходки «нет-нет ребят». Члены комитета называли себя «Японским патриотическим обществом». Забастовки в лагере полностью прекратились.

Казалось, вновь начинается мирное время, но не для семейства Танака. Салли вела себя еще хуже прежнего теперь, лишившись поддержки отца, Тами постоянно плакала, а Тойо как-то три ночи подряд не давал матери спать — у него резался зуб. Малышу уже исполнилось десять с половиной месяцев, но даже он не радовал Такео — он словно не замечал Тойо. Он совсем обезумел.

Однажды днем Хироко оставила ребенка с Таком, спеша на работу. Обычно Салли успевала прийти домой, чтобы присмотреть за ним, но на этот раз она опаздывала. А Такео не выходил из дома, перестав преподавать в школе после смерти Кена. В школе без него справлялись с трудом: ввиду многочисленности молодежи в лагере там были на счету все учителя, как в лазарете — все врачи и сестры. Но Такео был очень плох, и все соглашались, что ему лучше провести дома целый месяц.

Выходя из дома, Хироко думала, что, может быть, Так повеселеет, несколько минут проведя с Тойо, отвлечется от своей скорби. Каждый день по его просьбе Рэйко бывала в храме и зажигала свечи на столике, где стояла фотография Кена.

— Салли скоро вернется, Так, — напомнила ему Хироко, уходя на работу, и поспешила по длинной, голой улочке к лазарету. По пути она встретила Салли, возвращающуюся из школы, и сказала, что отец ждет ее с Тойо.

— Я быстро, — заверила ее Салли, на этот раз не став спорить. Ради отца она была готова на все. Придя на работу, Хироко увидела, что Рэйко заканчивает записывать назначения.

— Как он? — торопливо спросила Рэйко, и Хироко кивнула. Таку было не хуже, но и не лучше. По крайней мере он согласился немного посидеть с Тойо — это было явным достижением.

— Я оставила с ним ребенка и встретила Салли по дороге сюда. Она сказала, что не станет задерживаться.

Салли немедленно отправилась домой, как и пообещала.

Она взлетела по ступеням крыльца, вошла в комнату и увидела, что отец сидит в кресле, держа на руках Тойо. Ребенок играл недавно подаренной погремушкой, с радостным видом грызя ее, а Так мирно спал. Должно быть, он заснул сразу же после ухода Хироко. Улыбнувшись, Салли взяла у него ребенка и склонилась, чтобы поцеловать отца в лоб, но его голова безвольно откинулась назад. Несмотря на то что глаза Така были закрыты, Салли сразу все поняла и, не выпуская из рук Тойо, бегом бросилась к лазарету.

— Папе плохо! — выдохнула она, влетев в дом. Хироко забрала у нее ребенка и передала его Тадаси. — Ему очень плохо! — Но в душе Салли понимала, что он не в обмороке.

Он умер, но выговорить это она не могла.

Рэйко и Хироко побежали домой, за ними — Салли, Тадаси еле поспевал сзади с ребенком на руках. Он накинул на Тойо свое пальто, чтобы ребенок не простудился. Когда Тадаси вбежал в комнату, Рэйко уже щупала пульс Така, но было слишком поздно. Сердце не выдержало, а дух был сломлен задолго до того. Такео не справился с горем — оно оказалось слишком велико. Мирно, без ропота и прощаний, он покинул этот мир.

— О, Так! — воскликнула Рэйко, падая на колени рядом с ним. — Так, прошу тебя, не уходи… — Это было так несправедливо, она осталась без мужа. И это после смерти Кена!

Ради чего ей теперь жить? Но Рэйко знала ответ: она должна позаботиться о Тами и Салли. Она не могла позволить себе сдаться и умереть. Она должна вырастить дочерей, овдовев в сорок лет. Стоя на коленях, она закрыла лицо ладонями, оплакивая горячо любимого мужа, потерянного навсегда.

Хироко обняла ее и помогла подняться, а Салли стояла, содрогаясь от рыданий и зная, что не сможет выжить без отца.

— Папа, папа… — шептала она. Тадаси передал Тойо матери и осторожно обнял Салли, не пытаясь утешить ее. Хироко завернула ребенка в пальто и вышла на крыльцо, чтобы встретить Тами. Девочка вернулась из школы через несколько минут. Закрыв наружную дверь, Хироко отправилась с ней погулять и рассказала, что случилось с отцом.

— Как это? — Тами уставилась на нее широко распахнутыми глазами. — Его кто-нибудь убил? Но ведь он был еще молодым, — проговорила она, ничего не понимая. Смириться с такой утратой было нелегко, и Тами с Хироко заплакали, шагая рядом. Когда они вернулись домой, остальные ждали их снаружи. Тадаси стоял рядом с Салли, и, заметив, как девушка смотрит на него, Хироко поняла нечто, о чем прежде не задумывалась.

Рэйко увела девочек, а Тадаси и Хироко вернулись в лазарет за санитарами и носилками для Такео. Они не хотели, чтобы дети видели, как уносят их отца, хотя им уже не раз доводилось сталкиваться со смертью. Час спустя, когда Такео перенесли в морг, Тадаси вернулся. Этим вечером все долго сидели в гостиной, время от времени перебрасываясь фразами, а потом вновь надолго замолкая.

Наконец Хироко вернулась на работу вместе с Тадаси.

Дежурство Рэйко уже давно закончилось. Они медленно брели к лазарету, разговаривая о случившемся. Такео был так молод, но горе сломило не только его. Во многих случаях именно мужчины не выдерживали страданий. Несмотря на недостаток физической силы, женщины оказывались крепче и лучше переносили превратности судьбы.

