Опыты научные, политические и философские (Том 2)

Там, где нужно внушить понятие о чем-либо могущественном или глубоком, известная пышность в изложении идей содействует эффекту. Другая причина та, что слово многосложное допускает более эмфатическое произношение; а так как эмфатическое произношение есть знак душевного волнения, то оно предполагает и особенную силу впечатления, которое названный предмет должен произвести. Еще одна из причин состоит в том, что длинное слово (последние слоги которого обыкновенно уже предугадываются при произнесении первых) дозволяет сознанию слушателя остановиться более долгое время на сказуемом качестве; и в случаях, подобных вышеприведенным, где все внимание призывается на это качество, становится особенно выгодным поддерживать его в уме слушателя более продолжительное время. Чтобы сделать наше обобщение более правильным, мы должны сказать, что если в некоторых предложениях, выражающих сильное чувство, слово, которое вызывает его, может часто с успехом быть многосложное, то в громадном большинстве случаев каждое слово, служащее как бы ступенью к восприятию идеи, заключающейся в целом предложении, должно, если возможно, быть односложным.
      Кроме того, нередко причиной силы саксонских и других первобытных слов оказывается их подражательный характер; эта причина может также быть подведена под более общую причину. Слова прямо подражательные, как-то: splash (брызги), bang (хлоп), whiz (свист), roar (рев), и слова аналогически подражательные, как-то: rough (шероховатый), smooth (гладкий), keen (острый), blunt (грубый), thin (тонкий), hard (жесткий), crag (крутой) и пр., имеют большее или меньшее сходство с выражаемым ими качеством; и, произведя на чувства впечатления, сообразные с вызываемыми идеями, они сберегают часть внимания, потребного на то, чтобы вызывать эти идеи, и оставляют больше внимания для самих идей.
      Сбережение умственных сил слушателя можно считать главной причиной превосходства специфических слов над генерическими. Что конкретные термины производят более живое впечатление, нежели абстрактные, и что их должно преимущественно употреблять пред первыми, - это обычное правило риторики. Д-р Кэмпбелл говорит: "Чем более общи термины, тем картина бледнее; чем они специальнее, тем она яснее". Надо избегать предложений вроде следующего:
      "Соразмерно тому, в какой степени жестоки и дики нравы, обычаи и увеселения какого-нибудь народа, - окажутся строги и узаконения его уголовного кодекса". И вместо того писать:
      "Соразмерно тому, в какой степени люди находят наслаждение в сражениях, боях быков и гладиаторов, - станут они и карать виселицей, костром и колесованием".
      Это превосходство специфических выражений очевидно зависит от сбережения усилия, потребного на то, чтобы перевести слова на мысли. Так как мы думаем о предметах не вообще, а в частностях; так как при речи о каком-нибудь классе предметов мы представляем себе его, припоминая отдельные его члены то при употреблении отвлеченного слова слушатель или читатель должен выбрать из своего запаса образов один или несколько таких, посредством которых он мог бы представить себе весь род. При этом процессе должно возникнуть некоторое замедление, должна быть потрачена некоторая сила; и если употреблением специфического термина можно разом вызвать свойственный образ, то этим достигается сбережение и производится более живое впечатление.
      Обращаясь теперь от выбора слов к их последовательности, мы находим, что и здесь можно приложить тот же общий принцип. Мы имеем причины a priori полагать, что в каждом предложении известный порядок слов более действителен, нежели какой-либо другой, и что этот порядок есть тот, который представляет элементы предложения в наиболее удобной последовательности. Подобно тому как в повествовании происшествия должны быть рассказаны в такой последовательности, которая не заставила бы ум двигаться взад и вперед для того, чтобы правильно сочетать их; как в группе предложений распределение должно быть таково, чтобы каждое из них могло быть понято само по себе, независимо от последующих, так и в каждом предложении последовательность слов должна быть такова, чтобы составные части мысли являлись в порядке, наиболее удобном для построения этой мысли. Чтобы надлежащим образом подтвердить эту истину и подготовить способ ее приложения, мы проследим вкратце умственный процесс, посредством которого познается значение ряда слов.
