ГЛАВА 9

Добравшись до кабинета, я первым делом выдул прикупленную в ларьке бутылку минералки, затем, тупо глядя в окно, неспешно выкурил сигарету, после чего взял в руки шпагу и, расхаживая с ней по кабинету, какое-то время размышлял о человеке, который не чурался называть себя Зверем 666, подписывал эпистолы именем Антихрист и знал имя Бога. Об Элстере Краули.

Многие посвященные считают, что Краули был самым грозным магом первой половины прошлого века. Возможно, что так. Возможно. Лично не встречался (откуда, если с семнадцатого века сижу на привязи), поэтому точно сказать не могу. Со слов людей более-менее осведомленных знаю, что поначалу Краули состоял в Ордене Золотого Рассвета, но, когда за попытку свергнуть Мастера с помощью отряда из сорока девяти демонов его оттуда на пинках вынесли, основал собственное общество – «Ргентинум Аструм», а еще через время стал главой английского отделения германской оккультной группы «Орден тамплиеров Востока».

Также мне известно, что Краули являлся личностью весьма харизматичной. Это, впрочем, не удивительно: люди души не чают в том, кто безо всякой оглядки пренебрегает нормами общественной морали. Уж что-что, а общественную мораль Элстер Краули не жаловал. В грош, говорят, не ставил. «Стой обеими ногами на земле, – проповедовал он. – Живи обыденными страстями, гони прочь сомнения, меньше думай, больше желай, и тогда судьба дарует тебе счастье». Тьма этих низких истин весьма притягательна, оттого-то у Краули, которого современники, между прочим, называли «здравомыслящим безумцем», и по сей день так много последователей. Некоторые, судя по всему, проживают в нашем городе, и один из них – тот самый парень, который слишком буквально понял завет учителя «Делай что хочешь». Хочет убивать и убивает.

Крут паренек, прикидывал я, размахивая шпагой. Очень крут. Круче просто не бывает. Только одного не учел. Того, что его собственное «делай что хочешь» однажды может натолкнуться на чужое «делай что хочешь». И не факт, что это чужое окажется слабее.

Рассудив так, я сделал шпагой обводящий финт и, перейдя в атаку на воображаемого противника (на самом деле – на книжный шкаф), проткнул в глубоком выпаде корешок тонкого фолианта с длинным названием «Ключ от кабинета благородного рыцаря Джузеппе Франческо Бори, в котором заперто множество принадлежащих его перу любопытных записок по химии и другим наукам, а также его жизнеописанию».

Нарочно захочешь – не попадешь, хмыкнул я, ощупывая место укола. А когда прочитал название книги, вспомнил Остапа Бендера с его легендарным: «Может, тебе еще ключ от квартиры, где деньги лежат?» А следом – по очевидной ассоциации – про отложенный звонок в контору Большого, мать его, Босса.

Отложив шпагу, решительно взялся за телефон.

На этот раз в конторе Тюрина нашелся способный держать трубку в руках.

– Ну? – недружелюбно произнес какой-то гражданин.

По интонации чувствовалось, что неприветливый мой собеседник трубку поднял случайно, что чем-то крайне он озабочен и что ему сейчас не до меня.

Тем не менее я от своих намерений не отступил и представился согласно ранее придуманной «легенде»:

– Инспектор Дорохов, федеральное казначейство. Могу ли я сейчас поговорить с Иосифом Викторовичем?

Ответ был краток и груб:

– Нет.

Объяснить причину отказа господин торопыга не удосужился – сказал и бросил трубку.

Чего это у них там такое произошло? – озадачился я, вслушиваясь в короткие гудки. Может, случился бунт на корабле?

Бунт – это, безусловно, хорошо. Но вообще-то я предпочел бы, чтобы на этой пиратской шхуне произошло что-нибудь посущественнее, чем просто бунт. Например, чтобы села она на мель. А лучше – получив пробоину, затонула, а ее экипаж попал на необитаемый остров.

Придумать, какие бедствия должны свалиться на голову пиратов, попавших на пустынный брег, я не успел – голодным зверем заурчал мобильный.

– Егор, ты звонил мне? – раздался из трубки голос Ольги.

