– Где, тля? – сразу загорелся голем. – Здесь?
Я покрутил пальцем у виска.
– Дурак, что ли?
– А тогда где, тля?
– Поворот на Бургазай знаешь?
– А то, тля.
– Вот от него и до упора. Кто шлагбаум первым поцелует, тот и король. Ага?
– Не вопрос, тля.
Через пятнадцать минут мы уже стояли на старте.
Он показал мне правую руку от сгиба и выше, я ему – средний палец в полный рост, и погнали.
Дорога к Бургазаю меня приятно удивила свежеуложенным асфальтом. Видимо, новые богатые, массово скупающие участки в поселке, озаботились и скинулись на благое дело. Правда, дорожные работы были еще не завершены, оттого-то и вышло у нас с Мастаком все так забавно.
Там, где заканчивался асфальт и начинался грунт, с одной стороны стоял на дороге грейдер, а с другой – бульдозер, и щель между ними была такая, что принять могла только одного. Шансы имели оба, шли буквально нос в нос (я по правильной полосе, он – по встречной), но, увидев эти брошенные на ночь машины, мой соперник прибавил и стал уходить. Сначала на полкорпуса, потом на две трети. Как ни крути, тачка у него была порезвее. Зато моя – ха! – тяжелее. И я, недолго думая, забил его, как мамонт тузика. Выжал до упора, нагнал, тупо бортанул и проскользнул между Сциллой и Харибдой первым.
Остановившись метров через сорок, я первым делом закурил и только затем потянулся к мобильнику, который звонил, не переставая, уже минуты две.
– У тебя чего там? – спросил Ашгарр.
– У меня тут лес кругом, луна как юбилейный рубль и кабыздохи заходятся.
– Какие еще кабыздохи?
– Дачные, какие еще.
– Ты что, за городом?
– Ага.
– А что Инспектор? Как там наша штучка?
– Штучка на месте. Инспектор отработал, отдыхает. Просил передать тебе, что Ночь Знаний – не Ночь Знаний, а Книга – не Книга, а трамвай.
– Чего городишь? Какой трамвай?
– Помнишь, ты на днях мне Замятина читал. Про трамвай, который вез дракона вон из человеческого мира.
– Ну. Помню.
– Оказывается, Книга – это и есть тот самый трамвай, на котором мы однажды укатим домой.
– Не понял ни черта.
– Приеду – объясню. Еще вопрос есть?
– Есть. Подскажи рифму на слово «имен».
– Семен.
– Какой еще Семен?
– Какой хочешь. Например, Семен Мастак. Гопник глиняный.
– Я же серьезно спрашиваю.
– Ну если серьезно, то… Ну, например, «времен».
Ашгарр выругался:
– Блин, точно! Вертелось же на языке… – Помолчал секунду и забормотал: – В заповедье, богами забытом, где природа не знает имен, та-та-та-та та-та-та та-та-та та та-та-та та та-та времен.
А потом, не попрощавшись, отключился.
Я хмыкнул, недоуменно пожал плечами, выбросил в кусты бычок и стал разворачиваться.
Сенин «ниссан» лежал на дороге колесами вверх, отчего походил на пьяного жука-мутанта. Видимо, когда ткнулся под углом в край экскаваторного ножа, его развернуло и всем корпусом протянуло вверх по стальному изгибу, после чего случилась акробатика – отрыв от земли и переворот на сто восемьдесят градусов.
Лежал он таким образом, что мешал проезду, пришлось боднуть.
Мастак, зажатый между сиденьем и надувшейся подушкой безопасности, кряхтел и постанывал. А когда услышал, что я подхожу, прохрипел:
– Вылезу – убью. Тля буду, убью.
– Умоешься, – сказал я, присев рядом на корточки.
– Не жилец ты, дракон. Копец тебе. Ты меня, тля, понял?
– Ты меня, гопник оборзевший, на «понял» не бери. Понял?!
Голем, осознав, что гнилые базары не прокатят, заныл:
– Какого ты не по правилам? А, дракон? Какого, спрашивается?
