Быть драконом

– Там змея! – схватив меня за рукав, закричала она. – Змея там!

Я отстранил девушку, заглянул внутрь и никакой змеи, конечно, не обнаружил. На сиденье валялась новенькая оплетка для руля. Абсолютно безвредная штуковина.

Слова начальника службы безопасности подтвердились. Зоя Крылова на самом деле оказалась дамой нервической, в любую секунду готовой упасть в обморок. И я пожалел, что не имею привычки носить с собой флакончик с нюхательной солью.

Впрочем, обошлось.

Оплетка была немедленно спрятана в бардачок, но девушка ехать на заднем сиденье передумала. Плюхнулась рядом со мной на переднее и всю дорогу не могла успокоиться, ерзала как на иголках. Отпустило ее только тогда, когда в кафе Дома Кузнеца выпила кофе с коньяком, а потом еще немного коньяка без кофе.

– Можно я задам вам несколько вопросов приватного характера? – спросил я, когда понял, что Зоя уже способна воспринимать слова. Она обреченно кивнула, и я начал: – Это правда, что вы и Павел Тарасов…

Девушка не дала мне закончить вопрос.

– Я очень его любила, – сказала она и промокнула платком сначала левый глаз, а потом правый.

– А он вас?

– И он меня. – Она нервно потеребила платок и, убеждая больше саму себя, чем меня, повторила: – Очень он меня любил.

– Жаль, что все вот так вот вышло, – сказал я. – Мне правда жаль.

Она шмыгнула, глаза ее наполнились слезами, и я поторопился успокоить:

– Ну-ну, Зоя. Не надо плакать. Все будет хорошо.

– Я не знаю, как теперь жить, – сдавленно, сквозь слезы сказала она. – И не знаю, зачем.

– Вы еще такая молодая, у вас, милая моя Зоя, еще все впереди, – с трудом подбирал я слова утешения. Потом, сообразив, что слова тут не столь важны, как интонация, стал поглаживать ее руку и задушевным голосом нести первое, что приходило на ум: – А жить надо просто, Зоя. Чем проще, тем лучше. Варите летом варенье, зимой лепите пельмени, цепляйтесь осмысленным бытом за жизнь. И мой вам совет: шейте, Зоя, промозглыми осенними вечерами нарядные сарафаны. Шейте их, а потом носите. Потом, когда наступит весна. Обязательно, обязательно, Зоя, носите в конце мая нарядные сарафаны. А там, глядишь, все и наладится. Жизнь, она же, как штрих-код, полосатая. Черную полосу обязательно когда-нибудь сменит белая. Ну если и не белая, то не такая жирная.

Грузил я девушку таким вот вздором, а сам настойчиво пытался проникнуть в тот участок ее памяти, где хранились сведения об обстоятельствах смерти Павла Тарасова. Только ничего у меня не выходило. Все воспоминания о страшных минутах были забиты в подсознание и надежно заблокированы защитной реакцией мозга. Все, что я нащупывал Взглядом, походило на черный квадрат Малевича: ноль эмоций и ноль информации. Без каких-либо просветов. Ни за что на свете и никогда больше не хотела она вспоминать, как вошла в кабинет, как обнаружила бездыханное тело любимого человека, как поняла, что он мертв. Не хотела вновь переживать весь этот лютый кошмар. Выключатель сломала, провода перерезала, лампочку разбила.

Но – шалишь! – я точно знал, что ничего из ее памяти не стерто, что все она прекрасно помнит. Все, до самых мельчайших деталей. Просто нужно пробить блокировку. Пробьешь – и все всплывет.

Я выбрал момент и, не меня разговорной интонации, сплел заклинание вывода из забвения:

Холодок щекочет темя,

Мы с тобой срезаем время,

Понемногу тает звук,

Видишь дверь? Входи. Тук-тук.

Не помогло. То ли заклинание мое оказалось слабым, то ли вытеснение оказалось слишком глубоким. А скорее всего – и то и другое вместе.