      Проще всего сделать это, рассматривая правильное размещение существительного и прилагательного. Лучше ли ставить прилагательное перед существительным или наоборот? Надо ли говорить, как французы: un cheval noir (лошадь вороная), или как мы говорим: a black horse (вороная лошадь)? Вероятно, многие решат, что и тот и другой порядок хорош. Сознавая действие привычки, они ей припишут предпочтение, которое отдается нашей форме выражения. Они вполне допустят соответствующее предпочтение и со стороны тех, которые воспитаны в употреблении противоположной формы. Таким образом, они заключат, что ни одно из этих инстинктивных суждений не имеет значения. Есть, однако, философское основание решить в пользу английского способа выражения. При размещении слов в таком порядке лошадь вороная, немедленно за произнесением слова лошадь в уме возникает, или стремится возникнуть, изображение, соответственное этому слову; и так как ничем еще не было обозначено, какая именно лошадь, то образ ее является безразличный. Вероятнее всего, однако, это будет образ гнедой лошади, так как гнедые лошади самые обыкновенные. С прибавлением слова вороная дается толчок процессу мысли. Приходится или уничтожить образ гнедой лошади, уже представший перед воображением, и вызвать на его место образ вороной лошади; или если изображение гнедой лошади еще не образовалось, то надо остановить стремление к тому. В обоих случаях порождается некоторая сумма препятствий. Но если, с другой стороны, употреблено выражение: a black horse, ничего подобного не будет. Слово black, означая отвлеченное качество, не возбуждает определенной идеи. Оно только приготовляет ум к представлению какого-то предмета черного цвета, и сила внимания поддерживается до тех пор, пока этот предмет не станет известным. Итак, если предпоставлением прилагательного имени идея передается без повода к ошибке, между тем как предпоставление существительного способно произвести неправильное понятие, то, следовательно, один порядок причиняет уму меньше беспокойства, нежели другой, и поэтому он действительнее.
      Может быть, нам возразят, что прилагательное и существительное стоят так близко одно к другому, что их можно считать выговариваемыми в один и тот же момент; и что, слыша фразу лошадь вороная, нет времени вообразить себе лошадь другого цвета, пока следующее слово вороная не определит цвета. Должно сознаться, что, рассматривая сущность дела, не легко решить, справедливо ли это или нет. Но есть факты, косвенно доказывающие, что это несправедливо. Наша способность упреждать слова, еще не выговоренные, есть один из таких фактов. Если б идеи слушателя значительно отставали от выражений говорящего, как это предполагается вышеприведенным возражением, то он едва ли мог бы предвидеть конец предложения, когда оно высказано только наполовину; а между тем это случается постоянно. В этом случае ум, вместо того чтоб упреждать выражение, постоянно более и более отставал бы от него. Если б значение слов не воспринималось так же скоро, как они выговариваются, то потеря времени над каждым словом повлекла бы за собой такое накопление замедлений, что слушатель наконец совершенно отстал бы. Но будет ли признана сила этих возражений или нет, во всяком случае нельзя отрицать, что правильное образование картины будет облегчено, если элементы ее будут представлены в том порядке, в каком является в них потребность; что это облегчение будет чувствительно даже и -в тех случаях, когда ум ничем не был занят до восприятия картины.
      То, что говорится здесь относительно последовательности прилагательного и существительного, очевидно, применимо к наречию и глаголу. Без дальнейших объяснений будет ясно, что в употреблении предлогов и других частиц большая часть языков естественно подчиняются более или менее этому закону.
      Прилагая подобный же анализ к более крупным разделениям предложения, мы найдем не только, что правило это применимо, но что соблюдение его представляет значительные выгоды. В распределении сказуемого и подлежащего, например, мы прямо видим, что так как сказуемое определяет вид, в котором предмет должен быть воспринят, то сказуемое следует ставить первым; и действие, производимое этим размещением, становится сразу очевидным. Возьмем часто приводимое различие между предложениями: "Велика Диана Эфесская" и "Диана Эфесская велика". При первом размещении произнесение слова велика возбуждает смутное представление чего-то внушительного, обыкновенно сопряженного с этим словом; воображение приготовлено облечь последующее в возвышенные свойства, и при словах: "Диана Эфесская" - все образы, какие только можно вызвать в эту минуту, являются для составления картины: ум приводится тут прямо и безошибочно к желанному впечатлению. Когда, напротив, слова следуют в противоположном порядке, то идея "Дианы Эфесской" воспринимается без особенного отношения к величине, и когда прибавляется слово "велика", понятие должно быть преобразовано; это порождает трату умственной энергии и соответственное ей уменьшение эффекта. Следующие стихи из поэмы Колриджа "Старый моряк", хотя несколько неправильного строения, хорошо поясняют ту же истину:
      Я один, один, совсем один,
      Один на широко-широком море!
