— Не злись, — подмигнул Лаки. Я взглянул на него, но так и не понял, издевается он или нет.
      За двести метров до школы Лаки вошел в вираж, собираясь объехать ее, а я, присмотревшись, заметил на крыльце яркую куртку Кула, и выругался.
      Мы остановились перед въездом в парк. Огляделись. Вокруг никого не было. Лаки подошел к единственной машине, вынул из внутреннего кармана куртки двухлитровую пластиковую бутылку с остатками «Спринта», выплеснул зеленую жидкость и наклонился над «куджи» нашего директора.
      — Это директорская тачка! — тут же сообщил я. — Что ты делаешь?
      Он не ответил. Присмотревшись, я понял, что он сливает бензин через трубку, в которой узнал шланг от своего душа. Лаки посмотрел на меня.
      — Что я делаю? Я сливаю бензин из директорской тачки в бутылку из-под «Спринта» через трубку от твоего душа, Ричи!
      — Я вижу, — вздохнул я.
      Он закрутил пробку, вскочил на велосипед и мы помчались по аллее. Гравий лишь местами виднелся из-под снега, колеса весело шуршали, брызги талой воды летели во все стороны. То и дело я оборачивался. Погони не было. Мы остановились у проталины, вывалили всю контрабанду в кучу, Лаки облил все это бензином и поджег. Потом подобрал какую-то палку и принялся ворошить горящие книги, постеры, кассеты и все остальное. Повалил едкий дым, завоняло горелой пластмассой.
      Мы, уворачиваясь от дыма, топтались вокруг костра. Неожиданно я увидел высокое синее небо с летними облаками, ощутил запахи прелой земли, древесной коры, услышал, как чирикают птицы и потрескивают горящие коробочки кассет. Я понял, что не жалею о том, что сделал, и снова удивился тому, как резко переменились мои взгляды на жизнь. Как будто гигантская тяжесть упала с моих плечей.
      Это было странно.
      Когда стало невозможно разобрать, чем была раньше эта кучка обгоревшего и покореженного пластика, мы поехали назад. Я вспомнил про Кула, покосился на Лаки. Таких наглых и самоуверенных типов, как Лаки, я никогда раньше не встречал. Я не сомневался, что он разберется с Кулом.
      Я не ошибся.
      Кул торчал на крыльце в гордом одиночестве, в компании орущего магнитофона. И слушал он мою любимую группу. Я ненавидел его за это. Группа называлась «Нет Прощения!», и для меня они были лучше всех, может, еще и оттого, что, записав свой единственный альбом «Высота», эти парни погибли полным составом в перестрелке с копами. После этого их запретили. И эту музыку слушала всякая мразь!
      Кажется, Лаки Страйк думал точно так же. Уж больно злое было у него лицо, когда он подходил к Кулу.
      — А, Ричи! — начал было Кул. — И где же…
      Лаки дошел до Кула и ударил его с разворота ногой. Кул, перелетев через перила, рухнул с крыльца в лужу грязи. Лаки прыгнул на него сверху, угодил обеими ногами в живот и грудную клетку, а потом пару раз пнул ногой по почкам. Этого оказалось вполне достаточно. Кул захлебнулся кровью, закашлялся и закатил глаза. У меня даже дух захватило, насколько легко Лаки расправился с нашим альфа.
      Лаки поднялся по лестнице, отряхнул рукав куртки.
      — Идем! — он потащил меня за собой, оторвав от созерцания поверженного Кула, который наконец-то занял свою нишу, и втолкнул в вестибюль.
      — Какая у нас по плану лекция?
      — Психолингвистические структуры, — сказал я. И вспомнил, что оставил консоль дома.
      — У тебя не найдется запасной ручки? — спросил я у Лаки.
      — Думаю, что найдется, — ответил он.
      И мы начали подниматься по лестнице.
      Мэйджи относилась к Высшим. Я чувствовал это буквально кожей, когда она проходила мимо меня. К тому же, у нее был Островной генотип. А еще она носила мини-юбку и у нее были такие буфера, что когда я увидел ее в первый раз, у меня глаза на лоб полезли от гормонального всплеска.
      Мэйджи была девочка что надо, если понятие «девочка» применимо к Высшему эмпи. Она преподавала психолингвистику, то есть — грамотное построение паттернов для общения с низшей расой.
