Архитекторы, строившие "Институт Моргана", явно придерживались концепции "открытого офиса". Собственно, поэтому он и задумали световой фонарь - чтобы сотрудники могли наслаждаться прямым солнечным светом. Все кабинеты выходили на большую открытую площадку в центре зданий, и если размеры кабинета имели какое-то значение, то чем выше он находился, тем более важный пост занимал его обитатель. Правда, самих обитателей, к счастью, видно не было.
      Я снял с перевязи бинокль. Освещенность была довольно слабенькая, так что я переключил его в режим фотоумножения и поднес к глазам. Кабинеты были как на ладони. Ветер, однако, не способствовал наблюдениям, и чтобы изображение не дрожало, мне пришлось привязаться.
      Кроме того, опасаясь термодатчиков, я уменьшил обогрев, и теперь трясся от холода.
      В первую очередь меня интересовали верхние кабинеты: их обитатели обладали более широким доступом к информации, и мой репортерский опыт говорил мне, что они в большинстве своем довольно небрежно относятся ко всяким секретам, так как слишком долго имеют с ними дело.
      Первый стол меня разочаровал. Он был абсолютно пуст, экран компьютера не горел, корзинка для входящих бумаг была предусмотрительно прикрыта. В мусорной корзине тоже ничего не было.
      То же самое повторилось с двумя другими столами, но на четвертом я наконец увидел какую-то бумагу. Это оказался снабженный графиками результат последнего опроса общественного мнения о предвыборной кампании Слоана Олсопа. Эта информация вряд ли могла пригодиться, но раз уж я взобрался сюда, надо было брать все что можно.
      Я поднес бинокль к наручному компу и нажал на кнопку установки передачи изображения. На компе замигала красная лампочка: он был готов к приему информации.
      Снова сфокусировав бинокль на документе, я включил передачу. Индикатор компа показал, что принят и сохранен один кадр.
      Еще через три стола в память моего компа попало изображение какой-то рекламной брошюры. Я чувствовал себя как ребенок, взявший в руки камеру: снимай все, что движется, и дело с концом.
      Мне повезло: я решил протереть слезящиеся глаза как раз вовремя, чтобы уловить на нижнем этаже какое-то движение.
      Я поспешно отпрянул за толстый переплет фонаря и, выставив из-за него только краешек бинокля, взглянул в направлении этого движения.
      Там был человек. Охранник.
      От удивления я буквально обмер, и мне понадобилась целая минута, чтобы прийти в себя. Человеческая охрана используется крайне редко, но "Институту Моргана" и "Мидас корпорейшн" она зачем-то понадобилась.
      Но еще больше меня удивила и обеспокоила звездочка, которую я заметил на рукоятке пистолета, торчащего из кобуры охранника. Дорогие модели обычно имели переключатель мощности. Установка на болевой шок обычно обозначалась изображением пера. Кулак символизировал тяжелый паралич конечностей, а изображение ножа означало, что можно ожидать физических повреждений, но я еще ни разу не видел человека с пистолетом, установленным на "звезду".
      Конечно, я посвятил репортерской деятельности не всю жизнь, но все же никогда не слышал, чтобы кому-то удалось выжить после выстрела такой мощности. "Институт Моргана" уделял своей безопасности гораздо больше внимания, чем я предполагал.
      Безуспешно пытаясь унять сердцебиение, я выглянул еще раз. Охранник двигался медленно и осторожно. Отлично.
      Пора было заняться тем, что следовало сделать сразу же, как только я сюда вскарабкался. Тихонько перебравшись на другую сторону крыши, я отыскал там вентиляционную трубу понадежнее и привязал к ней веревку, чтобы в случае чего можно было быстро спуститься.
      Потом я проделал ту же операцию над своей лестницей из крючьев и вернулся на прежнее место. Охранник продолжал методично осматривать окна. Как можно осторожнее я проверил, нет ли поблизости его напарника, но тот, вероятно, дрых где-нибудь в караулке.
