— Но он должен действовать посредством каких-то физических, химических явлений.

— Если посмотреть на Галактику со стороны, то увидишь океан с воронками, течениями тонких энергий, формирующих грубую материю, в том числе и живую. Нужно ли объяснять, что одно течение формирует примерно схожие структуры, другое — иные. Галактика наша сформирована преимущественно одним гигантским водоворотом. Что творится в других галактиках — не знаю. Туда нам пока хода нет.

— Рекс, с ним все-таки что-то не то. — Я обеспокоенно кивнул в сторону Факела.

Тот стоял, обеими руками касаясь стены, и завороженно смотрел в одну точку.

— Фахел, что с тобой? — забеспокоился я.

— Не мешай… Я должен… Огонь…

— Да оставь его в покое, Саша. Должен — значит, должен, — махнул рукой Маклин. — Так вот, существует еще теория, которая описывает тенденции…

Неожиданно Фахел оттолкнулся от стены и проворно скользнул в темный проход.

— Подожди, Рекс! — воскликнул я. — Давай за ним.

В этот миг я понял суть моих тревог. Опасность была близко как никогда. Я не думал, что успею, что смогу помочь. Я ни на что не надеялся, но правильно сказал Герт: когда ближнему угрожает опасность, не в наших правилах подсчитывать шансы на успех.

От прохода меня отделяло метров десять. Я устремился вперед и преодолел больше половины расстояния, когда обжигающая волна ударила меня в грудь. Я упал. Дыхание перехватило, меня вжало в пол, к горлу подкатила тошнота. В это же мгновение оборвалась еще одна серебряная нить. Фахел погиб…

От Фахела не осталось и следа так же, как и от всех прочих несчастных. И опять мы не могли даже предположить, какая нечистая сила его взяла.

Я очухался быстро. «Осьминог» отпустил меня и убрался восвояси удовлетворившись одной-единственной жертвой. Надолго ли?

— Здесь его энергоинформслед обрывается, — сказал Ковальский, указывая на точку в трех метрах в глубине туннеля.

Мы тщательно осмотрели это место, но не нашли ничего интересного.

— Что его выманило сюда? — произнес Герт.

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Он шел, как робот, и это показалось мне странным.

— Вы должны были сразу действовать.

— Должны, — кивнул Маклин. — Но мы не сообразили, что происходит. Мы не так хорошо знаем цитиан, чтобы сказать определенно, что в их поведении нормально, а что нет.

— Я слишком поздно понял, что он попал в сеть, — признался я. — Хотя должен был понять это раньше.

— Что за сеть?

— Его, как рыбу, кто-то поймал в сети и потащил к берегу.

— Рыба на берегу не может дышать, — поддакнул Ковальский.

— Вы что-нибудь почувствовали необычное? — обратился Герт к цитианам.

— Мы спали и ничего не чувствовали…

— Так же было, когда исчез Курбагаз…

— И почти так же исчез Марконс…

— Казагассс настигает нас…

— Мы не успеваем. Он вернется. И скоро…

— Вы говорили, что выбрали безопасное место. Почему же это произошло? — холодно осведомился Ковальский.

— В другом месте он пришел бы раньше и забрал бы не одного, а может, всех…

— Дело ясное, — вздохнул Герт. — Что делать дальше?

— Идти к форту, — сказал я. — Вся надежда на то, что я или цитиане почувствуем приближение «осьминога»,

— Да-а, большая на вас надежда, — прищелкнул языком Герт. — Вон Фахел исчез, как не было…

— И все-таки мы чувствуем его. Лучшего же ничего нет.

— Мы гордимся Фахелом… — затараторили цитиане.

— Он погиб как воин, и его имя будет выбито на стене Скорби…

— Мы должны отдать ему почести…

Сарн выплеснул горючую жидкость на место, где погиб Фахел, бросил туда кубики. Взметнулось вверх оранжевое пламя. Каждый из цитиан коснулся рукой груди, лба и провел над огнем ладонью, шепча под нос какие-то слова на своем птичьем диалекте.

— Мы готовы… — произнес Сарн.

