Особые отношения

Эдвард откинулся на сиденье.

— Хорошо, хорошо. — Его рот стал узкой полоской. — Ты превратилась в маленькую революционерку из Леди Маргарет Холла.

— Ты считаешь, что это никчемная трата времени?

— Я считаю, что ты должна делать то, что сама считаешь необходимым. И не слушать ни Розу, ни кого-нибудь еще.

— Включая тебя.

— Включая и меня, — согласился Эдвард. Но было видно, что это его задело.

Возможно, чтобы растопить появившийся ледок, он заказал коктейль «Ржавые гвозди», фирменное блюдо Дадли, состоящее из смеси виски и «Драмбуе». Коктейль обжег горло Анни, но не успокоил ее, а, наоборот, сделал более задиристой.

Когда они покинули ресторанчик, Эдвард примирительно обнял ее за плечи.

— Что мы будем петь по пути назад?

— Ничего. Слишком холодно. Я не хочу, чтобы верх был опущен.

Обратно они ехали в тишине. Анни чувствовала, что выпила слишком много. Когда машина стала вилять по улочкам Оксфорда, ей стало совсем плохо. Она закрыла глаза, притворяясь спящей.

— Проснись, маленькая, — пропел Эдвард ей в ухо, когда они остановились перед светофором. — Едем ко мне?

— Не сегодня, Эдвард. Я еще не успела даже распаковать свои вещи, а в понедельник начинаются занятия. Ты сам говоришь, что работа — прежде всего, — ехидным голосом сказала она.

Он не ответил. Когда впереди показался Леди Маргарет Холл, Эдвард положил руку на ее колено.

— Не меняйся, — произнес он. — Я люблю тебя такой, какая ты есть.

— Все меняются, — ответила Анни, чувствуя, что настроение у нее совсем испортилось. Если он считает, что она изменилась, может, он ее больше не любит?

Как только Эдвард остановил машину, Анни открыла дверцу.

— Спасибо за вечер, — быстро произнесла она и начала выбираться из машины. Он протянул руку и сжал ее плечо.

— А как насчет ленча завтра вместе? В «Кингз Армз»?

Анни повернулась, сменив гнев на милость.

— Хорошо, — и улыбнулась.

Первое, что она увидела в своей комнате, был тот огромный букет роз. Анни почувствовала, как забилось ее сердце. Она действительно любила Эдварда. И, возможно, иначе, чем в прошлом семестре. Она наклонилась, чтобы почувствовать их запах, но они не пахли. Лепестки стали уже чуть вянуть.

14

Зовите революцию, она витает рядом…

Анни сидела, подставив свое лицо солнцу и обхватив колени руками. Спиной она опиралась на лапу гигантского бронзового льва. Отсюда был прекрасный вид на северную часть Трафальгарской площади. Прямо под ней возвышалась деревянная платформа для выступающих на митинге. А сзади располагалась колонна Нельсона, на шляпе адмирала покоилась шапка американского морского пехотинца.

Их было десять, когда они отправились в фургоне в Лондон. Анни совсем не понравилось, когда Роза разбудила ее в семь часов — утро за окном было таким серым, таким дождливым… Но когда они остановились перекусить в придорожном кафе, где-то неподалеку от Хенли, погода стала лучше, и Анни немного повеселела. Потом одна из девушек достала гитару. Растянувшись на подушках, Анни принялась петь вместе со всеми. Они начали с песен протеста вроде «Мы преодолеем» и «Где все маки?», но ко времени, когда они подъезжали к Лондону, то распевали уже «Желтую подводную лодку», отбивая ритм рукой по металлическому кузову фургона. Они оставили фургон за оградой Гайд-Парка, где марш должен был завершиться, и, рука в руке, пошли по тихим воскресным улицам, становившимся все более людными по мере того, как они приближались к Трафальгарской площади.