Тогда я решил раскачать подсознание Зои без применения магии. Двумя ударами десертной ложки по краю чашки отменил заклинание и стал пошлым образом девушку забалтывать. Пытаясь провести горемычную в тайники памяти окольными путями, я что-то говорил и говорил ей без умолку. Говорил и говорил. Говорил и говорил. Говорил и…

Но и нейролингвистические экзерсисы не достигли цели. Она слушала меня плохо. Почти совсем не слушала. Ее зациклило на своем:

– Я любила его. Очень любила. Очень-очень. И он меня очень любил.

Меня все это – и ее упрямство, и собственная немочь – начинало злить. Еще немного – и я, пожалуй, стал бы играть в «плохого полицейского». Но тут произошло то, на что я так надеялся, но не чаял дождаться. Не прекращая перепевать на все лады это свое «любил-любила», девушка вдруг взяла висящий на груди золотой кулон, вытянула в мою сторону на длину цепочки и похвалилась:

– Эта Паша мне подарил. Правда, прелесть?

Фу-у-у, мать моя Змея, наконец-то! – облегченно вздохнул я.

Присматривался к этому кулону я давно, с той самой секунды, как вошла Зоя в кабинет начальника службы безопасности. Штучка была основательной. Другого слова для этой золотой лодочки с человечком внутри и не подберешь. Лет триста ей было, а то и все четыреста. И сочилась она Силой, как перезревшая олива маслом.

Присматриваться-то я присматривался, но первым заговорить об этой древней лодочке не мог. Никак не мог. Седьмое правило дракона гласит: «Ни при каких обстоятельствах не подталкивай непосвященного к омуту сакральных знаний». Но теперь мои руки были развязаны.

– Да, красивая штучка, – делано восхитился я, не спуская глаз с этого украденного из старой могилы амулета. – И как давно Павел подарил вам этот кулон?

– Недавно, – ответила Зоя. – Из отпуска привез. В подарок.

– А когда он из отпуска вернулся?

– Когда вернулся?..

Она задумалась.

Ну-ну, девочка моя, вспоминай, как оно все в тот день было, мысленно упрашивал я ее. Помоги мне.

Но она даже не пыталась.

Больше того – сопротивлялась.

Такой крепкой блокировки я никогда раньше не встречал. Хотя, может, и встречал, но был во всеоружии и не заметил. А сейчас выходило вон как – нашла коса на камень. Тупая – на алмазный.

Это испытание являлось для меня новым опытом. Но, как говорится, век живи – век учись. Два века живешь – два века учись. Три века… И так далее. Учиться, учиться и еще раз учиться. Как рекомендовал товарищ Ленин на Третьем съезде комсомола, делегатом которого я чуть когда-то не стал.

В конце концов я решился на ход конем. А что? Ничего больше не оставалось, как только использовать висящий у Зои на груди амулет. Своих, к сожалению, не захватил – не предполагал, что все пойдет так тяжко.

Какими именно словами можно извлечь Силу, накопленную в этом чужом, а главное – совершенно незнакомом амулете, я, естественно, не знал. Конечно, мог попробовать наугад, но маг, он, как сапер, ошибается только раз. Алгоритмы-то у всех чудодеев схожи, со временем они не меняются, но наполнение всякий раз разное, поэтому, если где-то грубо накосячу, могу нанести себе непоправимый вред. А если – не допусти Сила! – подберу обратный по смыслу эквивалент управляющего заклятия, то и того хуже – вообще сгину. Мало ли какая там магическая Хиросима таится? Трах-тарарах, и станет на белом свете на одного золотого дракона меньше. Но я-то еще ладно, как говорится, сам нарвался, а вот люди вокруг – они-то при чем? По отношению к ним это было бы несправедливо.

