Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Безмолвная честь

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Стил Даниэла / Безмолвная честь - Чтение (стр. 2)
Автор: Стил Даниэла
Жанр: Современные любовные романы

 

 


Масао читал американские медицинские журналы, а также материалы, необходимые ему для проведения занятий. После того как ему много раз подряд попадались статьи об осложнениях при родах, идея родов в домашних условиях стала вызывать у Масао отвращение. Но Хидеми уступала мужу в стремлении к современному образу жизни, к тому же отличалась поразительным упрямством.

Мать Хидеми приехала в начале июня — предполагалось, что до появления ребенка остается еще три-четыре недели.

Мать помогала Хидеми с Хироко, и потому Хидеми могла уделять мужу больше времени. Супруги сумели даже провести целые сутки в Токио и были поражены, увидев, как быстро продвигается восстановление города после землетрясения.

Через пять дней после возвращения из столицы Масао и Хидеми лежали на футонах поздно вечером, как вдруг Хидеми беспокойно зашевелилась, поднялась и вышла в сад. Масао присоединился к ней немного погодя и спросил, не случилось ли чего с ребенком. После недолгих колебаний Хидеми согласно кивнула. Годом раньше она ничего не сказала бы мужу, но теперь, после двух лет супружеской жизни, наконец-то разучилась робеть и стала более откровенной с Масао.

Уже давно смирившись со своим поражением в битве за больницу, Масао беспокойно оглядел жену и спросил, надо ли позвать мать. Странно, но Хидеми покачала головой, а затем взяла его за руку, словно хотела что-то сказать.

— Что-нибудь не так, Хидеми? Скажи мне. — Масао всегда тревожило, что из скромности Хидеми постесняется сказать ему о своей болезни, о какой-нибудь беде с ней или с ребенком. — Вспомни, ты должна слушаться меня, — заметил он, ненавидя себя за эти слова, но понимая, что они помогут ему сломить упорство жены. — Что случилось?

Глядя ему в глаза, Хидеми покачала головой и отвернулась, пряча лицо.

— Хидеми-сан, в чем дело?

Она взглянула на мужа огромными черными глазами, которые Масао так любил и которые всегда напоминали ему о дочери.

— Мне страшно, Масао-сан…

— Страшно рожать? — Он испытал прилив жалости к жене, устремился к ней всем сердцем, пожалев, что невольно стал виновником ее тревоги. Точно так же он чувствовал себя и во время первых родов Хидеми, едва заметив выражение боли в ее глазах. Он надеялся, что во второй раз жене будет легче.

Но Хидеми покачала головой, печально глядя ему в глаза. Ей уже исполнился двадцать один год, но временами она казалась Масао маленькой девочкой, а иногда вела себя, как взрослая женщина. Будучи на семь лет старше жены, Масао считал себя обязанным защищать ее и порой чувствовал себя ее отцом.

— Мне страшно, что снова родится… не сын… Может, у нас будет несколько дочерей. — Она с отчаянием отвела глаза, и Масао нежно обнял ее.

— Пусть так и будет. Пусть родится еще одна дочь. Это меня не пугает, Хидеми-сан. Я только хочу, чтобы с тобой все было хорошо, чтобы ты не страдала… Я буду рад и дочери и сыну… Если ты не хочешь, ты не должна снова терпеть эти муки ради меня. — Подчас Масао думал, что Хидеми поспешила со вторым ребенком, лишь бы угодить ему, подарить сына и загладить прежнюю вину. Сын был самым лучшим подарком, который она могла сделать мужу.

Хидеми нехотя последовала за матерью, когда та вышла в сад. Ей нравилось быть рядом с мужем и не хотелось уходить даже сейчас. В некотором смысле отношения в их семье были совсем не похожи на отношения большинства японских супружеских пар. Масао любил бывать рядом, помогать ей, проводить время с ней и с Хироко. Даже сейчас Хидеми недоставало его присутствия, но она знала: мать придет в ужас, услышав о желании дочери видеть рядом мужа в такую минуту. Хидеми никогда не решилась бы признаться в этом. Ни мать, ни сестры не поняли бы ее чувства или отношения к ней Масао. Он всегда был так добр к ней, относился с таким уважением…

Долгие часы она лежала в комнате матери, думая о Масао, и на этот раз боль подсказала ей, что ребенок родится еще до утра. Схватки начались еще днем, но Хидеми терпела боль, никому не признаваясь в ней. Ей не хотелось расставаться с Масао, она радовалась возможности побыть целый день с ним и с Хироко. Но теперь ей предстояло остаться одной, и Хидеми лежала молча — мать подала ей палочку, чтобы, зажав ее в зубах, Хидеми могла удержаться от стонов.