Когда они прибыли на место, толпа на площади была уже огромной. Казалось невероятным, что здесь может уместиться столько людей. На плакатах было написано, откуда прибыли студенческие группы — Дурхам, Брайтон, Личестер, даже Берлин и Амстердам. И еще набитые студентами фургоны и машины, которые медленно ползли по площади по узкому коридорчику среди толпы, и еще целая куча людей перед фасадом Национальной галереи. По мостовым разгуливали пары, без стеснения обнимаясь, будто это была обычная воскресная прогулка, а не демонстрация. Анни захотелось, чтобы Эдвард сейчас же очутился здесь. На ступеньках церкви сидела компания парней, передающих друг другу бутылку сидра, напоминая болельщиков, которые ожидают начало игры. Высоко вверху над крышами, фронтонами и подоконниками кружили голуби. Сегодня им не перепадет никакого угощения, поскольку туристы на сегодня отменяются.

Над толпой взмыл вьетнамский флаг. Здесь были сотни плакатов с гневными лозунгами: «Лучше красный, чем мертвый», «Руки прочь от Вьетнама». Анни увидела плакат с крупной надписью: «Разыскивается», а ниже — фотографию со злым лицом Никсона. Группа студентов, похоже, американцев, несла американский флаг, перечерченный черным крестом. Она могла расслышать, что они скандируют: «Мы не хотим в этот ад». В разных уголках площади черные униформы выдавали присутствие полицейских, серебристые звезды поблескивали на шлемах.

Роза вздохнула с таким удовольствием, как будто это она организовала эту демонстрацию.

— Здесь, должно быть, тысяч восемь, а то и все десять.

Анни свернула листовку на манер подзорной трубы Нельсона и глянула на площадь. Площадь была пестрой от джинсов, твидовых костюмов, военной формы, повязок на головах и шляп.

Роза выпустила из носа сигаретный дым. Анни так и не освоила это искусство, каждая попытка кончалась безудержным кашлем

— Ну, что скажешь? Это у меня в крови. Недаром меня назвали в честь Розы Люксембург. Я говорила, мои родители были помешаны на демонстрациях, маршах рабочих, борьбой с апартеидом. Мне было только десять, когда они взяли меня с собой на демонстрацию.

Когда Анни было десять, ее родители увезли ее на лайнере в Англию и отдали в частную школу. Как, наверное, это здорово — чувствовать тепло и солидарность толпы, подобной этой, да еще когда тебя несет на плечах отец.

— И как это было?

— У меня постоянно падали сандалии, — произнесла Роза. — Иногда я думаю, что мои родители были бы довольны, если бы меня сбросили в канал, как ту Розу, — принесли в жертву в борьбе за социалистические идеалы.

— Не говори глупостей, — Анни дружески ткнула ее кулаком. — А моя мать мечтает о том, чтобы я вышла замуж за какого-нибудь знаменитого богача, который будет устраивать приемы в зале со свечами и на которых она сможет флиртовать и без удержу хохотать своим кошмарненьким смехом. Ну, за какого-нибудь брокера, удачливого предпринимателя или… — Анни замерла, не в силах вспомнить кого-нибудь еще ужаснее..

— Банкира, — подсказала Роза язвительно. От ужаса они издали дружный стон и заключили друг друга в объятия. Анни с сожалением подумала, что Эдвард собирается стать адвокатом.

— Я никогда не буду заводить детей, — свирепо произнесла Роза.

— Боже, конечно, — согласилась Анни. — По крайней мере, до тех пор, пока я не буду настолько старой, что не буду способна ни на что стоящее.

— Тише! — Роза положила ей на колено свою руку. — Слушай, это она!

Выступления уже завершались. Первым был человек в черном костюме, второй — лидер профсоюза в серой куртке, затем — бородатый американец, которому, как выяснилось, грозил призыв. Теперь был последний выступающий, женщина. После паузы раздались хлопки и возгласы одобрения из толпы.

— Посмотри! — выкрикнула Роза. — Вон она.

Анни встала на колени и оперлась на плечи Розы. Высокая женщина взобралась на платформу. Она была одета в долгополый мужской костюм, на руке виднелась черная повязка.