Нет, не собирался я распаковывать амулет вслепую (вслепую хороши только свидания, да и то не всегда), а решил собрать только ту Силу, которая из амулета просачивалась, и ту рыхлую, неструктурированную, бросовую Силу, которая липла к нему со всех сторон, как пыль к экрану работающего телевизора. Коктейль этот, конечно, чудовищен. Именно к нему как нельзя лучше подходит совет: не пей, Иванушка, козленочком станешь. Последнее дело такие коктейли использовать. Но других вариантов не было. Нет, конечно, имелся один – все бросить, встать и уйти. Но это вариант не для дракона. Тем более дракона, родившегося в России и крепко подсевшего на русское «авось».

Отбросив последние сомнения, я – была не была! – потянулся к Зое через стол, взял кулон в ладонь и стал делать вид, что внимательно рассматриваю, а сам в это время полностью раскрылся, лег на волны бытия, отдался вихрям пространства-времени и всем своим существом стал впитывать Силу.

В мое сознание тут же хлынула неудержимая лавина ослепительно красочных образов, а в ушах зазвучала дичайшая какофония. Бесчисленные ощущения, обострившись до предела, стали атаковать рассудок. Секунды тянулись как годы, минуты – как века. Напряжение постепенно нарастало. Через какое-то время показалось, что еще немного – и мой разум перестанет существовать сам по себе, сольется с чем-то, что гораздо больше его, что невообразимо, чему нет названия и что условно именуем мы Запредельным.

Но это только так казалось.

На самом деле я с помощью того, что продвинутые люди называют «последним наблюдателем», уверенно держал ситуацию под контролем и в миг наивысшего напряжения выпустил амулет из ладони. После чего закрылся, сосредоточился, собрал Пределы в «точке сборки» и, почувствовав, что теперь способен на многое, посмотрел на Зою.

Мой Взгляд легко разрезал привычную реальность и проник в подсознание девушки через черный ход.

И вот я уже входил в кабинет двести двадцать четыре.

Тарасов сидел в кресле, неестественно запрокинув голову. Я сразу понял: уже мертв. Рот перекошен последним хрипом, глазные яблоки закатились, лицо – не лицо, посмертная маска. Мертв. Мертвее не бывает.

Но гораздо больше, чем сам покойный, которому я ничем помочь не мог, интересовала меня в тот миг змея, которая сползала с его плеча через поручень кресла на пол. Ее зигзагообразный рисунок вдоль всего тела, так называемый «Каинов знак», подсказал мне, что это гадюка. Обыкновенная гадюка. Только вот размеры этого темно-бурого гада меня смущали. В природе не встречается таких огромных, за два метра, особей. Хотя натуралист из меня так себе. Мог что-то и напутать.

Я напряг все чувства и попытался определить, реальная ли это змея или конденсация проникшего в Пределы элементера. Ни малейшего следа морозящей энергии, которая, как правило, сопутствует созданиям Запредельного, я не ощутил и сделал вывод: змея реальная. Либо так, либо превратившийся в гадюку дух не слабее меня по Силе, что для текущего моего состояния было бы совсем и не удивительно.

Змея тем временем соскользнула на пол и поползла к стоящему в углу фикусу. Не переставая краем глаза следить за шустрой тварью, я осмотрелся.

Кабинет как кабинет: в меру пыльная офисная мебель, монотонно работающий кондиционер, компьютер, на огромном жидкокристаллическом мониторе которого зависло оконце с тревожно мигающей пророческой надписью: «GAME OVER». Возле клавиатуры стоит тарелка с надкуншенным пирожком, а рядом с мышкой, на зеленом коврике с неестественно красными лотосами, блестит маленький металлический кружок. Присмотревшись, я определил: монета в две советские копейки. Тут попахивало сюрреализмом в худшем его изводе, и я, не задумываясь, списал это дело на помутнения девичьей памяти. А вот пирожок был подлинным. Свежеиспеченным. И от него за версту несло черной магией. Неумелой приворотной магией.

Зоя, сразу догадался я. Ее работа.

И тут до меня дошло, почему блокировка ее памяти оказалась настолько мощной. Не только и не столько испытанный девушкой ужас был тому причиной. Чувство вины – вот чем там все цементировалось. Она, глупышка, посчитала, что Тарасов умер, откушав пирожок, состряпанный по рецепту ведьмы.

