Если ты получишь пулю в брюхо (или куда-нибудь ещё), то комбинезон отреагирует мгновенно: отвердеет в точке попадания и перераспределит энергию удара на соседние участки, не позволяя пуле пройти насквозь. При этом ты испытаешь очень даже ощутимую боль, но всё равно это будет лучше, чем позволить кусочку свинца расковырять твой ливер. К великому сожалению, у этой защиты есть пределы, причём весьма существенные, так что одной из первых задач солдата, как и в старину, остаётся укрывание от вражеского огня.

Сверху надевается пояс, на который ты вешаешь универсальный инструмент (то, чем хотел бы стать швейцарский армейский нож, когда вырастет), накидку в виде неприлично маленького свёртка, флягу, недельный рацион из крекеров с повышенным содержанием энергии и три кубика боеприпасов. Затем нужно намазать лицо кремом с наполнителем, опять же из нанороботов, которые тут же войдут в соприкосновение со своими собратьями из комбинезона для обмена информацией об окружающей среде. После этого включается камуфляжная система. А потом попробуй разглядеть себя в зеркале.

Третий этап подготовки состоит в том, что ты приказываешь своему МозгоДругу установить связь с товарищами по отделению и командиром и оставляешь её включённой до тех пор, пока не вернёшься на корабль или не погибнешь. Я-то гордился своей сообразительностью, когда додумался до такой тактики во время учений на базе, но очень скоро выяснилось, что непрерывная связь через МозгоДруга – одно из самых святых, хотя и неофициальных правил, неуклонно соблюдающихся в самом жарком сражении. Такая связь означает, что ни одна команда не останется неправильно понятой, и при этом не будет никаких криков, выдающих местонахождение солдат. Если ты во время боя слышишь голос солдата ССК, это значит, что либо он круглый дурак, либо его подстрелили и он кричит от боли.

Пожалуй, единственный недостаток связи через МозгоДруга состоит в том, что он передаёт и эмоциональную информацию, если забудешь приказать не делать этого. Такое может здорово отвлекать. Представь, что ты ни с того ни с сего чувствуешь, что вот-вот обмочишься от страха, и прежде чем сообразишь, что испугался вовсе не ты, а кто-то из твоих товарищей, пройдёт некоторое время. Важно ещё помнить, что товарищи не скоро забывают подобные вещи, и, если виновником окажешься ты, потом придётся долго терпеть насмешки и неприязненные взгляды.

Поддерживай связь только со своим отделением: стоит открыть канал на весь взвод, и в твоей башке начнут сражаться, проклиная всё на свете, и умирать сразу шестьдесят человек. Легко понять, что это совершенно не нужно.

И последний пункт: забудь обо всём, кроме полученных приказов, убивай всё и всех, кто не относится к человеческой расе, и приложи максимум усилий, чтобы остаться в живых. В ССК все достаточно просто: первые два года службы все солдаты проводят в пехоте, независимо от того, кем они были в предыдущей жизни: швейцарами или хирургами, сенаторами или уличными бродягами. Если ты переживёшь эти два года, то получишь шанс на специализацию, вместе с которой обретёшь и постоянные обязанности в структуре Колониального союза, вместо того чтобы шляться от сражения к сражению и затыкать собой все дыры, как это испокон веку приходится делать всем военным. Но на протяжении этих двух лет у тебя только одна обязанность: идти туда, куда прикажут, оставаться придатком своей винтовки, убивать и стараться не быть убитым. Это просто, но просто вовсе не значит – легко.

Выяснилось: чтобы прикончить солдата консу, требуется два выстрела. Это было чем-то новеньким. Ни в одном из наставлений не говорилось ни слова о том, что консу имеют нечто вроде личных силовых щитов. Но это было так. Эти существа спокойно переживали первое попадание. Их швыряло, вероятно, на то, что служило им вместо задниц, а уже через несколько секунд они снова оказывались на ногах. Значит, нужно делать два выстрела: один, чтобы свалить врага, а второй – чтобы он уже не поднялся.

Сделать два выстрела подряд по движущейся мишени, находящейся на расстоянии нескольких сотен метров от тебя, не так уж просто, особенно в поле, где кипит непрерывный бой. Прикинув, что к чему, я приказал Заднице создать особый метод стрельбы, при котором после одного нажатия на спуск винтовка посылает в цель сразу две пули. Одну – простую винтовочную, а вторую – разрывную. Моя МЦ получила новую инструкцию в кратком промежутке между выстрелами; только что я выпускал по одной стандартные винтовочные пули, а в следующую секунду уже перешёл на свои микроочереди.

Я понял, что люблю мою винтовку.