      Половину лекции Лаки молчал, тщательно записывая все, что ворковала Мэйджи, а я таял, слыша ее гипнотический голос. Если бы она приказала мне выпрыгнуть в окно, это было бы наслаждением. Я тихо балдел, но неожиданно бросил взгляд на Лаки, и от удивления даже перестал ее слушать.
      Лаки сосредоточенно записывал, но при этом у него было такое лицо, будто бы его только что надули, обвесив на полкило бифштексов, или что он там обычно ест на завтрак.
      — В чем дело? — шепнул я.
      — Вам говорят только про воздействие на людей? — спросил он, не переставая писать.
      — Ну да
      — Я в шоке. Я просто в шоке.
      — Но почему?
      Вместо ответа он издевательски фыркнул. Мэйджи снова пошла по проходу, покачивая полными бедрами.
      Однажды я сумел уронить ручку прямо перед ней, и она нагнулась, чтобы поднять ее. Будь я циником, я написал бы «ее задница уткнулась мне в лицо». Я уловил ее запах — аромат дорогих духов вперемешку с ее собственным, интимным ароматом. Я заглянул ей под юбку. У нее было черное кружевное белье, и полоски белой кожи между трусиками и чулками. Мне показалось даже, что я разглядел несколько волосков, выбившихся из-под резинки. В тот миг она была только моей.
      И я предпочитал думать, что она специально так долго поднимала ручку, чтобы я успел насладиться ее совершенством. Вечером я написал для нее стихи:
 
Однажды утром
Я пойму, что не люблю тебя,
И лишь тогда буду счастлив…
 
      Но так и не решился передать. Интересно, она догадывалась о моих чувствах? Скорее всего, да.
      От Высших не могло укрыться и тени мысли, а у меня обычно все написано на лице. После лекции я прямо спросил у Лаки:
      — Она тебе что, не понравилась?
      — Лекция? — не понял тот.
      — Мэйджи!
      — Ричи, — вздохнул он. — Если бы ты меньше пялился на преподавателя, у тебя появился бы шанс реально оценить всю ту дичь, которую тебе вливают в уши.
      — Ты считаешь это ерундой?
      — Это все равно, как если бы тебя учили оказывать первую помощь крупному рогатому скоту.
      Зачем? Знаешь, здесь, в Двойке, вас не учат самому главному: думать и принимать самостоятельные решения. В принципе, это объяснимо. В Тройке, говорят, нет Ментальных программ вообще. Только я не понимаю, зачем обществу второразрядные эмпи? Вас готовят федералы для таких же точно федералов, но зачем они внедряют расистские взгляды, мне непонятно. Пока.
      — А вас? — спросил я. — Вас к чему готовили?
      — А нас, — подчеркнул Лаки, — готовили убивать. Или подчинять. Ну-ка подожди…
      Мы как раз выходили в вестибюль, когда Лаки заметил одного из нукеров Кула. Тот пребывал в растерянности. Его командира увезли в больницу, и теперь Шкет, здоровенный тупорылый имбецил, с глупым видом озирался по сторонам, видимо, высматривая великана, сумевшего забить криминального папу. Лаки тут же подошел к нему, схватил за грудки и пару раз шваркнул об стену.
      — Запомни, мразь, — услышал я его свистящий шепот. — Токада больше наркотики не продает. Усек? А залупнешься на Токаду — уедешь на скорой к своему Кульчику. Понял, детка? Не слышу!
      Лаки владел искусством запугивания в совершенстве. Куловский нукер даже не рыпнулся.
      Может, Кул и вправит ему на место мозги, когда вернется, но сейчас он во всем был согласен со Страйком.
      Мы спустились с лестницы, постояли вместе с толпой учащихся возле кровавого пятна на месте падения Кула, забрали со стоянки велосипеды и поехали домой.
      Настроение у меня было прекрасным. Девчонки наконец-то скинули свои безликие пальто и шубы, и я вертел головой, глядя то на одни, то на другие соблазнительные ножки. Лаки курил на ходу «Стразз», демонстрируя прохожим умение управляться с велосипедом без помощи рук. Потом мы приехали ко мне, я отправился на кухню налаживать пищеблок, а Лаки, развалившись на диване в гостиной, смотрел «Новости Второй черты».
      Я не умею и никогда не научусь готовить. Я читал много старых книг, где были описаны муки несчастных страдальцев, которым приходилось готовить пищу вручную. Мне этого даже не представить. Я и с кухонным автоматом управляюсь с трудом. Два пересушенных бифштекса с не до конца размороженной фасолью — вот и все, что мне удалось приготовить в этот раз. Лаки иронично заглянул в свою тарелку и сказал, что не голоден.