      И никакой святой не сжалился
      Над моей изнывающей душой.
      Это правило равно применяется и в тех случаях, когда сказуемым является глагол или причастие. И так как больший эффект достигается тем, что все слова, означающие качество, направление или состояние подлежащего, ставятся вначале, то, следовательно, и связь тоже должна предшествовать подлежащему. Правда, что обычаи нашего языка противятся размещению слов в этой последовательности - сказуемого, связи и подлежащего; но мы легко можем найти примеры возрастания силы, получаемого при соблюдении этой последовательности { В этой статье исключены некоторые места, так как приводимые в них подробности и примеры теряли свое значение при передаче на русский язык.}.
      Проводя это правило далее, становится очевидным, что для того, чтобы произвести наибольший эффект, нужно, чтобы не только главные разделения предложения размещались в такой последовательности, но чтобы и в подразделениях их было соблюдено то же самое. Почти во всех случаях сказуемое сопровождается каким-либо ограничением или обозначением, которое называется дополнением. Обыкновенно приходится также обозначать и обстоятельства подлежащего, составляющие его дополнение, и так как эти обозначения и обстоятельства должны определить, как именно понимаются действия и предметы, к которым они относятся, то первенство должно принадлежать им. Лорц Каймз замечает, что порядок этот предпочтителен, но не приводит причины. Он говорит. "Когда обстоятельство поставлено в начале периода или вслед за началом, то переход от него к главному предмету удобен; это - как бы восхождение или движение вверх". Для пояснения приведем предложение, составленное в таком порядке. Вот пример:
      "Какова бы она ни была в теории, ясно, что на практике французская идея о свободе есть право всякого человека быть господином остальных людей".
      В этом случае, если б первых два вводных предложения до слова в "практике", определяющие подлежащее, были поставлены в конце, а не в начале, предложение утратило бы много силы, как это видно из следующего:
      "Французская идея о свободе есть право всякого человека быть господином остальных людей на практике, по крайней мере, если не в теории".
      Точно то же бывает и относительно тех условий, при которых факт выражается в сказуемом. Обратим внимание на эффект, производимый в следующем примере тем, что условия эти поставлены в конце.
      "Как неизмеримо было бы побуждение к прогрессу, если б почести, воздаваемые ныне богатству и титулу, воздавались бы исключительно высоким подвигам и внутреннему достоинству!"
      Посмотрим затем, как увеличивается эффект, если мы поставим их в начале:
      "Если б почести, воздаваемые ныне богатству и титулу, воздавались исключительно высоким подвигам и внутреннему достоинству, как неизмеримо было бы побуждение к прогрессу!"
      Эффект, получаемый постановлением дополнений сказуемого и самого сказуемого впереди подлежащего, прекрасно выражен во вступлении к Гипериону:
      В глубокой тени печальной долины,
      Далеко сокрытый от свежего дыхания-утра,
      Далеко от огненного полудня и вечерней звезды,
      Сидел седовласый Сатурн, неподвижный, как камень.
      Здесь надо заметить, что не только сказуемое "сидел" предшествует подлежащему "Сатурн" и что три стиха, напечатанных курсивом и составляющих дополнение к сказуемому, стоят впереди него, но что и в строении этого дополнения соблюден тот же порядок: каждая строка так распределена, что качественные слова стоят перед словами, возбуждающими конкретные образы.