О своей выдумке я сообщил Уотсону и Виверос. Виверос тут же приказала всему отделению перейти на такую тактику стрельбы. Примерно через минуту над полем битвы загремели быстрые двойные выстрелы, после которых консу дюжинами падали и как бы схлопывались. Их внутренности, со звуком, похожим на щелчки жарящегося попкорна, размазывались изнутри по панцирям. Я оглянулся на Виверос. Она с каменным лицом целилась и стреляла по врагам. Уотсон стрелял очень торопливо и ухмылялся во весь рот, как мальчишка, который только что выиграл чучело на стрелковых соревнованиях бойскаутов.

«Ну вот, – передала Виверос. – Нас заметили».

– Что? – вслух спросил Уотсон и вскинул голову.

Я схватил его за руку и дёрнул вниз. В ту же секунду сразу несколько ракет взорвались, ударившись о валуны, за которыми мы прятались. Нас засыпало осколками камня. Я вовремя посмотрел вверх и заметил, что булыжник размером с шар для боулинга летит прямиком мне в голову. Я инстинктивно вскинул руку, костюм по всей длине руки отвердел – и камень отлетел в сторону, словно неудачно принятый волейбольный мяч. Рука сразу заболела; в прежней жизни я, скорее всего, заработал бы открытый перелом с хорошим смещением сразу обеих костей предплечья, да и с кистью пришлось бы повозиться. Повторять подобный приём мне не очень хотелось бы.

– Дьявол! Совсем рядом! – искренне удивился Уотсон.

– Заткнись, – вполголоса прикрикнул я и мысленно обратился к Виверос: «Что дальше?»

«Дальше – держаться, – ответила она и отцепила от пояса свой универсальный инструмент. Сформировав из него зеркало на ручке, она подняла его и посмотрела через край валуна. – Сюда идут шестеро, нет, семеро…»

Внезапно неподалёку раздался грохот.

«Пятеро, – спокойно поправилась она и сложила свой импровизированный перископ. – Переключайтесь на гранаты, делайте как я, а потом сразу же перейдём в другое место».

Я кивнул, Уотсон вновь усмехнулся, и после команды Виверос: «Огонь» – мы все выпустили по навесным траекториям несколько гранат через валуны. Я выпустил три очереди по три. После девяти взрывов выдохнул, коротко воззвал к Богу, поднялся и увидел труп одного консу. Другой неуклюже отползал от нашей позиции, а ещё двое лихорадочно пытались укрыться где-нибудь. Виверос прикончила раненого, мы с Уотсоном сняли одного из двоих уцелевших.

– Ну, как вам такая пьянка, засранцы?! – проорал Уотсон и с ликующим выражением перемахнул через свой валун – чтобы нос к носу столкнуться с пятым консу, который вырвался вперёд, оказался в мёртвой зоне во время нашего гранатного обстрела и терпеливо просидел в укрытии те несколько секунд, за которые мы успели разделаться с его друзьями. Консу направил ствол своего оружия прямо в Уотсона и выстрелил; лицо Уотсона провалилось внутрь, а в следующую секунду из него гейзером хлынула УмноКровь и ошмётки того, что только что было головой моего напарника, брызнули на консу. Комбинезон Уотсона сделал всё, что было положено: капюшон принял на себя выстрел – к сожалению, изнутри, – отвердел и перераспределил энергию удара, но в результате выкинул УмноКровь, крошки раздроблённых костей черепа и мозги через лицевое отверстие капюшона.

Уотсон так и не успел осознать свою гибель. Последним, что он передал через своего МозгоДруга, был всплеск эмоции, которую было бы лучше всего описать как лёгкое замешательство, мимолётное удивление человека, увидевшего перед собой нечто такое, чего он не ожидал, и не успевшего сообразить, что же это. А потом связь с ним прервалась – так на середине текста прекращается общение с базой данных при внезапном отключении питания.

А консу, застреливший Уотсона, сразу же запел. Когда начался бой, я не дал команды отключить перевод и теперь знал, что он пел о смерти именно этого своего противника, то и дело повторяя слово, означавшее искупление или освобождение. Консу пел, а на панцире оседали капельки кровавой массы, в которую превратилась голова его противника. Я громко заорал и начал палить. Консу отбросило назад, тело словно взорвалось изнутри, так как я послал в его грудную пластину длинную очередь разрывных пуль. Я всадил в уже мёртвого консу не менее тридцати пуль и лишь тогда сумел остановиться.

– Перри! – окликнула меня Виверос. Наверно, она заговорила вслух, чтобы вывести меня из исступления. – Сюда идут другие. Пора сматываться. Пошли.

– А как быть с Уотсоном? – спросил я.