– Мне приз за fair-play не нужен, – признался я.
– Но, тля, ни буя не честно же.
– Зато справедливо.
– Сука ты, дракон.
– Все, я обиделся. Хотел вытащить, теперь передумал. Прощай, чмо глиняное.
Я поднялся и направился к своей колымаге.
– Э-э-э, эй, куда ты?! – закричал голем. – Драко-о-о-он!
– В мире еще так много несправедливости, – кинул я через плечо. – Мне нужно спешить.
– А я?
– А тебя работяги с утра вытащат. Если, конечно, волшебное слово вспомнишь и ящик пива выкатишь.
Только я отъехал, вновь позвонил Ашгарр.
– Чего я звонил-то, – сказал он.
Я усмехнулся:
– Тебе лучше знать.
– А вот чего: тебя вампир прокурорский искал. Не смог на твою тыкалку дозвониться, на меня вышел.
– И чего хотел?
– Сказал, тема есть. Ждет тебя завтра полпервого.
– Где?
– Как и всегда – у Жонглера.
– Ну и отлично. Это все?
– Все. Нет, подожди. Я тут зачин с твоей рифмой сочинил, послушай, что вышло.
И он продекламировал:
В заповедье, богами забытом,
Где природа не знает имен,
Укрепляем осмысленным бытом
Обветшалые связи времен.
– Как? Нормально? – закончив, поинтересовался Ашгарр.
– Потянет, – сказал я. – Только последние строчки – плагиат.
– И у кого, по-твоему, я эти строчки тиснул?
– У меня. Я тут на днях одной девице сказал то же самое и теми же словами.
– Это не в счет.
– Почему?
– Потому что ты – это я. А у себя украсть невозможно.
– Логично. А это ты для кого взялся сочинять?
– Ни для кого. Для себя.
– Если для себя, то в свете того, что я сегодня узнал, нужно последнюю строчку закончить так: «Разрушаем разнузданным бытом обветшалые связи времен». Не укрепляем – разрушаем. Потому что мы драконы, а не люди. Якши?
– Художника всякий обидеть может, – пробурчал оскорбленный Ашгарр и отключился.
А мне уже было не до него, я спешил на свидание с незнакомкой.
И вскоре уже стоял у номера 404 с букетом белых хризантем, который нашел на заднем сиденье болида. Цветы чуток подвяли, но других у меня не было.
Дверь оказалась незапертой, однако я не стал торопить события, вежливо постучал.
Никто не ответил.
Я еще раз постучал.
Вновь никто ответил.
Прежде чем войти без спросу, я попробовал повторить заготовленную по дороге фразу. Оказалось, что от волнения забыл ее. Помнил только конец, там было что-то насчет того, что свободный человек, каковым я, дескать, являюсь, «выше всех этих глупых условностей». Вранье. Напыщенное вранье. И насчет «человека» вранье. И насчет того, что выше условностей. И вообще – все вранье.
Решил глупостей не говорить, только поздороваться. А дальше – как пойдет.
Досчитав до трех, ввалился и открыл рот, чтобы сказать «добрый вечер». Да так и застыл на пороге с открытым ртом.
Она спала.
Как читала, лежа на диване, так и уснула. Только от холода подтянула ноги к животу и свернулась калачиком.
Подкравшись на цыпочках, я накинул на нее край покрывала, потом нашел пульт и вырубил кондиционер. Сел в кресло, замер. Смотрел на нее и не мог наглядеться. Венера Милосская. Ей-ей, Венера. Только не обнаженная, а в голубых джинсах и мужской рубахе в клетку.
Женщина в мужской рубахе – это всегда трогательно.
Меня тронуло.
Сидел и умилялся, весь такой тронутый.
Сидел-сидел, а потом зачем-то решил поднять лежащую на ковре книжку. Поднять-то поднял, да тут же выронил.
Бах!
Незнакомка вздрогнула и открыла глаза.