Ей не следовало позорить мужа.

Время шло, а ребенок не шел, и когда мать Хидеми решила посмотреть, в чем дело, она ничего не заметила — ни головки, ни каких-либо движений. Адская боль не утихала, и к утру Хидеми обезумела от нее.

Словно предчувствуя неладное, Масао несколько раз подходил к сёдзи и спрашивал, как дела у жены. Его теща каждый раз вежливо кланялась и уверяла, что Хидеми чувствует себя прекрасно, но на рассвете Масао заметил испуганное выражение даже на лице тещи.

— Ну как она? — срывающимся голосом спросил Масао.

Он беспокоился за Хидеми всю ночь, сам не зная, почему, — странно, но он чувствовал, что на этот раз дело плохо. Во время первых родов Хидеми обе женщины спокойно выходили из комнаты роженицы и входили обратно. На этот раз рядом с Хидеми была только ее мать, и всю ночь Масао видел, что ее совсем не радует состояние дочери. — Ребенок не появился? — спросил он, и мать смутилась, покачав головой, прежде чем Масао испугал ее новым вопросом:

— Можно мне повидать ее?

Женщина собиралась отказать ему, но Масао имел настолько решительный вид, что она не осмелилась перечить.

Замешкавшись на минуту у двери, она отступила. Увиденное в комнате настолько ужаснуло Масао, что он бросился к Хидеми. Она теряла сознание и негромко стонала. Ее лицо стало серым, она перекусила палочку, которую держала в зубах.

Масао осторожно вынул изо рта обломки и прикоснулся ладонью к тугому животу жены, желая задать вопрос. Но Хидеми его не слышала. Склонившись к ней, Масао понял, что Хидеми потеряла сознание. Она едва дышала. Масао был несведущ в медицине, никогда прежде не присутствовал при родах, но, едва взглянув на жену, понял, что она умирает.

— Почему вы не позвали меня? — упрекнул он тещу, с ужасом глядя на жену. Губы и ногти Хидеми посинели, Масао сомневался, жив ли ребенок. Схватки продолжались много часов подряд — очевидно, с Хидеми случилась беда.

— Она молода, справится сама, — объяснила мать, но слова прозвучали неубедительно. Масао выбежал из дома и бросился к соседям — у них был телефон. Уже давно Масао предлагал жене обзавестись телефоном, но Хидеми возражала, уверяя, что телефон им ни к чему, что в случае необходимости всегда можно позвонить от соседей. Масао позвонил в больницу, твердо вознамерившись доставить туда Хидеми, несмотря на все ее протесты. Из больницы пообещали срочно прислать машину. Масао ругал себя за то, что не настоял на своем решении раньше.

Ожидание показалось невыносимо долгим. Масао сидел на полу, баюкая жену на руках, как ребенка. Хидеми не приходила в себя, но страшные судороги в животе не прекращались. Даже мать Хидеми растерялась. Все приемы и советы повитух оказались бесполезными. Когда прибыла «скорая», Хидеми лежала не открывая глаз, с мертвенно-серым лицами еле слышным дыханием. Врач, осмотревший ее, удивился, что она до сих пор жива.

Хидеми торопливо отнесли в машину, Масао попросил тещу присмотреть за Хироко. Он не успел поклониться и поспешил вслед за Хидеми и врачом. По дороге в больницу врач почти все время молчал, но часто щупал пульс у Хидеми и наконец перед самой больницей посмотрел на Масао, качая головой.