      Я уселся на крышу и взглянул на часы. Должно быть, они совершают обход каждый час. Я связался с Джанет и объяснил ей причину задержки. Несмотря на завывания ветра, я говорил шепотом.
      В очередной раз выглянув из-за переплета, я наконец увидел, что охранник завершил обход и удаляется. После его ухода я на всякий случай выждал еще минут пять и только тогда возобновил осмотр.
      Стараясь не шуметь, я обследовал все столы на этой стороне, но ничего интересного не обнаружил. Тогда я переместился на другую сторону светового фонаря и в третьем по счету кабинете заметил наконец нечто, достойное внимания.
      В мусорной корзине валялись остатки того, что было когда-то листом бумаги, - многочисленные скомканные клочья. Я никогда бы не стал так стараться - разумеется, если бы не хотел, чтобы никто не смог ознакомиться с содержимым того, что я выкинул.
      Поставив бинокль на максимальное увеличение, я с трудом различил на некоторых обрывках какие-то закорючки. Конечно, наверняка многие кусочки были перевернуты, а другие заслоняли друг друга, но все-таки существовал по крайней мере слабый шанс выудить из них что-то ценное, и поэтому я сделал несколько снимков под разными углами, а потом перебрался туда, откуда была видна другая сторона корзины, и сделал еще несколько снимков.
      Обследуя оставшиеся столы, я заметил еще кое-что любопытное, но оказалось, что это просто забытая кем-то газета. Больше ничего интересного мне на глаза не попалось, и я почувствовал разочарование.
      Охранник по-прежнему не появлялся, но следовало соблюдать осторожность. Я смотал свои "пути к отступлению" и, достав из перевязи небольшую масленку, начал спускаться. Сначала я хотел смыться как можно быстрее, но потом передумал: оставленные улики свели бы на нет все преимущества поспешного бегства.
      Добравшись до первого крюка, я остановился и вспрыснул в шов капельку нейтрализующей жидкости. Крюк моментально отлип. Следующий тоже отошел легко, и я заскользил вдоль стены, стараясь производить поменьше шума.
      Несколько неприятных минут на освещенном участке - и вот я уже снова укрыт спасательной темнотой.
      Наконец, собрав все крючья и смотав веревку, я, пригибаясь, добежал до машины и, плюхнувшись на пассажирское сиденье, буркнул:
      - Поехали отсюда к чертовой матери!
      - С вами все в порядке? - с заботой в голосе спросила Джанет и потянулась к зажиганию.
      - Просто устал и перенервничал. И разочарован. Результат почти нулевой.
      Она не спеша, чтобы не вызывать излишнего любопытства, тронула машину и, когда мы отъехали на безопасное расстояние, спросила:
      - Так что же вы все-таки увидели?
      Я рассказал ей о графиках с результатами опроса и о записке.
      - Можно, конечно, попытаться повысить разрешение. Собственно, после стольких трудов я просто обязан это сделать. - В зеркальце заднего обзора я заметил приближающийся автомобиль.
      - Вы думаете, что-нибудь важное могли просто разорвать и выбросить, вместо того чтобы отправить на уничтожение?
      - Кто его знает! Может, они просто уверены в своей безопасности. - Мы уже подъезжали к ресторану. Машина, которая шла позади нас, свернула в другую сторону, и я немного успокоился.
      В полном молчании мы въехали на стоянку и остановились возле машины Джанет.
      - Не выпить ли нам напоследок по чашке чая? предложил я.
      Джанет взглянула на комп:
      - Не слишком ли поздно?
      Я растерялся. Я чувствовал себя до крайности измотанным, но боялся одной мысли вновь оказаться в своем одиноком жилище. Запинаясь, я пробормотал:
      - Они открыты все двадцать четыре с половиной часа в сутки...
      Джанет взглянула на меня в тусклом свете кабины и вдруг неожиданно приветливо сказала:
      - Хорошо. Пойдемте.
