Особые отношения

Поначалу она была очень неуступчивой. Она пережила очень трудное время. Сейчас к матерям-одиночкам привыкли многие, но в те годы это были «незамужние матери», и на них смотрели косо. Им было трудно снять квартиру и устроиться на работу. К моменту нашей новой встречи я уже стал гораздо умней, чем когда был студентом. Я взялся за дело осторожно, приглашая ее то в кино, то в парк. Потом, наконец, рискнул предложить ей выйти за меня замуж. Затем мы отправились в службу регистрации и оформили на тебя новые документы. Мы решили, что тебе ни к чему оставаться как бы незаконнорожденным, хотели избавить тебя от ненужных переживаний. Ты тогда был очень мал и не мог запомнить, что был период, когда меня рядом не было.

Том покачал головой.

— Я этого не помню. Но я всегда чувствовал, что что-то неладно. А я присутствовал на свадьбе?

— Нет, Анни сказала, что это ни к чему. Но после свадьбы у нас был небольшой прием в саду. Мы постарались сделать эту вечеринку специально для тебя. Свадебного торта не было, зато было много пирожных, шоколада и отвратительного мороженого, которое ты в ту пору просто обожал.

В голове Тома мелькнуло смутное воспоминание:

— Воздушные шары! — воскликнул он.

— Боже, ты помнишь это? Да, мы привязали их к окну, двадцать или что-то около того. Я до сих пор помню, какое у тебя было лицо, когда ты их увидел.

— Слушай, а у меня не было чего-то вроде шарфа? — нахмурился Том.

Отец громко рассмеялся.

— Это был галстук от твоего матросского костюмчика! Бог мой, я это совсем забыл. Ты вылил на него свой стакан, а потом вывалял в грязи так, что он превратился в тряпку. Но эти твои безобразия были просто чудесны. — Его лицо стало серьезней. — Мы постарались уничтожить все твои прежние фотографии — из тех мест, где ты раньше жил. Это было начало лжи. Теперь я понимаю, что мы совершили глупость. Слишком многие знали правду. Кто-нибудь когда-нибудь обязательно бы проговорился. Напрасно мы все это делали, Том. Из этого не вышло ничего хорошего, только заставили тебя страдать. Я этого не хотел. Прости.

Том слушал его вполуха. В его голове всплывали воспоминания — вот они с отцом отправляются за подарком для матери на Рождество, а на обратном пути заезжают в бар, вот едут на ночь на ловлю акул в Корнуэлле. Похоже, он не помнил ни одного дня из своего детства, чтобы там не присутствовал отец.

— Да ладно, — пробурчал Том — Я, конечно, хотел бы, чтобы ты рассказал мне все раньше, но теперь я понял, почему ты это не сделал. — Отец выдохнул.

— Теперь больше секретов не будет. Думаю, самое трудное для родителей — это определить, когда их дети становятся взрослыми.

Том кивнул. Этот комплимент ему понравился.

— И помнить, что и мы были когда-то молодыми. Анни было всего девятнадцать, когда она забеременела.

— Девятнадцать! — Том с угрызениями совести вспомнил, как он обращался с Ребеккой на прошлой неделе. Если он и впредь будет думать только о своих прихотях, она вполне может влипнуть, и не успеет он оглянуться, как станет отцом.

— Жаль, что ты узнал обо всем этом не от нас, — продолжал отец. — Это доставило тебе столько волнений. — Он поколебался. В его голосе прорезались нотки удивления. — Я понимаю, что для тебя было шоком прочитать твое свидетельство о рождении. Но я не совсем понимаю, с какой стати ты решил, что твой отец — Джордан Хоуп.

Том замер на сиденье и стал смотреть на проносящиеся мимо окраины Лондона.

— Я нашел одну старую фотографию, на которой он был вместе с матерью. Мой слуга в Оксфорде подумал, что на ней я, и, откровенно говоря, человек на фотографии действительно сильно походил на меня. Мне показалось подозрительным то, что мать спрятала эту фотографию, и то, что она говорила что-то очень неубедительное, когда я спросил о ней.