— Вашей жене очень плохо, — произнес он, подтверждая худшие опасения Масао. — Не знаю, сможем ли мы спасти ее. Она потеряла много крови, у нее шок. Мне кажется, ребенок лежит не правильно. Она мучилась слишком долго и теперь очень слаба. — Врач не сказал ничего нового для Масао, но эти слова прозвучали, как смертный приговор.

— Вы должны спасти ее! — яростно выпалил Масао, вмиг превратившись в разгневанного самурая. — Вы обязаны!

Он не мог лишиться жены.

— Мы сделаем все возможное, — попытался успокоить его врач. Со встрепанными волосами и глазами, переполненными ужасом и горем, Масао выглядел как безумец.

— А ребенок? — Масао хотел знать все сразу. Как глупо, что он согласился оставить жену дома! Он смирился с древним, варварским обычаем, не понимал, почему позволил убедить себя, и теперь мучился угрызениями совести, пожиная плоды собственной нерешительности. Более чем когда-либо он уверовал, что старые обычаи могут быть опасными и даже роковыми.

— Сердцебиение ребенка еще слышно, — объяснил врач, — но очень слабо. У вас есть другие дети?

— Дочь, — рассеянно отозвался Масао, в безумном отчаянии не сводя глаз с Хидеми.

— Мне очень жаль.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил Масао.

Дыхание Хидеми стало еще более слабым и затрудненным.

Она постепенно переставала цепляться за жизнь, а Масао ничем не мог ей помочь. Ответ врача вызвал у него новый прилив ярости и отчаяния;

— Подождем до приезда в больницу. — «Если к тому времени она еще будет жива», — мысленно добавил врач. Он сомневался, что пациентка переживет операцию, необходимую для спасения ее жизни и жизни ребенка, Случай казался почти безнадежным.

Машина пронеслась по улице и через некоторое время, показавшееся Масао вечностью, достигла больницы. Хидеми понесли прочь от мужа на носилках. Он не знал, жива ли она еще, и, мучаясь от неизвестности в приемном покое, вспоминал два кратких года их супружеской жизни. Хидеми была такой доброй, такой любящей… Масао не мог поверить, что счастье может исчезнуть в один миг, и ненавидел себя за беременность жены.

Через два часа к нему вышла сестра. Она низко поклонилась, прежде чем заговорить, и Масао испытал внезапное желание задушить ее. Он не требовал формального проявления вежливости, он хотел знать, жива ли его жена.

— У вас родился сын, Такасимая-сан, — вежливо сообщила сестра. — Крупный и здоровый ребенок.

Родившись, мальчик был синеватым от нехватки воздуха, но очень быстро оправился — в отличие от матери, которая еще лежала в операционной в тяжелом состоянии.

Прогнозы врачей были необнадеживающими.

— А моя жена? — спросил Масао, не переставая мысленно молиться.

— Ей очень плохо, — еще раз поклонившись, ответила сестра. — Она еще в операционной, но врач пожелал сразу же сообщить вам о появлении сына.

— Ее можно спасти?

Сестра смутилась и кивнула" не желая признаваться, что спасение маловероятно.

— Врач вскоре выйдет к вам, Такасимая-сан.

Еще раз поклонившись, сестра ушла, а Масао застыл, глядя в окно. У него родился мальчик, его сын, но возбуждение и радость вытеснил страх потерять жену.

Наконец появился врач. Миновал полдень, но Масао не заметил этого. Он совершенно потерял счет времени.

Ребенок родился в девять утра, но понадобилось еще три часа, чтобы спасти его мать. Врачи все-таки справились.

Хидеми потеряла слишком много крови, и врач с сожалением сообщил, что она больше не сможет иметь детей — даже в отдаленном будущем, когда оправится. Хидеми выжила, врачи спасли ее, пусть с трудом. Врач объяснил, что теперь Хидеми предстоит долго пролежать в больнице, но выразил надежду, что благодаря своей молодости она в конце концов выздоровеет и вновь будет полезна мужу.

— Спасибо! — с жаром воскликнул Масао, низко кланяясь врачу и чувствуя, как слезы жгут глаза. — Спасибо, — повторил он шепотом, молясь всем богам. Без Хидеми ему было незачем жить.