      Правильная последовательность главных и второстепенных предложений фразы, очевидно, подчиняется тому же закону. Забота о сбережении внимания слушателя, которое, как мы видели, обусловливает наилучшее распределение подлежащего, связи, сказуемого и их дополнений, требует, чтобы второстепенное предложение предшествовало главному, если во фразе их два. Заключая в себе какую-нибудь обозначающую или пояснительную идею, второстепенное предложение, поставленное прежде главного, предупреждает неправильное понимание его и поэтому избавляет от умственного усиления, потребного для исправления подобной ошибки. Это видно из следующего примера:
      "Тайна, соблюдавшаяся некогда в отношении парламентских прений, считается все еще необходимой в дипломатии; и в силу этой тайной дипломатии Англия может когда-нибудь быть вовлечена, изменой своих министерств, в войну, которая будет стоить сотни тысяч людей и сотни миллионов денег: а между тем англичане гордятся своим самоуправлением".
      Два второстепенных предложения, заключенные: одно - точкой с запятой, другое - двоеточием, почти совершенно определяют смысл главного предложения, заключающего их; и эффект был бы потерян, если б они стояли в конце, а не в начале.
      Общее правило о верном распределении фразы, которое мы проследили в приложениях к главным ее подразделениям, определяет также и надлежащий порядок в меньших ее подразделениях. В каждой сколько-нибудь сложной фразе дополнение к подлежащему заключает в себе несколько вводных предложений, дополнение к сказуемому - также; и их можно распределить, более или менее соображаясь с законом удобного восприятия. Само собой разумеется, что последовательность их, так же как и более пространных членов предложения, должна идти от менее частного к более частному, от абстрактного - к конкретному.
      Здесь нужно, однако, обратить внимание еще на одно условие, которое должно быть соблюдаемо при надлежащей конструкции фразы; но и это условие предписывается тем же общим правилом, которое указано выше, - а именно, чтобы слова и выражения, наиболее тесно связанные в уме, ставились возможно ближе одно к другому. Очевидно, что отдельные слова, побочные члены и главные разделения каждой фразы, определяют друг друга. Чем больше времени пройдет между названием обозначающего члена и члена обозначаемого, тем долее должен быть напряжен ум удержанием обозначающего члена, который должно употребить. И чем многочисленнее обозначения, которые должно разом помнить и правильно употребить, тем больше должно потратиться умственной силы и тем слабее будет произведенный эффект. Из этого следует, что при одинаковых данных фраза выиграет в силе, если члены ее распределены так, что замедления эти постоянно будут встречаться в наименьшем числе и будут притом возможно более коротки. Нижеследующее есть пример несовершенной комбинации:
      "Современное газетное сообщение, как бы оно ни было правдиво, вызовет улыбку, если будет принято за доказательство в каком-либо сочинении; между тем письмо какого-либо болтуна считается хорошим историческим свидетельством, если только оно написано несколько столетий тому назад".
      Перестановка слов в этой фразе по правилам вышеуказанным увеличит эффект так:
      "Как бы правдиво оно ни было, современное газетное сообщение, принятое за доказательство в каком-либо сочинении, вызовет улыбку; между тем письмо болтуна, если только оно написано несколько столетий тому назад, считается хорошим историческим свидетельством".
      При помощи такой перестановки мы избежим некоторые замедления и укоротим другие.
      В приводимом ниже месте из Потерянного рая представляется прекрасный пример хорошо распределенной фразы как относительно предпоставления второстепенных членов, так и относительно избежания длинных и многочисленных замедлений и - соотношения между порядком вводных предложений и последовательностью описываемых явлений, - что, между прочим, составляет еще одно условие легкого понимания, а следовательно, и эффекта.
      Подобно тому как бродящий волк,
      Которого голод заставляет искать новой добычи,
      Подсмотрев, как пастухи собирают свои стада
      на ночь
      В окруженные плетнем загоны, безопасные среди полей,
      Легко прыгает через забор, в середину стада;
      Или как вор, намеревающийся разграбить казну
      Богатого обывателя, крепкие двери которого
      С поперечными перекладинами и крепкими засовами
      не боятся нападения,
      Влезает в окно или по крыше:
      Так вкрался и первый великий хищник в Божье стадо,
      Так, с тех пор, в его церковь вкрадываются развратные
      наемники.