— Ясно, — сказал отец, хотя по его тону было заметно, что ему не совсем ясно. — Я знаю, что Хоуп учился в Оксфорде в то же время, но мало ли кто там тогда учился… Думаю, Анни и не подозревала о его существовании, пока его имя не появилось в газетах. Она говорила мне, что Роза была с ним немного знакома. — Он нахмурился. — Ты говоришь… кто был на этой фотографии? Она у тебя сохранилась?

«Она, возможно, была одну ночь с Джорданом». Эти слова Розы вспыхнули в голове Тома. Здесь было что-то, что знал он — или по крайней мере подозревал — и чего не знал отец. Фотография находилась сейчас дома, в его чемодане. Том помнил на ней каждую деталь, потому что очень часто о ней думал. И он помнил ту атмосферу счастья и интимности, которой дышала фотография. «Анни. Дважды моей девушке. С вечной любовью. Д.»

Том взглянул на отца — на лице его были написаны озабоченность и сомнение. Не стоит это сомнение усугублять.

— Наверное, это снимали на вечеринке, — сказал он. — На ней был Джордан Хоуп и мама, и еще целая группа людей в каком-то саду. Я так на всех разозлился, что разорвал эту фотографию в клочки.

Он глянул в глаза отца, постаравшись сохранить невинную мину.

— Прости, папа.

Теперь все в порядке

Как только такси, влившись в поток машин, стало приближаться к дому, Анни охватило беспокойство. Что она скажет сейчас Тому — да и Эдварду? Она уже видела эту кошмарную картину — они оба сидят на стульях и молча ждут ее объяснений. Когда водитель остановил машину, она сунула ему несколько банкнот и выскочила наружу, не дожидаясь сдачи. Входная дверь была закрыта на оба замка. В самом доме было совершенно тихо. На столике в прихожей Анни увидела записку: «Я взял Тома на деловую встречу в Ноттингем. Он вернется домой к полудню. Э.».

У Анни замерло сердце. Зачем он увез Тома? Что они расскажут друг другу? Эдвард не написал, когда вернется домой он сам. Повинуясь порыву, она прямо в одежде прошла в свой кабинет и выдвинула ящик письменного стола. Ящик был заполнен почтовыми карточками от Эдварда — поздравлениями с днем рождения, с годовщинами, с днем святого Валентина. Это были свидетельства его любви, хоть и не очень многословные, и у нее не хватало духа выбросить их. Анни подняла одну из почтовых карточек — это была французская картинка парочки, слившейся в глубоком поцелуе. «Пятнадцать счастливых лет вместе». Подобных открыток накопилось не один десяток: смешных, нелепых, нежных — свидетельства тех отношений, которые связывали их на протяжении двадцати лет.

И чем она отплатила? Не тем, чем следовало, ответила она себе. В ее сердце оставался тайный уголок, где она всегда хранила память о Джордане.

И, вспыхнув от угрызений совести, Анни вдруг поняла, что так тщательно хранила в секрете обстоятельства рождения Тома не только ради его спокойствия. Она хотела, чтобы та волшебная ночь под сенью склоненных ив была только ее, и ничья больше. Это было крайне нечестно по отношению к Эдварду. Неважно, кто был настоящим отцом: ведь это именно Эдвард учил Тома крикету и сидел у его кроватки, когда он болел, это он ходил в школу, чтобы узнать, как у Тома дела с учебой. Именно Эдвард стал ее сыну реальным отцом.

О чем же они там, в машине, разговаривают? Анни вспомнила состояние Тома, в котором он был в последний раз. Сейчас, наверное, он уже сказал, что считает своим отцом Джордана, и даже показал фотографию в качестве доказательства. Эдвард, как увидит ее платье, то самое, сшитое для последнего их бала, сразу обо всем догадается. Он никогда ей не простит. И, как подтверждение ее страхов, в памяти всплыла давняя сцена — Эдвард зашвыривает в реку обручальное кольцо…

Анни задвинула ящик. Что ж, ей остается только ждать. Сейчас она распакует вещи, переоденется, купит что-нибудь на обед, что Эдвард любит больше всего, и будет ждать. Она включила радио на кухне, хотя почти никогда не делала этого раньше. Передавали самый конец бюллетеня новостей. Услышав фразу «…сегодня американский народ решает свое будущее на следующие четыре года, и мы обращаемся к нашему вашингтонскому корреспонденту…», Анни поспешно выключила радио. Она не должна позволять себе думать о Джордане. Она запрещает себе это.