      Мы вышли из машины и направились в ресторан. Не думаю, что страдаю маниакально-депрессивным психозом, но мое настроение моментально переменилось. Было, вероятно, самое холодное время ночи, но в своем костюме с подогревом я чувствовал себя великолепно, а усевшись с чашкой горячего чая напротив Джанет, окончательно пришел в себя.
      - Итак, - сказала Джанет, - давайте посмотрим, что получилось. Они ведь у вас в компе, так?
      Я кивнул и вывел на экран снимок разорванной записки. Изображение было смазанным.
      - Я сделал несколько кадров - это поможет повысить разрешение. Но до тех пор бесполезно увеличивать снимок.
      - Все равно попробуйте. Хотя бы посмотрим, что получится.
      Я попробовал. Маленькое размытое пятнышко в центре экрана просто-напросто превратилось в большое.
      Джанет откинулась назад и, массируя пальцами веки, тяжело вздохнула:
      - Я чувствую себя совершенно разбитой.
      - Я тоже. Может, вообще мы зря все это затеяли?
      - А как же охранник и пистолет?
      - Вы правы. Наверняка там что-то нечисто. Но я уже устал говорить об этом. - Я помолчал. - Давайте лучше поговорим о вас.
      - Почему обо мне? - спросила Джанет, поднося чашку к губам.
      - Ну, вы теперь знаете обо мне все, а я о вас ничего. Можно подумать, будто вы что-то скрываете.
      Джанет поперхнулась чаем и отчаянно закашлялась. Я подождал, пока она успокоится:
      - Хорошо, если не хотите - не будем об этом. Считайте, что я просто излишне любопытен и во мне говорит репортерская закваска.
      - Дело не в этом, - наконец сказала она. Просто я родилась в семье Хемптонитов.
      Теперь я чуть было не подавился чаем.
      - Вы шутите? Этого не может быть! - Хемптониты были небольшой сектой, верящей в мужское превосходство и презирающей всякую технологию Как они очутились на Марсе - такая же загадка, как и то, каким образом они умудряются вбивать в головы своим детям, что по своему развитию женщины стоят ниже, чем мужчины, и способны выполнять в обществе только те функции, которые определяются их старейшинами. - Если вам неприятно, оставим эту тему, - помолчав, сказал я. - Ноя действительно заинтересовался вами. И тем, как вам удалось уйти.
      - Уйти-то как раз было нетрудно. Там ведь нет никаких клеток или цепей. Большинство подростков либо вполне довольны установленными правилами, либо достаточно терпимо к ним относятся, так что уходят очень немногие. Самое трудное - это решиться. - Джанет отхлебнула чаю и уставилась куда-то в пространство.
      - Я любила читать, - продолжала она. - Так любила, что, прочитав все дозволенные книги, начала читать недозволенные. Вы, вероятно, даже не можете представить, какое это облегчение понять, что и другие испытывают те же чувства, что и я. Что есть люди, которые не считают женщин низшими существами и не беспокоятся, что Бог покарает их за святотатство. А я ужасно этим мучилась, и когда выяснилось, что меня обманули, разозлилась. Тогда-то я и ушла. А теперь мне больнее всего сознавать, что моя мать попрежнему там.
      - Она тоже хотела уйти, но не смогла?
      - Нет. Но, может быть, это и есть самое страшное и бессмысленное. Она верит во всю эту чушь. И живет все той же жизнью. Во всяком случае, я так думаю, потому что уже много лет не общаюсь с семьей.
      - А вам хотелось?
      - Конечно. Но ведь это же не от меня зависит. Просто я для них больше не существую.
      Мне вспомнилось лицо моего отца, когда я сообщил ему, что бросаю репортерское дело.
      - А вы не пробовали рассказать об этом кому-нибудь? - спросил я. - Мне кажется, когда выговоришься, становится легче.