Ерунда. Не мог он от приворотного зелья преставиться. От таких слабых воздействий не умирают. Это не энвольтование на смерть.

Но и не от змеиного укуса помер. Укус гадюки не смертелен. Хотя у такой огромной, быть может, и смертелен. Не исключено. Но дело в том, что она его не кусала. Возможно, и собиралась, но не успела. Если бы цапнула, эксперты обязательно нашли бы следы, их трудно не найти: глубокие колотые раны, оставляемые ядовитыми зубами, отечность и синяки в месте укуса – все это не заметить нельзя.

Нет, не змея была причиной смерти Тарасова. И уж тем более не дурацкий приворотный пирожок. По отдельности они никакого вреда ему не могли причинить. А вот вместе – да. Его убило трагическое сочетание этих двух разрозненных факторов. Так действует бинарное оружие: сами по себе его компоненты не страшны, но вместе – смертельны.

Скорее всего, все вышло так: едва Тарасов надкусил засланную сдобу, сразу начал действовать заговор возбуждения любви, парня, как водится, стало морозить, потом бросило в жар, дыхание и пульс участились, нагрузка на сердце возросла раза в полтора – и в этот самый миг на него внезапно напала змея. Атакующая гадюка – зрелище то еще. Как результат: испуг, шок – и точка. Перегруженный мотор не выдержал столь мощного экзистенциального переживания, пошел вразнос, и крякнул. Вот так вот все, на мой взгляд, произошло. Вот так.

Со сдобой я уже определился – Зоя принесла. На девяносто девять процентов я был в этом уверен. Но вот откуда в офисе появилась змея? Это хороший вопрос. Сама приползла, сбежав из зверинца? Или кто-то подкинул? А куда потом делась? Почему не обнаружили? Или все-таки дух-мститель?

Пока крутились в моей голове эти вопросы, сама гадюка куда-то запропастилась. Исчезла из виду. Вот только что была – и вот ее уже нет.

Если настоящая, то уползла под диван, если нет – развоплотилась, прикинул я.

Заглянуть под диван я не мог (Зоя же не заглядывала) и решил, что делать мне в кабинете номер двести двадцать четыре больше нечего. И тут же вернулся разумом туда, где находилось мое тело. В Пределы.

Почувствовав жуткую опустошенность, с ходу закинул рюмку коньяка, посмотрел с сочувствием на девушку, подсознание которой разворошил, словно медведь пчелиный улей, и, резко перейдя на «ты», спросил:

– А хочешь, Зоя, я расскажу тебе одну забавную историю?

Девушка ничего не хотела. Она, похоже, находилась в полуобморочном состоянии. Но сюсюкаться я с ней не собирался. Хлопнул еще одну рюмаху и – хирург во спасение режет по живому – начал рассказывать:

– Эта история, детка, приключилась в Баварии. В Средние века. Одна девушка-крестьянка горячо полюбила молодого человека. И все бы ничего, да только был он ей не чета – из богатой семьи и знатного рода. Но девушка, обезумевшая от любви, решила не сдаваться. Упрямая, надо сказать, была девушка. – Тут я задумался, налить себе еще или нет. Решил, что «или нет», и продолжил на сухую: – Ну так вот. Желая завладеть сердцем возлюбленного, поступила фрейлейн так: в глухую темную ночь убила черную кошку, вырвала из ее груди сердце, покрошила его на мелкие кусочки, зажарила, смешала с луком и таким вот чудным фаршем наполнила пирог. А потом этим пирогом угостила любимого. Тот, ничего такого не подозревая, умял и даже похвалил. Вкусно, дескать. Данке шон. Но только вышла жуткая накладка: пирог-то по всем колдовским правилам нужно было кушать натощак, а молодой человек как назло до этого сытно поужинал. Поэтому все вышло, как вышло: и минуты не прошло, как он упал замертво.

