ГЛАВА 3

Прежде чем наведаться в банк, я сделал крюк и заехал в «Автоград» прикупить новую оплетку для руля. Старая совсем износилась и уже прокручивалась. Ездить с такой мочалкой стало просто опасно. Да и противно.

Бродил я по рынку недолго, по соотношению цена-качество быстро выбрал нечто, имитирующее кожу змеи. И уже тогда со спокойной душой отправился по адресу.

Но с ходу доехать не получилось, по дороге влип в историю.

Случилось вот что.

Выруливая на перекрестке с Рабочего штаба на Декабрьских событий, я глянул на свеженький рекламный билдборд. Обычно скользнешь взглядом – и все, а тут не смог оторваться: с подрагивающего на ветру мокрого полотна смотрела на меня молодая красавица-вампирша. Ее обнаженные в хищной полуулыбке клыки даже днем выглядели жутковато. Слоган гласил: «Не доверяй людям».

С ума сойти, подумал я. До чего дожили – вампиры о своих жизненных принципах в открытую заявляют.

И завидки меня, признаться, взяли. Может, думаю, тоже нечто подобное учудить? Заказать, к примеру, такую вот картинку: навстречу городской толпе, рассекая ее, словно ледоход торосы, бредет отрешенного вида золотой дракон. А внизу готическим кеглем: «Мы давно среди вас». Было бы потешно. Но, правда, лишь для посвященных.

Вот тут-то я, размечтавшись о несбыточном, и проскочил на красный.

Подобное со мной бывает крайне редко, точнее – совсем не бывает. Я очень дисциплинированный водитель с девяностодевятилетним, между прочим, стажем. Но, видимо, старею. Четыреста пятьдесят восемь – это уже возраст. К тому же человеческая жизнь очень изнашивает драконов.

Истошная трель невесть откуда появившегося гаишника прижала мой болид к бордюру.

– Старший сержант Панюшкин, – козырнул человек в форме, и полосатая палочка-шмалочка закачалась возле его головы как сошедший с ума Маятник Судьбы.

– Водитель Тугарин, – приподняв шляпу, включился я в игру.

– Нарушаем, гражданин Тугарин?

– Нарушаем, товарищ старший сержант.

– Ай-ай-ай, а с виду приличный человек, – зачем-то начал меня «лечить» краснолицый страж порядка.

Я хохотнул:

– Да какой я, к черту, человек. – И признался: – Дракон я.

– Шутим? Ну-ну. Документики, пожалуйста.

– Ради бога.

Я откинул защитный козырек и выдал ему положенный комплект. Когда протягивал, он заметил у меня под мышкой кобуру и моментально отреагировал:

– Ствол?

– Ствол, – подтвердил я и вытащил пушку.

– Ни хрена себе дура! – удивился старший сержант, невольно подавшись назад. – А разрешение есть?

– Имеется.

Я без лишних слов сунул ему мятую лицензию, в которой черным по белому значились вполне стандартные вещи: «Гражданину Тугарину Егору Владимировичу предоставлено право на частную детективную деятельность. Владелец лицензии имеет право на хранение и ношение газового пистолета, спецсредства «Черемуха-10» или его аналога, а также боеприпасов к газовому пистолету. Лицензия зарегистрирована 12 мая 2000 года под № 2405 и действительна до 12 мая 2003 года». Внизу и справа стояла печать, настоящая, фиолетовая, слева – подпись бывшего, со скандалом ушедшего на пенсию начальника ГУВД.

Лицензия была давно просрочена (все недосуг освежить), а хромированный кольт никак не тянул на газовый пугач. Но на бумажке по-прежнему висело еще три года назад наложенное заклинание, поэтому старший сержант по фамилии Панюшкин прочитал то, чего там отродясь не было и быть не могло: что мне, такому умному, красивому и законопослушному, разрешено ношение всех видов боевого оружия вплоть до ручного пулемета Дегтярева образца сорок четвертого года, а лицензия действительна вплоть до Страшного суда.