Она не испугалась, она удивилась:
– Кто вы?
Я показал ключ:
– Вот, принес. Вы потеряли. Там, на улице.
И положил на столик.
А рядом – букет.
Она очень по-детски потерла кулачками глаза и кивнула:
– Спасибо. А то ресепшн… Спасибо большое. Как вас зовут?
– Егор, конечно.
– Егор, Егор, – попробовала она имя на вкус. – Хорошее имя.
– Мне тоже нравится.
– А меня зовут Ольгой.
– Очень приятно, Оля.
– Кажется, я вас где-то видела.
– На улице.
– Нет-нет, не на улице, – замотала она головой. Выдержала паузу и улыбнулась: – Наверное, во сне.
– Во сне?
– Ну да, во сне.
А потом какое-то время мы молчали.
В комнате царил полумрак, за шторой окна подрагивал неоновый свет рекламы, из соседнего номера доносилась мелодия венского вальса. Атмосфера располагала к…
Не знаю к чему.
К чему-то хорошему.
– Егор, вам часто снятся сны? – вдруг спросила Оля.
– Случается.
– А у вас так бывает: просыпаешься, и кажется, что на самом деле уснул и все вокруг – сон. А реальность была там, во сне. Бывает?
– Нет, – честно сказал я и в следующий миг проклял глупую свою честность.
Ольга мигом потеряла к нашему разговору всякий интерес, зажгла светильник и, скользнув по мне равнодушным взглядом, сказала:
– Спасибо вам, Егор, за ключ. И всего доброго.
Я шел к двери и ругал себя последними словами. Был бы в Силе – точно бы превратился в ишака вислоухого или козла безрогого. А так обошлось.
Уже взявшись за дверную ручку, подумал: что я делаю? Зачем ухожу? Или я не кузнец своего счастья? К черту! Надо все переиграть.
И переиграл.
Освобождая Силу браслета, произнес:
Раз, два, три, четыре, пять.
Время, стоп.
Время, вспять.
Пять, четыре, три, два, раз.
Возник вопрос,
И свет погас.
Сдвиг Пределов во времени – дело затратное. Силы браслета хватило, чтобы сдвинуть крошечный лоскут лишь на два десятка секунд назад. Но мне глубже и не требовалось.
Свет погас, я вновь оказался в кресле, Ольга спросила:
– Егор, вам часто снятся сны?
– Часто, – ответил я.
– А с вами случается такое: просыпаетесь, и кажется, все вокруг – сон. А тот сон, который вам только что снился, – то была реальность. Бывает?
Я, наученный горьким опытом, на голубом глазу соврал:
– Чуть ли не ежедневно.
– Правда?
– Правда.
Тест был успешно пройден, Оля улыбнулась и, глядя куда-то мимо меня, стала рассказывать:
– Однажды – было мне тогда лет семь, наверное, – я проснулась с ощущением, что жизнь – это некая волшебная мистерия, в которой мне отведена своя, особая роль. Потрясенная, я кинулась в мамину спальню: «Мамочка, мамочка, тебе не кажется, что мир вокруг не такой, каким мы его видим?» Мама потрогала мой лоб, заглянула в глаза и с тревогой сказала: «Не думай об этом, девочка, береги себя». Отправила меня умываться, а сама ушла на кухню варить кашу. В то утро я решила, что постараюсь не становиться взрослой до тех пор, пока не пойму, какую роль мне суждено сыграть.
– И как, поняла? – спросил я.
– Долго, очень долго не понимала. Но год… да, год назад, случилось.
– И что же за роль вам выпала?
Она погрозила мне пальцем:
– А это, Егор, тайна.
Какая загадочная и удивительная женщина, подумал я. Она должна стать ведьмой.
Подумал так и пересел на диван. Она поняла все неправильно и, отстраняясь, попросила:
– Не надо, Егор.
Я не послушался, потянулся с поцелуем и в тот же миг слетел на ковер.
Что удивительно – Ольга меня даже пальцем не коснулась. Силой шваркнула. Самой настоящей Силой – самородной и необузданной.