Едва я произнес последние слова, плотина прорвалась и Зоя, спрятав лицо в ладонях, разрыдалась в голос.

Пока она ревела, я успел выкурить сигарету и пофилософствовать.

Все проходит, размышлял я, вторя Екклезиасту. Слезы – не исключение. Рано или поздно закончатся.

Екклезиаст и я оказались правы: Зоя мало-помалу угомонилась, стала всхлипывать реже, а вскоре успокоилась до такой степени, что сумела спросить нечто осмысленное:

– А что случилось с той девушкой?

– Сожгли на костре, – индифферентным голосом телевизионного диктора проинформировал я.

– Как сожгли?! – ахнула Зоя.

Я объяснил:

– В те глухие времена ведьм сжигали. И эту сожгли. Хотя, по правде говоря, ведьмой она, конечно, не была и к смерти парня никакого отношения не имела.

– Как так – не имела?!

– А так – не имела. На самом деле паренька старший брат сгубил. Позарился на часть наследства и подсыпал яда в бокал с вином. А свалил все на эту дурочку деревенскую. Вот такой вот мерзавец.

– Откуда вы это знаете? – потрясенно глядя на меня, спросила Зоя. И тут же повторила свой вопрос, вложив в него особый смысл: – Откуда вы все знаете?

– Откуда знаю, это как раз неважно, – ответил я. – Важно, что я это знаю. А еще я знаю, что ты, Зоя, зря себя коришь. Не виновата ты в смерти Павла.

– Вы думаете? – не могла поверить она.

Если одно-два слова могут сделать человека счастливым, надо быть негодяем, чтобы отказать ему в этом.

– Точно говорю, – уверенным голосом соврал я. – Не виновата.

– А кто виноват?

Я еще раз слукавил:

– Змея.

– Вот! – всплеснула Зоя руками. – Я же им говорила! А они… Они сказали, что никакой змеи не было и быть не могло. Я сначала им не поверила, но потом…

– Но потом поверила?

– Да, потом поверила. Ну действительно, откуда могла взяться там змея?

– И, поверив, что никакой змеи не было, решила, что Павел отравился пирожком. Так?

– Так.

– Дура ты, вот что я скажу.

Какое-то время мы молчали, она – ошеломленно, я – многозначительно. Первым нарушил тишину я. Спросил:

– Кто тебя обучил ритуалу? Ириада Викторовна с Пятой Советской?

Она замотала головой.

– Нет-нет. Ту… ту даму Альбиной Сергеевной зовут. Она на бульваре Гагарина живет, недалеко от «Интуриста». Мне одна наша девочка из банка ее адрес дала.

Мир тесен, подумал я. Выходит, Зоя – клиентка Альбины.

Дама…

А ведь точно дама.

Пиковая.

Альбину Ставискую я знал – и знал хорошо, даже слишком: с этой старой и очень сильной ведьмой у нас уже лет, пожалуй, сто тянется взаимная любовь-ненависть.

– Пентакль, что она дала, у тебя с собой? – спросил я.

Доподлинно знал, что ведьма всучила ей эту штуку. Всегда так делают. Ведь для ведьмы в этом деле не деньги главное, а возможность с помощью пентакля сторицей отбить энергию, затраченную на создание приворота. В этом вся фишка. Пока пентакль находится у заказчика, ведьма тянет из него жизненную силу. Понемногу, но непрерывно. И если остановиться не сможет, вытянет всю.

– Это такой медальон металлический со странными рисунками? – уточнила девушка.

– Именно, детка. Такой вот металлический медальон со странными рисунками.

Девушка ничего не ответила, покопалась в сумочке и вытащила из нее пентакль любовных чар.

– Гони сюда, – грубовато сказал я, выхватил ритуальный знак из ее рук и сунул в нагрудный карман рубашки. На этом не остановился. Не давая ей прийти в себя, потребовал: – А теперь снимай кулон.

– Вот этот вот? – спросила Зоя, коснувшись рукой лодочки.

