Черная Армада (№1) - Черная армада

«Крыс» было восемь. Шестеро добрых молодцев — один с черными волосами по пояс, а пятеро стрижены «под ноль», с нарисованными люминокрасками на лысых черепах прическами. Одеты в комбинезоны со скользящими рисунками. Две девицы по теплой погоде облачились в прозрачные шорты и в высокие ботинки — и все. «Крысы» были взрослые — лет по восемнадцать-двадцать. Привычно развязные и наглые — они другими и не бывают, поскольку эти качества воспринимаются ими как высшие достоинства и всячески культивируются. Резинобетон парковой дорожки светился ровным сиреневым светом. Стоящая на земле «шарманка с сюрпризом» издавала дикую какофонию звуков — синтез шуршания пенопласта и звона разбиваемых стекол — и выплескивала вверх объемные меняющиеся изображения явно порнографического характера. Синтезарт — новое неприличное слово в искусстве…

Двоим «крысам» — парнишке и девчонке — все было до лампочки, они развалились на мягкой скамейке и жадно, самозабвенно лизались. Остальные пялились на видеоряд «шарманки», ржали, глушили «синьку» из пластмассовых банок — в общем, убивали часы своей никчемной жизни по собственному никчемному разумению.

Лика вела себя, как человек, свалившийся с Марса. Поздно вечером красивой девушке идти мимо подвыпивших «крыс» — все равно что мирно плескаться в бассейне, кишащем голодными аллигаторами. В принципе, может и пронести, но шансов нарваться на неприятности куда больше. Лика, огненноволосая, затянутая в узкое платье с высоким воротником, шла по дорожке гордо, как королева. И, конечно же, нарвалась.

«Эй, рыжая, к нам не хочешь?», «У Лехи… как эта банка, не подкачает», «Не криви рожу, макака драная, не то по ней и получишь». Огрызаться в подобных случаях не рекомендуется. Лика этого не знала. Бац, хрясь — получила. Не по роже, конечно, а по красивому лицу с огромными удивленными глазами.

Я отношусь к людям разумнее Лики, поэтому «крыс» решил обойти стороной загодя и за сценой наблюдал издалека… Эх, ничего не поделаешь!

— Эй, ребята, оставьте девчонку! — крикнул я, возникая на их горизонте.

— О, еще один к регенераторам просится! — прокудахтал толстячок, на вид явный педик.

— Да ладно, зачем вам все это? — Благостное настроение с меня еще не сошло. — Давайте мирно разойдемся, как космошлюпки в открытом космосе.

— Еще кривляется, травоед вонючий, — тонко пропищал «педик», и я понял, что сегодня ему достанется больше всех. «Травоедами» «крысы» называют тихих обывателей, которых презирают до глубины души.

Парочка на скамейке продолжала лизаться, невозмутимо игнорируя окружающее. Волосатый одной рукой вцепился в Ликину сумку, а другой в ее хозяйку, не давая ей убежать. Остальные с ругательствами и сопением направились ко мне. Даже черноволосая, с отвислыми грудями девица как-то ощерилась, видать, тоже решила ухватить свою долю моей крови. Ну что ж, развлечемся немного, не все по церковным службам ходить…

Я оценивающе оглядел своих противников. «Педик» — не боец. Двухметровый прыщавик, неуклюжий и согнутый вопросительным знаком, тоже не опасен. А вот обезьяноподобный молодчик с дурацким выражением лица и шрамом, пересекающим низкий лоб, — судя по всему, опытный уличный боец. Плечи у него широкие, кулаки увесистые. Но самый опасный — высокий жилистый парень с плавными движениями. По повадкам — боксер или каратист. Нет, пожалуй, каратист, притом неплохой, и, похоже, он у них за главного.

Я отошел на пару шагов, примирительно подняв руку.

— Ладно, ребята, остыньте. Вам неприятности с полицией не нужны.