Я расплылся в улыбке:

– Привет. Я вспоминал тебя вот только. В обед.

Усмехнувшись этой моей нечаянной цитате из старой песни, Ольга призналась:

– Я тебя тоже вспоминала.

– Надеюсь, добрым словом?

– Надейся.

– Как конференция? – не зная, о чем спросить, ляпнул я первое, что пришло на ум.

– Слова, слова, слова, – пропела Ольга мученическим голосом.

Несколько секунд мы молчали. Так иногда бывает после первой встречи: не понять, то ли уже хорошо знакомы, то ли еще нет, и поэтому трудно с ходу подобрать верные слова. Наконец я спросил:

– Мы увидимся?

– Обязательно, – пообещала девушка.

– Сегодня?

– Сегодня – нет, сразу после пленарного будем заседать по секциям, затем фуршет, а после везут на экскурсию в какую-то замечательную долину, где цветут волшебные травы, из-под земли бьют целебные источники и носятся от предгорья до предгорья табуны диких мустангов. Я так поняла, что это с ночевкой.

– Жаль. А отказаться нельзя?

– Егор, ты собираешься сегодня умереть?

– Вообще-то нет.

– Я тоже не собираюсь.

– Значит, увидимся? – спросил я с надеждой.

– Конечно, Егор, – ответила Ольга. – Прости, мне пора, приглашают в зал. Я позвоню, Егор. Обязательно позвоню.

– Буду ждать.

– Все, пока-пока. Зовут.

И меня тоже звали: из приемной раздавались крики «Ау!» и «Есть кто-нибудь дома?!».

– Чего орем? – спросил я, выходя из кабинета.

– Смотрю – открыто, вошел, а тут нет никого, – промямлил долговязый юнец, косясь на шпагу в моей руке.

– Ты кто?

Он поправил форменную бейсболку и похлопал по пухлой кожаной сумке, висящей на плече.

– Курьер я. Городская служба доставки «Меркурий».

– И чего надо?

– Ничего не надо. Вы будете Тугарин Егор Владимирович?

– Буду. Еще какое-то время.

– Отлично. Я вам тут вот бандероль принес, в смысле – доставил.

– Бандероль? – не поверил я.

Парень кивнул.

– Ну да, бандероль. – Затем вытащил и поставил на стол Леры небольшой куб в блестящей упаковочной бумаге, после чего протянул ручку и бланк. – Распишитесь, пожалуйста, Егор Владимирович. Вот тут, где галочка.

Я нарисовал закорючку, подошел к столу, взял бандероль и понянчил на ладони. На вес оказалось не тяжелее коробки с видеодиском.

– А от кого это? – обернулся я к курьеру.

Но того уже и след простыл.

Волка ноги кормят, подумал я и, теряясь в догадках, стал рвать упаковку.

Внутри оказалась ярко-желтая коробка, перевязанная синей лентой. Прежде чем потянуть за легкомысленного вида бант, я поднатужился и – береженого Сила бережет – проверил коробку на наличие магических воздействий.

Ничего подозрительного не почувствовал.

Не маг бандероль собирал, решил я. Либо работа мага была тщательно заштукатурена каким-то мудреным и сильным заклятием.

Вообще-то если по уму, то коробку не стоило вскрывать. Это если по уму. Но что ум против любопытства? Любопытство – демон, с которым тяжело справиться. Даже дракону. Дракону, пожалуй, особенно тяжело. А дракону-магу – невозможно.

Я дернул бант, сковырнул крышку и отскочил от стола.

Ожидаемого взрыва не случилось, и саблезубое чудище из коробки не выскочило, зато вылетела из нее и метнулась к потолку бабочка приличного размера и тревожной расцветки. Покружив недолго по комнате, она уселась на загогулину микрофона, стоящего возле монитора. Сложила крылья и замерла.

Что за ерунда? – давался я диву. Подарок? Намек? Предупреждение? И наклонился, чтобы рассмотреть пархатую тварь во всех черно-оранжевых подробностях. Вот тут-то и раздался хлопок одной ладонью: бабочка разок взмахнула крыльями, покрылась фиолетовым свечением и в следующую секунду превратилась в облако серой трухи, подобной той, что вылетает, когда наступишь на старый гриб-дождевик.