Я поначалу даже и не понял ничего, до того обалдел от такого яростного отпора.
И наличием Силы она меня ошеломила, и тем, что ударила, можно сказать, ни за что. Только поцеловать же хотел, и мысли не было вот так вот сразу вести ее по адовым кругам инициации.
Только поцеловать.
А она.
– Ты что – колдунья? – спросил я, поднимая кресло, которое зацепил при падении.
Ольга так звонко засмеялась, что стало понятно, какую глупость сморозил. Никакая не колдунья. Просто молодая красивая женщина, которая про свою Силу знает, но не понимает ее природы и толком не знает, как ею пользоваться. Потому что непосвященная. Быть может, оттого и столько в ней романтики, что непосвященная. Позволено было бы заглянуть за пыльные кулисы реальности – не светились бы у нее так жизнерадостно глаза.
– Просто я не такая, как все, – отсмеявшись, сказала она.
Да, ты особенная, подумалось мне. Силу таить умеешь, а сдерживать – нет.
Вслух же спросил:
– Я тебя обидел?
– Ничуть.
– Знаешь, Оля, – помолчав, сказал я, – мне нужно тебе кое-что про тебя рассказать. – Подумал и исправился: – Неправильно сказал. Не кое-что, а многое.
– Мне про меня? – удивилась девушка.
Я кивнул:
– Да, тебе про тебя. Нужно. Только пока не определился, вправе ли.
– А ты, Егор, не торопись, – улыбнувшись, посоветовала она.
Правда, чего торопиться? – подумал я, соглашаясь с ее по-женски мудрым советом. Никуда она теперь от меня не денется. Никуда. Забудет – напомню. Убежит – догоню. Спрячут за забором – выкраду вместе с забором.
Ушел я не сразу, развлекал ее еще где-то час. И был в ударе. Сыпал анекдотами, показывал фокусы, читал стихи и даже демонстрировал стойку на голове. Это было что-то с чем-то. Как пишут на афишах: «Весь вечер на манеже коверный Егор Тугарин».
А потом Оля вспомнила про свой доклад на научно-практической конференции, из-за которой, собственно, и приехала в наш город. Извинилась и сказала, что, к сожалению, ей завтра рано вставать.
Два раза мне намекать не надо, врубаюсь с ходу. Мы обменялись телефонами, и я свалил.
Пока ехал домой, душа пела.
Я, как умел, подпевал.
ГЛАВА 7
Кабак «У Жонглера», расположенный в одном ничем не примечательном дворике по улице Чехова, принадлежит старому (настолько старому, что уже и не понять, черную магию практикует или белую) чародею Руслану Жонглеру Непейвода и с незапамятных времен является излюбленном местом отдыха городских посвященных.
Виктор Цой пел: «Мы в месте, только не все знают в каком». Я знаю в каком. В кабаке «У Жонглера».
Хитрюга Непейвода намеренно устроил свое заведение в такой точке Пределов, где невозможно – если бы даже какой-нибудь проныра этого и очень захотел – использовать чары во вред другим. Неудивительно, что на этом свободном от насилия пятачке можно встретить кого угодно: чудодеев всех мастей и категорий, лярв, эгрегоров, вампиров, истребителей вампиров, пожирателей теней, дюжих из Дюжины, оборотней в законе, странников неприкаянных, полукровок, Молотобойцев и даже одного дракона – меня.
Именно в этом заколдованном подвале, порядки в котором схожи с теми, что царят на зверином водопое во время великой засухи, и назначил мне встречу через Ашгарра Афанасий Воронцов, по жизни – вампир, в миру – следователь городской прокуратуры.
Когда я, невыспавшийся и оттого злой, подъехал на место, было уже двенадцать тридцать шесть. Не люблю опаздывать (дракон я, и все человеческое мне чуждо), поэтому в кабак не вошел – ворвался.