— На те, дерьмосран вонючий! — «Педик» подскочил ко мне сбоку с грацией гиппопотама, выпущенного на лед, и ударил ногой. Промахнулся, бедолага, и мне осталось только чуть помочь ему. «Педик» со стуком ударился затылком о резинобетон. Повезло дураку, что поверхность упругая — не покалечишься.

У «каратиста» атака получилась гораздо лучше. Удар ногой, направленный мне в ухо, был резок и проведен не без изящества. Вот только тоже мимо. Зато моя расслабленная кисть проехала по всей его слюнявой физиономии, выравнивая ненужные выпуклости, как-то: нос, губы. «Каратист» обхватил лицо, растирая кровь, сделал, как пьяный, три неверных шага и упал на колени, всхлипнув:

— О, е-о-о!..

Черноволосая «метелка» без особых изысков просто попыталась вцепиться мне в лицо. С дамой я обошелся предельно вежливо. Оплеуха, и она рухнула отдохнуть на скамейку. Лижущаяся пара наконец оторвалась друг от друга и с изумлением взирала на происходящее.

Я решил, что все закончено. «Крысы», получая отпор, успокаиваются быстро. Но тут «волосан», державший Лику, запустил руку за пазуху и рванулся ко мне.

— Не надо! — крикнула Лика и повисла на «волосане». И опять нарвалась — получила кулаком в лицо и рухнула на парочку. Истошный визг, ругательства.

— Прирежу, травоед поганый!

«Волосан» — наверняка из психов. Он пустился во все тяжкие. В его руке блеснула белая упругая металлическая дубинка с шариком на конце. «Обезьян» с широченными плечами, тоже, видать, из племени придурков, выудил из кармана нож и первым бросился на меня, решив опередить «волосана». Нож вскоре отлетел в кусты, а «обезьян» начал корчиться на земле, держась за живот. Саданул я его далеко не со всей силы, не то ему бы уже завтра заказывали гроб. Пусть живет, сволочь.

«Волосан» хрюкнул, устремился ко мне, ударил дубинкой. Довольно неумело. Кто ж так делает?.. Мне оставалось только немного отступить, потом захлестнуть его руку своей — дубинка отлетела. Теперь прилепиться к нему, волна, он падает, я перехватываю его за шею и… Коронный захват, мощное движение — и перелом шеи, труп. Но я остановился вовремя. Передо мной всего лишь обычная «серая крыса». И я лишь уронил его на землю. Потом решил, что этого недостаточно. Зря он хватался за оружие. И уж совсем не следовало бить женщину. Я приподнял его за волосы.

— У, травоед дерьмовый, больно! — Он попытался вырваться.

— Полежи еще. — Я резко ударил сложенными в щепотку пальцами в точку на его спине — теперь у него будут серьезные проблемы с врачами, — а потом сбоку саданул кулаком в затылок и отправил волосатого в глухой нокаут.

— Стоять, «крысы»! — крикнул я, видя, что «педик» и «обезьян», держащийся за брюхо, заковыляли прочь. — Стоять! Стреляю!

Я выдернул пистолет и всадил пулю «обезьяну» в ногу. «Педик» тут же застыл как статуя.

Я посмотрел на часы — третья минута.

Патрульные появились на седьмой минуте — результат не ахти какой. Но зато сразу на двух мобилях. Перед побоищем я нажал на ручном коммуникаторе полицейский сигнал тревоги.

— Полиция! — Я продемонстрировал патрульным полицейскую карточку. — Нужно доставить эти мешки с дерьмом в участок. Злостное нарушение порядка, использование запрещенных предметов, пункты 1210 и 1247 Уголовного свода.

— Как это вы их так умудрились? — Молодой полицейский с уважением посмотрел на меня и на окровавленных «крыс».

— Было бы желание…

* * *

В участке я пробыл два часа: надиктовывал показания, прошел через нудные протокольные формальности.

Мрачный, гераклового сложения капитан — дежурный помощник пристава — сидел в просторном кабинете рядом с компьютеранализатором. Ночь выдалась напряженная, патрульные без устали заполняли стерильно-чистые камеры наркошами, дебоширами, «крысами». Ничего серьезного, за исключением нашего случая, пока не было.