— Пора идти…

Это была странная «прогулка». Еще более странная, чем мой первый визит в ТЭФ-зону, когда я словно пробирался по минному полю и каждый мой шаг мог стать последним. Сейчас я смотрел на себя со стороны и препарировал свои чувства, боясь упустить хоть малейшее изменение. Время от времени я ощущал, что смерть дышит в спину или в ухо, и тогда приходилось корректировать маршрут. Не сколько раз об опасности предупреждали цитиане. Слава Богу, ходов и пещер становилось все больше, поэтому имелись большие возможности для маневра. Не знаю, кто шел по нашим следам, но пока нам удавалось обходить его, избегать встречи. Иногда казалось, что нас вот-вот настигнут, но мы все-таки уходили.

Мы шли по длинному коридору с гладкими и черными стенами, за поворотом метрах в ста мы увидели выход. В проеме алело слабое сияние.

— Там что-то есть, — сказал Ковальский.

— Точно, — согласился я. — Но опасности незаметно.

— Неважно. Лучше обойти это место. — У Герта вошло в привычку при обсуждении общих проблем говорить на спейслинге.

— Обратного пути нет… — затараторили цитиане.

— Казагассс толкает нас в спину…

Герт прикусил губу. Я видел, что он готов взорваться. В глубине души он не верил ни в какого Казагассса, а равно и в пользу наших судорожных перемещений, бега незнамо от кого. Он воспринимал это как театральное представление, в котором вынуждают участвовать и его. Но он прекрасно понимал, что нельзя не считаться с исчезновением Уолтера и Фахела и что смерть, похоже, действительно где-то рядом.

— Хорошо, тогда вперед, — недовольно произнес Герт. — Я пойду первым.

Когда до конца коридора оставалось метров тридцать, Герт жестом приказал всем остановиться, вытащил из кобуры разрядник и пошел вперед один. Его черный силуэт мелькнул в алом проеме и исчез. Вскоре он появился снова и махнул нам рукой, приглашая следовать за ним.

Круглый со сводчатым потолком зал подпирали шестнадцать колонн, похожих на бутылки, — они шли ровными рядами и отражались в гладком полу В середине зала возвышался трехметровый куб, от которого и исходило свечение.

— Ничего себе, — прошептал Маклин. Он подошел к кубу и провел ладонью по его поверхности. — Камень покрыт необычайно устойчивой люминокраской. С того дня, когда его поставили сюда, много времени утекло. Тогда на Земле еще не было Египта, Шумерского царства…

— Вроде внутри что-то есть. Горит какая-то искра, — вгляделся в куб Ковальский.

— Точно, — согласился Маклин.

— Я тоже чувствую, — подтвердил я. — Если собрать Круг, можно проникнуть в глубь камня.

— Этот булыжник имеет какое-нибудь отношение к твоему «осьминогу»? — спросил меня Герт.

— Не знаю. — Я сосредоточился, но ничего не ощутил.

— По-моему, не имеет.

— Интересно, могла ли цивилизация, оставившая здесь камень, оставить заодно и этого чертова Казагассса?

— Могла и оставить, — неопределенно развел я руками. — А могла и не оставить.

— Если камень не относится ни к рагнитам, ни к этому Казагасссу, зачем нам тратить время и энергию на его исследование? — осведомился Герт. — Нам вскоре потребуются все наши силы.

Я с сожалением уходил из зала. Загадка исчезнувшей цивилизации начинала всерьез занимать меня.

— Осторожно… — подали голос цитиане.

— Казагассс снова близко…

Опять пошла изнурительная гонка, замысловатое петляние по коридорам. Кто же все-таки гонится за нами, что представляет собой этот «осьминог» Казагассс? Мне подумалось, что если бы во время схватки на утесе я увидел лицо некоего таинственного противника, то получил бы ответ на этот вопрос. Мне казалось, что он — нечто неперсонифицированное. Сокрушительная мощь вроде землетрясения, которой все равно кого давить. От нее не скрыться, но, не исключено, можно научиться предсказывать эту стихию.

— Опаздываем… — тараторили цитиане.

— Он настигает…

— Нам не дойти до форта Скоулстонт…

Мы проскочили широкий прямой километровый коридор. Я двигался, с трудом поспевая за товарищами, потому что со мной творилось что-то неладное, я слабел. Петля на моей шее стягивалась все туже, и вот щупальца «осьминога» коснулись моей ноги.

