Со вздохом сожаления Анни отправила в рот последнюю ложку крем-брюле.

— Это был восхитительный ужин, — произнесла она. — А пудинг — самый лучший в моей жизни. Я надеюсь, пуговицы у меня на платье не оторвутся.

Она показала на свои пуговицы, сбегающие от глубокого выреза платья к талии. На ее рукавах пуговиц было гораздо больше, они начинались почти у локтей и доходили до туго застегнутых манжет. Она решила сегодня не надевать никаких ювелирных украшений; на шее была только бархатная лента. Две маленькие косички, обрамляющие ее щеки, не давали остальным распущенным свободно волосам падать на лицо.

— Ты выглядишь как средневековая принцесса, — сказал Эдвард, улыбнувшись ей поверх бокала с вином.

— А ты выглядишь как Байрон, — Анни перевесилась через стол и поцеловала его прямо в губы, не смущаясь присутствием других посетителей ресторана. Эдвард действительно выглядит очень романтично, подумала она. Сегодня на нем был вечерний костюм, белая рубашка и зеленый вельветовый галстук. Вечерний костюм делает любого человека похожим на члена парламента от консервативной партии или на беспечного денди. Анни больше нравилось причислять Эдварда к последней категории.

Лишь еще одна пара была одета так же строго, как они. Сегодня ресторан был заполнен только пожилыми людьми. Учебный год кончился, и еще на уик-энд большинство студентов разъехались. Леди Маргарет Холл стал непривычно тих. В библиотеках не было никого. С каждым днем на улице студентов убывало и прибывало туристов.

Анни возобновила свои отношения с Эдвардом, как только вернулась из Лондона. Та история с Розой завершилась на удивление быстро. За ней даже не было нужды присматривать — она сразу вернулась к нормальной жизни. Роза настояла на том, чтобы уехать в Оксфорд в тот же день, когда ей сделали аборт. Она позволила Анни заплатить только за такси. Все это для Розы было не более чем прискорбный и очень мимолетный эпизод, маленькое темное пятнышко на ее блистательной репутации. Анни не очень хорошо представляла, что чувствует ее подруга, но была рада, что Роза снова в бодром расположении духа. Завтрашним вечером Роза собиралась на бал в Кебл с компанией друзей. На следующей неделе она полетит в Бостон, чтобы совершить путешествие от восточного до западного берега США на автобусе.

Эдвард старался не выпускать Анни из поля своего зрения. Он сдал заключительные экзамены и покидал Оксфорд навсегда. Вместе с Анни он посетил все свои любимые места, как будто хотел с ними проститься. Он испытывал странную смесь чувств — возбуждающее ожидание новой жизни и ностальгию по уходящей. Хотя он никогда не расспрашивал Анни насчет ее странного исчезновения, она иногда замечала на себе его изучающий взгляд. И сейчас он смотрел так же. Жаль, что он такой серьезный — сегодня она хотела бы, чтобы он был веселым, раскованным и танцевал с ней до рассвета.

Но он произнес только два слова:

— Кофе? Бренди?

— И то, и другое, — неожиданно для себя сказала она. — Сегодня я не хочу говорить тебе «нет».

Эдвард улыбнулся какой-то загадочной улыбкой.

— Хорошо.

Когда они пригубили бренди, официант поставил кофейник на середину стола и зажег под ним спиртовку. Анни мечтательно смотрела, как кофейник закипает и пузырьки поднимаются вверх.

— Я рад, что мы пришли сюда перед тем как я уеду, — произнес Эдвард, но получилось это у него печально.

— И я тоже. Это был великолепный вечер. Спасибо тебе.

— Я не хотел бы уезжать отсюда никогда.

— Ты вернешься назад через месяц, если получишь высший балл и тебе нужно будет сдавать устный, — мягко произнесла Анни.

— Да, но тебя здесь не будет. А на следующий год я отправляюсь в Лондон. — Анни засмеялась.

— Это звучит так, как будто ты отправляешься в Монголию. Лондон находится только в часе езды на поезде. Ты можешь приезжать на уик-энды.