      — Я могу это съесть? — осведомился я.
      — Валяй! — махнул рукой Лаки. И, подождав, пока я доем, сказал:
      — Здорово я его, правда?
      Я понял, что он имеет в виду Кула, и согласно кивнул.
      — Ричи, мне нужна твоя помощь, — сообщил Лаки. — Ри-чи! Ты слышишь меня?
      — Услуга за услугу? — нахмурился я.
      — И да и нет. Кул вчера ударил меня, я вернул ему должок, вот и все. Я прошу тебя не просто помочь мне. А сделать вместе со мной доброе дело.
      — Какого рода? — насторожился я. Лаки засмеялся.
      — Тебе понравится. Просто безобидная шутка. Помнишь, я говорил тебе про птичника?
      Я напрягся и вспомнил.
      — Ну?
      — Так вот, — у Лаки загорелись глаза. — Я придумал, как ему отомстить. Мы с тобой выследим, где он живет, а ночью влезем к нему в дом и выпустим на волю всех птиц.
      — Это преступление, — возразил я.
      — Преступление? — хохотнул Лаки. — Нет! Эти птицы находятся у него незаконно. Он вряд ли кинется в полицию заявлять на нас. И потом, как он нас узнает, если мы будем в масках? Давай, помоги мне! Заодно развлечешься. Идет?
      — Ты говорил, он здоровенный…
      — И что? Нас ведь будет двое! К тому же, он такой смелый только днем. А ночью, голый, безоружный, кому он страшен? Кому?
      — Ну… — сказал я.
      — Я обещаю, все будет хорошо, — тут же сказал Лаки. — Помоги мне. Мы ведь друзья!
      И он настолько обезоруживающе улыбнулся, что мне пришлось согласиться.
      Вечером Лаки отправился следить за птичником, я остался один. Я много думал. Мне казалось, что в последнее время я упустил нечто важное, но все мои размышления в этом направлении упирались в какую-то стену. Когда совсем стемнело, вернулся Лаки.
      — Ну что, ты готов вернуть свободу зябликам и щеглам? — спросил он. — Кстати, ты в курсе, что лесные птицы живут в неволе не больше месяца?
      — Какой ужас! — буркнул я.
      — Просто тебя никогда не держали в клетке, — странно сказал он. — Ты знаешь, что птица рождена для полета?
      — И где он их держит? На двенадцатом этаже, в доме, где полно охраны? — мне его идея нравилась все меньше. К тому же, под вечер ударили заморозки, и на улице снова царила зима.
      — Ошибаешься, — оскалился Лаки. — Ричи, тебя заботят такие мелочи, что я начинаю думать, уж не трусишь ли ты?
      — Нет, конечно!
      — К вопросу о месте содержания птиц. Эта сволочь живет в Частном секторе. Предлагаю выдвинуться ровно через два часа. Мы возьмем на стоянке мотоциклы, так быстрее получится смотаться туда-сюда, а еще мы возьмем подручные средства на тот случай, если кто-нибудь на нас нападет. И еще я думаю запугать его, сказав, что мы из Природоохранной Организации, чтобы он обосрался от страха и больше никогда не занимался браконьерством. Двух хулиганов в масках он не так испугается, как угрозы постоянного террора. Что скажешь?
      — Неплохо придумано, — мне отчего-то понравилась его идея сказать, что мы — из тусовки стебанутых пацифистов.
      — Скажем, что мы — из «Экотерры», — предложил Лаки. — Как тебе название?
      — Сам придумал?
      — Только что!
      — Как хочешь. Главное, чтобы нас не запалили.
      — Предоставь это мне, — снисходительно улыбнулся Лаки Страйк.
      Ровно в полночь мы вышли из дома. Лаки сунул мне в руки монтировку, себе же взял струну, обычное оружие уличных бойцов. Мы зашли на стоянку за мотоциклами и погнали.
      На мотоцикле я ездил еще хуже, чем на велосипеде, и всю дорогу пытался не врезаться во что- нибудь или в кого-нибудь. Мы затормозили возле двухэтажного дома с выходом на темную улочку.
      Тусклый свет фонаря скорее скрывал наши лица, к тому же мы сразу раскатали шапочки и оказались в масках. И тут я понял, что у меня трясутся колени. Я с сожалением последовал за Лаки.
      Тем временем тот нажал на кнопку звонка. Отступать было поздно. Я тяжело вздохнул и поудобнее перехватил монтировку. За дверью послышалось свирепое «Кто?!»