Целый день Масао провел в больнице, но успел позвонить соседям и попросил их передать теще, что с Хидеми все в порядке и что у них родился сын. После этого Масао отправился повидать сына. Ребенок был пухленьким и крупным, настоящим херувимом. Еще несколько месяцев назад Хидеми решила назвать его Юдзи. Имени для девочки на этот раз она не выбрала, боясь рождения второй дочери.

К концу дня Масао позволили увидеться с Хидеми. Он еще никогда не видел такого бледного лица, как у нее. Хидеми до сих пор переливали кровь и делали множество внутривенных инъекций. От обезболивающего она была вялой, но сразу же узнала Масао и улыбнулась, когда он склонился, целуя ее в лоб. Масао хотел, чтобы она покраснела, чтобы на ее щеках заиграл румянец, но, слава Богу, Хидеми и ребенок были живы, а она находила в себе силы даже улыбаться.

— У вас родился сын, — торжествующе объявила она, не добавив, какой ценой заплатила за этот подарок.

— Знаю, — улыбнулся Масао. — И у меня есть жена. — Последнее для него было гораздо важнее. — Как ты напугала меня, малышка! Больше я не позволю тебе соблюдать древние обычаи — они слишком опасны. — В этот миг Масао сильнее, чем прежде, осознал, как любит жену.

— Следующий наш ребенок родится здесь, — примирительно произнесла Хидеми, и Масао не стал возражать ей: говорить о случившемся было еще слишком рано.

Однако рождение всего двух детей он не считал трагедией. У них есть мальчик и девочка, Хидеми исполнила свой долг и теперь могла отдохнуть.

— Мне хватит тебя, Хироко и Юдзи. — Последнее имя было ему еще непривычным, слишком новым, но Масао с удовольствием произнес его.

— Как он выглядит? — тихо спросила Хидеми, пожимая руку Масао, не ведая, как близка была к смерти. Но Масао еще слишком хорошо помнил об этом и знал, что никогда не забудет ужас прошлой ночи и сегодняшнего утра.

— Как маленький самурай, похож на моего отца. — Масао вновь благодарил богов за то, что они пощадили жену и сына.

— Он должен быть красивым и умным, как вы, Масао-сан, — мечтательно проговорила Хидеми, погружаясь в сон, но по-прежнему не отпуская руку мужа.

— И добрым, и нежным, как его мать, — прошептал Масао, улыбаясь ей. Он знал, что всегда будет беречь Хидеми.

— Вы должны научить его английскому, — заявила Хидеми, и Масао рассмеялся. — И мы обязательно отвезем его в Калифорнию, в гости к родственникам, — продолжала она заплетающимся языком, поглощенная планами на будущее для долгожданного сына.

— Возможно, он поедет туда учиться в колледж, — подхватил игру Масао, — вместе с Хироко… Мы отправим ее к Такео, в Стэнфорд. — На этот раз Хидеми удивленно открыла глаза.

— Она же девочка, — укоризненно произнесла Хидеми. — Теперь у вас есть сын.

— Моя дочь будет современной девушкой, — шепотом возразил Масао, склоняясь над женой. — Она получит все то же, что будет у Юдзи, — продолжал он, захваченный мечтой, и Хидеми рассмеялась. Каким бы одержимым новыми веяниями и планами ни был Масао, она нежно любила его.

— Я так благодарна вам, Масао-сан, — смущенно пробормотала она по-английски, погружаясь в сон и не выпуская руку мужа.

— Не стоит благодарности, малышка, — ответил Масао и опустился в стоящее рядом кресло, не сводя с жены влюбленных глаз.

Глава 3

— Нет? — решительно повторила Хидеми. Они уже в который раз возвращались к давнему спору, и Хидеми наотрез отказывалась уступить. — Она девушка, а не мужчина. Ее место здесь, с нами. Что хорошего, если мы отправим ее в Калифорнию? — Хидеми твердо стояла на своем, не отпуская дочь в колледж.

— Ей уже почти восемнадцать, — в тысячный раз объяснял Масао. — Она отлично говорит по-английски, и даже год, проведенный в Штатах, принесет ей огромную пользу. — Масао хотел, чтобы Хироко проучилась в колледже все четыре года, но знал, что пока об этом не стоит и заикаться. — Учеба в колледже дополнит ее образование, даст возможность приобрести новые убеждения, расширит кругозор. А мой брат и его жена позаботятся о ней.