      - Вы первый, кому я об этом сказала, - ответила Джанет, и взгляд ее стал напряженным, словно она была сама озабочена тем, что наконец-то решилась это сделать.
      Мы поговорили еще немного, а когда закончили, у меня стало легче на душе - надеюсь, что и у нее тоже.
      А потом я стоял на ветру и смотрел, как огни машины исчезают среди огней пробуждающегося города.
      Я уже спал у себя дома и видел во сне своих родителей, как вдруг меня разбудил звонок. Это была Джанет.
      - Вы можете разговаривать? - спросила она. Стараясь стряхнуть с себя сон, я потер лоб и оглядел комнату.
      - Конечно. А в чем дело?
      - Кто-то устроил у меня обыск.
      15. ОБЫСК
      Весь мой сон сняло как рукой.
      - Такой же, как у меня?
      - Нет-нет. Ничего похожего, - такой тревоги в ее голосе я еще не слышал. - Но, честно говоря, это беспокоит меня еще больше Они были очень аккуратны.
      Пока она говорила, я прошлепал к компьютеру и вывел изображение на большой экран - сейчас мои глаза никак не могли довольствоваться крошечным экранчиком компа. Потом я причесался и включил обратную видеосвязь.
      - Когда долго живешь в одиночестве, у тебя появляются определенные привычки, - продолжала Джанет, - можно называть их заскоками, но они входят в плоть и кровь, и от них уже не избавиться. Некоторые вещи я всегда кладу на одно и то же место. Сегодня мне понадобился чистый кристалл для компьютера. Коробка с кристаллами оказалась чуть сдвинутой. Не намного, но я уверена, что у меня кто-то побывал - я проверила еще несколько мелочей, и со всеми та же история.
      - Полагаю, что раз вы говорите так свободно, то жучков они не поставили.
      - Это я проверила в первую очередь. Ничего.
      - Может, кто-то просто хотел вас припугнуть и специально устроил обыск, чтобы он сразу бросался в глаза?
      - Вряд ли. Конечно, если это был кто-то, кто знает меня достаточно хорошо... Но скорее всего они просто были уверены, что ставят вещи точно на прежнее место. В общем, ничего серьезного.
      - Не считая того факта, что теперь кто-то подозревает и вас. Интересно, что навело их на эту мысль?
      - Может быть, ничего. Я ведь тоже подозреваю всех и каждого. А может, просто проверяют всех подряд. В конце концов заговорщики такие же параноики, как и те, кто пытается их раскрыть.
      - Надеюсь, что вы правы. - Я надеялся на это по двум причинам. Во-первых, я не мог допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось. А вовторых мне и так уже хотелось, чтобы она держалась от этого дела подальше. Но я легко мог представить себе реакцию Джанет на попытку отстранить ее, поэтому надо было говорить о чем-то конкретном. - А когда, вы думаете, состоялся обыск? Вчера ночью?
      - Нет. Конечно, могло быть и так, но скорее всего где-то на прошлой неделе. В конце концов мне же не каждый день нужны кристаллы. Кроме того, гораздо удобнее сделать это тогда, когда я на работе. В это время любой точно знает, где я нахожусь.
      - Да, похоже, вы правы, - признал я. - Так что вы собираетесь делать? Не обращать внимания и никому не упоминать об этом?
      - Думаю, да. Я только надеюсь, что мы уже близки к разгадке.
      - Я тоже.
      Мы поговорили еще немного, а когда распрощались, я погрузился в размышления о том, как трудно защитить ту, которая не желает, чтобы ее защищали. Ту, которая может так обидеться на подобную защиту, что больше и видеть меня не захочет.
      Позавтракав, я почувствовал себя немного лучше. Все мускулы болели, к тому же я сильно подозревал, что мое восхождение на гору Морган оказалось напрасным.