Но спешил напрасно, моего вампира не было и в помине. Посетителей вообще было мало, в тусклом свете, исходящем от нескольких электрических канделябров, я насчитал троих. За столиком у входа щебетали о чем-то своем девичьем две недавно инициированные и чертовски симпатичные ведьмы. а в дальнем углу топил в вине какой-то очередной свой облом угрюмого вида бабр-оборотень по прозвищу Битый.
Сбежав в зал по крутым стертым ступеням, я первым делом направился к стойке. Хлопнул, не отходя, одну «Окровавленную Машку» (отличается от «Кровавой Мэри» обратной пропорцией основных ингредиентов), прихватил с собой еще одну порцию и, заказав бармену Кеше Крепышу отбивную в две его неслабые ладони, направился за столик, что стоит у стены под гравюрой, где весьма искусно изображена обезьяна, жонглирующая стеклянными шарами.
Вторую порцию фирменного коктейля я уничтожил столь же быстро, как и предыдущую, после чего закурил первую за день сигарету и, выудив из кармана телефон, позвонил Кике.
– Внимательно, – своеобычно отозвался эгрегор.
– Привет, дружище, – сказал я.
– Егор-Егорище?
– Он самый.
– Здорово, старичок. Что на этот раз нужно гордому дракону от продажного представителя желтой прессы?
– Хочу должок вернуть. Можешь подкатить?
– Прямо сейчас?
– Угу.
– А где ты?
– «У Жонглера».
– Так-с, так-с, так-с… – начал прикидывать эгрегор вслух. – А еще долго там будешь?
– Не знаю, – ответил я. – Но если соберешься – дождусь. Не люблю быть должником.
– Лады, старичок. Сейчас закончу кое-что кое-как для кое-кого и сразу прискочу.
– Жду.
Едва я отключился, произошло два приятных события: мне принесли отбивную – это раз, в зал вошел Архипыч – это два.
Сергей Архипович Белов, который никогда не был против, чтобы его называли просто Архипычем, служит заместителем по оперативной работе главы Городского Поста кондотьеров Предельного съезда сыновей седьмого сына. Проще говоря, возглавляет оперативную службу местного отделения тайной службы безопасности Большого совета. А говоря еще проще, он – главный опер здешних Молотобойцев.
«Молотобойцами» называют себя те суровые и отважные парни, которые следят за выполнением обетов, что во избежание крупных междоусобиц добровольно-принудительно наложили на себя люди-маги. Помимо того, блюстители магического порядка противодействуют бесконтрольному распространению сакральных знаний среди непосвященных, а также занимаются регистрацией всякой нежити и нейтрализуют пагубные последствия эксцессов, связанных с необоснованным или чрезмерным применением Силы. Короче говоря, Молотобойцы – администраторы широкого профиля. Что говорится, мастера на все руки. В которых, когда это нужно, появляются мечи.
Серегу Белова, этого бородатого здоровяка, на чьем лице можно насчитать с два десятка старых шрамов и всегда несколько свежих, я знаю с тех пор, как прибыл на охрану Вещи. А после того как довелось мне его из беды выручить, мы с ним вообще в больших приятелях.
Случилось наше братание в прошлом веке, через год и пять недель после того, как городские власти разбили на месте старинного кладбища парк культуры и отдыха. К слову сказать, власти людские это умеют и любят – вершить благие дела со звероподобным усердием. Вместо того чтобы организовать достойное перезахоронение погоста, обошлись по-свойски: кресты – на дрова и в переплавку, мраморные плиты – на укрепление погребов и гаражей, могилы – под экскаваторный нож. А ровно через год (аккурат перед майскими праздниками) прорвалась на то место (где тонко, там и рвется) жуть потусторонняя. Заполонили бывшее кладбище демоны воздаяния. Изверглись изверги. Впрочем, чего еще можно было ожидать после акта воинствующего забвения собственной истории? Благодати? Так не бывает. Бывает: дурака свалял – огреби.
Ну и пошло-поехало.