Толпа, замерев, внимала знакомому голосу, страстно обвиняющему американское правительство в преступной войне. Анни развернула листовку, которую подобрала ранее. Она почувствовала угрызения совести, что почти равнодушно пробегает строчки с ужасными данными — сорок тысяч американцев убиты, на нужды машины смерти потрачены миллиарды долларов, сброшено больше бомб, чем во время второй мировой войны, в пустыню превратились сотни квадратных миль вьетнамской территории — после распыления «Эйджент орандж». Но фотографии были действительно потрясающие. Человек закрыл глаза, ожидая выстрела из пистолета, прижатого к его виску. Женщина держит своего мертвого ребенка, открыв рот в крике горя. Анни видела такие фотографии по телевизору и в газетах, но в первый раз она почувствовала это своим сердцем. Здесь все ощущалось очень реально. У нее было удивительное чувство единения с этой гигантской толпой, возможно, даже лучше, что здесь нет Эдварда.

Выступающая женщина читала сейчас письмо протеста американскому послу, это была кульминация демонстрации. Затем она подняла руку в приветствии, напоминающем приветствие «Черных пантер». Толпа пришла в движение, готовясь тронуться в путь. Девушка, стоящая у второго льва, развернула свою накидку и стала размахивать над головой. Под накидкой у нее не было ничего. «Мир и любовь!» — крикнула она, широко раскинув руки, ее обнаженные груди колыхались. Анни и Роза подхватили этот клич, со смехом глядя, как пара полисменов пыталась увести девушку, завернув в одну из своих курток, как будто нагота была каким-то преступлением.

— Быстро, — произнесла Роза, соскальзывая вниз. — Если мы проберемся по этой дороге, мы окажемся в первых рядах.

Они взялись за руки и стали протискиваться вперед сквозь толпу, пока не обнаружили, что двигаются по Чаринг Кросс Роуд. Анни повязала черный шарф вокруг головы и принялась скандировать с другими: «Нет — войне, миру — да!» Она буквально чувствовала энергию, которой была наполнена толпа. Возбуждение, которое охватило Анни, было восхитительным, чистый восторг, исторгнутый высокой целью и волнующей человеческой солидарностью.

На станции метро «Тоттенхем Корт Роуд» толпа повернула на Оксфорд-стрит, потом еще один, видимо внезапный поворот, потому люди стали налетать друг на друга. Анни отнесло от Розы, как щепку в водовороте, и ее притиснули к стальным перилам ограждения так сильно, что она вскрикнула. К тому времени, как она высвободилась, Роза исчезла. Анни подпрыгнула, надеясь заметить причудливую шляпу Розы, но из этого ничего не вышло. Она потеряла Розу. Анни двинулась вперед, немного в стороне от общего потока. Но, когда ей удалось догнать тех, кто был впереди, толпа снова изменила направление, и Анни снова оказалась в давке, да и к тому же такой, что не могла повернуться, и перед ее глазами маячила лишь чья-то синяя куртка, похожая на ту, которую носил председатель Мао. Ее восторг исчез. Она почувствовала, что что-то не так.

Обескураженный гул перерос в крики. «Они нас не пускают… фашисты, предатели». Анни постаралась пробраться вперед. Сердце забилось сильнее, когда она поняла, что произошло. Полиция пыталась помешать им пройти с Оксфорд-стрит на Гросвенор-сквер. Всю Норт-Одли-стрит перегородил кордон полицейских. Около пятидесяти полицейских стояли, взявшись за руки, а за ними были — Боже! — лошади! Анни боялась лошадей еще с детства, после того как ее сбросил на песок пони и она сломала ключицу. А это были совсем не пони, это были мускулистые жеребцы с железными подковами. На мгновение толпа остановилась, со свистом и криками. Началось скандирование. Сначала кричали несколько человек, потом скандирование стало мощнее. «До-ро-гу! До-ро-гу! До-ро-гу!» Люди в такт топали и били шестами плакатов о мостовую. Анни чувствовала, как все сильнее напирают сзади, поскольку тысячи демонстрантов продолжали движение. Нажим становился невыносим. Она услышала крик какой-то девушки: «Дайте мне выбраться отсюда!» Но было слишком поздно.

И вдруг раздался взрыв. Одна из лошадей встала на дыбы и прыгнула, хрипя и крутя головой. Кто-то, должно быть, бросил взрывпакет. После этого все происходило очень быстро.