К полудню она завершила обход магазинов и приготовила себе легкий ленч, состоящий из сыра, гренок и листьев пастернака. И тут хлопнула входная дверь и раздались тяжелые шаги Тома в прихожей.

— Я здесь, внизу, — крикнула она.

Последовал неразборчивый ответ и шаги по лестнице — он пошел к себе. Анни почувствовала, что у нее напрягся живот. Она схватила расческу и постаралась привести в порядок волосы. Вот он спустился, вот шаги приблизились к кухне. Анни машинально переставила чайник на плиту и остановилась у стойки, в беспокойном ожидании крутя вокруг пальца обручальное кольцо.

«До чего хорош!» — вот первое, что пронеслось в ее голове, когда Том появился на пороге кухни. Он был одет в прекрасный серый костюм и голубую рубашку. «Этот красавец — мой сын», — с гордостью подумала Анни.

— Ты чудесно выглядишь! — воскликнула она.

— Подарок от Розы. — Том пригладил волосы и перешагнул через порог.

— Неплохо, да?

— Совсем неплохо. — В душе Анни шевельнулась ревность. — Но когда я хотела тебе купить костюм, ты начинал кричать, что в костюмах хоронят покойников.

— Мама, — мягко сказал Том. — Это «Армани». — Анни едва не разинула рот. С каких это пор Том различает слова «Армани» и «армия»?

— Бог мой, — только и произнесла она. Том сел на стул и протянул руку за яблоком.

— Удачная была поездка? — спросил он.

— Очень удачная, спасибо. Я думаю, мы были в Нью-Йорке в одно и то же время.

— М-м. — Том кивнул, погрузив зубы в яблоко. Анни постаралась угадать, в каком он настроении. Непохоже, что он сердит на нее. Он довольно миролюбив, если не сказать — счастлив.

— Чаю? — спросила она, стремясь выгадать время.

— Да, было бы хорошо.

Анни налила чай в кружки и села напротив Тома. «Относись к нему, как к равному, а не как к сыну», — сказала она себе. Ну, что ж, она постарается.

— Это прекрасно, что ты вернулся, дорогой. И я сразу хочу извиниться перед тобой за то, что так долго не говорила тебе об обстоятельствах твоего рождения, я просто думала, что ты болезненно воспримешь правду. Я не хотела, чтобы ты чувствовал себя несчастным. Мне очень жаль.

Том глядел на нее с удивлением, забыв про яблоко.

— Ладно, все в порядке, — пробурчал он смущенно.

— Нет, пока не в порядке. Я знаю, что ты хочешь, чтобы тебе рассказали о твоем рождении, и пришло время это сделать. — Анни замолчала. Она до сих пор не знала, что ей следовало говорить. Она должна сказать правду. С другой стороны, для чего нужна эта правда? Чтобы и Том и Эдвард стали несчастными, если она расскажет им про Джордана, хотя истинным отцом стал именно Эдвард.

— Ладно, мам, — повторил Том. — Папа все объяснил.

— Он? — Анни постаралась скрыть свое удивление. Как Эдвард мог объяснить то, чего не знал? — Все? — спросила она.

Том кивнул.

— О том, как вы поссорились, как ты уехала и отец не мог тебя разыскать и как все же нашел. Знаешь, ты могла бы рассказать все и раньше. Это не такое уж и страшное известие. Когда я сказал Ребекке о том, что я незаконнорожденный, она нашла это даже романтичным.

Том улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— Хотя папа объяснил мне, что для тебя это было не очень романтичным — иметь ребенка в таком возрасте без всякой поддержки.

Анни почувствовала, как у нее сжалось горло.

— Это была моя вина, — сказала она. — Я не хотела ставить Эдварда перед фактом, что ему надо заботиться о тебе.