Ночи не проходило, чтобы демоны не брали в хоровод какого-нибудь запоздавшего прохожего. Каждое утро работники парка находили изуродованный труп где-нибудь под кустом, за лавкой или на карусельной лошадке.
Вот такая вот культура.
Вот такой вот отдых.
Как ни скрывали отцы города печальные новости от широких масс, уже через неделю по городу поползли слухи, что в парке орудует маньяк. Да не просто маньяк, а такой маньяк, который несчастной жертве сердце из груди вырывает, тут же жарит его на костре и съедает.
Доблестная милиция с ног сбилась в поисках злодея, опергруппы несколько раз засады устраивали в разных местах парка, а то и сразу в нескольких. И нашли. Двух каких-то неумытых ханыг. Навесили на них всех собак, бодро начальству отрапортовали, грамоты-благодарности получили, а только гибнуть люди в парке после этого так и не перестали. Не так уже часто, но все же.
Ну а когда счет погибших перевалил за второй десяток, в дело вступили местные Молотобойцы. Три по семь – серьезная цифра, цифра запредельная, глаза уже не закроешь и не отведешь. Взялись.
Драка вышла нешуточная, не драка – месиво. Рубили огненные мечи по стылым, а стылые по огненным, пощады никто не просил и сам никого не щадил. Те и другие в ратном деле оказались одинаково искусны, только воинов Запредельного оказалось раза в два больше, чем воинов Пределов. Сила Силу, как известно, ломит, в итоге потерял Архипыч той ночью всех своих лучших бойцов – перетащили их демоны в гиблые наделы Запредельного. Сам Архипыч спасся случайно. Яростно отбиваясь, отступил к «чертову» колесу, а когда окружили его, полез – куда деваться? – на самую верхотурину. Демоны уже почти добрались до обессиленного кондотьера, когда я подцепил его и уволок подальше от проклятого места.
Повезло Архипычу, что та ночь была для меня Ночью Полета. Крупно повезло. Несказанно.
А зрелище, думаю, было впечатляющим: глубокая майская ночь, всполохи молний первой грозы, а по небу, разрывая тучи, плывет дракон с орущим человеком в лапах.
Хотел бы я посмотреть на эту картину со стороны.
Полцарства бы отдал.
Вот, собственно, и вся история.
А, да: Молотобойцы все равно демонов одолели. Собрали добровольцев со всей Сибири и одолели. Всегда в итоге побеждают. Вопрос времени и цены.
Архипыч заметил меня сразу, как только вошел, обрадовался и показал растопыренную правую ладонь, согнув при этом мизинец.
Некоторые называют этот приветственный жест «короной», кто-то – «крокодилом», я – «вилами», но сами Молотобойцы утверждают, что это римская литера VII в зеркальном отображении. Вроде бы поначалу таким вот образом Молотобойцы напоминали друг другу об Иннокентии VII, который в 1484 году издал папскую буллу, где осуждал колдовство, обвинив его в ужасной чуме, пронесшейся по Европе.
Признаться, сколько ни пробовал я, не получается у меня мизинец вот так вот хитро скрутить. Как это удается самим Молотобойцем, ума не приложу. Особенные люди.
Проходя мимо стойки, Архипыч сделал заказ, после чего с грациозной развязностью стареющего вояки прошагал к моему столику, сел напротив и пробасил:
– Здорово, дракон.
И тут же слямзил с моей тарелки ломоть хлеба.
– Здоровее видали, – шутейно отозвался я, не переставая рубить отбивную. – Пообедать зарулил?
Архипыч сначала густо намазал хлеб горчицей, сунул в рот, зачавкал, ни разу не поморщась, только тогда ответил:
– Позавтракать.
– Такая же фигня, – кивнул я. – В пять лег, проспал все на свете, пришлось завтрак себе простить.