– Этот самый, – подтвердил я.

– Но…

Она не совсем понимала, почему должна расстаться с памятью о милом дружке. Тогда я, не обращая внимания на ее душевное состояние, надавил:

– Его умыкнули у мертвой женщины. Прямо из могилы сперли.

Я выбрал правильную интонацию – Зоя поверила. Испуганно вскрикнула и мигом потянулась к застежке. Судорожно действуя пальцами, долго не могла расстегнуть, но в конце концов ей это удалось. Я слова не успел сказать, как она уже стянула амулет и швырнула на стол. Так впечатлительные дамы откидывают от себя прицепившихся к волосам пауков. Пришлось убедительно просить, чтобы подняла и передала из рук в руки. Она смысл действа не поняла, но подчинилась.

Цепочку-новодел я ей вернул, а лодочку положил во внутренний карман пиджака. Сначала в левый. Но потом подумал – и переложил в правый. Подальше от насоса.

Закончив с экспроприацией экспроприированного, я сделал строгое лицо и предупредил зловещим шепотом:

– Если хочешь жить долго и счастливо, забудь заклинания, которым тебя научила Альбина. Адрес ее тоже забудь. Выкинь из головы. И никогда больше не занимайся черной магией. Ты поняла меня, детка?

– Никогда не буду! – сказала она так горячо и искренне, что я поверил – не будет.

Года три-четыре.

А потом она вдруг разродилась мощным умозаключением:

– Вы не милиционер.

Вот жирафа, усмехнулся я про себя, а вслух подтвердил:

– Нет, конечно.

– А кто тогда?

Что я мог ответить? Что дракон и волшебник? Естественно, не мог. А врать не хотелось. Я промолчал. Поднял правую руку, а левой полез в карман за портмоне.

Когда гарсон отправился пересчитывать чаевые, я предложил Зое отвезти ее в банк. Она наотрез отказалась, заявив, что как-нибудь сама, чем меня, откровенно говоря, весьма порадовала – и без того потратил на нее около часа. Правда, не совсем напрасно потратил – как ни крути, сдвинул расследование с мертвой точки, – но тем не менее.

Короче говоря, упрашивать ее не стал: баба с возу – кобыле легче. Сухо попрощался и живо отвалил. Настоящий сыщик всегда куда-нибудь торопится. Например, надрать кому-нибудь задницу.

Или найти приключение на свою.

ГЛАВА 5

Теперь мне предстояло каким-то образом разобраться в причинах гибели Алексея Геннадиевича Пущина, молодого да раннего заместителя директора автоколонны 1674 дробь 32. Но, прежде чем ехать на осмотр покореженной машины, я занялся древним амулетом. Нужно было куда-то его спрятать, причем как можно скорее.

После того как пропустил через себя мусорный поток, чувствовал я себя словно просроченный огнетушитель: упс на входе, пш-ш-шик на выходе. Пребывая в таком растрепанном состоянии, толково накрыть амулет каким-нибудь заклинанием, типа Последнего Тумана или Тихого Омута, разумеется, не мог. Поэтому, не мудрствуя лукаво, нашарил полученный где-то на сдачу заурядный спичечный коробок, высыпал из него спички и запихнул внутрь золотую лодку с лодочником. Затем отодрал от коробка дурацкую этикетку с дурацкой рекламой дурацкого сайта дурацких знакомств и тщательно – круг за кругом, тупик за тупиком – начертал на лицевой стороне коробка схему Лабиринта без Входа и Выхода, а на обратной – точно такую же, но в зеркальном отображении.

Вот так вот просто и со вкусом решил я возникшую проблему.

Если дело обстоит так, что действительно дух-мститель сорвался с цепи и проник в Пределы, то теперь для восстановления ментальной связи, нарушенной при передаче амулета из одних рук в другие, ему придется поблуждать. Слабому духу – вечно, среднему – полвечности, сильному – несколько суток. Или часов. Или минут. Смотря насколько силен.