– Пусть лежит себе, – ответила Виверос. – Он мёртв, а ты нет, и в любом случае здесь нет никого, кто стал бы его оплакивать. За телом мы вернёмся позже. А сейчас – валим отсюда. Постараемся уцелеть сами.

Мы победили. Сдвоенные винтовочные выстрелы успели очень заметно сократить ряды врагов, прежде чем те поумнели, сменили собственную тактику, отступили и начали ракетный обстрел наших позиций, отказавшись от лобовых атак. После нескольких часов вялой перестрелки консу отступили ещё дальше и укрылись под щитом, оставив на поле боя лишь небольшую группу, которая должна была совершить ритуальное самоубийство в знак признания своего поражения. После того как самоубийцы вонзили церемониальные ножи в полости, где у консу находится мозг, нам осталось лишь отправиться подбирать убитых и раненых, оставшихся на поле боя.

Второй взвод проявил себя хорошо – двое погибших, включая Уотсона, и четверо раненых, из них лишь одна тяжело. Ей предстояло потратить предстоящий месяц на восстановление нижнего отдела кишечника, а трое остальных должны были вернуться в строй уже через несколько дней. С учётом всех обстоятельств дела могли обернуться куда хуже. Скоростной бронетранспортёр консу прорвался сквозь линию обороны четвёртого взвода роты К и взорвался, уничтожив шестнадцать человек, включая командира взвода и двух командиров отделений, и ранив едва ли не всех остальных солдат и сержантов. Если бы лейтенант четвёртого взвода не погиб, то, подозреваю, он после такой чудовищной оплошности горько жалел бы, что уцелел.

После того как мы, построившись, выслушали все положенное от лейтенанта Кейеса, я возвратился за Уотсоном. Вокруг него уже столпились восьминогие падалыцики. Я подстрелил одного, и остальные благоразумно разбежались. Впрочем, за то довольно короткое время, что оказалось в их распоряжении, эти твари добились внушительного успеха: я испытал нечто вроде мрачного восхищения, поняв, насколько мало остаётся от человека, когда он лишается головы и изрядной части мягких тканей. Взвалив на плечо то, что осталось, я потащил останки Уотсона в полевой морг, развёрнутый в паре километров отсюда. По пути мне лишь однажды пришлось остановиться, чтобы поблевать.

Как раз за этим занятием меня и застал Алан.

– Может, тебе помочь? – спросил он, подойдя поближе.

– Я в полном порядке, – ответил я. – А он теперь совсем не тяжёлый.

– Кто это? – поинтересовался Алан.

– Уотсон.

– Ах, этот, – Алан поморщился. – И всё равно не сомневаюсь, что где-то кто-то будет скорбеть по нему.

– Только не надо выжимать из меня слезу, – сказал я. – Как твои дела?

– Неплохо, – ответил Алан. – По большей части валялся, уткнувшись носом в землю, время от времени тыкал винтовкой в сторону врага и даже несколько раз выстрелил в том направлении. Может быть, и попал в кого-нибудь. Не знаю.

– Ты слушал их песнь о смерти перед сражением?

– А кто ж её не слышал? – удивился Алан. – По-моему, с таким звуком могли бы трахаться два влюблённых товарных поезда. Такую вещь нельзя не услышать, как ни старайся.

– Нет, – остановил я его. – Я имею в виду: слышал ли ты перевод? Понял, о чём они пели?

– Да, – ответил Алан. – Впрочем, я не уверен, что мне нравится их план перетаскивания нас в свою религию. Тем более что они там поклоняются смерти и всему такому.

– ССК, похоже, думают, что это всего лишь ритуал. Молитва, которую они произносят, потому что делали так всегда и у них это принято.

– А ты думаешь по-другому? – заинтересовался Алан.

Я кивнул на труп Уотсона.

– Консу, который его так, во всю глотку кричал: «Искупленный, искупленный», а может быть: «Освобождённый, освобождённый». Я уверен, что он вёл бы себя точно так же, если бы распотрошил меня. Мне кажется, что ССК недооценивают то, что здесь происходит. Я думаю, что консу не возвращаются после проигранных сражений вовсе не потому, что они, дескать, проиграли и больше не претендуют на этот мир. Я вообще считаю, что они вели это сражение вовсе не ради чьей-нибудь победы. С их точки зрения, эта планета теперь освящена кровью. И мне кажется, они считают, что теперь завладели ею.

– Тогда почему они не оккупируют её?

– Возможно, ещё не пришло время, – ответил я. – Может быть, они должны дождаться какого-то Армагеддона. Но я не думаю, будто ССК знают, как консу относятся к этой планете: считают её потерянной для себя или, наоборот, своей собственностью. Мне почему-то кажется, что через некоторое время наших ждёт немалое удивление.