Веря официальному бланку, как маме родной, старший сержант никаких претензий по этим делам не предъявил. А вот за проезд на красный сигнал светофора зацепился, как энцефалитный клещ за ляжку пионерки. Начал оформлять протокол, чисто на автомате, просто как робокоп какой-то. И пока рисовал на бланке каракули, учуял – во нос у мужика! – запах виски. Тут уже дело приняло совсем скверный оборот.

– Может, так договоримся? – в лихорадочной попытке спасти свое реноме, пощупал я его добродетель.

Зерно упало в унавоженную почву. Старший сержант воровато зыркнул влево, потом вправо. Убедился, что те, кто мог бы заменить совесть, отсутствуют, и не стал корчить из себя недотрогу. Тихо процедил сквозь зубы:

– Может, и договоримся.

Зло банально, подумал я и с ходу предложил:

– Пятьсот?

– Штука, – поправив меня, назвал он верное число.

– Ну штука так штука, – не стал спорить я и, наводя на старшего сержанта легкий морок, прочитал заунывным голосом заклинание Полярных деяний:

Заклинание сработало идеально: старший сержант громко икнул и, сомнамбулически таращась в пустоту, полез в нагрудный карман форменной тужурки. Вытянул две хрустящие «пятихатки» и протянул их мне в окошко мучительно-неуверенным движением.

– Благодарствую, – вежливо сказал я, принимая взятку.

Брать взятку оказалось делом нехитрым. Это чтобы скворечник смастерить, необходимы пила, молоток, гвозди, высушенная «сороковка» и откуда надо растущие руки. А чтобы взятку брать, ничего этого не нужно. Бери себе и бери.

Расставшийся с кровными гаишник окончательно впал в ступор и угрюмо молчал. Я подождал, но, когда понял, что он совсем никакой, напомнил о себе:

– Ну а теперь-то, когда все так мило устроилось, я могу быть свободен?

– Можете, – кривясь, как от зубной боли, с трудом выдавил из себя старший сержант Панюшкин и вернул документы. Вяло козырнул и, неудачно отступив прямо в лужу, попрощался: – В следующий раз, Егор Владимирович, будьте внимательней. И выпивши за руль не садитесь… пожалуйста.

– Постараюсь, – вполне искренне пообещал я и, прежде чем ударить по газам, еще раз взглянул на вампирский баннер.

Теперь я увидел, что никакой он не вампирский. Раньше его правый угол закрывала от меня верхушка тополя, а как раз там было крупным шрифтом выведено: «Сейфы». И ниже – телефон фирмы. Дурацкая реклама. Вредная. Есть социальная реклама, а есть, получается, асоциальная.

Эх, люди, люди, подумалось мне. Не ведаете порой, что творите.

Я отъехал подальше, спрятался, перестроившись во второй ряд, за огромный, похожий возрастом и размерами на динозавра желтый муниципальный автобус, только после этого снял с гаишника – а ты взяток не бери, да не наказан будешь – наложенное колдовство. Снял, не мудрствуя лукаво, протяжным сигналом. Будто свадебный кортеж поприветствовал.

Снять заклинание можно по-всякому, а вот наложить – только словами. Потому-то у мага (помимо железной воли и богатой фантазии) обязательно должен быть хорошо подвешенный язык.

Вообще-то чародейство – это по большей части и есть умение придавать Силе форму посредством вербального описания образов. Образы устанавливают форму, а слова помогают накопленной Силе раскрыться. Этим – расстановкой слов в нужном порядке – в основном и занимаются маги. И маги-люди, и маги-драконы. Только слова они используют разные.

Маги-люди стараются в целях собственной безопасности сплетать заклинание из необычных выражений. Если бы они сплетали заклинание из слов языка, на котором думают, то их разум попросту не выдерживал бы: ничем не защищенное сознание человека (будь тот даже магом невероятного уровня) сгорает от сокрушающей энергии заклинания. Непривычные же уху звуки отделяют слово от смысла и выстраивают, таким образом, защитный барьер. Вот почему мертвые языки и древние диалекты в таком ходу у магов-людей. Иные из них так и вообще произносят при обряде сущую галиматью. В принципе, разницы нет – заклятие все равно действует, тут главное знать, чего хочешь, и верить в себя.