Среагировал я мгновенно – отстранился назад и перестал дышать, но все равно какая-то часть этого неприятного на вид, пахнущего сухим укропом порошка попала в нос и обожгла слизистую. Скривившись от нетерпежа, я свел глаза на переносице, какое-то время крепился, но не выдержал, закрыл глаза и громко чихнул.

Когда глаза открыл, обнаружил, что по чьей-то чужой и замысловато реализованной воле провалился в Запредельное, которое предстало передо мной бескрайным океаном степного ковыля. Ничего вокруг меня больше не было, седой ковыль заменил собою все известные мне по прошлому опыту предметы и явления мира. Гулял ковыль волнами, бил по ногам, качался над головой. И была непостижима природа его приливов и отливов. Нет, не ветер был тому причиной – ветер невозможен там, где воздуха нет. Волновался ковыль сам по себе. И это пугало.

Прошла вечность (все вечно, что не мгновенно), прежде чем увидел я в убаюкивающей белизне темную точку, которая мгновенно (все мгновенно, что не вечно) обратилась в монаха-хэшана, седого, словно птица лунь.

Я сразу же (откуда что?) узнал его и, повинуясь то ли чьей-то сторонней установке, то ли своему собственному разумению, склонился в уважительном поклоне:

– Здравствуй, почтенный Сагаан Толгой.

– И ты живи, воин-странник Хурэн Хун, – вернул мне старик приветствие.

Вот так вот запросто и сразу узнал я, кем являюсь в этом странном мире и как меня на самом деле зовут. Не сказать, что обрадовался, но принял со смирением, как необсуждаемую данность.

Тем временем старик обернулся вокруг себя три раза (комично задирая при этом ноги) и стал причитать:

– Долго ждал я тебя, Хурэн Хун. Поднимался в Верхнюю Замбию, опускался в Нижнюю, Книгу Судеб прочел, ожидая тебя. Наконец ты пришел. Пришел из страны людей – тех птиц, что утолили голод падалью и теперь не могут взлететь. Пришел, чтобы дальше идти.

После этих слов старик какое-то время молчал, потом взял меня за руку и сказал:

– Знаю мысли твои: за кровь кровью хочешь ответить, за смерть – смертью. Знаю, зачем ты пришел: задай-шулуум нужен тебе для битвы с врагом. Все знаю. Слишком долго живу.

Тут старик отпустил мою руку, вновь трижды обернулся волчком, правда, теперь в другую сторону, и продолжил:

– Ну что же, батыр, укажу тебе Путь, в конце которого сможешь найти ты волшебный будал – камень, упавший с небес. Если найдешь его, равных тебе не будет.

– Спасибо, почтенный Сагаан Толгой, – поблагодарил я доброго старика.

И поклонился в пояс.

– Не спеши благодарность ронять, – ответствовал монах, – будет труден твой Путь и полон опасностей.

– Знаю. Но что поделать? Судьба.

– Помогу я тебе, Хурэн Хун. Чем могу, помогу. Дам кувшин с водой, уголек из костра, осколок зеркала и хабао – прут шерстобитный. Все остальное, что нужно для завершения Пути, ищи, Хурэн Хун, в себе самом.

И не замедлив, одарил меня старик всем обещанным, а напоследок спросил:

– Готов ли ты, Хурэн Хун? Полон ли сил и решимости сделать первый свой шаг по Пути, что длиннее всех дорог на свете?

Я кивнул:

– Да, Сагаан Толгой, я готов. Только – вот незадача – не знаю, в какую сторону шагать.

Старик протянул невесть откуда взявшуюся пиалу:

– Выпей, Хурэн Хун, архи из этой старой чашки. Выпьешь до дна – увидишь звезду, следуй за ней. Надеюсь, Хурэн Хун, что в Пути растеряешь жгущее тебя изнутри желание мести. И прощай. Все, что хотел сказать, сказал.

После этих слов подпрыгнул старик на месте и куда-то исчез. Вот так вот: прыг-скок – и будто и не было его.

Ну а я досчитал до девяти, собираясь с духом, потом еще до пяти, вздохнул, задержал дыхание и выпил залпом горько-тягучее варево.