— Непрерывное производство, — вздохнул дежурный помощник. — С каждым годом мрази все больше. В основном амеб, которых ветер несет незнамо куда. У них жажда разрушения в крови. Ладно еще, когда уличные СТ-фоны разносят — их в последнее время бронированными стали делать. В этом году одних выловили — они пытались Музей классических искусств поджечь радиоуправляемыми ракетами. Чего, спрашиваю, тебе музей сдался? Говорит, хочется. Мол, умники полтыщи лет на картины любуются, а он одним движением может выше их всех стать — спалить все. Эх, башки бы им поотворачивать, да никому это не надо, кроме нас, полиции!

В комнату ввели жилистого «каратиста». На носу его белела эластоформа, чтобы придать ему нормальные очертания, губы распухли. Для одного удара разукрасил я его неплохо.

— Ну что, крысеныш, допрыгался? — Капитан нагнулся над усевшимся на стул «каратистом» и взял его за подбородок.

— А я чего? — плаксиво взвыл «каратист» — точно в обычаях пойманных за руку «крыс». — Этот слон на нас налетел! А че?! На че парк нужен, если в нем даже посидеть нельзя?

— Не зуди, Лим, — отмахнулся капитан.

Кличку Лим «крысеныш» получил, видимо, за владение карате Это имя известного корейского каратиста.

— Дама на тебя показывает.

— Я сам на нее че угодно показать могу! — Лим всхлипнул и потрогал нос. — Я к «гумикам» обращусь Они вам устроят за то, что без закона меня забрали.

«Гумиками» называли организацию сердобольных идиотов «За гуманное отношение к жертвам социума» Чем отвратнее подонок, тем большее удовлетворение они испытывали, помогая ему избежать ответственности. У меня давно чесались руки заняться их главой, да все времени не было.

— Запись есть. Фиксатор — полицейский, если тебе, крысеныш, это хоть что-то говорит, — зло улыбнулся капитан.

На лацкане моего пиджака действительно находился фиксатор — звукозаписывающее устройство, которое носят полицейские, чтобы легче было доказать свою правоту. В скользких ситуациях его всегда можно выключить.

— Вот, слушай, крысеныш. — Капитан вдавил кнопку на панели компьютеранализатора.

— Дело 22255-К, — послышался металлический сухой голос. — Сравнительная оценка показаний с записями фиксатора. Показания потерпевших, достоверность — девяносто восемь процентов. Показания обвиняемых не достоверны. Действия, опасные для общества. Рекомендация — предварительная изоляция, судебная процедура по главе восемь Процессуального уложения.

— У-у-у! — злобно взвыл Лим, выпучивая на меня глазищи. — Из-за тебя, гад! Ничего, припомню! Еще встретимся, травоед!

— Если мы с тобой встретимся, то тебе уже ни с кем встречаться больше не придется Я тебя убью.

— У-у-у, гад!

— Чего воешь, крысеныш? — Капитан встал и почти нежно опустил на голову Лима пудовый кулачище, отчего тот вдавился в стул. — Перед тобой не травоед, а подполковник из Министерства полиции И он тебя правда в следующий раз убьет

У меня было несколько оперативных «крыш». Одна — подполковник секретного розыскного сектора МП.

— У-у-у, а я знал, что ли?!

— Будешь знать. — Капитан еще раз стукнул Лима кулаком по голове и крикнул выводным: — Спрячьте его в клетку!

Выводные потащили «крысу», награждая его пинками. Полиция все меньше и меньше церемонится с этим отребьем.

— Нет, их все-таки надо отстреливать, — вздохнул капитан. — Сегодня у него нож. Завтра — ЭМ-автомат, и он уже в «малом клане» или свободной банде, делает карьеру, убивая людей… Вас развезти по домам?

— Сами доберемся. На такси.

— Тогда до свидания. Спасибо за помощь. Я давно хотел зацепить эту компанию.

