Примостившись на заляпанных фасадной краской досках, я положил бубен рядом с собой и вытащил из кармана спичечный коробок с кулоном. Открыл и – оба-на! – обнаружил, что кулона нет. Паниковать не стал – знал, что так иногда бывает. И что делать – тоже знал: быстро закрыл коробок, перевернул и вновь открыл. Вывернутый наизнанку Лабиринт артачиться не стал, вернул артефакт.

Положив золотой челнок на дно бубна, я откупорил бутылку пива и стал ждать.

Шел второй час, но ночной мрак царил только в узеньких переулках, уползающих от центра к окраинам. Центральные же магистрали города, как и положено, утопали в переливающемся свете фонарей, реклам и автомобильных фар. Машин, разумеется, было значительно меньше, чем днем, зато их скорость увеличилась в разы. Пацаны, кто на дареных, кто на отцовских, а кто и на ворованных тачках, носились по городу в поисках приключений, выжимая из движков все возможное.

Приложившись в очередной раз к бутылке, я вдруг подумал: а почему есть Комитет солдатских матерей и нет Комитета водительских матерей? На придорожных столбах пацанов гибнет не в пример больше, чем от пуль басмачей и кулаков старослужащих, но матери этих смертников не митингуют перед районными отделениями ГИБДД с плакатами «Не пускайте наших сыновей за руль, они еще дети!». Почему так?

Странно все это.

Видит Сила, странно.

Пока я размышлял над противоестественностью социального поведения людей, пиво в бутылке закончилось. Не задумываясь, я открыл вторую. Сделал глоток. Сразу второй. Чуть потерпев, третий. Четвертый… После пятого мне наконец похорошело. Все было по кайфу. Только вот дух мстительный все никак не объявлялся.

– Зачем твои схороненные кости разодрали саван свой? – хлопнув три раза в ладоши, обратился я словами Гамлета к тому, кого ждал. – Зачем гробница, в которой был ты мирно упокоен, разъяв свой тяжкий мраморный оскал, тебя извергла вновь?

И указав рукой на бубен, добавил уже от себя:

– Не для того ли, чтобы забрать вот это? Сдается, да. Ну так, Сила тебя побери, явись и получи.

Тишина была мне ответом.

Я разочарованно хмыкнул, сделал долгий глоток и посмотрел на небо – может, оттуда придет?

Может. Но пока пусто. Даже звезд не видно. Впрочем, когда это в городе были видны звезды? Перекресток Ленина и Маркса в центре областной столицы – это не перекресток проселочных дорог за околицей деревни Верхние Баклуши. Вот там звезд не счесть и все от жира лоснятся. А тут – увы. Ни звездочки на небе. Да и небо – не небо, а какое-то мутно-оранжевое безобразие, по которому елозит луч стробоскопа, установленного на крыше ночного клуба «Стратосфера».

Я сделал еще один глоток и глянул вниз – может, оттуда?

Может. Но пока в аппендиксе, выходящем на улицу Маркса, не то чтобы духа не было, а даже и ни души. Пусто в подворотне было. Шаром покати.

Тут зачем-то вспомнилось, что раньше улица Карла Маркса называлась Большой. Это помнил наверняка. А вот какое название носила до революции улица Ленина, почему-то запамятовал. Как-то вылетело из головы. Попытался вспомнить: кажется, Банковой называли, скорее всего так. Ведь в том здании, где сейчас поликлиника № 2, раньше располагалось Банковское собрание.

Да, имело место быть. И, между прочим, самые помпезные балы Города устраивались именно этим небедным собранием. Бывал, и не раз. Присылали и мне картонки, где помимо приглашения всегда печатали золотыми буковками и указание о нарядах, типа: «Дамы в полуоткрытых вечерних платьях, военные в сюртуках с эполетами, гражданские в мундирных фраках с лентами, студенты в форменных мундирах». Сейчас звучит как песня. Бывал, бывал. Могу засвидетельствовать, шампанское подавалось отменное, выписывали из Европы и денег не жалели.