— Но он хотел этого, как он сказал, — нахмурился Том. — Разве не так?

— О, конечно, — поспешила уверить его в этом Анни. — Он был очень взволнован, когда узнал о тебе. Но я-то не знала, как он к этому отнесется… Но, кроме того, была еще одна причина, — добавила она, поднося к губам кружку с чаем.

Она заметила, как напрягся Том.

— Что? — спросил он.

Анни начала рассказывать о том дне, когда призналась матери, что беременна.

— Моя мать совсем не хотела, чтобы у нее был ребенок. И я это постоянно чувствовала. Это была другая причина, по которой я скрывала от тебя правду. Я не хотела, чтобы ты чувствовал, что родился вопреки моим планам и моему желанию. Это не так. Я хотела, чтобы ты родился.

— О! — Том замолчал, глядя в свой чай. Затем поднял на нее изумленные глаза. — Так ты, значит, тоже незаконнорожденная?

Анни не могла сопротивляться своему порыву и, обойдя стол, обняла его. Он позволил это сделать и похлопал ее по спине.

— И по этой причине ты никогда не рассказывала мне о своей матери.

— Отчасти, — Анни рассказала о том, как она повидала свою мать и Ли, стараясь передать свои чувства: радость, печаль, разочарование. — Я просто хотела, чтобы ты чувствовал себя так, как любой другой мальчик. Я хотела уберечь тебя от дрязг. Я сама мало жила с семьей, и я так от этого страдала. Может, я чересчур усердно старалась тебя опекать, но бывают в жизни обстоятельства, когда человеку важно знать, что у него за спиной его семья.

Том медленно кивнул.

— Примерно то же говорит и Роза.

— В самом деле? Никогда не думала, что она стала бороться за семейные ценности.

— Ты сама сделала ее моим моральным наставником, попросив ее стать моей крестной матерью. — Он отодвинул кружку. — Она сказала мне несколько интересных вещей.

— Да, ну каких, например?

Том пристально посмотрел на нее. Она не могла понять, что означает этот взгляд.

— Например, то, что я должен простить тебе твое бурное прошлое.

— А! — Анни почувствовала, что краснеет. Что Роза сказала ему? Когда она уже собиралась ответить, то услышала, что хлопнула входная дверь. Похоже, у них стало семейной традицией закрывать дверь с грохотом. Было слышно, как шлепнулись на пол школьные ранцы. Домой вернулись девочки.

Том вскочил и что-то сунул ей в руку:

— Пусть это лучше будет у тебя.

Обыкновенный белый конверт, Анни опустила конверт в свой карман, и в то же мгновение на кухне появились дочери, выглядящие, как обычно — как будто они побывали в центрифуге стиральной машины. Но для Анни они даже так выглядели красавицами — двумя черноглазыми темноволосыми девочками, как бы сошедшими с картин старинных итальянских мастеров.

— Том! — крикнула Эмма и бросилась к нему. — Что ты здесь делаешь? Как ты отлично выглядишь!

— Привет, девочки! — Том величественно поднял руку. — Я побывал у своей крестной матери в Нью-Йорке, — бросил он небрежно, но добавив в свои слова немного апломба. — Разве вы не знали?

Анни подошла к дочерям и крепко обняла их.

— Как я рада видеть вас снова! — воскликнула она.

— Полегче, мама, — пробурчала Касси. — Можно подумать, что ты не видела нас всю жизнь, а не несколько дней. — Она снова повернулась к Тому. — Какой классный костюмчик. Это Роза тебе его купила? Ну, это несправедливо. А когда она собирается пригласить в Нью-Йорк меня?

Том критически глянул на нее.

— Не спрашивай, что сделали для тебя. Спроси себя, что ты сделала для других.

Анни принялась готовить обед. Она нарезала лук, бекон, разложила фазанов на противне и вымыла овощи. Жизнь возвращалась в нормальное русло. Девочки отправились в комнату Тома, чтобы посмотреть на остальные приобретения для его гардероба. Анни принялась печь яблочный пирог и включила радио. К этому времени как раз поступила первая информация о выборах, и она поймала себя на том, что напряженно прислушивается к тому, что сообщают. Согласно предварительным данным, почти все восточное побережье США, которое голосовало раньше остальных избирателей, проголосовало за Хоупа. Ура! Его соперник побеждал в Индиане, Южной Каролине, Вирджинии, Оклахоме.