      Обыкновенное употребление фраз, в которых все или большая часть описательных и определяющих элементов предшествуют описываемым и определяемым, порождает то, что называется обратным слогом: название, которое, однако, придается не исключительно этому построению, но часто употребляется и там, где порядок слов просто не совсем обыкновенный. Более правильное название было бы: прямой слог, в противоположность другому, непрямому слогу, особенность первого состоит в том, что он проводит каждую мысль в ум наш шаг за шагом, подавая мало поводов к заблуждению; особенность второго заключается в том, что в нем правильное понимание мысли достигается рядом приближений.
      Превосходство прямой формы речи над непрямой, подтверждаемое многими из выведенных нами заключений, нельзя, однако, принимать без исключений. Хотя и хорошо до известной степени употреблять определяющие члены периода прежде определяемых, однако так как удержание в памяти каждого определяющего члена стоит некоторого умственного усилия, то при возрастании их числа и времени, потребного для их удержания в уме, мы достигаем предела, за которым представляется больше потерь, нежели выгод. При равенстве других условий распределение должно быть таково, чтобы ни один конкретный образ не был внушен прежде, нежели будут представлены материалы, из которых он должен состоять. Но мы сейчас показали, что, чем меньше материалов надо собрать разом 'и чем меньше времени приходится их удерживать в уме, тем лучше. Отсюда возникает в некоторых случаях вопрос: что требует больше умственного усилия, частые ли и продолжительные замедления или последовательные исправления неправильных пониманий?
      Иногда вопрос этот может быть решен смотря по способностям лица, к которому мы обращаемся. Для быстрого восприятия мыслей, выраженных прямым порядком, в котором предложения всячески переплетены, требуется большая сила ума. Для того чтобы помнить некоторое число предварительных пунктов, изложенных при разъяснении ожидаемой идеи, и для того чтобы употребить их все при образовании идеи, когда она будет внушена, нужна хорошая память и значительная сила сосредоточения. Тому, кто владеет ими, прямой метод покажется лучшим; тому же, кто лишен их, он покажется худшим. Как сильному человеку стоит меньше труда перенести стофунтовую тяжесть с места на место разом, нежели в несколько раз по десяти фунтов так и деятельному уму легче удерживать в течение некоторого времени все определения какой-нибудь идеи и разом правильно представить ее себе, когда она высказана, нежели ронять ее сначала несовершенно и потом уже относить к ней одну за одной подробности и ограничения, приводимые впоследствии. И наоборот, как для мальчика единственный возможный способ перенести стофунтовую тяжесть состоит в том, чтобы переносить ее по частям, так и для слабого ума единственный возможный способ составить сложное понятие состоит в том, чтоб построить его, собирая отдельно различные его части.
      Мнение, что непрямой метод, т. е. метод, передающий смысл рядом приближений, наиболее пригоден для людей необразованных, выводится из того, что они обыкновенно употребляют его. Форма выражения, усвоенная диким, как, например: "воды дай мне", - представляет простейший тип приближающего распределения. В плеоназмах, употребляемых сравнительно часто малообразованными, мы видим ту же структуру, как например в фразе: "The men, they were there" (Люди, которые находятся там). Напротив, старый родительный падеж (по-английски), например "the king, his crown" (корона короля), приближается к подобному же порядку выражения мысли. Сверх того, факт, что непрямой метод называется естественным, предполагает, что его самопроизвольно употребляет народ, т. е. что он есть самый легкий для необразованных умов.
      Есть, однако, много случаев, в которых нельзя признать лучшим ни прямого, ни непрямого построения и где предпочтительнее перед обоими среднее построение: когда число обстоятельств и определений, которые нужно включить в фразу, велико, самый разумный способ состоит не в том, чтобы исчислить их все прежде, чем ввести идею, к которой они принадлежат, и не в том также, чтобы поставить эту идею впереди и заставлять слушателя преобразовывать ее потом сообразно с частностями, приводимыми в конце; а в том, чтобы употребить оба метода понемногу. Возьмем пример. Надо стараться избегать такого крайне непрямого распределения, каково следующее:
      "Мы достигли цели нашего путешествия, наконец, с немалыми затруднениями, сильно утомленные, по изрытым дорогам и при дурной погоде".