      Кряхтя, я уселся за компьютер и ввел в него все снимки, полученные прошлой ночью, зашифровал и, сделав копии, начал работать с ними. Результат опроса по-прежнему казался мне совершенно бесполезным, но поскольку, если не считать порванной записки, у меня больше ничего не было, я начал с него.
      Там говорилось о том, что в общем и целом Олсоп имеет перед Слоаном преимущество в два процента. Из диаграмм было видно, что Олсоп не в почете у людей, которые особенно настаивают на усилении контроля за правопорядком, и лидирует среди тех, кто арендует недвижимость, а не владеет ею. Документ датировался позавчерашним днем. Я почитал еще немного и бросил, больше надеясь на содержание записки.
      Каждый обрывок был прямоугольной формы и имел весьма подходящий для моих целей узор. Выбрав наугад одну из картинок в качестве базовой, я наложил следующее изображение на первое и приказал компьютеру повторять эту операцию до тех пор, пока не добился наилучшего совпадения фрагментов узора в пяти указанных мной ключевых местах.
      Одну за другой я проделал ту же процедуру с остальными кадрами, а потом совместил все полученные изображения. В ключевых местах совпадение было вполне удовлетворительным, но из-за того, что съемка производилась под разными углами, центр по-прежнему оставался размытым.
      Я указал компьютеру новые ключевые точки и занялся корректировкой всех вспомогательных образов. Прямо у меня на глазах размытая картинка начала проясняться, пока наконец не стала настолько ясной, словно я снимал на расстоянии каких-нибудь трех метров.
      Теперь я хорошо различал фрагменты рукописного текста на отдельных клочках бумаги, включая и отчетливо видимое слово "НУЖНО" почти у самого центра корзины.
      Однако основные сложности были еще впереди. Убрав ненужное уже обрамление, я запустил программу графической обработки и с помощью светового пера оставил на увеличенном изображении лишь контуры собственно клочков бумаги.
      Пришло время собирать головоломку. Я указал компьютеру границы каждого клочка, перекрывающего другие, и пояснил, какие границы настоящие, а какие скрыты и, следовательно, неизвестны. Снабдив компьютер этой информацией, я наконец смог начать.
      Разделив экран, я убрал изображения всех чистых клочков в нижнюю часть. Многие клочки были либо перевернуты, либо просто пусты. Я дал команду перевернуть выбранные куски так, чтобы все буквы оказались в нужном положении.
      Сначала я отобрал обрывки с ровными краями наверху, а потом занялся сопоставлением оборванных краев. Записка медленно обретала очертания. К сожалению, мне не слишком повезло: оказалось, что кусков, лежащих текстом вниз, больше, чем наоборот, но, когда компьютер был вынужден переворачивать кусок, чтобы уложить его на место, он окрашивал его в зеленый цвет, так что я по крайней мере знал, где находятся лакуны.
      В результате я стал знать немногим больше, чем раньше. Картинка, возникшая на экране, выглядела следующим образом:
      НУЖНО ОБ МАНИЕ КОН
      О ПРА ДКЕ
      ПРЕДЛА ГАНИЗО БЕЛЬ
      ВЕСТ НОСТИ
      Несколько минут пялился на эти фрагменты, но не мог найти в них никакого смысла. Наконец, когда я хотел уже бросить это дело, на глаза мне в который раз попалось сочетание "КОН О ПРА". В принципе оно вполне могло означать "ЗАКОН О ПРАВОПОРЯДКЕ", и я тут же вспомнил результат опроса, который я читал несколько минут назад. Там тоже упоминалась проблема борьбы с преступностью. Так может, эта записка все же имеет отношение к делу? Но о чем в таком случае в ней говорится?
      Мою догадку подтверждали буквы "ДКЕ". Я вновь с воодушевлением уставился на экран, но больше опереться было не на что, и в конце концов мне пришлось признать поражение.