— Заткнись! — огрызнулась Анни, нарезая яблоки.

Видно, услышав ее, диктор сообщил, что очень вероятно возвращение в Белый дом демократов после двадцатилетнего перерыва. Американцы, голосовавшие на избирательном участке в Париже самыми первыми, с 1924 года, как правило, выбирали того, кому было суждено стать будущим президентом. За шестьдесят лет они ошиблись только один раз.

Слушая радио, Анни убрала стол и поставила на нем свечи. В это время часы известили ее, что уже поздно и скоро должен приехать Эдвард. Анни засунула фазанов в духовку, вытерла руки и отправилась наверх, в ванную. Еще есть время принять ванну и переодеться. Но только она открыла кран, как стукнула входная дверь. Она, смутившись как школьница, чуть не выпрыгнула из ванны, но потом одумалась. Эдвард столько раз видел ее раздетой.

Послышались его легкие шаги по лестнице, затем скрип половиц, когда он пересекал спальню. Эдвард осторожно открыл дверь.

— Ты вернулась, — произнес он, глядя на нее знакомым изучающим взглядом.

— Как видишь. Ты не почувствовал, что в духовке жарятся фазаны? — Анни услышала, как неестественно оживлен ее голос.

— У нас праздник?

— Я надеюсь на это, — произнесла Анни и погрузилась глубже, чтобы скрыться от его честного взгляда. — Ты, между прочим, еще не снял пальто.

— В самом деле, — спохватился Эдвард и на мгновение исчез из вида, чтобы повесить пальто. Анни подождала, когда он появится снова.

— Похоже, Том в очень хорошем настроении, — заметила она. — Я не знаю, что ты ему сказал, но он кажется совершенно другим — спокойным, уверенным в себе.

— Это хорошо, — Эдвард сел на пластмассовый стульчик возле ванны.

— Что ты сказал ему? — поинтересовалась Анни. Он глянул на нее.

— Правду, конечно.

— Эдвард, мне очень жаль, что мы поссорились тогда по телефону. Извини за то, что я тебе наговорила. Это было несправедливо по отношению к тебе. Ты был лучший отец, какой только может быть у Тома. Я столько с тобой спорила и теперь понимаю, что совершенно зря. Я…

— Ну, не казни себя так, — Эдвард помолчал. — Если у нас и было что-нибудь не так, я давно тебя простил. Я понимаю, почему ты это делала и почему Том себя так повел. Пока ты меня любишь, мне не так важно, что ты делаешь.

Он так дружески и тепло ей улыбнулся, что Анни с трудом могла это выдержать. Она села в ванне, сжав колени.

— Эдвард, — сказала она. — Существует кое-что, что я должна тебе объяснить.

— Не надо! — Эдвард встал со стула, сделав рукой странный, как бы протестующий жест. Он ушел за полотенцем и тут же вернулся. — Больше ни слова. Я не хочу слышать ничего такого, что я бы потом не смог забыть. — Он глубоко вдохнул и сказал более спокойно: — С меня достаточно того, что ты вернулась, что больше в семье секретов нет и что мы все вместе. — Эдвард развернул полотенце и подошел к ванне.

— Давай, моя прекрасная русалочка. Я так по тебе соскучился.

Анни встала в ванне, вода стекала по ее коже. Эдвард обернул ее полотенцем и привлек к себе. Некоторое время она стояла так, с закрытыми глазами, чувствуя, как у него бьется сердце. Вот так их любовь и началась — в холодный вечер в Оксфорде, когда Эдвард вышел из тени и закутал ее в свой плащ. Она знала, какие он испытывает к ней чувства. Сегодня вечером она постарается окончательно рассеять все его сомнения.

Когда Эдвард отправился вниз, чтобы заняться вином, Анни принялась одеваться. Она выбрала шелковую блузу и брюки. Затем тщательно нанесла на лицо макияж, надела сережки и хорошенько расчесала волосы. Дети просто ахнули, когда она спустилась на кухню.