— Он почти взял нас, — сдавленно прохрипел я, прислонившись к стене. — Он здесь. Не могу.

— Нечего распускать нюни! — Герт схватил меня за рукав. — Вперед!

— Не вперед! — крикнул я. — Назад!

Из коридора впереди кто-то надвигался на нас. Не дул ветер, не было слышно ни шума, ни шуршания — ничего такого, за что можно зацепиться чувствам. На нас шла тишина. В лабиринте почти не было звуков — лишь стук сердец да плеск маленького водопада в пещере, что осталась позади. На поверхности редко встретишь такую тишину. Но даже она казалась просто канонадой по сравнению с надвигающейся абсолютной, зловещей тишиной, которую можно было пощупать, она внушала не спокойствие и стремление к отдыху после долгого пути, а реликтовый, поднимающийся из самых отдаленных закоулков мозга ужас.

На этот раз приближение «осьминога» почувствовали все. И теперь никому не нужно было объяснять, что настало время бежать со всех ног. Мы неслись через какие-то слабо светящиеся коридоры, скатывались по скользким ступеням, брели по колено в воде, боясь сорваться в чернильную пучину. Наши тени метались по полу и по стенам. Дыхание у цитиан сбивалось — для них темп был слишком высокий, а мы не могли их оставить. Наконец мы очутились в большой пещере с покато идущим вниз полом, заканчивающимся площадкой, за которой зловеще чернел обрыв. В свете фонарика переливались обломки пород и темнели какие-то здоровенные булыжники, неизвестно как оказавшиеся здесь.

— Стоп, он вокруг… — встревоженно заголосили цитиане.

— Дальше хода нет…

— Мы можем попытаться переждать здесь…

— Это верно, — подтвердил я. — Настырный. И не надоело ему гоняться за нами.

— Золотой дракон, учуявший добычу, никогда не остановится, пока не настигнет ее или сам не сложит крылья, — горько усмехнулся Одзуки.

— Сколько мы еще будем от него бегать? — раздраженно воскликнул Ковальский.

— Не знаю, — ответил я.

— Через три часа «Изумрудный странник» приземлится в форте Скоулстонт. Успеем? — спросил Герт, оборачиваясь к цитианам.

— Идти недалеко…

— Успеем…

— Если Казагассс не успеет раньше…

— И тогда нам никуда не надо будет успевать…

Это, наверно, была первая, хоть и не совсем удачная, попытка пошутить со стороны цитиан.

Я присел около камня. Я устал. Очень сильно устал. Устал так, как не уставал никогда. И мое физическое состояние было ни при чем — причина совсем иная. Еще немного — и я сломаюсь, а ведь, чтобы сломать супера, надо немало потрудиться, Вспомнился мой поход в ТЭФ-зону, как я бился с псами — «убийцами» и начал овладевать Силой. Тогда мне было очень тяжело, но сейчас неизмеримо тяжелее. Псы теперь казались мне милыми шавками со слегка стервозным нравом, а их потуги взять меня совокупной психоэнергией выглядели понятными и несерьезными. Здесь же мы столкнулись с чем-то настолько невероятным и мощным, что все наши изумительные суперспособности вряд ли могли помочь.

— Наш недруг не слишком сноровист, — сказал Маклин. — Если бы я устраивал схожую облаву, то давно настиг бы кого угодно. По-моему, слухи о его величии сильно преувеличены.

— Это ты зря, — возразил я. — Почему ты думаешь, что боевому слону хочется охотиться за муравьем? Он просто наступает на него. Если же муравей чудом ускользает, то преисполняется гордостью и на всех вечеринках взахлеб рассказывает, как победил слона. И все это длится до той поры, пока муравей не попадает под другого слона и… — Я запнулся, будто получив удар в живот.

— Чувствуешь что-то? — обеспокоенно спросил Герт.

— Чувствую, — хрипло выдавил я.

— Где он? — спросил Ковальский.

— Здесь.

— Да, здесь… — поддакнули цитиане.

— Да вы что? — воскликнул Ковальский. — Ничего не вижу!

— Я же говорю — он здесь.

Странно, но опять чувствовали «осьминога» только я и цитиане.