Как только я вспомнил про то замечательное шампанское, тут же вспомнил, как на самом деле раньше называлась улица Ленина. Амурской – вот как. Не Банковой, нет, Амурской.

Трудно сказать, какая ассоциативная связь сложилась когда-то в моей голове между игристым вином из Шампани и рекой Амур. Возможно, такая: французское шампанское – французский поцелуй – l'mour – Амур. Впрочем, не суть. Сложилась и сложилась. Вспомнил и вспомнил. Оставил это и стал раздумывать, по какой причине улица называлась Амурской. Прикинул хвост к носу и решил, что в честь генерал-губернатора Муравьева-Амурского. Почему бы и нет?

А вот почему Большая Большой называлась, не знаю и не знал никогда. Видимо, была на то какая-то причина. Размеры, например. А то, что ее в улицу Маркса переименовали, это меня всегда поражало. Зачем люди русские увековечивали имя этого бородатого философствующего циника? Где логика? Он же русского духа на дух не переносил. Факт. Больше чем медицинский. Это ведь он, герр Маркс, утверждал, что у Европы только одна альтернатива: либо подчиниться игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы – Россию. Хотя, может быть, не он это утверждал, а его друг-спонсор Энгельс? Впрочем, какая разница? Оба хороши.

Памятуя об обстоятельствах переименования этой отстроенной по петербуржским лекалам улицы и еще о том, что «как вы шхуну назовете, так она и поплывет», я стал размышлять о том феномене; который называется «загадочная русская душа».

О том, как низко эта душа может пасть.

О том, как высоко она может подняться.

О том, как швыряет ее то и дело из стороны в сторону.

До тех пор размышлял, пока не началось. А началось тогда, когда я, собираясь подстегнуть работу мозга очередной порцией хмеля, сорвал зубами крышку с последней бутылки. И началось с того, что на нос мне упала снежинка.

Потом еще одна.

И еще.

Затем снег повалил невероятными хлопьями, и вскоре мир полностью скрыла белая пелена. Мир исчез. С концами. Ничего не осталось. Только снег стеной и невесть откуда взявшийся северо-восточный ветер, от которого дубела кожа на лице. Ветер хлестал яростно, но завываний не слышалось. Вообще ничего слышно не было. Тишина наполняла уши звоном, и этот звон не предвещал ничего хорошего. Тишина была зловещей. Мне захотелось отлить. Дабы доказать себе, что это от пива, а не от страха, я не тронулся с места. И правильно сделал, потому что в следующий миг ветер стих и пелену, будто нож простыню, пробил узкий луч голубого света. Луч начал раздаваться, превратился в мощный световой поток, и в белом месиве образовался широкий коридор, в конце которого появился темный силуэт. Вскоре я увидел, кто это.

Дух явился мне в облике северной женщины. Женщины-шамана. Женщины-кхама.

Она приближалась величественным неспешным шагом и приближалась не одна, а вместе со всем своим чудесным зоопарком. Огнегривого льва и синего вола с ней, конечно, не было. И золотого орла тоже. А были те, кому и должно: серый волк, белая полярная сова и жирная змея-гадюка. Волк шел рядом, справа и чуть впереди. Сова сидела на левом плече и казалась спящей. А гадюка обвивала шею на манер шарфа.

На лицо мертвой колдуньи смотреть было не то чтобы страшно, а неприятно. Это было не лицо, а нечто, напоминающее морду фантастического животного. Возможно, что это была маска, но такая маска, которая позволяла сохранять мимику. Возможно, что это было не так. Вполне вероятно, что этот эффект возникал из-за игры теней. Особо не рассматривал – несмотря на защитные очки, меня обожгло взглядом яростно горящих глаз, и я, стушевавшись, переключился на ее костюм.

Одета она была сообразно своему высокому статусу в фееричный балахон из тонкой оленьей шкуры мездрой наружу. Что касается деталей, там было на что посмотреть. Плечи, подол и швы балахона оторочены полосками красного сукна. Там и сям нашиты медные бляшки, изображавшие духов-помощников. На рукавах – металлические трубки. На поясе из замши много чего: глиняные скульптуры животных, лапы птиц, шкурки белок, когти-зубы медведя, высушенные рыбьи головы и еще колокольчики. А помимо того, несколько ножей. Черные волосы колдуньи, часть которых была завита в тонкие косички, стягивал металлический обруч с прикрепленными к нему разноцветными перьями и короткими суконными полосками. Перья торчали вверх, разноцветные полоски свисали. Походило на корону.