— Это — не то же самое.

Что-то в его голосе заставило ее насторожиться. Эдвард засунул руку в карман. Анни сразу поняла, что последует. Все в ней воспротивилось этому. Нет! Не сейчас!

Эдвард положил перед ней маленькую коробочку. Анни смотрела на нее молча, не зная, что сказать. Затем глянула на Эдварда. Его лицо казалось невозмутимым. Таким же спокойным он был, когда она сопровождала его на первый из выпускных экзаменов. Анни взяла в руки коробочку. На боку ее находилась маленькая кнопочка. Анни нажала на нее. Крышка откинулась, открывая золотое кольцо на бархатной подушечке. Не было сомнения, что это не простой подарок — это обручальное кольцо.

Молчание затянулось. Анни слышала звон серебряных приборов, смех от соседнего столика.

— Мы можем поменять кольцо, если оно тебе не нравится.

— Оно очень красивое, — произнесла Анни, чувствуя, что на ее глазах выступают слезы. — Именно такое я хотела бы иметь, если бы хотела выйти замуж. — Она легонько дотронулась до голубоватого камня, затем медленно опустила крышку. Коробочка со щелчком захлопнулась. — Но я этого не хочу, — прошептала она. — По крайней мере, так быстро.

— Мы не должны делать это немедленно, — сказал Эдвард. — Но… Когда-нибудь. Анни покачала головой.

— Но… но я не готова к такому решению. Ты — первый мой парень. Мне нет даже двадцати.

— Знаю. — Эдвард с отчаяньем взмахнул рукой. — Я тоже слишком молод, чтобы создать семью. — Это у него получилось почти сердито. — Я и не думал это делать. Но потерять тебя я не хочу. А ты… все время ускользаешь от меня. — Его голос смягчился, когда он протянул к ней руку. — Ты меня не любишь?

— Люблю. — Она сжала его руку. — Но замуж… — Как и большинство девушек, она мечтала о предложении в романтической обстановке, в мягком свете свечей… и, само собой, он красавец. Но эти мечты относились к какому-то неопределенному будущему, это были только глупые девичьи фантазии. Реальность выглядела совсем неромантичной. Анни почувствовала даже какую-то злость на Эдварда за то, что он хочет наложить на нее путы в самом начале путешествия, которое обещает быть таким интересным.

— Это значит — «нет», — глухо произнес Эдвард. Анни уставилась на скатерть.

— Только пока, хорошо? Извини. — Она украдкой вытерла нос салфеткой.

Эдвард неожиданно схватил коробочку и спрятал ее в карман.

— Ладно, не бери в голову. — Он попытался улыбнуться. — Я могу предпринять потом еще попытку. Могу не предпринять. Кто знает? — Он поднял руку, подзывая официанта. — Еще два бренди и большую сигару для меня, будьте добры.

Анни подумала, что, пожалуй, не справится еще с одним бренди, но не возразила. На столе появились два шарообразных бокала, на дне светилась янтарная жидкость. Эдвард проглотил бренди одним глотком. Официант принес большой, длинный ящик, открыл его перед Эдвардом, и тот выбрал внушительных размеров сигару. Затем официант срезал кончик сигары каким-то способом, который Анни раньше никогда не видела, и зажег сигару Эдварда большой длинной спичкой. Эдвард затянулся, выпустил дым и повернулся полюбоваться на вид из окна. Он сразу замкнулся и выглядел совершенно недосягаемым. Она испугалась, что слишком сильно его обидела.

— Нет ничего лучше настоящей «гаваны». — Эдвард откинулся на спинку стула и улыбнулся ей, сощурив глаза.

— Ты все еще хочешь пойти на бал? — осторожно спросила Анни. — Я бы не возражала, если бы мы не пошли. Честно.

— Конечно, мы едем на бал. — Глаза Эдварда блеснули. — Ты не разрешаешь взять тебя в жены, но могу я по крайней мере потанцевать с тобой?