— Деваться некуда, — произнес я через силу, будто повторяя чужие слова, приходящие со стороны. — Мы в загоне. Теперь нужно драться.

— Как драться? — спросил Герт, сжимая разрядник.

Остальные тоже изготовились к бою. Ерунда! Никакая техника, ни разрядники, ни силовые поля не могли нам помочь. И мои друзья еще не ощущали того, что уже ощущал я. И не видели того, что видел я. А видел я синее марево, похожее на дрожащий горячий воздух над разогретым асфальтовым шоссе. Не было путей отступления. Не было спасения. Не было надежды.

Все пошло кувырком. На нас с грохотом обрушилась та подбиравшаяся к нам тишина — если только такое сравнение можно применить, хотя оно единственное, которое описывает весь комплекс наших ощущений. На миг сошлись чувства, которые не могут сойтись, противоположности слились воедино. Затем ткань вещества и пространства начала как бы обламываться кусками, осыпаться, подобно штукатурке со стен старинного дома. Мир разваливался, как там, на утесе. Но в то же время пещера сохраняла свой прежний вид, ровно сияли светошарики, прикрепленные к нашим комбинезонам.

Длилось все это какую-то секунду. Затем началась расправа. Округлый булыжник метра два в диаметре вдруг превратился в шар ртути и перекатился вперед необычайно стремительно, смертельно. В этом перетекании виделись движения хищника. Герт, обладающий потрясающей реакцией, переместился на метр и упал на колени.

Затем внезапно потек и превратился в смертельную машину серебряный сталагмит. Он устремился к Хальмсу. Стоявший рядом с цитианином Одзуки сбил его с ног, отбросив в сторону, а сам мгновенно совершил перемещение. Тут рядом с ним расплылся кусок базальта и хищно потек к японцу. Герт рубанул по нему из разрядника, но таинственная субстанция поглотила заряд без видимых последствий. Я подумал, что эта дрянь безболезненно поглотит и ядерный взрыв.

Одзуки чудом уклонился от соприкосновения и упал на землю, все-таки коснувшись плечом булыжника. У меня оборвалось сердце, когда я увидел, что этот дьявольский булыжник вдруг начинает приобретать матово-белый цвет. И вдруг он неуловимо накрыл Одзуки… Японец исчез. Оборвалась серебряная нить. Одзуки предчувствовал свою смерть. Я вспомнил его слова. Слезы выступили у меня на глазах, но времени на переживания не было. Вокруг все встало на дыбы.

Мы были как куропатки, которых с близкого расстояния расстреливают охотники и которым некуда деться от зарядов дроби. Или как тараканы, которым некуда спрятаться — все щели законопачены, и остается только погибнуть под тяжелым каблуком. Мы не видели «клинков Тюхэ», не знали, куда будет нанесен следующий удар. Все зависело от реакции и быстроты движений.

Меня удивляло, что достало пока только одного Одзуки и что не пострадал никто из цитиан, которые в такой ситуации вообще были не бойцами. Впрочем, еще минута — и суперы выдохнутся, не выдержат и погибнут один за другим.

Вокруг расплывались камни на секунду-другую, а затем застывали на том же самом месте. Пока удавалось увертываться от них, но это всего лишь отсрочка. Никто ничего не может сделать.

«Никто и ничего? — задал я себе вопрос. — Да, никто и ничего не сделает, кроме… меня». Я чувствовал, что обладаю связью с этой разошедшейся безумной силой, что я могу попытаться что-то изменить. И решился на совершенно невероятный шаг.

Эх, где наша не пропадала! Когда рядом вскипел кусок стены, преобразовываясь в бледный струящийся шар, вместо того, чтобы отклониться, — а это можно было сделать, — я шагнул навстречу и обеими руками коснулся обжигающе холодной поверхности.