Нам же, драконам, в этом плане проще. Гораздо. Потому как сознание у нас устроено по-другому, оно не лучше и не хуже, оно у нас другое: мы, когда это нам нужно, умеем мыслить не только словами, но и сияющими переливами. Наш разум идет и от света, а не только от звука. Люди говорят: «В начале было Слово», мы говорим: «В начале было Сияющее Слово». Поэтому на языке у нас может быть слово, а в голове – свет. Благодаря этому мы свободно можем обходиться без мудреной абракадабры. Мне, к примеру, нравится вить заклинания из самых обычных русских слов. Живу в России, думаю на русском и колдую на нем же. По-моему, это естественно. Тем более что в русской речи полным-полно магической энергии, только зацепи, попрет – не остановишь.

Впрочем, легко могу чудесить и на своем родном языке, на древнем языке драконов – дарсе. Тоже красивый и мощный язык. Не так велик и не столь могуч, как русский, но гоже не фуфло какое. Жаль, что по известным причинам люди в массе своей его не знают. Хотя единичные случаи знакомства порой и случаются. К примеру, скандально известный футурист Крученых откуда-то знал наш язык и даже пытался писать на нем стихи. Как известно, современники его зауми не поняли, да и потомки, честно говоря, не так чтобы очень врубились. Ну действительно, что нормальный человек может понять в таких вот, к примеру, виршах:

Сомнений нет, для обычного человека такие стихи – ахинея полнейшая, хотя в вольном переводе это означает приблизительно вот что: «Бог нас покинул. Брошены души. Дальше куда? В пустоту вопрос. Черная дырка. Шестая часть суши. SOS».

На дарсе вся выраженная в этом стихе боль-тревога звучит для уха дракона натуральнее и пронзительнее. А как для уха человека – не знаю. Трудно сказать. Сам я не человек, а спросить не у кого. Ни один мой знакомец из посвященных не знает нашего языка и помочь мне не может.

Пока размышлял об особенностях ворожбы на разных языках, добрался до места – к зданию филармонии. Городской филиал столичного Траст Инвест Банка располагается как раз напротив этого славного очага культуры, в стенах которого, между прочим, в двадцатом году зажигал не кто-нибудь, а сам товарищ Сухэ-Батор. Ну, если быть точным, банк находится не строго напротив филармонии (строго – гостинца «Горняк»), а чуть наискосок – в той безобразной серой девятиэтажной башне, которую раньше полностью занимал НИИ Чего-То-Там-Тяж-Маш-Проект. Теперь институт ютится на верхних этажах, а все нижние сданы в аренду. Банк – на первом, втором и третьем, судя по стеклопакетам на окнах.

Из фойе я, что тот богатырь с распутья, подался сначала влево и нашел там (нет, не смерть свою, смерть моя лежит в другом месте) зал систем электронных переводов. В тесном помещении толпились работяги из ближнего зарубежья, в основном из Средней Азии. Все как один, высунув от напряжения языки, старательно выводили на разноцветных бланках коварную латиницу и в порядке живой очереди отправляли на родину честно, в поте лица заработанные денежки.

Глядя на эту суетную картину, я невольно усмехнулся: раньше, во времена Союза, те же самые деньги им отправляли просто так, за красивые глаза и лояльность. Теперь деньги приходится отрабатывать. Ну и какой смысл был ломиться из империи? Знаю-знаю: надеялись, что в благодатных условиях суверенности хурма будет плодоносить двенадцать раз в году. Ага-ага.

Впрочем, тяга к труду достойна всяческой похвалы, а я – язва старая. Хотя чего с меня взять? Дракон.

Позабавившись всласть, я направился через фойе в другой зал, в тот, который называется операционным. Минуты три бродил, пялился на ухоженных девочек в окошках, знакомился с информацией на стендах, сравнивал проценты по разным видам депозитов, затем подобрал на одном из столиков юбилейный календарик «10 лет на рынке банковских услуг» и тремя несложными пассами наложил на него «обманку». После чего нахально предъявил эту нехитрую ксиву охраннику на входе.