      Передав результаты своего труда в Библос, я приготовил себе чаю и решил проверить, как обстоят дела с файлами "Дублинской". Оказалось, что расшифровка уже закончена и каждый файл переведен в сугубо текстовой. Кевин, видимо, был большим формалистом и, понадеявшись на систему безопасности, широко применял один и тот же пароль, значительно снизив эффективность существующих изощренных методов шифрования.
      Я поудобнее устроился в Кресле и сначала решил просмотреть все докладные записки, но вскоре был вынужден ограничиться только теми, в которых встречалось слово "Лендэйр". Однако и таких документов все равно оказалось слишком много.
      Занятие это было смертельно скучным. Решив устроить перерыв, я включил телевизор, установил уровень важности новостей на двойку и убавил звук до еле слышного.
      Потом я наскоро перекусил и возобновил свои поиски. От долгого сидения у меня заныла спина. Я встал и проделал несколько физических упражнений. Стало немного легче.
      Еще через час я наткнулся на кое-что действительно интересное. В докладной записке технический руководитель сообщал руководителю проекта о неисправности, обнаруженной только во время завершающих испытаний. Она касалась системы контроля.
      Я вчитался повнимательнее. Ошибка конструктора оказалась причиной гибели пилота-испытателя.
      Как только шум поутих, они провели испытание дистанционно управляемой модели. Судя по следующей докладной, результат был тот же самый.
      В системе контроля обнаружилась нестабильность, дающая о себе знать при больших ускорениях и резких правых поворотах.
      Под бормотание телевизора я продолжал читать дальше. Следующие несколько документов отражали перепалку между двумя руководителями. Техническая служба уверяла, что эта неисправность весьма тонкая и ее можно выявить только в полевых испытаниях. Никакие модели тут не помогут.
      Руководство спрашивает: сколько времени на это понадобится? Техники просят месяц. Руководство возражает: рекламная кампания уже началась, и через две недели машина должна поступить в продажу. Техническая служба: мы работаем быстро, как только можем.
      Следующая докладная была просто ужасной. То есть ужасной - с моей точки зрения, а тем более с точки зрения того парня, который погиб на прошлой неделе, если, конечно, причина была в том же самом. Докладную представил юридический отдел, и была она краткой и откровенной.
      "Интересующая вас неисправность опасна только для безрассудных водителей. Вероятность аварии после часа движения по прямой с максимальной скоростью - 0,012 процента, а при движении в потоке машин - 0,00065. Учитывая это, ежегодные расходы на судебные процессы и выплату компенсаций составят не более четверти расходов на бесполезную рекламу, не говоря уж о таких неисчислимых в денежном выражении вещах, как утрата инициативы на рынке и потеря авторитета у потребителей".
      Усталый, но довольный, я откинулся на спинку кресла. Ну наконецто!
      Отдохнув, я просмотрел оставшиеся документы и отыскал прямое указание руководства техническому отделу "остановить разработку на изделии "Н", утвержденном в качестве начальной модели для производства. Все предложенные вами улучшения будут внесены, как только эго станет возможным". Быстро просмотрев всю документацию в обратном порядке, я убедился, что изделием "Н" была именно та машина, на которой погиб пилотиспытатель.
      Я еще дремал, когда телевизор оповестил меня, что начинается чтото интересное. Усевшись на кровати, я протер глаза и убедился, что уже почти утро. Дикторша говорила о предвыборной Кампании Олсопа - Слоана. Я прислушался.
      Она сообщила несколько уже знакомых мне деталей и подвела итог очередного опроса общественного мнения с любезного разрешения "Института Моргана". "Шансы Ньютона Олсопа повышаются. Судя по последним результатам, за него будут голосовать сорок пять процентов. Слоан имеет сорок один процент голосов, а оставшиеся четырнадцать процентов населения еще не определились".
      Потом дикторша сделала краткий анонс предстоящих программ, и пошла реклама, а я стал размышлять над услышанным.
      Что-то здесь было не так, но только после чашки горячего чая до меня дошло, что именно. Я проверил отчет, снятый мной в "Институте Моргана". Память меня не подвела: на снимке разница между кандидатами составляла всего два процента.