… Я снова стоял на знакомом берегу. Теперь там была ночь. Черное, даже более бездонное, чем в космосе, небо рассекалось молниями, внизу ревел разбушевавшийся океан, в ярости бьющийся о камни. Ветер наотмашь бил в лицо, в кожу впивались острые льдинки, я едва держался на ногах, из последних сил стараясь не упасть, не повернуться вокруг своей оси, подставляя ветру спину, не рухнуть на колени, не споткнуться и не полететь в бурлящую черную воду. Я был ничтожеством пред лицом разбушевавшейся стихии. Одинокий беспомощный человек, затерявшийся где-то на окраине звездной Ойкумены. Насколько же несоизмеримы мои масштабы с масштабами этого неуемного буйства природы, небывалой мощи, готовой разнести в пыль все преграды, которые только можно вообразить! И все-таки где-то в самой глубине сознания у меня зрело понимание, что я не так уж и ничтожен. Что от меня, именно от меня сейчас зависит очень многое. Я не знал, что должен делать, да и должен ли делать что-нибудь. Я просто стоял, борясь с натиском ветра. Стоял и ждал.

Ветер все усиливался. Это уже был не ветер, а ураган. Он с легкостью вырывал из земли камни и катил их по земле. Справа от меня, метрах в тридцати, в почву ударила молния, потом вторая — уже чуть ближе. Волны, долбящие утес, теперь били по нему с силой бронебойных снарядов, и непонятно было, как он еще не рухнул в океан и не рассыпался на мелкие кусочки. А я будто врастал в каменистую бесплодную землю, подобно русскому богатырю, бьющемуся со Змеем Горынычем, и понимал, что не должен сходить с места.

Буря все нарастала. И теперь она походила не на обычную бурю — это бушевала катастрофа уже космического размаха. Казалось, еще немного, и ветер сдернет мясо с моего скелета. Еще одна изогнутая в головоломном зигзаге молния — и опять на пару метров ближе предыдущей. Следующая — еще ближе. Потом обрушился шквал огня. Еще немного — и он ударит по мне, испепелит в прах, который дьявольский ветер в мгновение ока развеет по всей планете… Однако вскоре я заметил, что молнии лупят вокруг меня, не пересекая границу некоего круга радиусом метров десять, центром которого оказался я сам. Какая-то сила сопротивления поднималась из глубин моего существа, как в схватке с псами — «убийцами». Я участвовал в поединке — теперь это стало ясно. И невероятным было то, что я еще держался, — этого просто не могло быть, я ведь всего-навсего муравей, стоящий на пути слона. Но все-таки я держался, хотя и знал, что близок к пределу, скоро я рухну — и вот тогда все. Тогда — смерть, тоскливый мрак перехода, загадочное путешествие в неизвестность. А может, душа не отделится от тела, не унесется ввысь, а на тысячелетия останется в этом Богом проклятом месте, во власти этого свирепого урагана, который являлся для меня сейчас средоточием всей мировой злобы и ненависти.

С невообразимым, пробравшим организм до последней клетки грохотом обрушилось небо, и восстали океанские пучины, и пространство скомкалось, как листок папиросной бумаги, срываясь прямо в ад… А потом все кончилось. Мелькнула тень, крыло птицы, рядом прошел НЕКТО, а я опять не смог рассмотреть его лицо…

Прояснилось. Я стоял все на том же месте, в небе светились незнакомые созвездия, мягко шелестели волны. Я не мог утверждать, что одолел противника. Скорее бился с ним только я, а он был всего лишь слоном, едва не раздавившим муравья и вряд ли заметившим его. И в нем нет злобы и ненависти, а есть лишь вселенское, холодное и недоступное, как у сияющих надо мной звезд, равнодушие.

Светлело с каждой секундой, на горизонте появился краешек оранжевого солнца, оно выбиралось из бескрайних вод океана, чтобы разогнать смуту и тьму, которые, как только что казалось, должны были безраздельно и навсегда овладеть этим миром. Минута-другая — и вот солнце уже в зените. Там оно и замерло, согревая промозглую, просоленную холодными океанскими брызгами землю, изгоняя мороз из моих костей, наполняя меня желанием жить. Я вырвался из плена, сбросил оковы.

Вдали мелькнул силуэт гигантской птицы. Она летела прочь, а я никак не мог уловить, какая она и действительно ли я вижу ее, или это лишь игра моего воображения…

Ни утеса, ни океана, ни солнца, застывшего в зените. Я стоял в пещере. Все пялились на меня, будто я вернулся с того света. Впрочем, похоже, так оно и было.

— Что со мной было? — спросил я.

— Мы это у тебя хотели узнать. — Маклин нервно усмехнулся.

— Не знаю. На миг все исчезло — и вот я тут.