Суровый человек в черной униформе долго вчитывался в глянцевую картонку" (видимо, искал знакомые буквы), а потом с такой же невероятной дотошностью сверял мою личину с несуществующей фотографией. Его что-то смущало. Тогда я сделал лицо попроще – и все уладилось.

Вернув календарик, охранник участливо спросил:

– Требуется помощь, товарищ капитан?

Я приосанился, отреагировав на «капитана», и подтвердил:

– Так точно, коллега. Мне бы с вашим начальником службы охраны с глазу на глаз потолковать.

– У нас не служба охраны, у нас служба безопасности.

– Это мне без разницы – безопасности так безопасности.

– Двести шестнадцатый кабинет.

– Это где?

– Это туда. – Он показал в сторону служебной лестницы, ведущей на второй этаж. – Идите. Я предупрежу, вас пропустят.

И, закончив со мной, что-то пробурчал в микрофон висящей на плече рации.

Фотография с черной лентой – это первое, что я увидел на втором этаже. С траурного снимка на всех входящих смотрел приятный молодой мужчина с лицом менеджера среднего звена: в глазах ответственность и напускная строгость, на устах – полуулыбка человека, для которого что-то еще значат семейные ценности. Под фотографией стояла тумба, на тумбе лежали алые розы. Все было как положено.

Дверь в офис номер двести шестнадцать, предварительно изучив табличку, я открыл без стука. Хозяин кабинета, по виду отставной военный (выправку под гражданский пиджачок не спрячешь), вздрогнул от неожиданности и посмотрел на меня с укором. Я бы тоже так посмотрел на того, кто отвлек бы меня от важного занятия. А что может быть важнее приготовления к приему пищи через рот? Не знаю. Разве только сам прием.

– Какого черта?! – возмутился бывший вояка, но продолжил пристраивать в микроволновую печь (кудряво живут!) одноразовую тарелку с пельменями.

– До обеда еще целых пятнадцать минут, Михаил Семенович, – сняв шляпу, заметил я. И, упреждая очевидные вопросы, сунул ему под нос все тот же календарик.

Он пробежался цепким взглядом по предъявленной филькиной грамоте, после чего, повысив меня в звании на одну ступень, задумался вслух:

– Майор Филимонов?.. Хм… Что-то не припомню. А я в Кировском вроде всех…

И уставился на мои патлы.

– Недавно перевелся из Североозерска, – быстро отбрехался я. И, проведя пятерней по волосам, пояснил нужду в неуставной прическе: – Работаю под прикрытием в составе сводной группы. Только, Михаил Семенович, вы об этом… – Я прижал палец к губам. – Сугубо между нами.

Начальник службы безопасности все сразу понял, проникся и сунул мне пять. А после того как мы обменялись по-мужски крепким рукопожатием, деловитым тоном поинтересовался:

– И что убойному отделу нужно в нашей богадельне? С кредитом помочь или по делу?

– По делу, – сказал я.

– Да у нас тут вроде все спокойно.

– Во-во, спокойно. И пристойно. Как на кладбище.

– Это ты, майор, про Тарасова?

– В точку.

– Царствие ему небесное, вечный покой.

Иконостас в кабинете, разумеется, отсутствовал, поэтому Михаил Семенович нашел взглядом стоящую на несгораемом шкафу модель танка Т-34 и широко перекрестился. После чего тяжко, но в то же время как-то очень просветленно вздохнул, дескать, все там будем, и напомнил:

– Сам же помер. Никакого криминала. Сердце.

– Это мы в курсе, – кивнул я.

– Ну и чего тогда?

– Имитируем кипучую деятельность, Михаил Семенович. Мама покойного в инфаркт не верит, папу теребит, а у папы… – Я ткнул пальцем в потолок. – У папы друзья в Сером доме. Короче говоря, нас попросили еще раз все проверить, а потом перепроверить. Так попросили, что мы отказаться не смогли.

– Идиотизм, – посочувствовал Михаил Семенович.

– Идиотизм, – согласился я. – А что поделать? Приказ.