Разглядывая ее наряд, я вспомнил подготовленную Лерой справку. Помимо прочего там говорилось, что костюм колдуна-кхама является своеобразной моделью Вселенной, которая устроена строго по вертикали, символизирующей Мировую ось. Роль шамана как посредника между миром людей и миром иных существ выражена в его костюме очень определенно. Три деления Мировой оси представлены тремя элементами одежды: Верхний мир – головным убором, Средний мир – собственно костюмом и Нижний мир – обувью. Два крайних элемента образуют оппозицию Среднему миру – миру людей.

Вспомнив об этом, я опустил взгляд на ноги колдуньи и увидел, что она обута в чаги, возможно, из волчьей, а скорей всего, из собачьей шкуры. Интересно, в них летом не жарко? – задался я пустым вопросом, который тут же снял мыслью о том, что зима у этой дамы всегда при себе. А затем съехал на злободневное: только бы не развоплотила. Пусть тело в клочья разорвет, но душу не трогает. Пусть лучше будет больно, но не смертельно, чем безболезненно, но неисцелимо.

Она остановилась метрах в пяти и едва заметным движением направила ко мне волка.

Я стоял на люльке, бодая порывы ветра и сжимал бутылку так, будто в ней булькало не пиво, а финский коктейль «для Молотова». Едва волк сделал шаг, я перекинул бутылку из правой руки в бросковую левую и заорал что было мочи:

Волк, не обращая никакого внимания на мои отчаянные крики, подошел к тросу, понюхал его, тронул лапой и беспрепятственно заступил за черту. Дальше не пошел, повернул морду к хозяйке, вопрошая, что делать дальше.

Я не стал дожидаться решения колдуньи. Отшвырнул бутылку в сторону, подхватил бубен с кулоном и прыгнул через волка за пределы круга. Сделав два шага в направлении колдуньи, я протянул ей бубен и сказал:

– Забирай. Твое.

Она медленно подняла жезл, собираясь отмерить мне по полной программе, но почему-то передумала и опустила свое грозное оружие. В этот миг сова на ее плече вздрогнула, встрепенулась, взлетела и, трижды облетев меня, свалилась в пике. Подхватила клювом золотой амулет и, воровато оглядываясь, вернулась на свое место. А следом и волк подсуетился: выскочил из-за спины, схватил бубен зубами и отбежал.

Так мертвая колдунья вернула себе свое.

И пока соображала, что со мной делать, я, используя отсрочку, вытащил чуть подрагивающими от волнения руками сигарету из мятой пачки, оторвал фильтр и, пряча от ветра зажигалку в ладонях, прикурил. Когда сладко (полагая, что, возможно, курю последний раз в жизни) затянулся, в голове вдруг вспыхнуло и тут же погасло перламутровое сияние. Я удивленно посмотрел на сигарету – что за психоделика? Но тут сияние повторилось, и до меня дошло, что это вопрос.

– Кто ты? – спрашивала колдунья, озадаченная моим неадекватным поведением.

– Дракон, – ответил я и еще раз затянулся.

Змея при слове «дракон» подняла голову и посмотрела на меня мутными глазами.

– Лунь? – уточнила колдунья.

Я покачал головой:

– Нет, просто золотой дракон.

– Золотой?

– Золотой.

– Рассказывай.

Чего она хочет, я не понял, но уточнять не стал и поведал ей то, что поведал мне при нашей первой встрече мой наставник вирм Акхт-Зуянц-Гожд.

– Давным-давно это было, – начал я. – Ациблат Див, более известный как Натурщик, вернулся из-за края и убил Великого дракона. Сделал он это самым подлым образом. Подкрался, когда Великий спал, и вогнал ему меч в ухо. А четверых его наследников Натурщик изгнал из Таммы.