В этот момент я нарушил одно из основных правил Асгарда — при выполнении сложного задания всем, что тебе известно, ты должен поделиться с Кругом, ибо даже малейшая деталь, кажущаяся второстепенной, в определенный момент может решить все. То, что не понял ты, могут понять другие Те проблемы, которые ты не можешь решить, решат другие. То, что ты не разглядел, увидят другие… Все это так, но не в данном случае. Все, что произошло со мной на том берегу, касалось меня одного. И никто, кроме меня, ничего не поймет… Правда, я и сам ничего не мог понять, но где-то вдали забрезжил свет, появилась надежда наконец ухватить истину за хвост и вытянуть ее на свет Божий.

— Ты исчез, — сказал Герт. — Эта пакость слопала тебя так быстро, что никто и глазом не моргнул. Видя, как ты бросился ей навстречу, мы решили, что ты рехнулся и решил голыми руками остановить лавину.

— Подумали, что тебе надоела эта кутерьма и ты решил добровольно уйти из жизни, — поддакнул Маклин

— Тебя не было пять секунд.

— Пять секунд… — усмехнулся я.

— Пять-семь секунд. Эта дрянь убралась вместе с тобой, — сказал Герт.

— Мы решили, что именно тебя она и искала, — кивнул Маклин. — Честно говоря, не надеялись снова увидеться с тобой.

— А Одзуки? — спросил я, зная, что он погиб, и все равно рассчитывая на чудо.

— Одзуки погиб, — вздохнул Маклин.

— Вот эта сволочь его слопала. — Антон пнул ногой кусок базальта.

Когда уходят друзья — это тяжело. Вдвойне тяжелей, когда уходит твой товарищ по Кругу.

— Мне показалось, что в этом булыжнике есть жизнь, — сказал Антон.

— Может, это и не булыжник, — негромко произнес Ковальский, у которого из щеки текла кровь и был выбит передний зуб — наткнулся на что-то во время «пляски смерти». — Кто знает, не форма ли это неизвестной нам жизни, от которой мы и скрывались все эти дни. Кремний, органические соединения.

— Каменный гость, — усмехнулся Герт, который любил русскую классику.

— Шаги Командора, — кивнул я.

— Это надо проверить, — сказал Маклин. — Я один ничего не чувствую. Круг?

— Круг, — согласился Герт. — Надо разузнать все.

Мы взялись за руки. Пять человек. Крут потерял уже двоих, но все еще продолжал оставаться достаточно сильным. Нас накрыл энергетический «плащ»…

Ничего. Никаких сведений. Все каналы закрыты наглухо. Будто какая-то невероятная сила поставила плотину на пути информации. Единственное, что мы сумели узнать, — перед нами самый заурядный кусок скалы без намека на сложность строения и многоярусные энергоинформационные обмены, характерные для живой материи. Что же сталось с телом Одзуки — на это не было и малейшего намека.

— Не знаю, — пожал плечами Антон — Ведь эта зараза только что двигалась. Она охотилась. Она сожрала Одзуки. Она была живая.

— Камень, падающий с горы, тоже может убить, но виноват в этом не он, а ньютоновский закон всемирного тяготения, — возразил я.

— Закон Ньютона. А еще тот, кто его столкнул. А еще линии судьбы, — кивнул Маклин.

— Да, и линии судьбы.

«Этот поганый каменюка, конечно, ни при чем», — думал я. — «Осьминог», или этот, как его… Казагассс — это он вытворял такие штучки с неодушевленной материей. Была ли это разумная сила, или нет, имели ли мы здесь столкновение с законом природы, потоком животворного эфира — неважно. А важно… В этот миг в голове у меня сложилась ясная мысль.

— Где-то должен находиться источник этой силы, повелевающей булыжниками и еще черт знает чем, — произнес я негромко. — Должен быть точечный источник с определенными координатами. Я ощущаю это, но не могу пока определить, где он находится.

— Когда сможешь? — спросил Антон.

— Не знаю.

— Что будем делать дальше? — спросил Герт.

— Казагассс ушел… — затрещали, как цикады, цитиане.

— Мы не видим его…

— Он не вернется…

— Вернется, — вздохнул я. — В любую минуту. Поэтому надо спешить.