— Я полила фазанов жиром, — смущенно сказала Эмма. — Я правильно сделала?

— Абсолютно, — обняла ее Анни.

Когда собрались все и были зажжены свечи, Анни поставила блюдо с фазанами на стол. Эдвард достал бутылку шампанского, откупорил пробку с легким хлопком и налил каждому.

— За что будем пить? — спросила Эмма.

— Этот тост, — торжественно произнес Эдвард, — за твою мать…

— За меня? — удивилась Анни.

— …которая, как рассказала мне Роза, совершила недавно сделку на два миллиона долларов.

На какое-то время наступила тишина, пока Касси не спросила:

— Теперь мы богаты? Я могу поехать в Нью-Йорк и купить платье от «Армани»?

— Возможно, когда вы вырастете и станете такими же взрослыми и умными как Том, — ответила Анни, улыбнувшись в синие глаза Тома. Он не отвел взгляда:

— Мы можем посмотреть выборы по телевизору после обеда?

Когда обед был завершен, все отправились наверх в гостиную. Анни осталась приготовить кофе. Нет, она не могла смотреть репортаж о выборах. Если Джордан проиграет, она не перенесет его убитого вида. А если он победит, никто не должен видеть ее собственного лица. Анни подумала, что задерживается слишком долго, и взяла поднос с кофе. Эдвард и Том сидели на софе, девочки устроились на полу перед камином. Вроде пока никаких особых новостей не передавали.

— Почему они говорят, что к власти приходит «молодое» поколение? — ворчала Касси. — Джордану Хоупу сорок шесть. У него уже седые волосы!

— Только на висках, — восстановила справедливость Эмма. — Он — довольно ничего и гораздо моложе, чем другой. Тот воевал еще в первой мировой войне.

— Второй мировой, пустая голова. — Том бросил в нее подушкой.

Когда разговор стих, Анни сосредоточенно стала следить за происходящим на телеэкране.

— Ага! — крикнул Том с софы. — Он выиграл еще один штат. Теперь точно победит.

— Ты болеешь за Хоупа? — спросил Эдвард. — Интересно почему?

— Он очень энергичен и действительно хочет помочь людям, как ты, отец. — Он прихлебнул кофе, затем добавил: — И носит потрясающие костюмы.

— Я думаю, Роза получит хорошую должность, если он победит, — сказал Эдвард.

Анни глянула на него с удивлением.

— Почему ты так думаешь?

— Разве он не ее друг?

— Да, но… — Анни замолчала. Это было так давно. А может, Эдвард и прав, подумала она. Ей и в голову не приходило, что Роза от всего этого может иметь какую-то выгоду.

Касси элегантно поднялась с пола.

— Если этот спектакль окончился, я пойду спать.

— И я тоже, — сказала Эмма.

Анни махнула им рукой, желая доброй ночи, но ее глаза были прикованы к экрану. Джордан победил еще в двух штатах. Появилась таблица, показывающая, какие штаты за кого проголосовали. Том допил кофе и тоже решил, что пора заваливаться спать. Он собирался утром отправиться в Оксфорд. Эдвард подумал, что и ему самое время отправляться в спальню. Но, когда Анни поднялась вслед за ним, сказал:

— Если хочешь, досмотри. Я пока приму душ на сон грядущий.

— Я не задержусь. Ты без меня не отправишься в кровать?

Эдвард взял ее руку и осторожно погладил ее.

— Если мне нужно будет, я приду сюда и унесу тебя наверх.

Он был уже у дверей, когда одно воспоминание вспыхнуло в ее памяти.

— Эдвард… это ты послал мне шампанское в «Алгонкуин»?