— Конечно. Я очень бы этого хотела. — Эдвард коротко кивнул и выпустил кольцо дыма. Анни подумала, что это — довольно сложное искусство.

— А как себя чувствует твоя мать? — спросил он.

— С ней все в порядке. — Первоначальное потрясение прошло, особенно когда она узнала, что ей полагается на него пенсия. Сейчас она совершает поездку, навещая всех своих друзей: королева выбирает, какую часть страны удостоить своим постоянным пребыванием. Но, я думаю, самостоятельно она не способна нигде обосноваться. Она привыкла все видеть в мрачном свете и способна только на все жаловаться.

Они немного поговорили о своих семьях и планах на каникулы. Анни направлялась в Грецию с несколькими своими компаньонами по постановке пьесы «Как важно быть серьезным». Эдвард собирался в августе отправиться на Мальорку вместе с родителями. Ко времени, когда Эдвард попросил счет, они разговаривали так, как будто эпизода с кольцом вообще не было. Только нахмуренные брови и количество выпитого вина выдавали то, как болезненно он воспринял ее отказ. Наконец Эдвард выписал чек, подписавшись витиеватым росчерком.

Они, взявшись за руки, пошли по Медоу, не произнося ни звука. Над горизонтом висел серп луны. Когда они проходили дом 205 по Роуз Лайн, то услышали с бала звуки музыки.

Внезапно Эдвард поднял голову и театрально рассмеялся. Он пьян, подумала Анни.

— Ты права, моя радость, — произнес он, — как всегда. — И он обнял ее за плечи и легонько сжал их. — Женитьба — это ужасная идея. Я только что вспомнил о Гарри — помнишь, мой двоюродный брат, которому пришлось жениться прошлым летом? Он хотел стать певцом. Знаешь, что он делает сейчас? Продает пылесосы. Каждый вечер он возвращается в свою маленькую квартирку, которая пахнет пеленками. Значит, я должен тебя поблагодарить. — Эдвард запечатлел поцелуй на ее щеке. — Ты спасла меня от ужасной участи.

Они дошли до конца Медоу. Здесь река делала изгиб, подходя к колледжу Святой Хильды. Именно здесь Эдвард год назад бросил ее в реку. Прежде чем Анни смогла сообразить, Эдвард вынул коробочку с кольцом и решительно двинулся к реке.

— Эдвард! Нет! — закричала Анни.

Но было поздно. Он остановился, откинулся назад и с силой швырнул коробочку в воздух. Анни услышала чуть слышный всплеск и кряканье потревоженных уток. Эдвард отряхнул ладони и вернулся к ней, он казался довольным.

— Пошли, — произнес он, увлекая ее за руку. — Теперь мы можем повеселиться!

Несмотря на все, Анни была рада тому, что они возвращались к Модлин-колледжу. Оттуда слышались музыка и смех. Эдвард показал билеты и получил программку вечера, а также кучу листочков, служащих пропусками на различные мероприятия. На первой площадке, которую они посетили, были развешены по краям китайские фонарики. Два жонглера в костюмах арлекинов и в масках подбрасывали вверх фосфоресцирующие шары. Кругом все уставлено букетами цветов. Вверху крутился стробоскоп, отбрасывающий разноцветные зайчики во все стороны. Анни нетерпеливо потянула Эдварда за руку.

— Пойдем потанцуем.

Анни любила танцевать чарльстон, тем более что Эдвард тоже исполнял его очень хорошо. Она надеялась, что громкая музыка развеет его мрачное настроение. Он действительно отвлекся от своих мыслей и рассмеялся, когда они налетели на другую пару. Он стал негромко напевать и улыбнулся, но не глядя на нее. Когда они кончили танцевать, он предложил:

— Давай поищем, где можно посидеть и выпить вина.