Повертев коробок в руках, я оценил качество исполнения, после чего закинул его в бардачок и не удержался – хохотнул: знали бы непосвященные, из какого сора порой рождаются сакральные объекты. Ахнули бы.

Автостоянка, куда, по словам господина Домбровского, затащили убитый автомобиль, находилась во Втором Городе. И я помчался туда на всех парах, если это выражение – «на всех парах» – применимо к нервному маневрированию по перегруженным транспортом улицам. Приходилось сигналить и орать своеобычное: «Черт побери вас, люди! Когда же вы научитесь водить по-человечески?!»

Автомобиль Алексея Пущина я разыскал с трудом. Но разыскал. Тачка была, конечно, в кошмарном состоянии: мало того что побывала в жестокой аварии, так ее еще и мародеры при полном попустительстве местных сторожей успели изрядно обглодать. Одного ворюгу я даже застал с поличным. Хмурый дядька с пропитой рожей деловито упаковывал в пакет один из задних фонарей.

– Стоять-бояться! – зычно проорал я.

– Пшел на… – огрызнулся дядька.

Вообще-то мага посылать опасно. Может обидеться. А обидится – умоешься и сам пойдешь по названному адресу. И будешь бродить по белу свету до скончания времен. Один такой смельчак уже вон ходит туда-сюда, пугая бабочек оранжевой окраски. Имеется в виду обнесенный могильным покоем бедняга Агасфер. Он же – Бутадеус. Он же – Картафил. Он же… Короче говоря, тот парень, что широким массам трудящихся известен под кликухой Вечный Жид.

Но нет, я не обиделся. На опустившихся болванов обижаться – себя не уважать. Сдержался. Но припугнуть слегонца не преминул.

– На кой тебе, дядя, разбитая-то? – спросил для завязки.

– Где на… разбитая на… – озадачился дурилка картонный и, быстро вытащив фару из пакета, стал вертеть ее в поисках трещины.

– А вот на… где на.!

Я щелкнул пальцами, фара тут же с громким хлопком взорвалась и осыпалась на гравий стеклянным мусором.

Примитивная магия в таких делах наиболее эффективна. Дядька испуганно ойкнул, выронил ножовку по металлу, которую удерживал под мышкой, и заметался, словно филин, попавший в луч прожектора. Потом еще раз ойкнул и рванул, смешно задирая ноги, к похожей на дот сторожке.

В детстве меня такие чудеса на грани эстрадных фокусов радовали, сейчас – нет.

Сейчас вообще мало что радует.

Отпугнув деклассированного барыгу, я занялся осмотром разбитой машины.

Обошел вокруг, потом еще раз, уже в обратную сторону, но ни остаточных признаков использования магической энергии, ни следов Запредельного не почувствовал. Все походило на результат рядовой аварии.

Передок с правой, водительской, стороны у этой еще совсем новой (явно с незначительным пробегом по России) «тойоты» отсутствовал как таковой: сплющило от удара так, будто не из металла был сделан, а из пластилина. Часть движка утянуло под днище. Крыло в хлам. Правая дверка вырвана с корнем – видать, спасатели постарались, когда вытаскивали зажатое тело. Рулевое сбито набок. Приборная панель треснула и пошла волной. Лобовое стекло вдавлено, висит на соплях, все в паутине трещин, напротив водительского кресла – дырища с кулак. И по всему салону бурые пятна масла и крови.

Снаряд, что ли, влетел? – озадачился я, глядя на дыру в стекле. Или брошенный кем-то камень?

Конечно, не снаряд. Глупость. Был бы снаряд – не было бы машины. А неразорвавшийся нашли бы гаишники, когда место происшествия осматривали. А когда бы нашли, тот бы еще хай подняли – не каждый день у нас из гранатометов шмаляют. Нет, не снаряд. Скорее всего, камень или какая-нибудь железяка. Вот на что могли и не обратить внимания.

Я пошарил по салону, но ничего похожего на предмет, который мог бы оставить дыру в лобовом стекле, не нашел.