Не успел отбросить чашку в сторону, а та белая мохнатая муть, что до сих пор окружала меня, начала медленно (вот и появилось наконец ощущение времени) растворяться сама в себе. Новая реальность проявлялась, словно изображение на фотобумаге, опущенной в посудину с проявителем, а когда все закончилось, я увидел, что стою в долине, окруженной горами с заснеженными вершинами. Над одной из вершин сияла путеводная звезда.

Делать нечего, подумал я чужими словами, нужно идти.

Подумал так и пошел.

Долго шел. Так долго, что стал выбиваться из сил. И после этого еще долго шел. И еще столько же. А когда почувствовал, что вот-вот упаду, нежданно-негаданно вышел к бронзовой юрте.

В юрту вошел, полог откинув, и увидел внутри юную девушку красоты несказанной.

– Не Агуу Ногон ли ты, милая? – спросил у нее.

– Может быть, – смутившись, ответила девушка. – А я знаю, кто ты. – Она коснулась рукой моей родинки на правой щеке. – Говорили мне про эту тамгу. Ты – Хашхи Бухэ.

– Пусть для тебя я буду Хашхи Бухэ, – легко согласился я.

– Вижу, как сильно устал ты, батыр, – сказала девушка и протянула мне большую пиалу. – Выпей молоко звездной моей кобылицы, и силы вернутся к тебе.

Чуя сердцем подвох, кинул я тлеющий уголек в очаг, а когда затрещал-разгорелся сухой хворост, плеснул в пламя молоко из поданной пиалы. И вспыхнуло молоко ярко-ярко, будто не молоко то было, а высокооктановый бензин марки АИ-98.

– Ай как нехорошо! – стал укорять я девушку. – Живешь на дороге тридцати ханов, а мне молоко подаешь червивое.

Высказал обиду и коснулся ее плеча шерстобитным прутиком. В тот же миг исчезла девушка, а вместе с ней исчезла и бронзовая юрта.

Удивляться некогда, подумал я чужими словами, нужно дальше идти.

Подумал так и пошел.

Долго шел. Так долго, что стал выбиваться из сил. И после этого еще долго шел. И еще столько же. А когда почувствовал, что вот-вот упаду и уже не встану, нежданно-негаданно вышел к серебряной юрте.

Полог откинув, вошел и увидел внутри прекрасную женщину.

– Не Анма Мэргэн ли ты, хозяюшка? – спросил у нее.

– Может быть, – уклончиво ответила женщина. – А я знаю, кто ты. Я видела эту тамгу. – Она ласково коснулась моей родинки на правой щеке. – Ты Гаагай Мэргэн.

Я не стал спорить:

– Пусть для тебя я буду Гаагай Мэргэн.

– Вижу, отдых нужен тебе, батыр, после трудной и долгой дороги. – Женщина махнула рукой на манящее ложе. – Приляг на постель мою, усни сно, возвращающим силы.

Сердцем чуя недоброе, вылил я всю воду из кувшина старика на мягкие теплые шкуры, и – оба-на! – в тот же миг взлетело вверх облако пара.

– Ай нехорошо, хозяйка! – возмутился я. – Живешь под тропой семи аргамаков, а меня в пекло толкаешь. Изжарить заживо хочешь.

Сказал и коснулся ее плеча шерстобитным прутиком. В тот же миг исчезла женщина и серебряная юрта вместе с ней.

Сокрушаться некогда, подумал я чужими словами, нужно дальше идти.

Подумал так и пошел.

Долго шел. Так долго, что стал выбиваться из сил. И после этого еще долго шел. И еще столько же. А когда почувствовал, что вот-вот упаду и умру, нежданно-негаданно вышел к золотой юрте.

Вошел внутрь, решительно откинув полог, и увидел древнюю-предревнюю старуху.

– Не Манзан Гурмэй ли ты, бабушка? – спросил у нее.

– Может быть, – загадочно прошепелявила старуха. – А я знаю, кто ты. – Она грубо ткнула сухим корявым пальцем в мою родинку на правой щеке. – Я помню эту тамгу. Ты – Шобоол Бухэ.

Я не стал возражать:

– Пусть для вас, бабушка, я буду Шобоол Бухэ.