      Переделка этой фразы в совершенно прямое распределение тоже не произвела бы удовлетворительного эффекта, как мы это и видим:
      "Наконец, после немалых затруднений, сильно утомленные, по изрытым дорогам и при дурной погоде, мы достигли цели нашего путешествия".
      Д-р Ватли, у которого мы заимствовали первое из этих двух распределений, предлагает следующую конструкцию:
      "Наконец, сильно утомленные, по изрытым дорогам и при дурной погоде, мы достигли, с немалыми затруднениями, цели нашего путешествия".
      Здесь можно заметить, что введением в фразу слов "мы достигли" несколько ранее уменьшается труд удерживания в памяти стольких частностей, и следующее затем дополнение "с немалыми затруднениями" придается к мысли весьма легко. Еще лучше было бы поставить слова "мы достигли" ранее; особенно, если вместе с тем и обозначения будут распределены сообразно вышеизложенному правилу: что более абстрактные элементы мысли должны предшествовать более конкретным. Посмотрим, что выйдет, если мы сделаем эти изменения:
      "Наконец, после немалых затруднений и сильно утомленные, мы достигли по изрытым дорогам - при дурной погоде - цели нашего путешествия".
      Фраза читается сравнительно легко (по-английски), в прежней же было меньше затруднений от замедления или перемены мысли.
      Прежде чем оставим эту отрасль нашего предмета, следует еще заметить, что даже при обращении к самым светлым умам прямой слог не годится для сообщения идей сложного или отвлеченного характера. Покуда ум не очень занят, он способен обнять все приготовительные члены фразы и употребить их основательно; но если какие-нибудь тонкости аргументации поглощают внимание, то может случиться, что ум, будучи не в состоянии вести рядом оба процесса, утомится, вследствие чего элементы мысли придут в беспорядок.
      Обращаясь теперь к рассмотрению фигур речи, мы встречаем тот же общий закон эффекта. В основе всех правил, определяющих выбор и употребление слов, мы находим то же главное требование - сбережение внимания Действительно, фигуры речи потому-то именно и употребляются, что они так хорошо отвечают этому требованию.
      Укажем для примера на синекдоху. Преимущество, достигаемое иногда заменой целого частью, зависит от более удобного или более яркого представления мысли. Если вместо того, чтобы сказать: "эскадра из десяти кораблей", мы говорим: "эскадра из десяти парусов", то представление группы судов в море рисуется более правильно, так как парус представляет самую видную часть судна, находящегося в движении; сказать "все руки к помпам" лучше, чем: "все люди к помпам", так как это рисует людей при их специальной работе и таким образом усиливает впечатление. "Седые волосы и горе ведут к могиле" - более сильное впечатление от этого выражения происходит от той же причины.
      В метонимии представляется то же самое. Вера в превосходство разума над грубой силой выражается в более конкретной и, следовательно, более доступной форме, если мы ставим слова: перо и меч вместо соответствующих абстрактных выражений. Сказать: "остерегайся пить" менее сильно, нежели сказать: "остерегайся бутылки" (beware of the bottle), и это главным образом потому, что первая фраза изображает менее специфически картину. Подобие (Simile) употребляется во многих случаях только как украшение; но когда оно увеличивает силу речи, то делается это также путем экономии в напряжении мысли. Вот пример: "Ошибочное предположение, будто бы великие люди и великие дела чаще встречались в древнее время, нежели теперь, должно быть отчасти отнесено к влиянию исторической перспективы. Как в ряду колонн, размещенных на равном расстоянии, наиболее отдаленные от нас кажутся наиболее близкими между собою, так и выдающиеся явления прошедшего кажутся тем более близкими одно другому, чем более они удалены от нас".
      Для того чтобы передать эту мысль с буквальной точностью, потребовалось бы несколько предложений; сила первых успела бы ослабеть, покуда воображение было бы занято присоединением остальных. С помощью сравнения избегается всякое усилие; картина мгновенно выясняется и производит полное свое действие.