У Такео и его жены было уже трое детей, они жили в Пало-Альто. Хидеми прекрасно знала об этом, но не желала уступать.

— На будущий год мы отправим в колледж Юдзи, — упрямо повторяла она, и, глядя на нее, Масао задавал себе вопрос, сможет ли когда-нибудь выиграть в этом споре. Он мечтал о новой, современной жизни для Хироко. Она выросла слишком скромной, питала излишнюю склонность к древним обычаям, и Масао считал, что ей пошло бы на пользу ненадолго покинуть Японию. В их семье путешествовать рвался Юдзи — сгорал от желания повидать мир и был во многом похож на отца.

— Мы сможем отправить учиться и Юдзи, но для Хироко такая поездка станет незабываемой. Ничего с ней не случится, она будет в надежных руках. Подумай только, чему она научится!

— Диким американским привычкам, — неодобрительно отозвалась Хидеми, и Масао испустил вздох отчаяния. Хидеми была чудесной женой, но твердо придерживалась старинных обычаев в отношении воспитания детей, особенно дочери.

Пока год назад не умерла ее бабушка, Хироко воспитывалась согласно всем традициям, и сама Хидеми неукоснительно соблюдала их. Разумеется, это было важно, но Масао желал, чтобы Хироко научилась чему-нибудь помимо обычаев. Он хотел, чтобы Хироко обладала такими же возможностями, как и Юдзи, а в Японии это было отнюдь не просто.

— Английскому она может научиться здесь, как я, — решительно заявила Хидеми, и Масао улыбнулся.

— Сдаюсь. Отправь ее в буддистский монастырь. Или сама подыскивай ей мужа — словом, поступай как пожелаешь. Вряд ли ты согласишься что-либо менять в ее жизни.

— Напротив. В университете она может учиться и здесь.

Незачем ради этого ехать в Калифорнию.

— Подумай, чего ты ее лишаешь, Хидеми. Я не шучу."

Сможешь ли ты простить самой себе, если сломаешь ей жизнь?

Подумай об опыте, который она сможет приобрести за границей. Ладно, четыре года учебы в колледже — это и впрямь многовато. Хватит и одного. Единственного учебного года, Но этот год она будет вспоминать до конца жизни. У Хироко появятся друзья, она познакомится с новыми людьми, приобретет новые взгляды, а потом вернется и поступит здесь в университет. Но она уже никогда не будет прежней, если уедет… или не уедет.

— Почему вы обвиняете меня в том, что она лишится такой возможности? Разве это моя вина? — обиделась Хидеми.

— Потому, что именно ты не желаешь отпускать ее. Тебе бы хотелось обеспечить ей удобную жизнь, привязать к своей юбке, сделать так, чтобы она без опасений жила в своем крошечном мирке — робкая, старомодная, связанная по рукам и ногам бесполезными обычаями, которым научила ее твоя мать.

Отпусти ее, как пеструю птичку, и она вернется к нам… Но не подрезай ей крылья, Хидеми, только потому, что она девушка. Это несправедливо. Женщинам и без того тяжело живется. — Такие разговоры Масао вел уже давно, но жена наотрез отказывалась согласиться с ним. Собственная судьба полностью устраивала Хидеми: в сущности, будучи женой Масао, она пользовалась неслыханной свободой. Но она не могла остаться глухой к его словам или к голосу собственной совести.

Понадобился еще месяц уговоров и упреков, но в конце кондов Хидеми сдалась, согласившись отпустить Хироко в Сан-Франциско на один год. Такео предстояло устроить ее в маленькое, но превосходное во всех отношениях женское учебное заведение в Беркли, именуемое колледжем святого Эндрю. Масао ручался, что там Хироко будет в безопасности.

Разлука обещала быть долгой, но Хидеми нехотя смирилась с мыслью, что для дочери это замечательная возможность — хотя понять, почему женщина должна учиться в университете, да еще так далеко от дома, было выше ее сил. Сама Хидеми никогда не училась, но это не помешало ей отлично устроиться в жизни с мужем и детьми.