— А кто же еще? — Дверь захлопнулась за ним. Когда Анни повернулась к экрану, показывали маленький американский городок, в котором увешанные флагами улицы были заполнены народом. Камера показала небольшие каменные и деревянные домики с длинными стеклянными верандами. Еще до того, как репортер произнес слова «Индиан Блаффс», Анни поняла, что это — родной город Джордана. Она наклонилась вперед. Именно таким, каким он и описывал, было здание школы, с колоколом наверху. Рядом стояла белая баптистская церквушка, бакалейный магазин в тени клена, а вот — дом, в котором Джордан провел свое детство. Он был маленьким и неброским, но из него открывался такой вид на Миссисипи, что захватывало дух. Река Червилл в сравнении с ней выглядела бы скромным ручейком.

На экране появился другой репортер. За его спиной шумела толпа. Это был отрывок из репортажа о посещении Джорданом Джефферсон-Сити. Сегодня утром Джордан остановился в особняке губернатора этого города. Мажоретки в высоких белых сапожках с жезлами и барабанами. Мужчины в ковбойских шляпах, с плакатами «Хоуп». На футболках у женщин было написано: «Я люблю Хоупа». Внезапно показали его самого — в джинсах и кожаной безрукавке, улыбающегося, как будто ему присудили «Оскара». Анни прижала к губам кончики пальцев, не сводя глаз с его лица. Джордан пожимал протянутые ему руки. Когда Джордан отошел, Анни увидела его жену. Пересев ближе, Анни пристально вгляделась в ее лицо, стараясь определить, какой характер у этой подтянутой, улыбающейся женщины, которая выглядела более маленькой и хрупкой, чем она ожидала.

Зазвонил телефон, Анни неторопливо схватила трубку аппарата, стоявшего у софы. Но нет, это в ее кабинете, с другим номером, по которому ей звонят с работы. Не иначе Себастьян. Она подняла трубку и услышала шум, похожий на шум вечеринки, разговоры и отдельные восклицания.

— Себастьян? — спросила она, поскольку в трубке молчали.

Шум стих, как если бы кто-нибудь закрыл дверь.

— Ты одна? — спросил голос.

— Джордан! — воскликнула Анни, недоверчиво хохотнув. — Я только что видела тебя по телевизору. Ты сходил с самолета. Я видела твой дом, и городок, и реку. — Она поняла, что говорит не о том… — Какая-нибудь неприятность?

— Никаких неприятностей. Я звоню тебе только для того, чтобы тебя поблагодарить.

— За что?

— За то, что ты сообщила мне про Тома, — произнес он, понизив голос. — Для меня это было своего рода поворотной точкой. На прошлой неделе я уже начал терять веру в себя. Стал чувствовать себя заводной куклой, у которой ничего нет внутри. За какие такие достоинства людям голосовать за меня? Я даже начал писать речь на случай своего поражения. Ты изменила все. Ты не можешь себе и представить, что это такое — увидеть тебя снова, вспомнить прошлое и узнать, что у меня есть сын.

— Мы не знаем это наверняка, — мягко поправила его Анни. — И никогда не узнаем. Она услышала вздох Джордана.

— Может, с биологической точки зрения, это и так, но я говорю с точки зрения духовной. Это придает смысл всему, что я делал в Оксфорде. Это компенсирует мне то, что у меня нет детей от Джинни. Когда я увидел фотографию Тома, я внезапно почувствовал, что у меня есть персональная ответственность перед следующим поколением. И я не должен допустить, чтобы победил другой. Думаю, тот факт, что я знаю о Томе, сделает меня лучшим президентом.

— Ты будешь прекрасным президентом, — сказала Анни. На ее глаза навернулись горячие слезы.

— Это значит, что то, что мы чувствовали все эти годы по отношению друг к другу, существовало в действительности. То, что я сказал тогда, в номере отеля в Чикаго, было неправдой. Это был не только секс, верно?

— Верно, — прошептала она.

— По крайней мере, не голый, — поддразнил он, пытаясь ее рассмешить. — Кстати, а кто такой Себастьян?

— Один из моих любовников конечно же, — беспечно сказала Анни. И вдруг ее поразила мысль, что она никогда не увидит Джордана снова. Должно быть, они сейчас разговаривают в последний раз. Она изо всех сил старалась не разреветься.

— Анни, я хотел бы… — Но она так и не узнала, что он хотел. В трубке раздался шум ликования, и женский голос на том конце провода крикнул: «Иди сюда!»