Что-то кричал мегафон, неразборчиво в общем шуме. Затем раздалось еще два взрыва и послышалось ржание лошадей. Скандирование толпы перешло в невнятный рев. Внезапно толпа двинулась вперед, толкая, пихая и сбивая с ног. Впереди Анни упал человек, который нес красный флаг. Через мгновение флаг был затоптан. Никто не помог человеку встать, да это было и невозможно.

Было мгновение, когда Анни заметила среди бежавших Розу, у нее были круглые глаза, и она что-то кричала. Она выглядела перепуганной. Затем ее заслонили бегущие, толкаясь и что-то выкрикивая.

С триумфальными воплями толпа прорвалась через узкий туннель улицы Норт-Одли-стрит на площадь Гросвенор-сквер. Площадь была невероятно широкой — здесь уместилось бы два поля для крикета, вместе с деревьями, статуями и фонтаном. Вокруг площади возвышались величественные старинные здания. Анни набрала в легкие воздух и побежала на своих высоких каблуках, стараясь оторваться от толпы как можно дальше. Но почти сразу ей пришлось остановиться. Со сбившимся дыханием и потеряв направление, она вдруг обнаружила, что стоит менее чем в пятидесяти шагах от американского посольства.

Это было громадное современное здание, окрашенное в бледные тона, с большими стеклами. Высокая железная ограда придавала ему вид крепости. Говорили, что в фундаменте у него есть секретное убежище для персонала на случай ядерного нападения. Высоко над входом распростер крылья гигантский позолоченный орел. Ниже орла висел американский флаг. Под флагом, на ступеньках посольства и вокруг выстроились в черную линию полисмены. Они выглядели довольно грозно.

Полицейский офицер выступил вперед и поднял мегафон.

— В интересах вашей собственной безопасности, пожалуйста, очистите площадь, — четко произнес он, покрывая шум. В толпе заулюлюкали. Он повторил свои слова.

— Вали домой, толстяк! — кто-то крикнул ему в ответ. Раздался смех. Анни чувствовала мощь толпы за собой. Она глянула назад — тысячи и тысячи людей. Они срывали ветки с деревьев, намереваясь использовать их как оружие. Перевес над полицией был десять к одному. Да и стадный инстинкт всегда силен.

От толпы отделился один человек и запустил что-то в воздух. Это оказалась банка с красной краской. Краска на лету выплеснулась на лошадь и застыла как кровь. Банка приземлилась на лестнице, рядом с полицейским заслоном, и покатилась вниз, разбрызгивая краску. Рядом с человеком, метнувшим банку, появились двое полицейских и начали яростную потасовку с ним. Наконец они одолели его и потащили — ноги волочились прямо по дороге — к полицейскому фургону. И только тут Анни заметила, что это был не парень, а девушка, с разбитым в кровь лицом.

Толпа осуждающе заволновалась. С одного из полисменов слетел шлем, сбитый еще одной банкой краски. Кто-то выскочил из толпы, схватил шлем и вернулся со своим трофеем. С криками этот шлем стали бросать вверх. В воздух полетели новые банки, разбиваясь об асфальт. Полицейский с мегафоном снова выступил вперед, но был встречен огнем из камней. Инстинктивно отскочив и прикрыв лицо руками, офицер наступил на краску и упал. Толпа бросилась вперед, как голодное зверье. «Давайте достанем эту свинью», — крикнул кто-то. Люди бежали, выставив вперед транспаранты, ветки и плакаты. Они двигались прямо на линию полицейских! Полицейские тоже побежали вперед, чтобы пресечь демонстрантов. Началась жестокая, безжалостная драка.

Анни увидела перекошенное лицо полицейского, когда шест от плаката впился в его живот. Его коллега бросился на нападающего и начал его бить, бил до тех пор, пока тот не упал на землю. Сверху сыпались камни, попадая как на полицейских, так и на демонстрантов. Откуда-то явилась конная полиция. Взвизгнула какая-то девушка. В мегафон снова прокричали: «Очистите площадь!»