Может, веткой пробило, предположил я, но что-то в такой версии мне не понравилось. Возможно, простота. Поэтому заставил себя еще раз заглянул во все щели. И опять ничего криминального не обнаружил. Но предпринятые мною поиски оказались не такими уж и бесполезными – на кресле пассажира я нашел монету. Советскую монету номиналом в две копейки.

Сказать, что меня эта находка удивила, – ничего не сказать.

– Что за ересь! – ахнул я.

Еще бы тут не ахнуть. Одна монета возле трупа – это одна монета возле трупа. По монете возле каждого трупа – это не две монеты возле трупов, это закономерность. Тут уже монета не просто монета, а нечто большее. Это уже не фигли-мигли, это уже – при известных обстоятельствах – некий знак. Определенно – знак.

И сразу заскакали в моей голове вопросы. Что этот знак означает? Зачем его оставляют? Кто? Для кого?

Представить, что некий дух-мститель из Запредельного оставляет подобные весточки, я был не в состоянии. Чего это ради древнему духу разбрасываться какими-то там монетами? И откуда они у него могли, вообще, взяться? Где он – и где те монеты. А вот люди такую дрянь то и дело находят в свиньях-копилках да в дырах карманов. И еще под холодильниками. Это когда вылавливают веником заползающих туда черепах. Сплошь и рядом. А раз так – значит, дух здесь ни при чем. Значит, это какие-то местные, посюсторонние разборки. И выходит, обе эти смерти (и Павла Тарасова и Алексея Пущина) – это тщательно спланированные и четко реализованные убийства. Людей людьми. Странные, конечно, убийства, но тут возможны всякие версии, в том числе и самые, на первый взгляд, немыслимые. Например, такая, что в Городе действует тайная секта, сумасшедшие адепты которой молятся на две копейки и приносят в жертву людей вот так вот изощренно. Или существует клуб самоубийц, члены которого оценивают свою жизнь в столь смешную сумму. Действительно, в смешную – когда-то на Руси монету в две копейки обозначали словом «грош». А быть может, орудует в городе серийный убийца, для которого монета с таким номиналом – часть мрачного имиджа.

Всякое возможно.

Люди Пределов и без содействия Запредельного способны на любой беспредел. Демоны нервно курят в коридоре.

Или все же дух шалит, а копейки ветром надуло? – все же сомневался я. Может, совпадение? Немыслимое, но совпадение?

Тут я осознал, что в очередной раз попал в ситуацию, которую называю «Развилкой Честертона».

Как известно, в каждой из новелл саги о патере Брауне автор сначала предлагает читателям тайну, затем дает ей объяснение потустороннего свойства, а в конце заменяет объяснениями вполне обыденными. Всегда. Это естественно, поскольку такова уж природа человеческая. Человек мечтает заглянуть в Запредельное, но рациональным своим умом решительно отвергает сам факт его существования. Но я не человек, я дракон, и мне доподлинно известно: Запредельное существует, и зачастую причины на первый взгляд посюсторонних явлений находятся именно там.

Зачастую, но не всегда.

Определиться, с Запредельным в данном конкретном случае столкнулся или нет, всегда сложно. Даже когда фактов полно. А я находился лишь на начальном этапе расследования, поэтому с фактами у меня было негусто.

В пользу потусторонней версии событий говорили акт осквернения могилы и древний амулет, против – отсутствие энергетических следов Запредельного (во всяком случае, я их пока не видел) и эти – состоящие из грубой, бездуховной материи – двухкопеечные монеты.

Немногочисленные аргументы «про» и «контра» уравновешивали друг друга. Я нуждался в дополнительных. Остро нуждался. Поэтому, отвергнув замечательный совет Теодора Рузвельта: «Делай, что можешь, с тем, что у тебя есть, и там, где ты находишься», немедленно отправился за новыми фактами на одиннадцатый километр Озерного тракта.

По дороге меня не оставляла мысль о монетах, уж больно они меня изумили. Копейки эти. Копеечки.