– И чего от меня-то надо?

– Да ничего. Задам пару вопросов без протокола. Если что, подтвердите, приходил, мол, пытал. Ну и я перед начальством фактами с «земли» порисуюсь. Лады?

– Валяй.

Я развернул один из стульев спинкой к себе, оседлал и начал расспрашивать:

– Как долго Тарасов в Траст Инцесте работал?

– В Инвесте, – машинально поправил меня Михаил Семенович.

– Что?

– Банк называется «Транс Инвест».

– А я как сказал?

– В Инцесте.

Я хохотнул:

– По Фрейду, видать, случилась оговорочка.

– Уж точно не по Юнгу, – согласился Михаил Семенович, неожиданно явив себя тонким знатоком основ психоанализа, а по делу сказал: – Когда я в банк пришел, Тарасов уже служил. А я, считай, здесь пятый год парюсь. Точнее в кадрах можно узнать.

– Узнаю, – кивнул я. – А скажите, Михаил Семенович, воины беспредела на него, случайно, не наезжали?

– А вот это отставить, майор. Начальник отдела кредитования не та должность, чтобы к таким вопросам отношение иметь. Эти темы не по его окладу. Да и потом – времена уже не те. Все уже давно терто-перетерто, поделено и переделено.

Советским людям со страшной силой хочется верить, что этап «кризисного управления» ушел раз и навсегда, а когда был, то был не с ними и понарошку, прокомментировал я про себя его отповедь, вслух же сказал:

– Понял, Михаил Семенович. Не дурак. Ну а с клиентами какими-нибудь непоняток у него не могло возникнуть?

– Запросто. Но только, скажи на милость, зачем какому-то должнику его убивать? Смысл? Человека не стало, пришел на его место другой, и все дела. Отряд, как говорится, не заметил… Тут главное что? Тут главное – документы. А документы в сейфе. А сейф…

– На дубе.

– Вот именно – на дубе том. И цепями…

Тут звякнула микроволновка, и Михаил Семенович отвлекся на то, чтобы принять созревшее блюдо. Я же продолжал перебирать версии:

– А с коллегами как у покойного отношения складывались? Никто не подсиживал? Или, может, он кого?

– Да вроде нет, – ответил Михаил Семенович, включив электрочайник. – Не слышал ничего такого. Никаких страстей-мордастей. Послушай, майор, ты не парься. Пустые это все хлопоты. Когда девка прибежала, я первым в его кабинете оказался. Сам видел труп вот этими вот самыми глазами. И когда врачи его вертели, лично присутствовал. Могу засвидетельствовать: никаких ран. Ни колотых, ни стреляных, ни огнестрельных. И гематом тоже никаких. По вскрытии, сам знаешь, токсинов не нашли. Не травил его никто. Все чисто.

– Сейчас такие яды синтезируют, что без узкоспециализированной экспертизы и не выявишь, – заметил я и сразу, чтоб не забыть, спросил: – А что за девка-то?

Он не понял:

– Какая девка?

– Ну вы сейчас сказали, что какая-то девка к вам тогда прибежала.

– А-а, ну да. Прибежала, орет. Дура долговязая. Есть тут у нас одна, прости господи, операционисточка. Зоей зовут, фамилия – Крылова. Липла она к Тарасову как банный лист. Она-то его в тот день первой и обнаружила, когда он уже… того самого.

Михаил Семенович вновь перекрестился, а я, похмыкав на разные лады, отметил:

– Невеста, значит, у покойного была.

– Да какая там невеста! – Михаил Семенович поморщился. – Без слез не взглянешь. Игрался он с ней, как кот с мышью. Сам подумай, майор, кто она и кто он. Никаких у нее там шансов не было. Поверь, майор, никаких.

Из этих его жизненных наблюдений я сделал следующий вывод:

– Тогда, получается, имеет место неразделенная любовь и, возможно, оскорбленные чувства.

– Получается, – рассеянно согласился Михаил Семенович, опуская в белую кружку с красной надписью «БОСС» пакетик с чаем. Но тут же включился, быстро просчитал ход моих мыслей и замахал руками: – Да нет, майор, ты даже не думай. Не могла она его. Дура дурой. И чокнутая к тому же. Знаешь, что она тогда орала?