«Остановите это!» — беззвучно молила Анни, вжав ногти в ладони. Она повернулась, отыскивая лазейку, но толпа двинулась к лестнице, одни были полны решимости вступить в бой, другие пытались вырваться из драки. Анни прибивало все ближе к полицейским и лошадям. Взрывпакет разорвался прямо у ее ног, и она услышала крик. Лошадь, отступая, двинулась прямо на нее, упала на землю, и ее копыта мелькнули в нескольких дюймах от лица Анни. Анни ощутила ее дыхание и видела раздувшиеся красные вены на ее ноздрях. Анни в ужасе бросилась бежать. Увидев ступеньки, она взбежала по ним вверх до стены и только тут поняла, что стоит у одной из колонн американского посольства. Опаснее места она выбрать не могла… Чуть в стороне стояла шеренга полицейских, они опустили закрытые касками головы, чтобы защититься от града камней. Ниже — еще больше полицейских ожесточенно дрались с демонстрантами. В толпу врезались лошади, и толпа стала отступать. Анни оказалась отрезанной от всех.

Сквозь шум она расслышала крик: «Прыгай!» Она оглянулась вокруг. Она могла спрыгнуть с края лестницы вниз, на землю. Но было очень высоко. Она могла вывихнуть ногу или разбить голову. Она попыталась рассмотреть, кто ей кричит, но увидела только спины полицейских, а за ними — руки и транспаранты.

— Давай. Прыгай! — повторил голос. Перепуганная до беспамятства происходящим, Анни подбежала к краю лестницы. Внизу, протянув вверх руки, стоял парень с искаженным лицом. Нет, она никогда не решится сделать это. Но, пока она колебалась, камни застучали у ее ног. Один попал ей прямо в голову. Анни сделала глубокий вдох и прыгнула.

15

Привет, я люблю тебя, как тебя зовут?

Анни почувствовала, как ветер взвил ее волосы и она очутилась в сильных руках. Он опустил ее на землю. Прежде чем она смогла что-то произнести, парень схватил ее руку и потащил мимо сражающихся к щели в толпе.

Опустив голову вниз, она пробежала мимо свалки кричащих, яростно дерущихся тел. На земле лежали обломки шестов от транспарантов, ветки, камни, банки с красками, даже разорванные ботинки — Анни все время спотыкалась о них. Вокруг был ужасающий шум: мегафоны, свистки полицейских, стук лошадиных копыт о мостовую. Отовсюду слышались яростные и отчаянные крики. В одном месте развевающиеся волосы Анни зацепились за чью-то пуговицу, но рука продолжала тянуть ее вперед. Волосы оторвались, и от боли ее глаза наполнились слезами. Двое врачей «скорой помощи» тащили носилки, громко требуя, чтобы им дали дорогу. Анни бросился в глаза лежащий на земле полисмен, его лицо покрывала смертельная бледность. Без своего шлема он выглядел моложе, чем она.

Они добежали до места, где народа было совсем немного. Но здесь поперек дороги стояли два полицейских фургона. Рядом рыскали несколько полисменов, одни переговаривались по рации, другие допрашивали задержанных демонстрантов.

— Черт, — выдохнул ее спаситель.

За фургонами была уже пустая улица, на дальнем конце стояла небольшая группа зрителей. За их спинами виднелись деревья Гайд-Парка — там была свобода. Это было так близко, что она была готова разрыдаться. Анни оглянулась назад, на толпу за своей спиной, и содрогнулась от мысли, что должна туда вернуться, чтобы проложить дорогу отсюда.

Рука, которая тащила ее, крепко сжала кисть.

— О’кей, — произнес незнакомец. — Мы пройдем между этими фургонами — непринужденно, как на прогулке. Если кто-нибудь глянет на тебя, улыбайся, как если бы ты встретила брата.

В самом деле, надо улыбаться. Это не так уж сложно, подумала Анни. Они двинулись вперед — вроде бы парочка на воскресной прогулке. Когда они подошли к фургонам, один полисмен оторвался от своих записей и нахмурился, глядя на Анни. Она улыбнулась. Он бросил неуверенный взгляд на своих коллег, но они были заняты своими делами. Взгляд полицейского вернулся к Анни, с подозрением остановившись на ее застывшей улыбке. Как только они достигли узкого прохода между фургонами, раздался его строгий окрик.