      Но о месте, на которое должно ставить подобие (Simile) { Собственно говоря, термин "подобие" ("Simile") приложим лишь ко всей фигуре в целости, именно к обеим сравниваемым вещам и выведенному из этого сравнению. Но, ввиду того, что нет специального названия для объяснительного члена в фигуре, нам кажется, нет оснований не употреблять термина "Simile" для этого обозначения. В тексте, в каждом отдельном случае, будет видно, в каком смысле это слово было употреблено.}, надо сказать то же, что было сказано касательно распределения прилагательного и существительного, сказуемого и подлежащего, главного и придаточного предложения и пр. Как определительное должно предшествовать определяемому, так, чтобы достигнуть силы выражения, подобие должно обыкновенно ставиться впереди предмета, к которому относится, хотя есть исключительные случаи, где оно с успехом ставится в конце.
      Насколько сокращается количество слов с помощью метафоры и насколько сильнее становится от этого впечатление, видно из восклицания Лира:
      Ingratitude! thou marble-hearted fiend { У Дружинина передано так: "Неблагодарность - демон с черствым сердцем!".}.
      Оно потеряет часть своего эффекта, если его произнести так:
      Ingratitude! thou fiend with heart like marble;
      и произойдет это отчасти от положения подобия и отчасти от потребности в лишних словах. Если сравнение скрыто, сила метафоры, по зависимости от сравнительной краткости ее, делается гораздо рельефнее. Прибегая к аналогии между психическими и физическими явлениями, мы видим.
      Подобно тому как прошедший через призму луч белого света разлагается и дает цвета радуги, так, пройдя через душу поэта, неокрашенные лучи правды превращаются в ярко окрашенную поэзию.
      Ясно, что, воспринимая оба комплекса слов, выражающих обе половины сравнения, останавливаясь мыслью на одной части, чтобы истолковать другую, необходимо довольно значительное внимание. Значительная доля внимания сохраняется при выражении сравнений в виде метафоры. Так, например:
      "Белый свет правды, проходя через многостороннюю душу поэта, преломляется в радужную поэзию".
      Как много можно выразить немногими словами и какого эффекта можно достигнуть при помощи метафоры - всем известно. Мы приведем один стих из поэмы "A life Drama"
      I spear'd him with a jest
      как прекрасный пример содержащегося в данной поэме богатства. В следующем отрывке из "Освобожденного Прометея" Шелли широко воспользовался силой метафоры:
      Мне казалось, что мы шли через полянку,
      Когда только что забрезжиласъ серая заря,
      Бесчисленные густо-белые перистые облака
      Бродили плотными стадами вдоль гор,
      Нехотя пасомые ленивым ветром.
      Это последнее выражение отличается меткостью, с которой поэт подметил главную характеристичную черту картины, и сразу приводит мысль к желаемому представлению.
      Но метафора может быть с выгодой употреблена только при том условии, чтобы она была проста и могла пониматься по одному намеку. Понятно, что при темноте в ее смысле или в способе ее приложения никакой экономии не может представиться. Поэтому, когда встречается сложное сравнение, надо прибегать к подобию или к одной из посредствующих фигур, каковы аллегория и сложная метафора.
      Оставляя в стороне все, что можно было бы сказать по поводу гиперболы, олицетворения, апострофа, заключим наши соображения следующим замечанием Общее правило, принятое нами, состоит в том, что при равенстве всех других условий сила всякой формы речи увеличивается в обратном отношении ко времени и умственным усилиям, которых она требует от слушателя. Применения этого общего начала были приведены в нескольких пояснениях; мы показали, что относительное достоинство двух родов выражения какой-либо идеи определяется продолжительностью умственного процесса, необходимого для усвоения идеи при каждом из этих родов выражения. Но мы привели примеры, подтверждающие эти положения только отчасти; мы не привели ни одного, где бы они подтверждались вполне. Подобный пример представил бы нам фразу крайне напыщенную. Но что такое напыщенность, как не слишком сильное выражение для той идеи, которую оно заключает в себе? Все, что можно основательно заключить из этого, это то, что только в весьма редких случаях и исключительно в фигуре восхождения (Climax) должны соблюдаться все условия такого наиболее действительного построения.