Лика — теперь я знал, что ее зовут именно так, потупив взор, положив руки на колени, сидела на диване сосредоточенная, грустная. Волосатый негодяй разбил ей губу, но в целом она отделалась легко. После потасовки я ее не видел — ехали в разных машинах. Теперь я мог спокойно рассмотреть ее. Высокая, выше меня, с медными волосами, полногрудая, талия тонкая — ну просто находка для СТ-шоу. Лицо нельзя сказать, что образец красоты, может, черты и не идеальные, чуть широковат нос, высоковат лоб, но все равно — очень неплоха. Очень.

— Нас, по-моему, отпускают на свободу, — улыбнулся я ей. — Я провожу вас?

— Буду признательна. — Она кинула на меня взор, и я тут же утонул в ее черных цыганских глазах. По спине прошла электрическая дрожь. Такие глаза могли быть только у женщины, которую я искал всегда, во всех прошлых жизнях и вот наконец нашел Потрясающе!

Синий световой столбик стоянки мерцал неподалеку от дверей участка. Я вставил в зев идентификатора свою карточку и потребовал:

— Машину.

Через четыре минуты перед нами остановилось стандартное такси, синее, с желтой полосой. Я распахнул дверь, пропустил на заднее сиденье Лику и сел рядом с ней.

— Тебя куда отвезти?

— Не знаю. Наверное, к тебе.

Она осторожно обняла меня и положила голову мне на плечо. Ну вот, награда Ланселоту за ратную доблесть — сердце прекрасной дамы. В пуританские времена подобное поведение девушки выглядело бы донельзя аморальным. Но XXII век все-таки имеет свои преимущества.

Дальше все происходило как в полусне. Мое сознание будто разделилось на несколько частей. Один Я со стороны холодно и разумно фиксировал происходящее. Второй Я машинально делал то, что было необходимо сделать. Третий Я отдался несущим его куда-то в сладостный край волнам безумия и забвения всего и вся— прошлого, настоящего, будущего.

Помню, на кухне я готовил ужин. Мы пили вино Настоящее вино, изготовленное Вадиком Копытовым — одним из последних фанатиков натурального виноградарства. В этом напитке таилась какая-то первозданная прелесть. Ели соленые скрубжки, лунный мату. Плавно длился легкий, ни к чему не обязывающий разговор. Я шутил, иногда остроумно, она смеялась Я интересовался, откуда у нее такое имя — Лика. Она отвечала, что и сама хотела бы знать, да только родители так и не открыли секрет. Слова в нашем общении были третьестепенны. Главное, я не мог оторваться от этих всепоглощающих глаз.

Потом я обнимал ее, мы стояли посредине комнаты, и я ловил своими губами ее губы. Мои руки скользили по ее спине, ощущая гладкий материал платья. Впрочем, платье было уже не нужно, мы оба прекрасно понимали это. Платье опущенной шторой хлынуло вниз, открывая доступ в ирреальный, чудесный мир ошеломляющих чувств, головокружительных ощущений и восторга. Мои пальцы осторожно гладили ее груди, живот, скользнули ниже. Ее руки были легки и сказочны, как у феи, как только у нее это получалось. Мы легли, и началось какое-то безумие…

В сон мы провалились только под утро. Я очнулся мгновенно, будто робот, к которому подключили питание И сразу на меня обрушились воспоминания и ощущения прошедшей безумной ночи. Я окунул лицо в разметавшиеся по подушке медные волосы, и в этот миг мне было ясно, что никаких тягот и мерзостей в мире просто не существует. Мир прекрасен. Прекрасен, как солнечный свет, струящийся сквозь стекла комнаты, как зелень деревьев на улице, как голубизна неба. Жизнь прекрасна!