— Мне нужно идти, — поспешно произнес Джордан. — Извини. Спасибо за все. Я никогда не забуду…

— Желаю удачи! — выкрикнула Анни. В трубке послышались короткие гудки. Услышал ли он ее последние слова?

Некоторое время она неподвижно стояла у окна, глядя в сад. Затем достала из ящика стола носовой платок, высморкалась, выключила телевизор и отправилась в гостиную. Она уже знала все, что хотела. Джордан победил. Том ему в этом не помешал. Похоже, что наоборот — даже помог. И она рада, что не стала женой, которой приходится прятаться в тень. Она была собой, Анни Гамильтон. И ее ждала новая карьера, а наверху Эдвард, такой родной и теплый.

Огонь в камине продолжал ярко гореть. Анни наклонилась, чтобы выгрести золу, и почувствовала в кармане что-то твердое. Это оказался конверт, который дал ей Том. Она совсем забыла о нем. Когда она открыла конверт, ее сердце забилось — это была фотография, на которой она была вместе с Джорданом на следующий день после выпускного бала. Их тогда сняла Роза. Она опустилась на колени и внимательно вгляделась в фотографию, освещаемую огнем камина. Она не видела эту фотографию уже много лет. Тоска по прошлому остро шевельнулась в душе. Анни не смогла сдержать улыбку… Джордан… молодой и беззаботный, в расстегнутой рубашке, с глазами, прищуренными от яркого солнца. Она нежно тронула пальцами его лицо и вздохнула. Потом перевернула фотографию. Сердце замерло, когда она узнала знакомый размашистый почерк. «Люби меня дважды, девочка». О, я любила, подумала она. Любила.

Она глянула на фотографию еще раз — на его руку, обнимающую ее, на то, как она склонилась к нему. Том оказался зорким мальчиком. И как он угадал. Она почувствовала изумление и благодарность. То, что Том отдал фотографию ей, свидетельствовало о деликатности и благородстве, так присущих Эдварду. Однако с этой старой фотографии на нее смотрели глаза, точно такие же, как у ее сына…

Анни поднялась. Эта фотография причинила уже достаточно неприятностей. Она бросила последний взгляд на румяное лицо и сбившиеся волосы той девушки, которой она была когда-то, и решительным жестом отправила фотографию в огонь. Карточка тут же вспыхнула, согнулась и почернела. Она смотрела на фотографию до тех пор, пока не догорел последний уголок.

ЭПИЛОГ

Роза сидела перед компьютером в своем кабинете с задернутыми занавесками. На ней было то же малиновое платье, которое вызвало такой ажиотаж при появлении Розы на приеме, устроенном по поводу выборов. Было уже четыре часа утра, но спать ей совершенно не хотелось. Она вызвала файл, который озаглавила «Особые отношения», и нажала клавишу, которая стирает файлы. На экране появилась строка: «Уничтожить файл? Да/Нет?» Роза подняла руку. Сейчас она опустит ее, и все это исчезнет.

Она обещала себе, что уничтожит этот файл, если Джордан станет президентом. Ее желание сбылось, он стал президентом. Ни к чему, чтобы эта скандальная история с незаконным сыном получила огласку. Но сейчас в последний момент она стала колебаться.

Роза поднялась из-за стола, прошла по комнате, подняла жалюзи и глянула вниз на город, который ей удалось завоевать. После вчерашнего приема у нее в этом не осталось сомнений. Такую вечеринку мог воплотить в жизнь только изобретательный английский ум. Весь нью-йоркский бомонд собрался в Сохо — сенаторы, ведущие телепрограмм, миллионеры, рок-звезды, дамы в платьях от «Версачи» и в бриллиантах. Фотографы и журналисты, ведущие колонки светских новостей, были на седьмом небе. В одном углу известная супермодель беседовала с производителем одежды, который был в рубашке с торговой маркой его собственной фирмы. В другом углу известная супермодель перед известным же писателем, в другом — обладательница «Оскара» улыбается белозубой улыбкой молодому Кеннеди. Неподалеку от них прогуливался известный художник и английский писатель, освещавший вечер для «Харперс».