Анни почувствовала, что ее толкают вперед.

— Бежим! — выкрикнул ее спутник. Анни со всех ног помчалась по дороге… Наконец они добежали до железного ограждения, за которым стояли зрители. Их потрясенные происходящим лица заставили ее рассмеяться. Здесь все было так мирно — нарядные воскресные платья, такса, одетая в причудливый костюмчик. Они пробрались сквозь толпу и побежали по Парк Лейн, пока не добрались до деревьев, окаймляющих Гайд-Парк зеленой полосой. Здесь парень отпустил ее руку и развернул к себе.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Да, — она рассмеялась. — То есть нет. — Боль в голове дала о себе знать, и она подняла руку к ране. — У меня здесь выдрана кожа.

— Тогда, я думаю, — сказал он, — мне нужно вернуться назад и найти ее.

Услышав язвительные нотки в его голосе, она взглянула на своего спутника внимательней. Он был высок — она вынуждена была поднять голову, чтобы глянуть ему в лицо, — с густой каштановой шевелюрой, золотившейся под солнечными лучами — настоящая львиная грива. Синие глаза искрились смехом. Под афганским пальто были видны джинсы и рубаха с крохотными пуговицами. Анни вспомнила, что этот парень говорил с каким-то акцентом.

— Ты — американец, — предположила она.

— Да, мэм, — согласился он и протянул руку. — Джордан Хоуп, Индиан Блаффс, штат Иллинойс.

Она пожала протянутую руку, улыбаясь его шутливой чопорности.

— Анни Паксфорд. Ты был потрясающим. Если бы не ты, я так и осталась бы на лестнице, как монумент.

Джордан только улыбнулся на эти слова, опустив руки в карманы пальто. Он ждал, когда она попрощается с ним? Может быть, его ждут друзья? Анни вдруг вспомнила про Розу и обернулась назад, к Гросвенор-сквер. Джордан издал удивительное восклицание и повернул к себе ее голову за подбородок.

— У тебя глубокая рана на голове, — нахмурился он. Анни потерла голову.

— Кто-то меня зацепил. Но вроде не болит. Но он уже вытащил из кармана платок.

— Стой, разреши-ка. — Он пригладил ее волосы и вытер ее голову. — Вот так. Как новенькая. Ну и в переделку мы попали. Хорошо, что ваши полицейские не носят пистолетов.

— Не то что ваши. Они стреляют в студентов, не так ли? — Сейчас, когда опасность была позади, Анни почувствовала странный подъем, который последовал за растерянностью и страхом. Позади она слышала шум со стороны демонстрации.

— Знаешь, я не собираюсь возвращаться в эту толпу. Ни в коем случае, — произнес Джордан. — Я думаю, мы заслужили отдых. Здесь неподалеку есть маленький паб. Если я смогу его найти. Как ты относишься к «Кровавой Мэри»?

— Я ее ни разу не пробовала, — ответила она. Джордан приложил руку к сердцу и пошатнулся, как если бы был сражен. Анни звонко рассмеялась, и на нее с осуждением взглянули две почтенные матроны.

— Беда с вами, англичанами, — произнес Джордан, — вы жутко необразованный народ. Не знаете таких элементарных вещей.

— Я учусь в Оксфорде, — ответила Анни.

— Ты меня разыгрываешь.

— Нисколько. Неужели я выгляжу такой темной?

— Ты выглядишь потрясающе, — откровенно признался он. — Я сказал это, потому что учусь там же. — И его улыбка стала шире. — И я знаю, где видел тебя раньше. Ты играла в пьесе Шекспира?

— «Как вам это понравится?» — Анни была удивлена, — И тебе это понравилось?

— Мне понравилась ты.