За несколько дней знакомства с Ликой я подрастерял боевую форму, это и стало одной из причин, по которой я влип в историю. Обвинять в чем-то Лику у меня и в мыслях не было, это просто невозможно. Ведь ничего лучшего в моей жизни никогда не было и быть не могло. Такую женщину можно встретить только раз в жизни. Встретить — и умереть от любви,

Впрочем, уж что-что, а умирать я не собирался. Я' жил полной, как никогда, жизнью. Я ловил любую секунду нашего с ней общения. Время начало вытворять странные фокусы, оно стало резиновым — то растягивалось и текло до безобразия медленно, когда Лики не было рядом, то летело на всех парах, когда она находилась со мной. А в самые сладостные минуты вообще останавливалось, и тогда вся Вселенная коллапсировала и обрушивалась в одну сингулярную точку, в которой были только две бесконечно счастливые души — моя и Лики.

Что в ней было такое — я и сам иногда не мог понять. Внешность, прекрасная фигура — это важно, но бывают женщины и покрасивее. Изящество, аристократичность — конечно, но бывают и не хуже. Податливость, мягкость и вместе с тем твердость, чувствительность, несомненный ум, умение говорить и умение молчать. Не знаю, она походила на красивую грациозную кошку. Но дело было и не в этом. В ней ощущалась какая-то фантастическая энергия, притягивавшая ее и меня, как разные полюса магнитов.

Может, кто-то скажет, что я был просто влюбленным дураком, у которого на старости лет (шутка!) взыграли нежные чувства. Коллеги, знающие меня по работе, может, и позабавились бы — железобетонный оперативник, прошедший через все и повидавший такое, что обычному человеку лучше не видеть, расплылся, размазался по поверхности жизни, как студень. Скажи мне кто-нибудь такое еще месяц назад, я рассмеялся бы, потому что знал: быть такого не может. Но месяц — это так давно. Тогда в моей жизни еще не было Лики.

Иной раз я ловил себя на том, что готов бросить все, и пусть летят в тартарары служба, новое задание, сослуживцы, управление. Плевать мне на все, что составляет мою жизнь. Я действительно был готов забыть о долге, о прошлом, о кодексе чести, о друзьях, которых потерял, и о тех, которые еще надеются на меня. С ужасом думал, что именно так и становятся предателями: появляется в твоей жизни что-то, что возносит твое Я над всем остальным миром, ты становишься эгоистом, ценящим выше всего свои чувства и переживания, а также предмет этих чувств. Но при здравом размышлении я четко осознавал, что оперативники класса "В" в моем положении просто так в отставку не уходят, больше шансов быть вынесенным ногами вперед, когда сделаешь неверный шаг. И еще я знал: что бы ни случилось, какие бы горячие чувства меня ни обуревали, все равно, когда прозвучит вызов, я, чисто выбритый, отутюженный, появлюсь в кабинете начальника и четко доложу: «К выполнению задания готов». Дисциплина, жестко вбитый в сознание и подсознание модус поведения, слишком серьезное отношение к слову «надо». А может, просто ответственность за черт знает куда катящийся земной шар. Когда всем все до лампочки, все равно находятся люди с гипертрофированным чувством ответственности. Я именно из таких ненормальных и даже иногда, в часы праздных раздумий, горжусь этим.

В тот день мы обедали в ресторане «Гинденбург», в народе прозванном просто «Пузырем». Он располагался в дирижабле, висящем над Москвой на высоте одного километра. То, что он был назван в честь сгоревшего в двадцатом веке немецкого дирижабля, — находка, мягко говоря, сомнительная. Гастрономический смысл обеда в ресторане давно утерян — дома кухонный синтезатор соорудит обед ненамного хуже. И с гораздо меньшими затратами. В посещении ресторанов остался единственный смысл, который можно выразить поговоркой: «На людей посмотреть, себя показать». Короче — повыставляться друг перед другом.

В «Гинденбурге» «показывали себя» в тот день несколько высокооплачиваемых госслужащих, пара чопорных торгашей в третьем поколении — эти из кожи вон лезли, чтобы продемонстрировать всем свою добродетельность и светские манеры, задача для них немаловажная, если учесть, что предки большинства из них — разбойники с больших дорог да торговцы наркотиками. И еще одна шумная компания, — некоторых из нее я знал, — сотрудники Центра нетрадиционных технологий. Научная элита, они презирают сидящих рядом «денежных мешков» и вместе с тем в душе не прочь приобщиться к ним, к их беззаботно-роскошной жизни. Для «отдыхающих» (так именуют безработных), работяг и прочей подобной публики места в «Гинденбурге» нет.