      — Проверка паспортного режима! — рявкнул Лаки басом. — Открывай! Честно говоря, больше всего на свете я мечтал о том, чтобы нас послали подальше. Но птичник оказался законопослушным гражданином своей черты. Он открыл. И Лаки, влетев в комнату, обрушился на него.
      Лаки дрался, как бог. Как Еси Каранава в фильме «Кровь бездны». Я даже забыл, зачем сюда пришел. Я обожаю восточные единоборства, они доставляют мне эстетическое наслаждение, наряду с красивыми женщинами и изысканной пищей. Я не сразу понял, что Лаки играет с птичником, как кот с мышью. Но потом Лаки стало не до того: из соседней комнаты послышались женские крики
      «Помогите! Убивают!», и Лаки кинулся туда. Птичник мешком сполз по стене, не подавая признаков жизни. Я задержался посмотреть, жив ли он, и пропустил момент, когда вдруг стало не по-хорошему тихо. Я пошел по коридору, споткнулся в темноте о бездыханное тело и начал падать, но чья-то рука вздернула меня вверх. От неожиданности я выронил монтировку.
      — Быстрее! — крикнул на меня Лаки. — Подбери оружие, идиот!
      Мы ворвались в комнату, где все стены занимали вольеры с орущими зябликами и щеглами. Лаки вырвал у меня железяку и принялся громить клетки. Вся комната тут же заполнилась перепуганными птицами.
      А потом, к моему величайшему изумлению, Лаки достал из кармана своей клубной куртки портативную видеокамеру и начал все это снимать. Я почувствовал, как на меня накатывает ступор.
      — Что ты делаешь? — выдавил я.
      Вместо ответа он сунул мне в руки видеокамеру и, достав из другого кармана спреер, написал на стене красным: «Экотерра не прощает!», а я все это снимал, это и еще то, как он пинает ногами тело женщины, и тело птичника, и рвет на женщине одежду, а потом ломает ей руки, подкладывая под кости монтировку и прыгая двумя ногами сверху. Я даже не пытался остановить его, это был какой-то дикий бред. Я не понимал, что я делаю здесь, а главное — зачем я все это делаю.
      Потом мы ушли.
      Я машинально вел мотоцикл, прибывая в глубочайшем шоке. Дома Лаки заставил меня выпить залпом стакан коньячного спирта, и меня прорвало.
      — Зачем?! — заорал я на него. — За что?! Ты, идиот!.. Зачем ты вписал меня в это?!
      — Успокойся, — Лаки вел себя так, будто ничего не произошло. — Все под контролем. Никто ничего не узнает.
      — А где видеокамера? — неожиданно вспомнил я.
      — Там. В доме. Все улики остались в доме. Мы были в масках и перчатках. Расслабься. Присядь в это кресло. Ничего не произошло. Ты понял меня? Все хорошо. Расслабься. Вздохни глубоко — глубоко… Подумай о птицах. Как они мечутся по комнатам, натыкаясь на стены… Теперь, когда ты так хорошо устроился в этом удобном кресле, я хочу, чтобы ты слушал мой голос, когда я расскажу тебе о птицах… Удивительно, но это не то, чего ты хочешь. Птица чувствует надежду, свободу полета, это приносит ей удовлетворение… Это приносит радость, мир и комфорт, крылья восприятия раскрываются, Ричи, это удивительный мир свободы и радости, и ты можешь продолжать слушать меня, и слушать, как шуршат по воздуху крылья…
      И я действительно слушал, как шуршат мои крылья, там, в синем небе, полном свободы и радости.
      Всю ночь напролет мне снилось небо. Утром я проснулся в великолепном настроении, чувствуя себя на все сто. Я потянулся, вволю нахрустелся суставами, и понял, что голоден, как волк.
      Насвистывая, я вышел в гостиную… И замер с открытым для приветствия ртом. Вчерашние кошмары нахлынули на меня с новой силой, я вспомнил все. Вспомнил сразу, потому что Лаки смотрел по визору «Новости Второй черты», где как раз показывали сюжет, посвященный нашей вчерашней акции. Я опять увидел гостиную с тучей испуганных птиц, увидел, как парень в маске пишет красным «Экотерра не прощает!», с какой жестокостью после этого он избивает женщину с перерезанным горлом (но ведь этого не было!), и тут же в кадре появились монтировка и струна.