Юдзи считал идею великолепной и едва мог дождаться следующего года, когда надеялся отправиться в Стэнфорд.

Он думал, что его сестре крупно повезло, но его энтузиазм не разделяла не только Хидеми, но и сама Хироко.

— Разве ты не довольна тем, что твоя мать согласилась? — доверительно спрашивал дочь возбужденный победой Масао, когда Хидеми наконец-то капитулировала и согласилась отпустить Хироко в Сан-Франциско. Многолетняя битва завершилась. Хироко смущенно отмалчивалась, хотя и робко заверила отца, что благодарна ему. Тонкими чертами лица, миниатюрными кистями рук и ступнями Хироко напоминала хрупкую статуэтку. С возрастом прелестью и утонченностью она превзошла мать, но была еще более робкой, чем Хидеми, и, несмотря на передовые идеи отца, отличалась искренним уважением к традициям. Она находила радость и утешение в том, чтобы следовать давним обычаям и обрядам. Бабушка привила Хироко глубокое уважение к ним, но Хироко и самой было удобнее придерживаться привычных традиций. Она стала японкой до мозга костей, более твердой в своих убеждениях, чем ее мать. С годами Хидеми переняла у мужа передовые взгляды, но Хироко не выказывала к ним ни малейшего интереса. Она была старомодной робкой девушкой и меньше всего хотела целый год проводить в Калифорнии. Она согласилась, лишь бы угодить отцу.

Дань уважения к нему далась Хироко дорогой ценой, но она никогда не посмела бы ослушаться Масао.

— Разве ты не рада? — вновь повторил он, и Хироко кивнула, тщетно пытаясь выглядеть воодушевленной. Пристально взглянув ей в глаза, Масао упал духом. Он хорошо знал дочь, нежно любил ее и готов был скорее умереть, чем причинить ей огорчение. — Неужели тыле хочешь за границу, Хироко? — печально спросил он. — Будь откровенна со мной. Тебе не грозит наказание. Эта поездка важна для твоего же будущего. — Кроме всего прочего, учеба Хироко за границей означала огромные расходы — даже при профессорском жалованье Масао, но супруги были готовы пойти на такую жертву ради детей.

— Я… — Хироко боролась со страхом от неповиновения отцу, потупившись и сжимая губы. Она любила родителей и брата и ужасалась предстоящей разлуке с ними. — Я не хочу расставаться с вами, — произнесла она, и ее огромные глаза наполнились слезами. — Америка так далеко! Почему бы мне не учиться в Токио? — Она подняла голову, и ее отец чуть не заплакал сам, увидев выражение на лице дочери.

— Потому, что в Токио ты не научилась бы тому, чего не смогла бы узнать здесь. В сущности, здесь тебе было бы лучше, чем в большом городе. Но Америка… — начал он, и его глаза затуманились мечтательной дымкой. Масао никогда не был за границей, хотя стремился к этому всю жизнь. Двадцать лет подряд он читал письма брата Такео и воображал себя на его месте. И теперь он хотел сделать подарок детям — бесценный подарок, лучший, какой только можно пожелать. — Ты уезжаешь всего на один год, Хироко. Единственный учебный год, вот и все. Если тебе там будет плохо, ты сможешь вернуться. Год — не такой уж долгий срок. Ты выдержишь. А может, тебе там понравится. Если ты останешься в Америке, через год туда приедет Юдзи, и вы будете учиться вдвоем.

— Но там не будет ни вас, ни мамы… Как же мне жить без вас? — выговорила Хироко дрожащими губами и почтительно опустила глаза, а отец обнял ее, как всегда, поражаясь ее хрупкости. Он мог бы обнять ее одной рукой.

— Мы тоже будем скучать по тебе, но ведь мы станем писать друг другу письма, а рядом, в Америке, с тобой будут дядя Так и тетя Рэйко.

— Но я с ними незнакома.