– Ладно, так уж и быть, покупаю твою гипотезу, – сказал Алан. – У всех военных, о каких я когда-либо слышал, обязательно были ограниченность, тупость и чрезмерная самоуверенность. А ты-то что предлагаешь?

– Чёрт возьми, Алан, не имею ни малейшего представления, – признался я. – Разве что попытаться помереть задолго до того, как это случится.

– Тогда давай перейдём к более приятным материям, – предложил Алан. – Здорово ты придумал стрелять в них двумя пулями. А то кое-кто из наших уже успел наложить в штаны, глядя, как несмотря на нашу стрельбу, эти страшилища как ни в чём не бывало встают и продолжают наступать. В ближайшие несколько недель тебе, пожалуй, не придётся платить за выпивку. Думаю, многие захотят угостить тебя стаканчиком.

– Мы и так не платим за выпивку, – напомнил я. – У нас полностью оплаченный тур по кругам ада, если ты забыл.

– И все равно если бы мы платили, то тебе теперь не пришлось бы.

– По-моему, ничего особенного я не сделал, – сказал я и лишь потом заметил, что Алан встал по стойке «смирно». Оглянувшись, я увидел, что к нам приближаются Виверос, лейтенант Кейес и ещё какой-то офицер, которого я не узнал.

– Перри, – обратился ко мне лейтенант Кейес.

– Лейтенант, – отозвался я. – Прошу простить, что я не отдал вам честь. У меня заняты руки: я несу труп в морг.

– А-а, вот куда они шли, – заметил Кейес и подошёл к телу. – Кто это?

– Уотсон, сэр.

– Ах, этот, – протянул Кейес. – Ему понадобилось немного времени.

– Он был чересчур возбудим, сэр, – сказал я.

– Да, наверно, так оно и было, – согласился Кейес. – Что ж, был так был. Перри, это подполковник Райбики, командир двести двадцать третьего.

– Сэр! – воскликнул я. – Простите, что не приветствовал вас по уставу.

– Да, труп, я уже знаю, – ответил Райбики. – Сынок, я всего лишь хотел поблагодарить тебя за идею по поводу стрельбы. Ты сэкономил много времени и сохранил много жизней. Ублюдки консу хотели разделаться с нами при помощи нового оружия. Их личные щиты оказались для нас совершенной неожиданностью и могли причинить массу неприятностей. Я объявлю вам благодарность в приказе, рядовой. Что вы об этом думаете?

– Благодарю вас, сэр, но я уверен, что рано или поздно это понял бы кто-нибудь ещё.

– Очень даже вероятно, но первым сообразил ты, – подполковник то и дело переходил с официального тона на отеческий и обратно, – а это чего-нибудь да стоит.

– Так точно, сэр.

– Когда вернёмся на «Модесто», надеюсь, ты позволишь старому пехотинцу поставить тебе выпивку, сынок?

– Буду очень благодарен, сэр, – ответил я и увидел, как Алан за спиной командиров ухмыльнулся.

– Вот и прекрасно. Ещё раз поздравляю. – Райбики повернулся к останкам Уотсона. – Сожалею о вашем друге.

– Спасибо, сэр.

Алан самым лучшим строевым образом отдал честь за нас обоих. Райбики отсалютовал в ответ и затопал прочь в сопровождении Кейеса. Виверос вернулась к нам.

– У тебя удивлённый вид, – обратилась она ко мне.

– Я просто подумал, что прошло уже лет пятьдесят с тех пор, как меня в последний раз назвали сынком, – объяснил я.

Виверос улыбнулась и ткнула пальцем в труп Уотсона:

– Знаешь, что с ним нужно делать?

– Морг находится вон за тем холмиком, – ответил я. – Доставлю его туда, а потом с первым же транспортом вернусь на «Модесто», если, конечно, у тебя не будет других приказаний.

– Брось ты это дерьмо, Перри, – сказала Виверос. – Ты у нас герой дня, так что можешь делать всё, что хочешь.

Она повернулась, чтобы идти.

– Эй, Виверос, – окликнул я, – а это всегда бывает так?

Она обернулась.

– Ты о чём?

– Об этом, – сказал я. – Война. Сражения. Бои.

– Что? – переспросила Виверос и громко фыркнула. – Чёрт возьми, Перри, конечно, нет. Сегодня была не война, а сельская танцевальная вечеринка. Таких развлечений почти что и не бывает.

Она снова фыркнула и умчалась, все ещё сохраняя на лице удивлённое выражение.

Вот так прошёл мой первый бой. Началась моя военная эпоха.