Сразу после этих слов я насадил на вилку кусок мяса, сунул в рот и закрыл глаза от удовольствия – телятина была свежая, сочная и вкусная до остервенения. Когда глаза открыл, увидел, что Архипыч смотрит на меня с откровенной завистью. Впрочем, ждать ему пришлось не слишком долго, вскоре Крепыш притащил цыпленка гриль, два моченых яблока и запотевший графин с водкой. Выставил все это дело на стол и, забирая пустой стакан, обратился ко мне хриплым, вечно простуженным, голосом:
– Еще налить, Егор?
– Спасибо, Кеша, пас, – отказался я. – Поработать собираюсь.
Услышав эти мои несерьезные слова, кондотьер саркастически хмыкнул и, огладив красиво седеющую бороду, попросил:
– А принеси-ка ты нам, друг Иннокентий, на всякий случай еще одну чарку.
Сказал и тут же стал рвать принесенного цыпленка на части. Причем так яростно, как будто это был его личный кровный враг. Как будто пращур цыпленка когда-то больно клюнул его в темя и та давняя обида до сих пор бьется в сердце, требуя отмщения.
Шумно поедая несчастную птицу, Молотобоец нашел момент, чтобы спросить:
– Как дела, дракон?
– Лучше, чем у белочки, – ответил я, тоже не прекращая жевать.
– У какой белочки? – не понял Архипыч.
Я объяснил:
– У той, которую Александр Сергеевич изумруды грызть заставил.
– А-а… – Молотобоец ухмыльнулся уголком рта, но в следующую секунду лицо его вновь стало серьезным. – А я слышал, будто проблемы у тебя, дракон.
– Ложь наглая.
– Ложь, говоришь? Ну-ну. А вот…
В этот момент Кеша принес запрошенную стопку, и Архипыч замолчал, но когда бармен вернулся к стойке, продолжил:
– А вот намедни человечек один здесь неподалеку паука здоровенного и преужасного видел. Тот паук, размером с лошадь, среди дня белого птицей черной закусывал. Что на это скажешь?
Я пожал плечами:
– А что тут сказать? Пить надо меньше.
– Золотые слова, – согласился со мной Архипыч, после чего разлил водку по рюмкам и предложил: – Употребим?
– Ну если не зло, то давай, – согласился я.
Он поднял рюмку:
– За Силу!
– За справедливую Силу! – поднял и я.
Мы звонко чокнулись и выпили.
– Значит, нет проблем? – закусив горькое кислым, продолжил пытать меня Архипыч.
– Нет, – артачился я, уже сообразив, что кондотьер заявился в кабак не просто так, а по мою душу. – Никаких, Серега, проблем. Все как обычно: на небо поглядываю, по земле пошариваю.
– Это хорошо, когда проблем нет.
Сказал вроде беспечно, а сам до того напрягся, что на лбу стала заметна глубокая вертикальная морщина.
Я не выдержал, бросил вилку на стол, откинулся на спинку стула и сказал с обидой:
– Ну чего ты, Серега, мне аппетит портишь? Чего меня мучишь? Зачем допрос устроил? Знаешь же, что не положено вам вмешиваться в ход Охоты.
– Это да, не положено, – был вынужден согласиться кондотьер. – Что не положено, то не положено.
– Так чего тогда?
– Не положено-то не положено, да только иногда на неположенное и положить можно. Бывают случаи.
Несколько опешив от этих его крамольных слов, я поинтересовался:
– Это что же за случаи такие?
– Есть, Егор, такие вещи, ради которых можно дышло повернуть. Не много их, но они есть. Дружба, к примеру.
Я замахал руками:
– На фиг, на фиг! Не надо мне таких жертв. Сам справлюсь. Раньше справлялся и сейчас справлюсь.
Архипыч одобрительно крякнул (другого, мол, от тебя, паря, и не ждал), но тут же попытался навязать мне услуги по другой линии:
– Может, тогда помочь с «Фартом»? Влегкую ситуацию разрулим. А, дракон?
– И про это уже знаешь?
– Работа такая, – развел он руками.
Я проследил взглядом за матово блеснувшим перстнем с каплеобразным солитером и сказал:
– Завидная работа.