Мы с Ликой сидели около окна. Скатерти были белоснежны, хрусталь тонок и изящен, вокруг суетились вежливые, подобострастные официанты, угодливые до безобразия, но это как раз и являлось самой важной частью сервиса. Когда тебе смотрят в рот — исполняешься сознанием собственной значимости. Играл настоящий оркестр, притом не какую-нибудь припадочную какофонию, а изысканную классическую музыку.

Я ел хрустящий картофель, запивая шампанским, — для знатоков сочетание совершенно непозволительное.

— Все-таки чудо, что мы встретились тогда.

Эту, в общем-то, банальную фразу я произнес искренне — прожить жизнь и, когда на носу уже сорокалетие, встретить Лику. — Потрясающий случай. Давай выпьем за это.

— Случайностей в жизни нет, — вполне серьезно возразила Лика. — Все предопределено раз и навсегда. Даже то, что вечером я встретила героя, бросившегося как лев на защиту девичьей чести. — Теперь она смеялась.

— Ну, так уж и как лев. Ты преувеличиваешь.

Для меня оставалось загадкой, что она нашла во мне. Видимо, нашла что-то. Серьезно. Оснований сомневаться в ее чувствах у меня не имелось.

— Если мы расстанемся — значит, это тоже предопределено, заложено в какой-то вселенский компьютер. И ничего никогда не изменить. Как бы ни было тяжело.

— А вот этого не получится! — возмутился я. — Нет такой силы в природе, которая заставит нас расстаться хоть на день.

И все же в этот момент у меня появилось какое-то неприятное предчувствие. Стало холодно от мысли, что вся наша история может закончиться не так уж и радужно.

— Есть, Саша. Программа вселенского компьютера — Она как-то странно посмотрела на меня, и мне расхотелось спорить и отшучиваться. Она словно что-то хотела сказать, о чем-то предупредить и не решалась. — Как бы там ни было, я очень рада, что ты оказался именно таким. И я… Я счастлива. — Она положила свою ладонь на мою, и меня захлестнули грусть и нежность.

Пообедав, мы спустились на турбоплатформе, похожей на стеклянный стакан, вниз — чувство совершенно изумительное. Лика побежала по своим делам. Она же не «отдыхающая», не любительница «слезогонок» или «тянучек-однодневок». Она сотрудник Петроградского института бионики, а в Москве — в командировке. У ее фирмы какой-то потрясающий совместный проект с Центром перспективных линий развития, В подробности Лика не вдавалась, но, судя по ее словам, это будет настоящий прорыв в новые технологии. Руководитель проекта академик Новицкий — звезда первой величины.

Дома все валилось у меня из рук. Сел читать разрекламированную новую книгу Зацапенко «Запах желтого неба». Вся якобы интеллектуальная элита просто помешалась на этом произведении. Долгое, подробное описание всего, что приходит в голову человека за день, динамика голых мыслей и эмоций — и все это на трех тысячах страниц. Терпеливый этот парень — Зацапенко. По-моему, все это бред, человек и половины того не думает, что ему приписывает этот писатель. Я больше всего люблю классику девятнадцатого, двадцатого, двадцать первого века. Интересно, но с начала двадцатого века русский язык изменился мало. Шолохов, Булгаков, Высоцкий, Даргусов — будто вчера создано: мощно, красиво, зримо

Сосредоточиться я так и не смог. Книга меня ничуть не волновала, а волновало лишь одно — вечером придет Лика и надо как-то пережить время до ее появления.

Занятие по душе я вскоре себе нашел. Да еще какое! В воздухе повисла нервная трель СТ-видеофона.

— Слушаю, — кинул я.