– Вижу, батыр, что боишься чего-то, что-то пугает тебя. Ну так знай: то, чего ты боишься, стоит у тебя за спиной.

Сказала и ткнула пальцем во что-то за моим плечом. А как только я развернулся, дабы встретить врага лицом к лицу, врезала мне по затылку хэдэрггэ-кожемялкой.

Game over, догадался я и потерял сознание.

Очнулся, почувствовав легкий аромат жасмина, и первым делом подумал: что украли?

Даже не сомневался, что весь этот магический улет был устроен ради одной цели – проникнуть в офис и что-нибудь спереть. Только таким способом – лишив меня сознания – и можно это учудить. Если меня в офисе нет, проникнуть в него невозможно без последствий для здоровья. Если я есть – такая же ерунда. Значит, нужно сделать так, чтобы одновременно и был, и не был. Сделали.

Поднявшись с ковра, отряхнулся и пошел в кабинет подсчитать потери.

Как это ни странно, все вещи – книги, оружие, артефакты – оказались на своих местах. Во всяком случае, на первый взгляд.

«Тогда какого черта? – подумал я, приложив пеликана к шишке на затылке. – Что за дурацкие шутки?» Но уже через секунду пришла грамотная мысль: если ничего не взяли, значит, что-то подкинули. Подумав так, обеспокоился. Порою лучше потерять что-то родное, чем приобрести что-то чужое. Особенно если это чужое – «кот в мешке».

Минут десять я искал «подарок», но ничего не нашел, собирался предпринять еще одну попытку, но тут позвонила Лера.

– Шеф, задание выполнено, – доложила она.

– Много набралось?

– Децил.

– Ну выкладывай что есть.

И Лера начала:

– Так… Пункт раз. Одиннадцатого марта сего года. Квартирная кража. Вынесли кучу барахла, помимо прочего, фарфоровую вазу середины девятнадцатого века, изготовленную предположительно на Севрской мануфактуре, а еще – мраморные каминные часы. Кража раскрыта. Похищенные вещи возвращены владельцам.

Меня эта информация не заинтересовала, и я приказал:

– Дальше.

– Дальше у нас, разумеется, пункт два. Тридцатого марта при таможенном досмотре задержан предприниматель из Китая, пытавшийся вывезти три полотна…

– Дальше.

– Между прочим, шеф, первая половины двадцатого века, супрематизм и все такое.

– Дальше, Лера, дальше.

– Ну дальше так дальше. Дальше вот что. Не знаю, надо, не надо. Тут не кража, тут находка.

– Кто-где-что?

– Дайверы из клуба «Баргузин» в начале мая на дне Озера – золотую статуэтку Будды. – Помолчав секунду, Лера прокомментировала: – Думаю, шеф, это пиар.

– Пиар, конечно, – согласился я. – Пропускаем.

– Это пропускаем, а дальше – пункт четыре. Середина июня. А точнее – семнадцатое число. А еще точнее – ночь с семнадцатого на восемнадцатое. При пожаре в синагоге сгорели древние книги. Останки фолиантов захоронены на старом еврейском кладбище. Хм… Верите, шеф, так и написано: «Захоронены на старом еврейском кладбище».

– Почему не верить? Верю.

– Что, шеф, у них так принято – книги, как людей, хоронить? – не могла поверить Лера.

– Принято, если книги священные, – сказал я. – Есть еще что-нибудь?

– Есть. Пункт пять. В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июня два наркомана ограбили ломбард на Софьи Перовской. Взяли золотых украшений на большую сумму. Одно колье, как пишет в своей заметке журналист Илья Комаров, было семейной реликвией – из тех, что от бабушки внучке передается, – старинным и жутко дорогим. Наркош взяли, когда пытались сбыть краденое таксистам.

– С этим ясно, крути дальше.

– А дальше, шеф, ничего нет.

– Совсем-совсем? – удивился я.

– Совсем… – начала было Лера, но перебила сама себя: – А-а, нет, шеф, вру. Тут на одном форуме вот еще что промелькнуло. В середине июля у одного навороченного коллекционера украли редкий нож. Он сам в командировке был, а в это время…

– Как фамилия коллекционера?