— Они чудесные люди. — Такео приезжал в гости девять лет назад, но Хироко почти не помнила его, а тетя Рэйко так и не смогла побывать в Японии — она ждала младшую дочь, Тамико. — Ты их полюбишь, и я уверен, они станут заботиться о тебе, как о родной дочери. Прошу тебя, Хироко, не упускай такой шанс. Я не хочу лишать тебя этой возможности. — Ради нее Масао годами копил деньги, вел бесконечные споры, убеждая жену, но теперь, глядя на Хироко, он чувствовал себя так, словно наказывает ее. Если бы она только понимала, от чего отказывается!

— Ради вас я поеду, папа, — произнесла Хироко, низко поклонившись, и Масао испытал желание поднять ее, велеть навсегда забыть о давнем обычае. Хироко была слишком юной, чтобы придерживаться традиций.

— Я хочу, чтобы ты сделала это ради себя, — возразил он. — Там ты будешь счастлива, — Постараюсь, папа, — прошептала Хироко, и слеза скатилась по ее щеке. Масао чувствовал себя чудовищем, отсылая от себя родную дочь, но до момента отъезда не сомневался, что в Калифорнии Хироко понравится.

В день отъезда все семейство охватило уныние, и, когда они вышли из дома, Хироко остановилась у двери и расплакалась при мысли о разлуке с родителями и братом. На минуту она задержалась, чтобы поклониться у дверей храма, а затем последовала за матерью к машине и скользнула на заднее сиденье. Всю дорогу к Кобе Юдзи с отцом негромко переговаривались на переднем сиденье, а Хироко сидела молча, глядя в окно. Мать исподтишка наблюдала за ней. Хидеми хотелось чем-нибудь подбодрить дочь, выразить сожаление в том, что они, родители, могли ошибиться, но она не знала, как начать, и потому молчала. Время от времени поглядывая на них в зеркало заднего вида, Масао досадовал на мертвую тишину на заднем сиденье. Хироко не испытывала ни возбуждения, ни восторга, она ни разу не спросила ни о корабле, ни об Америке или своих родственниках. Молчала, сидя неподвижно и чувствуя, как ее душа рвется на части. При виде домов, деревьев, поросшего травой холма тоска лишь усиливалась.

Мать Хироко сложила все ее вещи в один чемодан, который отправили вперед, на причал Нью-йоркской океанской линии в Кобе. Теперь полуторачасовая поездка до пристани казалась бесконечной. Даже шутки Юдзи не вызывали улыбку на лице Хироко. Она держалась совершенно серьезно, не отвечая на остроты и дружеские насмешки брата. Несмотря на естественные различия, между братом и сестрой существовала тесная связь, и с первого же взгляда становилось ясно, как они любят друг друга. Юдзи болтал с сестрой по-английски — он знал этот язык на редкость хорошо, лучше, чем Хироко. От природы он был одарен способностью к языкам, как и к музыке и спорту, и, несмотря на смешливость, учился превосходно. Хироко же была более медлительной и серьезной. Друзей у нее было немного, а новые идеи она воспринимала далеко не сразу. Она отличалась тщательным подходом ко всему, что бы ни делала, подолгу размышляла, но аккуратно выполняла все, за что ни бралась. Хироко училась играть на пианино и скрипке и подолгу упражнялась. Гораздо меньше внимания она уделяла английскому, и хотя говорила бегло, но испытывала при этом неловкость, в отличие от Юдзи.

— В Калифорнии ты научишься современным танцам. Ее брат гордился своими знаниями американской культуры.

Он знал наперечет всех выдающихся игроков в бейсбол, с удовольствием учился американскому жаргону. Он не мог дождаться отъезда в Стэнфорд. — И когда я туда приеду, тебе придется меня учить, — поддразнивал он таким заразительным тоном, что Хироко не сдержала улыбку. Каким наивным ей казался брат! Но они были добрыми друзьями, разница в возрасте между ними была меньше года, и Хироко не могла себе представить, как будет жить без Юдзи. Она знала, что у дяди Такео есть сын, почти ровесник Юдзи, — шестнадцатилетний Кендзи. Еще у дяди две дочери помладше. Но Хироко понимала, что никто не, сможет занять место Юдзи в ее сердце, и когда они достигли пристани, ее ноги дрожали, а грудь сжималась от тоски.