Окантованный серебряной рамкой кусок обоев растворился. На меня взирал с обычным своим иронично-хитрым прищуром Вадик Копытов. Он мой старый приятель, ведущий аналитик Главного исследовательского сектора Космофлота. Эдакий живчик-колобок с компьютером вместо головы.

— Здоров, старикашка.

— Привет, сынок. Как дела?

— Дела! — Вадик махнул рукой. Я чувствовал, с ним что-то не то, б его голосе звучал надрыв, чего раньше никогда не замечалось. — Хуже, может быть, дела у меня и бывали, но такого я что-то не припомню.

— Что случилось?

— Много чего. В общем, старикашка, мне нужна твоя помощь. Очень нужна.

Я понял, что Вадик держится из последних сил.

— Говори.

— Не могу. Не по фону. Нужно встретиться.

— Когда?

— Сейчас… Иначе будет поздно.

— Хорошо, буду.

— Только один. Есть о чем поговорить с глазу на глаз, старикашка.

— Договорились, толстячок.

Экран погас. М-да, что же это такое? «С глазу на глаз, старикашка». Дело даже не в том, что у Вадика что-то случилось, что он влез в какие-то неприятности. При его образе жизни и порой весьма странных связях и знакомствах этому вряд ли стоит удивляться. Но что-то в его манере держаться меня настораживало А вот что— этого я понять не мог Какую-то мысль хотел ухватить за хвост, и не получалось. Ладно, чего гадать попусту. Надо ехать. Я поднялся с дивана, натянул пиджак, надел шляпу. Уже у выхода что-то кольнуло меня.

— Откуда был звонок? — осведомился я у компьютера.

— Мытищинский район, седьмой сектор, поселок Озерный, третья линия, дом шестнадцать, хозяин Копытов Вадим Николаевич, индивидуальный номер 997U66-T.

Точно, Вадим звонил из своего дома, компьютер не может ошибиться. Но все равно я ощущал беспокойство, острое предчувствие опасности. Мне нельзя туда ехать… Усилием воли я подавил свои страхи и предчувствия.

Я действительно растерял с Ликой всю форму, иначе прислушался бы к голосу подсознания, продумал бы все и разработал план, на любые неожиданности подстраховался бы, как бы глупо это ни выглядело со стороны Но я лишь собрался и двинул вперед. Прямо к черту в пасть…

Я засунул под мышку пистолет, нацепил на запястье коммуникатор, оставил «домовому» (домашнему компьютеру) сообщение для Лики на случай, если она вернется раньше меня, и вышел из квартиры. Теперь в лифт, на седьмой подземный уровень.

Иметь собственную машину, когда на каждом углу можешь взять такси, — излишество, но мне машина необходима Вот он — мой приземистый «мерседес» — амфибия. Я падаю на сиденье, набираю координаты Вадика и откидываюсь на спинку. Сорок минут на расслабление по системе хай-тог, чтобы освободиться от посторонних мыслей, успокоиться.

Дом располагался на самой окраине поселка, где живут шишки из Космофлота. Вадик не вылезал из своей берлоги месяцами. Время от времени туда наезжали толпы его знакомых: какие-то развязные девки, экстравагантные типы самых невероятных профессий — и тогда в доме дым стоял коромыслом. Потом Вадик уходил в тоску, что-то пилил, строгал. Иногда накатывали периоды трудовой активности, когда он всецело отдавался интересам службы, — ради этого его и держали на высокооплачиваемой работе и прощали все странности. За это время он задавал тон деятельности коллектива на месяцы вперед. Он привык ни в чем ни от кого не зависеть, и сие у него хорошо получалось.

Машина свернула с нашпигованного автоматикой шоссе, и я взял управление в свои руки. Вскоре поселок со спрятанными за высокими заборам и уютными домиками и безобразными роскошными виллами остался позади. Я вырулил на грунтовую дорогу, на которой стоял указатель с надписью «Вадик» и нарисованной бородатой физиономией. Ворота открылись при моем приближении — «домовой» запрограммирован на мой «мерседес». На участке у Вадика в изобилии цвели цветы, имелись яблони и даже виноградник. Изготовление собственного вина и поделок из дерева — хобби хозяина дома.