      Наконец-то связь между МНБС и "Институтом Моргана" установлена! Правда, я по-прежнему не знал, в чем именно она заключалась и как возникла, но, бесспорно, телевизионщики не рискнули бы исказить результаты опроса, не будь они уверены в своей безнаказанности.
      Значит, у МНБС, как и у "Института Моргана", есть причины желать победы именно Олсопу. Но почему?
      За завтраком я перебрал все варианты, которые только пришли мне в голову. Их набралось штук пятьдесят, но я не мог даже предположить, какие двадцать пять из них предпочтительнее. В другое время я наверняка бы расстроился, но сейчас, взглянув в зеркало, неожиданно для себя обнаружил, что улыбаюсь.
      К чему бы это? Странно. Я по-прежнему топчусь на одном месте. Меня уже пытались убить. Женщине, которой без особых усилий удалось разбудить во мне чувства, спящие вот уже много лет, тоже угрожала опасность, а если я попытаюсь защитить ее, то лишь оттолкну от себя. Отчего же я так оптимистично настроен?
      Поразмыслив, я понял, в чем тут дело. Вероятно, незаконченные дела беспокоили меня больше, чем я думал, и, получив, пусть даже спустя столько лет, неоспоримые улики против "Дублинской", я сразу воспрял духом.
      Когда я наконец разобрался в своих чувствах, было уже достаточно поздно, и я решил позвонить Джанет.
      Я оказался прав - она уже встала. Действительно, ранняя пташка. Увидев меня, Джанет встревожилась.
      - У меня куча новостей, - начал я с места в карьер и рассказал ей о том, что слышал по телевизору, и о том, что видел в "Институте Моргана". Потом я показал ей разорванную записку, надеясь, что Джанет сможет дополнить недостающие слова. Когда она наконец сдалась, я рассказал ей о докладных "Дублинской".
      - Может быть, стоит поговорить об этом с Хартли? - спросила она. - Не называя, конечно, источников. Просто на всякий случай.
      - Предпочитаю не рисковать. Во-первых, это привлечет излишнее внимание. Во-вторых, я не уверен, что он тоже не причастен к этому.
      Джанет не стала произносить громких фраз вроде: "Это несерьезно".
      Она просто спросила:
      - Почему вы так думаете?
      - Во-первых, потому, что если в этой истории действительно замешаны МНБС, "Институт Моргана", "Мидас корпорейшн", Олсоп и, возможно, "Вандерленд", то без участия высокопоставленных лиц им не обойтись. Во-вторых, в самом начале своей работы на МНБС я подслушал разговор между Шоном и Хартли. И один из них говорил что-то о легкой одежде. А ночью мы были уже на пути в Эдом.
      - Так, значит, мы не можем доверять никому?
      - Только самим себе.
      - Я не совсем уверена, что Олсоп замешан в этом деле, - помолчав, сказала Джанет.- Вчера я кое-что проверила. Олсоп заявил протест по поводу того репортажа, где Слоана выставили в плохом свете.
      - Значит, либо те, кто помогает ему проводить кампанию, превысили свои полномочия, либо Олсопу все известно и он пытается опередить нас.
      - Может, и так. Но не кажется ли вам, что мы немного заблудились?
      - Что вы имеете в виду? - спросил я.
      - Ведь все это началось с предположения о том, что некоторые из этих инцидентов были специально подстроены.
      - Я не забыл. Но, с другой стороны, все, что мы до сих пор узнали, так или иначе связано с предвыборной кампанией. А та, в свою очередь, должна быть каким-то образом связана с этими инцидентами, только пока я не вижу каким.
      - И что же тогда дальше?
      - В архиве у меня работает программа, которая пытается найти чтонибудь общее между людьми, погибшими в наиболее оперативно освещенных катастрофах. Сегодня мне лучше там не показываться, но завтра я проверю результаты. Может быть, они сослужат нам службу.