Они прошли мимо башни и обнаружили прямо на лужайке струнный квартет, играющий слушателям, которые сидели за столами. Эдвард нашел стол, уставленный бутылками. Некоторое время они сидели, слушая музыку, но скоро услышали мощные ритмы, которые увели их по лестнице в обеденный зал. Здесь было жарко. Лучики света пробегали по резным деревянным панелям и портретам Елизаветы I и кардинала Волей. В центре танцевала эффектная блондинка, на ней не было ничего, кроме коротенького платья, похожего на кольчугу. Мужчины толпились вокруг нее, туда же потянулся и Эдвард. Мужчины устроены так просто, подумала Анни. Все, что им требуется, — это чтобы вы сказали «да» и носили как можно меньше одежды. Она откинула назад волосы и всецело отдалась музыке.

Они танцевали до тех пор, пока не стало трудно дышать. Эдвард взял бутылку вина с подноса и повел ее из зала. Было уже очень темно. Но свежий воздух казался восхитительным, как родниковая вода. Они прошли сквозь узкий проход на самую большую открытую танцевальную площадку, над которой высился разноцветный навес, похожий на купол цирка. Вот здесь, рядом, в «Новом» колледже, она первый раз попробовала курить марихуану. Казалось, это было невероятно давно. Господи, что сейчас чувствуют окрестные олени — в таком шуме?

Группа под названием «Одьенс» играла в таком быстром ритме, под который танцевать было просто невозможно.

— Когда будут выступать «Дорз»? — спросила Анни.

Эдвард сверился с программой, затем глянул на часы.

— Они должны были выступать сейчас. Пунктуальность, возможно, — не в их характере. Давай поищем, здесь где-то должны быть электрические автомобили.

Они с трудом протиснулись сквозь толпу и отправились на звук шума машин. На площадке Лонгуолл Куад они присоединились к очереди на электрические автомобильчики. Эдвард все время ожидания продолжал опорожнять бутылку и постоянно наполнял бокал Анни. Она почувствовала головокружение. Когда наконец они сели в автомобильчик, Эдвард принялся рулить, как сумасшедший, врезаясь в каждый встречный автомобильчик.

— Я думаю, смысл этого аттракциона в том, чтобы обгонять других, а не врезаться, — попыталась объяснить Анни. Эдвард только рассмеялся и резко повернул руль. Анни стало нехорошо. Каждые несколько секунд в них врезался какой-нибудь автомобильчик, и у нее невольно дергалась голова. Она чуть привстала на сиденье.

— Мне плохо, — крикнула она в ухо Эдварда. — Я хочу отсюда выбраться.

Как только они добрались до края, она выпрыгнула и побежала в темноту, зажимая рот. Площадку окаймляла изгородь из кустарника. Как только она успела убежать за них, ее вырвало. Из закрытых глаз по щекам бежали слезы.

Эдвард погладил ее по спине.

— Бедная девочка.

Это были первые добрые слова, которые он произнес со времени, как они покинули ресторан.

Наконец рвота прошла. Анни выпрямилась и вытерла рукой рот.

Эдвард взял ее руку.

— Как это нелепо, — произнесла она. — Извини.

— Тебе надо лечь. Погоди, — он достал один из листочков из нагрудного кармана. — Нам предоставляется комната на этот вечер. Сейчас мы ее разыщем.

Скоро они были в маленькой комнатке, которая имела несколько диковатый вид после того, как ее обитатели, уехав, забрали все свои вещи. Анни ополоснула лицо холодной водой. Несмотря на то, что ее только что рвало, сейчас она чувствовала себя как новенькая. Ожидая, пока вода на коже высохнет, Анни глянула на себя в зеркало. Она выглядела вроде нормально. Когда она вернулась в комнату, то обнаружила, что Эдвард лежит на кровати. Вид у него был неважный.

Он на секунду открыл один глаз.

— Иди сюда, — произнес он, протягивая руку. Анни поколебалась, затем перелезла через него и легла рядом. Он поцеловал ее.

— Так-то лучше, — пробормотал он, мягко проведя рукой по ее телу. Он знал, что она любила это. Скоро она начала отвечать на его ласки. Только ее удивляло, что он не позаботился запереть дверь. Эдвард вдруг откинулся на спину и вздохнул.