Затянувшись, я выпустил дым через ноздри и посмотрел на колдунью. Она ждала. Я снял с губы табачную крошку и стал рассказывать дальше:

– Прошли века. Постаревший Ациблат Див отошел от власти, и в Тамме воцарился хаос. Трое из четверых наследников Великого к тому времени уже сгинули. А между тем краю подходил срок, он поистрепался и угрожал прохудиться. В любой миг могли проникнуть в мир все ужасы Пустоты.

После этих слов я два раза подряд затянулся, поднял воротник пиджака (холодно было жуть), растер правое ухо и только после этого продолжил:

– Всякий знает, что провести новый край возможно только черной кровью, но среди жителей Таммы не осталось никого, кто бы мог изловить дракона и заставить его сделать дело ценой собственной жизни. Только оказалось, что это не имеет никакого значения, поскольку дракон провел новый край по своей собственной воле. Провел, но не умер. Вернее, умер, но не до конца. И, умерев не до конца, стал золотым.

Закончив рассказ, я затянулся в последний раз и отбросил окурок в сторону.

Колдунья потрепала волка за ухом и уточнила:

– Значит, не жив, не мертв?

– Получается, – пожал я плечами.

А ведь действительно получалось.

– Пусть так и будет, – после небольшой паузы постановила колдунья, взмахнула жезлом и в тот же миг исчезла. Вместе с ней исчезла и верная ее гвардия. Ветер стих. Снег прекратил. Все кончилось.

Я облегченно вздохнул и расслабился.

А как только расслабился, в ту же секунду раздался громкий звук, похожий на звук выстрела.

В каком-то смысле это и был выстрел. Пуля ткнулась в грудь, я покачнулся и собрался умереть. Но, обнаружив сначала, что пуля упала к ногам, потом, что никакая это не пуля, передумал. Подобрал штучку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении комсомольским значком, зажал в кулаке и потянулся на выход. Ходко. Пока еще чем-нибудь не удивила.

Домой и спать, мечтал я, спускаясь на лифте. И спать, и спать, и спать.

Охранника обнаружил на крыльце. Взрослый дядька, точно сбежавший с уроков шалопай, лепил из тающего снега снежки и с радостным уханьем пулял их в ствол тополя. Я сунул захмелевшему с дармового пива весельчаку ключи в карман, пробурчал «пока-пока» и направился к машине.

Без приключений дойти не получилось.

Когда, миновав литые ворота, вошел под арку между первым корпусом нархоза и жилым домом, за спиной послышалось характерное цок-цок. Выхватив пистолет, я развернулся волчком и саданул на звук. Промазал. Серая мразь размером с кролика выскользнула из тени и рванула в сторону помойки. Я поймал тварь на мушку и еще раз выстрелил. На этот раз удачно: чпок! – и кровавые шматки во все стороны.

Сообразив, что где-то там находится их засада, их временное гнездо, я решил проверить контейнеры. Когда врезал по третьему, из него с омерзительным писком выскочило аж четыре штуки. Одна прыгнула – просто камикадзе какая-то! – мне на грудь, а три рванули врассыпную. Я одновременно откусил голову кинувшейся на меня и пристрелил одну убегающую. Две ушли. Стоило бы сразу найти и уничтожить, но народ, разбуженный выстрелами, уже прильнул к окнам. Нужно было уходить. И уходить срочно. Встреча с доблестными воинами правопорядка в мои планы не входила.

Проезжая по набережной в сторону старого Нового моста, остановился напротив Головы Гагарина и осмотрел каблуки. Набойки Лао Шаня не было на правом. Нетрудно было догадаться, где и когда ее потерял. Конечно, на пятой площадке, когда играл в «Зарницу» с ребятами из «Фарта». Уж больно там местность пересеченная, есть за что зацепиться.

В очередной раз обозвав козлов козлами, я дал по газам и стал разворачиваться. Домой решил пока не соваться. Покатил в офис.

Как вскоре выяснилось, правильно сделал: и крыс к Ашгарру не привел, и к делу о пропаже Чаши Долголетия приступил без проволочек.