– Сейчас… Э-э-э… А фамилия его, шеф, Нигматулин.

– Эдуард Николаевич?

– Сейчас… Ага, шеф, Эдуард Нигматулин. Знаете такого?

– Встречался, – сказал я. – Слышала выражение: весь Город спит под одним одеялом?

Лера усмехнулась.

– Слышала, шеф.

– То-то же. А что за нож украли?

– Я толком не поняла. Бронзовый. Древний. Тут народ больше спорил о том, где должны храниться столь ценные предметы: в частных коллекциях или в музеях. О самом ноже – мало. Хотя ссылка на фотографию имеется. Выслать, шеф?

– Выслать, Лера. Обязательно выслать.

– Тогда ловите.

Я услышал, как ее пальцы забегали по клавиатуре. Очень скоро щелканье прекратилось, и Лера объявила:

– Все, шеф, отправила.

– Пошел врубать компьютер.

– Шеф, я молодец?

– Молодец.

– А как насчет премии?

– А может, благодарность в личное дело?

– Благодарность – это хорошо, но премия – лучше.

– Лучшая рыба – это колбаса?

– Да, шеф, да.

– Я подумаю, – пообещал я.

– Ага, шеф, подумайте, обязательно подумайте, – сказала на прощание моя исполнительная помощница и отключилась.

Пока я заводил компьютер, письмо уже пришло. На присланном снимке я увидел скифский ритуальный нож. Его щербатое лезвие напоминало индейский томагавк, рукоятка – петлю, перекладина – опрокинутую восьмерку. Все формы были просты и совершенны: ничего лишнего, вылито целиком, сделано на века.

Я легко мог представить, как этим орудием во времена оны резали жертвенных баранов. И не только баранов, а еще и плененных чужеземцев. А по великим праздникам – своих сородичей, возведенных в ранг избранных. Своих, разумеется, – не для того, чтобы чужие боялись, а все для того же – чтобы цари небесные были благосклоннее.

Много-много на этом ноже кровушки, вырубая компьютер, подумал я и потянулся пятерней к затылку. Хотел почесать, но едва коснулся, вскрикнул от боли – шишка вздулась и горела огнем. Морщась от боли, я потянулся к телефону. Стал набирать номер Архипыча, но вспомнил, что ему сейчас не до меня, поскольку ловит нежить, призванную в Пределы каким-то ушлым некромантом. Скинул набор и вызвал из записной книжки номер Альбины.

– Слушаю тебя, дракон, – ответила ведьма. – Что, опять секретаршу потерял?

– Секретарш не держу, – напомнил я.

– Ну помощницу. Какая разница?

– Принципиальная.

– Дурак ты, дракон.

– Спорить не буду, со стороны видней. А что там у тебя гудит?

– Чайник. Зубы не заговаривай, говори, чего звонишь? Или опять будешь врать, что соскучился?

– Это само собой.

– Да иди ты знаешь куда.

Уточнять направление я не стал, поспешил сообщить:

– Вообще-то проконсультироваться хотел.

– Нашел справочную.

– Слушай задачу, – не обращая внимания на ее фырканье, начал я. – Исходные данные следующие: мистер Ху обзавелся ритуальным ножом и ритуальной же чашей, а помимо того – церковным крестом. Вопрос: для чего он всем этим обзавелся?

– Крест испачкан в крови?

– Да.

– А ты сам как думаешь?

– Думаю, что для проведения черной мессы, – ответил я.

Ведьма похвалила:

– Правильно думаешь.

– А что еще нужно для ее качественного проведения?

– Грамотно выбранное место Силы, толковое заклинание, ну и человек, которого в жертву… Подожди, а ты об этом из теоретического интереса или…

– Или.

– Неужели кто-то из местных уже собрал все артефакты для мессы?

– Полагаю, что да.

И тут ведьма разразилась такими отборными ругательствами, что мое ухо покраснело от стыда.

– Ты чего это, Альбина, так вскипела? – стал пытать я, когда она умолкла.

Она не ответила, она приказала:

– Егор, хватай ноги в руки и немедленно лети ко мне.

В ее голосе слышались панические нотки.

– Что, все так плохо? – спросил я.