— Бедная Рэйко, — сочувственно проговорил Тадаси. Его отец умер, когда Тадаси был еще совсем юным, и он помнил, как тяжело пришлось его матери. Но Хироко думала совсем о другом и заговорила с ним как с братом.

— Моя родственница влюблена в вас, — объявила она, и Тадаси с ужасом взглянул на нее:

— Рэйко?!

— Нет, что вы. — Хироко не смогла сдержать улыбку, смягчив неловкость момента. — Салли. Я наблюдала за ней сегодня днем и наконец поняла, что она влюблена в вас.

Может, именно потому она так злилась на меня, считая, что я пытаюсь отбить вас. — Этот вывод полностью объяснял язвительные и грубые замечания Салли.

— По-моему, ты ошибаешься, — смущенно возразил Тадаси. Он тоже заметил отношение Салли — ему всегда нравилась девушка. Но ему и в голову не приходило, что она влюблена в него, что он имеет право на ее привязанность.

Его слишком увлекло чувство к Хироко. Сказанное ею ошеломило Тадаси, но в каком-то смысле он был даже доволен. Однако Салли была молода, ей исполнилось всего семнадцать, а Тадаси был на семь лет старше. Подобный брак казался ему невозможным, и он был уверен, что Рэйко согласится с ним.

— Я просто подумала, что вам следует об этом знать, — заметила Хироко, и Тадаси кивнул. Больше они не возвращались к этому разговору. После смерти Кена и Такео Хироко поняла, как драгоценна жизнь — каждая ее минута. Она поняла, что ей не следовало забывать о любви к Питеру, что бы ни случилось. Хироко казалось несправедливым мучить Тадаси, не давая ему никакой надежды. Он был еще молод и имел право на что-нибудь получше, чем чужая жена и ребенок. Ему было пора всерьез задуматься о своей личной жизни. Хироко считала его идеальным мужем для Салли.

Ночью, вернувшись домой, Хироко долго сидела с Рэйко, утешая ее, давая выплакаться, слушая воспоминания и разбившиеся мечты. После этого она написала длинное письмо Питеру. Питер и Так были добрыми друзьями, и потому мрачная весть должна была больно ударить его, но Хироко не стала умалчивать о ней.

Прошло немало времени, прежде чем Питер ответил ей: весть о смерти Такео ошеломила его. К тому времени похороны уже прошли. Такео похоронили на переполненном кладбище — слишком много людей в лагере умирало раньше срока, людей, жизнь которым можно было бы спасти, имея медикаменты, наркоз, еду, удобное жилье. А может, все было бы напрасно, если они утратили надежду — как Так, который сдался. Он не стал бороться за жизнь. Хироко вспомнила слова Питера о том, что она должна выжить, и она пообещала ему это.

Спустя шесть недель Тойо отметил свой первый день рождения. Одна из сестер испекла ему маленький пирог на кухне лазарета. После работы малышу преподнесли подарок, и он с восторгом бросился уплетать пирог, перемазавшись джемом с ног до головы. Хироко пожалела, что малыша нельзя сфотографировать. Тадаси тоже пришел на праздник: преподнес малышу искусно вырезанную из дерева утку, и Тойо вцепился в нее обеими руками.

По-видимому, Тадаси прислушался к совету Хироко: несколько раз он приглашал Салли на прогулку, однажды побывал с ней в клубе. Но Салли была еще не в состоянии воспринять что-либо в романтическом свете. Она горевала об отце. По крайней мере с Тадаси она могла выговориться, к тому же после смерти Такео стала гораздо дружелюбнее относиться к Хироко.

Смерть Така сблизила семью, и эта близость постепенно крепла — по мере того как в лагере тянулось долгое, жаркое, пыльное лето. Если зимы здесь были суровыми, то лето казалось невыносимым. А за колючей проволокой мир постепенно менялся. Союзники побеждали. Британцы и американцы совершали налеты на Германию, успешно бомбили города; американцы высадились в Анцио, русские вошли в Польшу, а генерал Макартур руководил кампанией на островах Тихого океана. В апреле американские самолеты впервые сбросили бомбы на Берлин, принеся значительный ущерб. В июне союзники не только вошли в Рим, но и ступили на территорию Франции и двинулись в глубь страны из Нормандии. Питер был с ними — его перевели во Францию. До августа Хироко регулярно получала от него письма. Части под командованием генерала Ходжеса направлялись к Парижу. В последнем письме Питер рассказывал о том, каким красивым городом был когда-то Париж, и мечтал побывать здесь вместе с Хироко. А после этого письма наступило молчание. Хироко не представляла, что могло случиться.

В лагере вновь начала расти напряженность. «Японское патриотическое общество» потеряло контроль над «нет-нет ребятами», и экстремисты вновь вышли из подполья. К октябрю они вновь стали распространять угрозы и организовывать демонстрации. Их недовольство ничуть не угасло, возможно, даже усилилось, и на этот раз они действовали более решительно. У всех «преданных» семей, таких, как Танака и бесчисленное множество других, выходки экстремистов вызывали постоянный страх и возмущение. «Преданные» не хотели оказаться между двух огней. Люди часто получали увечья — и на улицах, и во время забастовок и демонстраций. Теперь, когда в семье не осталось мужчин, Рэйко не на шутку встревожилась. Все чаще она радовалась приходам Тадаси Ватанабе. Он был порядочным человеком, делал все, чтобы помочь друзьям.

Видя его рядом с Салли, Хироко не могла сдержать улыбку. С самого лета Тадаси и Салли стали неразлучны, и оба радовались, изголодавшись по общению.

— Похоже, я была права? — спросила однажды Хироко в лазарете, Тадаси сделал вид, что не понимает, но Хироко не отставала. Они и вправду стали дружны, как брат с сестрой, или по крайней мере двоюродные родственники.