– Завидная, но геморройная. Ну так что? Помочь?
– Не надо.
Архипыч где-то с минуту, наверное, молчал, а потом сказал, делая вид, что внимательно рассматривает гравюру с обезьяной:
– Адвоката Ащеулова вчера в нашу профильную лечебницу пристраивал. Жалкое зрелище. Ты, дракон, немало в нем дырок понаделал.
– Всего одну, – ткнул я в потолок указательным пальцем.
Оказалось, Архипыч имел в виду совсем другое.
– Я про дырки в его представлениях о реальности, – пояснил он. – Видел бы ты его, когда мы его на коррекцию везли. Глаза навыкате, рот перекошен, слюни до колен, бормочет про какие-то оживающие предметы и исчезающих людей.
Вот он чем озаботился, подумалось мне. Тем, что слухи по городу пойдут и что слухи эти достигнут критической массы. А то – «дружба, положено не положено, ля-ля, фа-фа». Зачем так издалека?
Вытащив из пачки сигарету, я прикурил и через пару затяжек сказал:
– Понимаю, Серега, что вам работенки подкинул, но я этих придурков к себе не приглашал, сами пришли. С них и спрос.
– А кто спорит? С них. Но ты, Егор, того… переборщил малость. – И тут Архипыч наконец сказал то, ради чего пришел и ради чего затеял весь этот разговор: – Знаю, что вам, драконам, закон не писан, но ты уж постарайся в следующий раз как-нибудь поделикатнее, что ли.
– И кто же мне это говорит?! – возмутился я. – Мать Тереза?
– Нет, не мать Тереза. – Он поднял на меня свой тяжелый, полный многих знаний и многих печалей взгляд. – Не мать Тереза, но старый, тертый, видавший виды кондотьер.
Я недовольно покачал головой и, вдавив сигарету в пепельницу, с твердостью в голосе произнес:
– С придурками я, Серега, цацкаться не нанимался. С полудурками еще куда ни шло, а с придурками – уволь.
После этого моего категоричного заявления Архипыч вздохнул. Видно было, что эта тема ему неприятна и что чувствует он себя неловко. Но он должен был сказать мне все, что должен был сказать. И он сказал.
– Егор, ты пойми, я на тебя не наезжаю, твои дела – это твои дела. Просто я хочу, чтобы на вверенной мне территории все было тип-топ. Это наш город, нет спору, но кроме нас тут живут и непосвященные. Хотя и грешные, но люди. Люди, а не манекены. Давай это учитывать. Давай не будем превращать город в филиал преисподней.
Не люблю, когда на меня пытаются намордник нацепить. Сидел бы передо мной какой-нибудь незнакомый бугор, послал бы я его куда подальше. Но это был Архипыч, с которым мы полпуда соли вместе съели и еще полпуда съедим, поэтому не стал я строить козью морду, взял себя в кулак и, памятуя шестьдесят четвертое правило дракона: «Когда дуют северные ветры, строй не щиты, а мельницы», пообещал:
– Ладно, Серега, я все понял. Постараюсь быть белым и пушистым. Не думаю, что будет просто, но постараюсь.
– Вот и ладушки, – обрадовался Архипыч, вытер руки салфеткой, разлил водку и, поднимая свою рюмку, предложил: – А давай как-нибудь, Егор, смотаемся вместе на рыбалку. – Он мечтательно закатил глаза. – Я такие места на Теплых озерах знаю – закачаешься. Таймень там – во!
И раскинул руки в завиральном рыбацком жесте, расплескав водку из рюмки.
– Поживем – увидим, – расплывчато сказал я, стукнул своей рюмкой о его и быстро выпил под случившийся звон.
Архипыч тоже выпил и, потянувшись за яблоком, посетовал:
– Не вытянешь тебя из города, Егор, будто на привязи…
И осекся.
Оставил яблоко там, где лежало, и заткнул себе рот куриной ногой.
Мне иногда кажется, что Архипыч догадывается о том, что на самом деле делаю я в этом городе.