– Плохо, Егор, – простонала Альбина. – Ох как плохо. Ты даже не представляешь, насколько все плохо. Но это не телефонный разговор. Лети. Я жду.

Перед тем как выйти, я еще раз окинул взглядом кабинет – что же все-таки подкинули? И вновь ничего чужого не увидел. Решил, что найду потом. Хотя и понимал, что это «потом» может и не наступить.

ГЛАВА 10

Уже стоял перед Альбининой дверью, когда услышал, что кто-то, стоящий пролетом выше, тихо сказал:

– Жить не хочется.

Я не поленился, поднялся глянуть, кого это так мощно скрутило.

У окна, понуро опустив белобрысую голову, стоял и хныкал мальчишка лет девяти. Не слыша, что я подхожу (впрочем, может, ему это было все равно), он повторил:

– Жить не хочется.

Фразу мальчишка перебил плаксивым шмыганьем, и получилось так, будто он сам у себя спросил, стоит ли ему жить, и сам же себе ответил, что, дескать, нет, не хочется.

– Пацан, слышишь, пацан, – сказал я, тронув его за плечо. – А ну-ка послушай меня, пацан.

Малец поднял на меня наполненные недетской печалью глаза:

– Чего, дядь?

– Пацан, ты того… этого… Как бы тебе… В общем, пацан, ты это брось. Жизнь дается только раз, и прожить ее надо. Понимаешь? Надо, и точка.

– Не факт, – ответил мальчик, размазав слезу по щеке.

– Ты так считаешь? – удивился я такой недетской отповеди.

Пацан вновь всхлипнул, но уже не с такой безнадегой, вдохнул-выдохнул и озадачил меня по самые помидоры:

– Я, дядь, никак не считаю, а вот вы считайте: в машине ехали Джон, Эрн и Мэри. Полисмен остановил машину и нашел в ней пистолет. Джон сказал: «Он мой». Эрн сказала: «Он ее». Мэри сказала: «Он его». Чей был пистолет, если все полисмену соврали?

Я опешил:

– Мальчик, ты меня пугаешь. Это что, буддийский коан?

– Нет, что вы, дядь, – замотал малец головой, – вовсе это никакой не коан. Марь Васильевна говорит, что коан – это когда нужно понять, почему так: если есть я, то есть и Вечность, но если есть Вечность, то меня нет. Вот то коан. А это так, задачка на логику.

Окончательно припухнув, я замямлил:

– Марь Васильевна? Задачка? На логику?

– Угу, на логику, – кивнул пацан, после чего широко улыбнулся и, прошмыгнув у меня под рукой, поскакал вниз. При этом расставил руки на манер крыльев и загудел, словно пикирующий бомбардировщик.

– Весь мир – дурдом, а люди – его пациенты, – невольно вырвалось у меня.

Произнес я эту фразу хотя и вслух, но так (ума хватило), чтобы малец ничего не услышал: человек с подвижной психикой – что та глубинная бомба, задел – и слезай-приехали. С такими нужно быть поаккуратней.

Когда Альбина открыла дверь, я вместо положенного «здравствуй» доверительно сообщил ей:

– Гадом буду, пистолет принадлежал девушке по имени Эрн.

– Я очень рада за нее, – невозмутимо сказала ведьма, потянув меня за рукав. – Проходи быстрей, не разувайся и пока топай на кухню.

– Чего так?

– У меня клиент, так что подожди чуток. Я быстро. Пять минут, не больше.

Пройдя на кухню, я повел себя по-хозяйски: быстро сварганил чашку двойного кофе, надыбал плюху и от нечего делать включил стоящий на холодильнике телик.

Ящик, как всегда, зажигал: шла передача с участием некой Маши Швондер – ленинградской школьницы, подавшей в суд на Министерство образования за то, что учителя-гестаповцы неволят постигать учение Дарвина. Девочка на полном серьезе утверждала, что теория о происхождении биологических видов оскорбляет ее религиозные чувства. Именно так: «оскорбляет» и «чувства». Пойти и застрелиться.

Дура или прикидывается? – удивлялся я. Как это чья-то научная теория может оскорбить то, что ты сам для себя держишь за истину? Наука есть наука, вера есть вера, и эти две вселенные не пересекаются.