      Джанет безуспешно попыталась подавить улыбку:
      - Совсем как в приключенческих фильмах, правда? И выяснится, что в каждой катастрофе один человек в школе был хулиганом.
      - Что ж, и такое возможно. Я же не говорю, что мы сразу найдем разгадку, но надо же было попробовать.
      - Хорошо. Я тоже не говорю, что это плохая идея. Просто она показалась мне немного - как бы это сказать - стандартной.
      Еще некоторое время мы обсуждали различные варианты, а на прощание Джанет весело сказала:
      - Послушайте, а может, это какая-нибудь страховая компания решила расправиться со своим конкурентом? - и тут же виновато улыбнулась и опус типа глаза, понимая, что в своих шутках зашла слишком далеко.
      - Вы прошены, дитя мое, - сказал я торжественно.
      Ее лицо оставалось на экране гораздо дольше, чем бывает при эффекте послесвечения.
      Я вышел на работу на следующий день, в понедельник, а остаток воскресенья провел, строя многочисленные, но безрезультатные предположения.
      Первые рабочие часы прошли тоже совершенно непродуктивно. Шон послал меня за очередной отремонтированной камерой. По пути, опасаясь возможной ловушки, я был крайне осторожен, но ничего не произошло.
      Когда я вернулся на студию, меня остановил Тони Уорнер и долго извинялся, считая, что авария произошла по его вине. Я не стал говорить ему, что знаю настоящего виновного и он не имеет к нему никакого отношения. Тони пожелал мне удачи и с широкой улыбкой поспешил по своим делам.
      Программа поиска, о которой я говорил Джанет, закончила свою работу, но прошло целых два часа, прежде чем моя сообщница нашла подходящий повод послать меня в архив.
      Однако, ознакомившись с результатами, я почувствовал себя как мальчик, который надеялся получить на день рождения новую игрушку, а получил вместо этого новую рубашку. От огорчения я даже попробовал найти корреляцию между какими-нибудь другими факторами, но только зря потратил время.
      Конечно, компьютер поработал на совесть и выявил уйму совпадений, но все они были неизбежны для людей, погибших в одно и то же время. Подобные же совпадения обнаружились бы у членов одной семьи или у коллег по работе, а то, что связывало жертвы разных катастроф, не выходило за рамки простого случая.
      Несколько человек учились в одних и тех же школах, а трое других родились в одном городе, но при всем желании я не мог увидеть в этом абсолютно никакой системы.
      В запальчивости я хотел уже начать новый поиск, но не имел никакого понятия, чего теперь потребовать от программы, и потому счел за лучшее пойти в кафетерий.
      Слава Богу, у меня нет никаких проблем с пищеварением. Не успел я поесть, как позвонил Шон и сказал, что мы отправляемся на задание.
      Предполетное завывание двигателей немного действовало мне на нервы, но когда в джампер вскарабкалась Джанет и одарила меня быстрой улыбкой, настроение мое поднялось. Впрочем, окончательно оно улучшилось, когда к нам присоединился Шон. Как все-таки может измениться отношение к человеку, когда узнаешь его поближе.
      - Надеюсь, не на метеостанцию? - спросил я, когда он закрыл за собой дверь.
      - Нет,- сказал Шон приглушенным голосом. Он как раз в этот момент пристегивался. - В Библос. Организуйте самолет в аэропорту.
      Мне опять стало не по себе.
      - Библос? А что там, в Библосе?
      - Губернатор Ньювел.
      Я уже привык к краткости его ответов.
      - Звучит заманчиво, - заметил я.
      - Еще бы, - ответила Джанет с заднего сиденья. - Он произнесет речь для выпускников Библосского университета - сегодня им вручают дипломы. По слухам в такие моменты он отбрасывает всякие экивоки и вроде бы говорит откровенно. Он сам выпускник этого университета и, видимо, считает, что подобные речи прибавят ему популярности.