— Разве все это не замечательно? — произнес он. Анни тихо лежала рядом, раздумывая, что он имеет в виду. Через окно доносилась какофония от самых разных ансамблей. Жалко пропускать все это веселье. Затем она услышала другой звук. Эдвард начал чуть слышно похрапывать.

— Эдвард? — Она потрясла его за плечо. Голова Эдварда безвольно качнулась. Она толкнула его в ребра. Он недовольно пробурчал что-то и глубже погрузился в подушку.

Анни соскользнула с кровати. Он определенно спал. Анни подняла его руки, они казались тяжелыми, как свинец. Глядя на него, легко было понять, что он не проснется, пока не выспится. Вдруг за окнами раздался громкий треск. Анни подошла к окну. В черном небе светились зеленые огни фейерверка. Анни открыла окно и перевесилась наружу. Еще одна ракета разорвалась в вышине, превратившись в красивую лилию из красных и золотистых огней. Анни подошла к Эдварду, сняла с него ботинки и укрыла его, насколько это позволяла длина одеяла. И тут ее осенила идея. Она выудила из кармана Эдварда листочки, дающие право посещать сегодняшние развлечения, глянула на Эдварда в последний раз, выключила свет и тихо закрыла дверь.

Через мгновение она уже неслась по ступенькам вниз, потом — к реке, где собралась большая толпа, любующаяся фейерверком. Это было самое эффектное зрелище из всего, что она видела раньше. В небо взлетали не просто разноцветные ракеты — на черном фоне неба вспыхивали целые картины — фонтаны, которые возникали один из другого, огоньки, которые загорались, гасли и загорались снова, целые занавесы огня, которые, исчезая, оставляли после себя дымный след. В самом конце на небе высветилось: «Выпускной бал 1970 года», буквы были в три фута высотой.

Когда толпа начала расходиться, разбиваясь на пары и группы, Анни вспомнила, что здесь она в одиночестве. Но тут было так чудесно — берег реки, горящие огни, музыка… Все здесь казались счастливыми или пьяными — или и то и другое. Оказаться одной было неплохо — не видеть лица Эдварда, на котором застыл упрек. Ну и вообще посмотреть на то, что происходит вокруг, на людей, которые мелькали в ночи, подобно привидениям, тоже было интересно. Рядом с кухней она увидела стол, уставленный тарелочками с клубникой.

— У вас есть билетик? — спросил ее человек у столика.

Она достала пачку бумажек, взятых из кармана Эдварда, и протянула одну, а потом направилась по дорожке, отправляя ложкой клубнику в рот. Около входа она заметила группу первокурсников.

— «Дорз» уже выступают? — спросила Анни.

— Это называется выступлением? — произнес парень. — Это — икание на сцене. — И он изобразил громкое икание, и его приятели засмеялись.

Но затем парень добавил — уже серьезным голосом:

— А вы не хотите потанцевать?

— Нет, спасибо, — улыбнулась она.

Она прошла на первую площадку, села на каменную лестницу и начала раздумывать, а не вернуться ли ей… И тут ее взгляд привлек маленький проход, за которым виднелись огни. Она положила на ступеньку пустую тарелку и отправилась на огоньки. Фонарики разбегались из середины, напоминая паутину, наброшенную сверху на площадку. На этой площадке выступал небольшой джаз-оркестр. После резких ритмов было приятно услышать мелодичную музыку. В этой музыке выделялся саксофон — он грустно и трогательно рассказывал какую-то историю на своем языке. Анни почувствовала, как ее увлекает эта музыка. Она подошла ближе. Сцена была совсем маленькой, она с трудом втиснулась между высокой каменной стеной колледжа и стеной церкви. На подстриженном газоне пары сидели или лежали, всецело погрузившись в эту музыку. Темнокожий пианист начал петь: «Станешь ли ты моей, беби?» низким, завораживающим, чуть надтреснутым голосом.

И Анни ничуть не удивилась, увидев, что на саксофоне играет Джордан Хоуп.