– Что?

– Что его змея укусила.

– Змея? – не поверил я.

Михаил Семенович кивнул:

– Так точно. Ворвалась и орет, что, дескать, Пашеньку моего любимого-дорогого змея укусила. Представляешь, майор? Центр города, блочное здание, второй этаж, а она – «змея». Видать, с головой от горя совсем плохо стало.

– А кроме нее змею кто-нибудь не видел?

– Издеваешься, майор?

Я махнул рукой – забудьте, а сам подумал: Зоя Крылова – вот кто мне нужен.

Вообще-то я уже подошел к тому, чтобы плотно покопаться в памяти самого начальника службы безопасности, но теперь решил: раз эта девушка очутилась на месте происшествия раньше, то надо работать с ней. На прорыв сознания обоих фигурантов Силы у меня не хватило бы. Жаль, но что поделать.

– Мне бы с этой самой Зоей вашей Крыловой переговорить, – попросил я. – Можно устроить?

– Не вопрос, – охотно пошел мне навстречу Михаил Семенович. – Сейчас организую в лучшем виде.

И потянулся к телефону.

Левой.

Правой он в это время наливал кипяток в кружку.

ГЛАВА 4

Девушка действительно оказалась, что говорится, на любителя. Худая, непропорционально высокая, с невыразительными чертами лица и красными, заплаканными глазами.

Зато ее каштановым волосам позавидовала бы иная модель. И еще: в ее груди перепуганной пичугой колотилось доброе, отзывчивое сердце. А это в мире людей само по себе уже немало, потому как сказал же один неглупый поэт: красота не есть сосуд, красота – огонь, пылающий в сосуде.

Планетный же тип, к которому она принадлежала, представлял ту дикую смесь Сатурна и Венеры, которая формирует натуры требовательные к себе и другим, но при этом любвеобильные и преданные. Иной раз до фанатизма. И это, честно говоря, меня сразу напрягло.

Разговаривать с ней в присутствии жующего Михаила Семеновича мне не хотелось. Я предложил куда-нибудь проехать.

– В отделение? – испуганно спросила она таким надсадным голосом, что я понял – сейчас разрыдается.

– Нет, что вы, Зоя, – поторопился успокоить я. – В кафе какое-нибудь. Посидим, поговорим о том о сем, выпьем кофейку. Не против?

Она плохо понимала, чего от нее хотят, точнее – совсем не понимала, но тем не менее мотнула темно-рыжей копной – нет, не против.

Попрощавшись с бывшим танкистом, как с братом родным, и пожелав ему всяческих успехов в боевой и политической, я быстрей, пока не передумала, потянул девушку на выход.

На улице обнаружилось, что дождь прекратился, тучи ослабили строй и сквозь многочисленные бреши хлынул на промокший город могучий солнечный поток.

Дышалось после дождя как никогда легко, и я вдруг, позабыв на миг про все на свете, почувствовал острое желание взлететь. Причем не просто взлететь, а, яростно работая крылами, добраться до такого высоко-высоко-высоко, где обязательно найдется воздушный поток, который унесет меня от этого серого унылого асфальта в то чудесное далеко, где дни состоят из меда, молока и неба, а ночи – из звезд, сеновалов и девственниц.

Только крыльев у меня в ту минуту не было. А был долг, груз которого вбил меня в этот самый асфальт по самые плечи. И еще было много всяких левых дел-делишек, на которые я сдуру подписался из-за неизбывного стремления везде, всюду и во всем утверждать Справедливость.

Да, тяжело быть драконом в мире людей.

В особенности золотым.

Когда добрались до машины, Зоя заявила, что предпочитает ездить на заднем сиденье. Мне было все равно – на заднем так на заднем. Я галантно распахнул перед ней дверку, и девушка, сложившись чуть ли не пополам, полезла в салон. Но устроиться не успела, дико завизжала и, словно пробка из взболтанного шампанского, выскочила наружу.