Я остановил «мерседес» на площадке перед двухэтажным деревянным домом— хозяин не признавал новых пластодомов. Я вышел из машины, свистнул и приветливо махнул рукой зрачку телекамеры. Ни ответа, ни привета. Черт, не очередная ли это шутка Вадика? Не умотал ли он куда-нибудь в честь моего приезда?

Я поднялся по скрипучему крыльцу, и сердце у меня сжалось еще сильнее, чем после звонка Вадима. Я опять отмахнулся от нехорошего предчувствия, толкнул дверь и вошел в просторную прихожую.

Будто от боли, взвыл коммуникатор на моей руке. «Вот дьявол, „заглушка“!» — мелькнуло в голове. Потом времени на размышления вообще не осталось. На меня навалилась целая толпа.

Я едва успел пригнуться, как над моей макушкой просвистел жгут парализатора. Его хозяина я сбил резким ударом под колено и тычком локтем в лицо. Готов, о нем можно больше не думать. Второй нападавший ударил носком ботинка мне по голени, но я увел ногу Рефлекторная реакция на касание — самая эффективная, кто владеет системой, становится трудноуязвимым, я на кожной чувствительности могу в момент касания уйти даже от неожиданного удара ножом в спину. Я увернулся от кастета, который должен был сокрушить мне ребра, как бы обтек противника, закрутил и уже падающего пригвоздил пальцами в точку над ключицей. Еще один готов… Затылком я чувствовал опасность, попытался уйти в сторону, но не успел — жгут парализатора все-таки настиг меня, прошелся по спине, и я провалился во тьму…

Очнулся я будто после тяжелого, без сновидений сна. Парализатор — штука малоприятная. Голова после его воздействия становится чугунной, все тело ломит. Я разлепил веки. Предметы передо мной расплывались и никак не могли приобрести законченных очертаний. Напряг руки, связанные за спиной, и тут же получил сильный удар током. Ясно — сцеплен наручниками «скат». Если пытаешься от них освободиться, тут же получаешь болезненный разряд.

От боли в глазах несколько прояснилось. Я понял, что сижу на неудобном деревянном, явно самодельном, стуле на кухне. Здесь стояла настоящая газовая плита. Вадик умудрялся время от времени сам готовить себе еду.

Потом я сконцентрировался на ком-то, кто стоял передо мной. Этот кто-то был долговязым субъектом с голубыми рыбьими глазами. Где-то я видел и эти глаза, и эту гладкую тонкогубую физиономию.

— Ты хто? — Слова мои больше походили на кудахтанье или кашель.

— Узнаешь, не торопись. — Голос у голубоглазого оказался хрипловатый, самоуверенный. В его речи чувствовался легкий, скорее всего западный акцент, но в остальном она была безупречна.

— Мне плевать, кто ты. Где Вадик?

— А мне плевать на твоего Вадика, — нагло изрек голубоглазый, и надо признаться, для наглости у него имелись все основания, в отличие от меня, ведь это мои, а не его руки скованы кандалами. — Так и быть, скажу. Жив твой Вадик. Ничего с ним не случится, если у нас с тобой получится конструктивный разговор.

— Тебе чего надо?

— Прими мои комплименты, тварь. Ты, конечно, боец отличный. Двоих моих «мастодонтов» уложил чисто. А у меня ведь не сопливые мальчики работают.

— Если бы я дурака не свалял, вы бы меня никогда не взяли. — Я потихоньку приходил в себя, мысли становились яснее, а язык ворочался легче.

— Взяли бы. Просто повозились бы подольше. Пришлось попотеть, но ловушку мы хорошую устроили, не так ли?

— Аж надулся от гордости, индюк, — зло процедил я, за что тут же получил хлесткую болезненную пощечину. Бил голубоглазый не ахти как, но все равно приятного мало. Ничего, если меня здесь не пришибут, может, представится возможность с глазу на глаз обсудить его теперешнее некорректное поведение.