Они легко нашли причал Нью-йоркской линии, где стоял океанский лайнер «Нагоя-мару». Пассажиры и провожающие поднимались на борт, расходясь по каютам. Пока семья разыскивала каюту Хироко, ей пришлось пробираться по коридорам, заполненным беспечно болтающими и смеющимися людьми. Каюта Хироко помещалась на палубе второго класса, и родители обрадовались, увидев, что дочери предстоит совершить путешествие в обществе пожилой женщины. Эта американка провела в Японии целый год, изучая старинное искусство, а теперь возвращалась в Чикаго. Она тут же завязала с семейством Масао дружескую беседу, а затем отправилась на палубу попрощаться с друзьями и оставила Хироко наедине с родителями Американка предчувствовала, что прощание для ее спутницы будет нелегким. Хироко побледнела, и отец понимал, что она готова разрыдаться.

— Мужайся, детка, — мягко произнес он, пока Юдзи вносил чемодан Хироко, а мать говорила, куда его поставить. — Не унывай. Тебе придется побыть одной совсем недолго, а в Америке тебя встретят родственники. — Масао намеренно выбрал корабль, который прибывал прямо в Сан-Франциско. Предстояло длительное плавание, но родители считали, что гораздо опаснее для их дочери будет делать пересадку в Гонолулу. Хироко не хотелось сходить на берег в незнакомом месте, она опасалась даже оказаться одна на корабле. Прежде она никуда не уезжала, не покидала дом, а теперь должна была отправиться в совершенно незнакомую страну. — Вскоре ты вернешься домой, — ласково напомнил отец, пока Хироко оглядывала тесную каюту, испытывая приступ клаустрофобии. — Год пролетит так быстро, что ты и не заметишь.

— Да, отец, — ответила Хироко, поклонившись отцу и безмолвно умоляя оставить ее дома. Она согласилась выполнить его желание лишь из уважения и сейчас была готова пожертвовать чем угодно, только бы не уплывать в Калифорнию. Как и мать, Хироко не понимала, зачем ей нужно образование и в чем преимущества учебы за границей. Она соглашалась, что повидать мир совсем не плохо, но не знала почему. Ей казалось, что гораздо лучше остаться дома, рядом со знакомыми людьми, в привычных местах. В сущности, она так и не стала современной девушкой, как мечтал Масао. Но Масао не сомневался, что эта поездка многое изменит.

Прозвучал гудок, и по кораблю разнеслось объявление об отплытии прежде, чем Хироко успела освоиться. Масао считал, что это даже к лучшему. Глядя на дочь, он понимал: стоит им пробыть вместе еще несколько минут, и он не сможет оставить ее — бледную, с трясущимися руками. Она протянула матери цветок из небольшого букета, подарка пассажирам. Мать взяла цветок также дрожащими руками и обняла дочь. Они не произнесли ни слова, и, когда вновь послышался гудок, Масао мягко взял жену за плечо.

Пришло время проститься и уйти.

Хироко молча последовала за ними на палубу. Она была одета в ярко-синее кимоно, подарок матери. Масао настоял, чтобы она взяла с собой и западную одежду, уверенный, что в колледже она не помешает. Прежде Хироко никогда не носила западную одежду. Как и мать, она предпочитала кимоно, но сложила в чемодан непривычные предметы — потому что так хотел отец.

Семья остановилась на палубе, вдыхая теплый соленый ветер. День выдался чудесным, большинство пассажиров веселились, играла музыка, в воздух взлетали воздушные шары.

Но Хироко была растерянна и несчастна.

— Будь хорошей девочкой, — серьезно напутствовала ее Хидеми, — помогай своим родственникам чем можешь. — Наставляя дочь, Хидеми едва сдерживала слезы — мысль о разлуке казалась ей невыносимо мучительной. — Пиши нам почаще… — Ей хотелось сказать, чтобы дочь не забывала их, не влюблялась на чужбине, не осталась в Сан-Франциско, но она только смотрела на Хироко, вспоминая счастливые дни, когда ее маленькая девочка жила дома, в Киото. Хироко не спускала с матери наполненных слезами глаз.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20