      …хладнокровное спланированное двойное убийство…
      …никаких отпечатков пальцев…
      …террористическая организация «Экотерра» пока не взяла на себя ответственность за совершенное злодеяние, но это — вопрос времени…
      …волна ужаса и террора, затопившая Стад-Рэй, докатилась и до Второй черты…
      Мое сердце стучало так, что половину текста я просто не расслышал. Я понял, что сползаю по стене, как птичник, тогда, в том доме, забитый насмерть моим другом Лаки… Другом?
      — Неплохо, — оскалился Лаки. — Ричи, ты что?
      — Я тебя ненавижу!.. — мой голос сорвался.
      — Эй! Ты чего? — удивился Лаки. — Эй! Токада! Что с тобой? Слышал, отпечатков не найдено!
      — Заткнись! — заорал я так, что зазвенело в ушах.
      — Тихо… Тихо… — он неожиданно оказался рядом со мной, и я закрылся руками, ожидая удара. Вместо этого он встряхнул меня и наотмашь хлестнул открытой ладонью по лицу.
      — Ричи? Все в порядке, правда? Ты же никого не убил! Ты чего? Ричи?
      — Ты сказал, что это шутка… Безобидная шутка… — мое горло перехватило от бессильной злобы.
      — Я убью тебя!.. — я начал вырываться и Лаки скрутил меня. Потом швырнул в угол.
      — Стоп! Ты убьешь — меня? Убьешь эмпи?
      — Да! Эмпи!
      В тот момент я искренне верил, что способен на такое.
      Эмпи никогда не убьет другого эмпи. Это называется «Высший инстинкт». Рептилии, млекопитающие, инсектоиды и прочие примитивные твари, включая «венец творения», убивают представителей своего вида, но эмпи никогда не причинит смерть своему собрату по крови, это заложено в наших генах. Никогда.
      Я заплакал. Лаки был прав. Мои кулаки разжались, я закрыл лицо руками.
      — Ты убил их… — тупо повторил я. И окончательно поверил в это.
      — Они были людьми, Ричи. — услышал я сочувствующий голос Лаки Страйка. — Людьми.
      Просто пришло их время. Мы живем в мире, где всем правит смерть. Мы — лишь орудие ее. Мы всю жизнь только и делаем, что убиваем людей. Мы, эмпи! Я не понимаю, чего ты дергаешься?
      — Что ты наделал? — повторял я, раскачиваясь из стороны в сторону. Лаки заулыбался, глядя на меня. Постепенно его улыбка становилась все шире. На какой-то миг у меня в глазах потемнело от ярости, я уставился ему в глаза… А потом все прошло. Я боялся его. Наконец-то я был раздавлен.
      — А что, Ричи, ты хотел бы, чтобы Мэйджи разделась перед тобой? — неожиданно спросил Лаки. — И вдруг оказалось, что на ней — черная кожаная сбруя, а в руках — хлыст? А, Ричи? А ты лежал бы, прикованный цепями к кровати и целовал ее ноги, а она хлестала бы тебя плеткой?
      Это было слишком. Я издал сиплый звук протеста, примеряясь ударить его, и снова отступил к стене. Ну не мог я ударить эмпи по лицу! С людьми у меня тоже не всегда получалось. Лаки все понял. Он вскочил и неожиданно закатал мне с ноги в челюсть. Страйк, должно быть, всегда дрался ногами. Меня убрало, я покатился по полу и замер в углу. Мне хотелось зареветь. Он вдавил мои плечи в пол.
      — Встать!
      — Зачем?.. Зачем?..
      — Идиот! — горячо заговорил Лаки, и в его глазах плескалось безумие.
      — Ты же мне потом сам спасибо скажешь! Я отучу тебя от страха перед болью! Сейчас я изобью тебя так, как никакой Кул!.. Ты будешь драться!
      И, подскочив, он ударил меня ногой в солнечное сплетение, как футбольный мяч.
      — Ты когда-нибудь терял сознание от боли? — услышал я голос Лаки сквозь похоронный звон колоколов. — Я не буду тебя калечить. Я сейчас выверну тебе руку, а потом вправлю ее обратно.
      Я заорал так, что задрожали стекла.
      — Лаки, подожди!.. Давай поговорим!..
      — У нас очень мало времени. — Лаки уперся мне коленом между лопаток, схватил мою руку на излом, и я услышал хруст собственных суставов. А потом боль ударила меня хлыстом, и в глазах зарябили черные точки.

ЛАКИ СТРАЙК — 1