— О, — Анни стряхнула листок с туфли. Они отправились через парк, к мосту Найтсбридж. Пригревало солнце, его лучи пронизывали кроны деревьев. Лондонцы высыпали на улицу, спеша воспользоваться редким погожим днем. Везде — влюбленные парочки. Анни и Джордан разговаривали об Оксфорде. Анни узнала, что он скоро получит степень по ФПЭ — философии, политике и экономике. Джордан нашел Оксфорд красивым, но несколько странным, как из книги «Алиса в Стране Чудес». Он рассказал, что в его колледже живут две черепахи. Одну зовут Покойник, другую — Агата Кристи. Каждый год в колледже устраивают гонки между этими черепахами. Один из его учителей имеет обыкновение сидеть со скрещенными ногами, он пытался обратить Джордана в марксизм. Другой учитель обещал посвятить свою следующую книгу Джордану, если Джордан отправится с ним в постель, Анни хихикнула.

— И что ты ответил?

— Я сказал, что не люблю много спать. — Он засмеялся, — но после этого случая я чуть с ума не сошел от мысли, что именно такие люди занимаются политикой. Для них политика — что-то вроде интеллектуальной игры. А это не так. Политику надо воспринимать, как все остальное, — как работу, как свои собственные заботы о доме, о пропитании… Игры с идеями приводят к диким вещам, таким, как война во Вьетнаме.

Они дошли до Роттен Роу, остановились, пропуская мимо себя всадника, и пошли по желтому песку.

— Сюда, — показал Джордан на тихий переулок, когда они проходили по мосту.

— Проблема в том, что все эти учителя, политики, и генералы, и родители, конечно, — старые. Они думают теми стереотипами, какие были во время второй мировой войны. Они не могут понять, что мир изменился, что нас не волнует такой вздор, как классы и деньги, или религия и — ну, не знаю, как сказать — замужество, престижная работа и пение «Боже, спаси королеву».

— Ух ты, — улыбнулся Джордан. — Солидный списочек.

— Ты не согласен?

— Согласен. Но не считаю, что отказ от всего этого — это решение всех проблем. Нельзя создать лучший мир на пустом месте.

— Но сегодняшняя демонстрация и была созданием нового.

Джордан промолчал. Анни остановилась и глянула ему в лицо.

— Разве это не так? — настаивала она.

Под ее серьезным взглядом его лицо смягчилось.

— Да, — подтвердил он, — это создание нового. Шум дорожного движения остался где-то вдали. Они слышали шум собственных шагов, идя по тихому скверу. Дальше виднелась сетка, огораживающая автостоянку.

— Эврика! — крикнул Джордан, когда они повернули за угол. Перед ними был выкрашенный белой краской паб, заросший плющом. Джордан взбежал по ступенькам и распахнул перед Анни дверь. Внутри было темно и тепло. В первой комнате располагался бар. Джордан сразу провел ее к столу у камина, в котором потрескивали бревна. Анни сняла куртку и расположилась за столом, пока Джордан делал заказ. У бармена были роскошные усы и белоснежная рубашка, как у корабельного стюарда. А его движения при приготовлении коктейля были по-военному точными. Скоро на их столе стояли два высоких стеклянных бокала. Анни сделала глоток. «Кровавая Мэри» была великолепна.

— У тебя есть планы на этот день? — спросил Джордан.

— Нет, особых нет, — солгала Анни. Она должна была вернуться к фургону в четыре. Но ей не хотелось упустить шанс пообщаться с явно неординарным человеком. В конце концов, она не собственность Эдварда.

— Хорошо, — улыбнулся Джордан. — Сегодня — прекрасный день. Я думаю, мы могли бы прогуляться по парку, а потом зайти в кино. А вечером я поеду в Оксфорд.

— У тебя есть машина?

— А что ты хочешь от американца. Мы ведь никуда без машины, фотоаппарата, бермуд и холодильника, — большого, как автобус.

Анни уловила в его голосе иронию.

— Тебе не нравится, как к вам относятся англичане?

— Прости, если это прозвучало невежливо. Но иногда я устаю бороться с вашими стереотипами. По-вашему, все американцы слишком богаты, слишком шумны, слишком глупы. И с «потрясающе забавными» именами.

— Я думаю, Джордан — отличное имя, — честно сказала Анни. — Если тебе станет от этого легче, в моем колледже есть девушка, которую зовут Арабелла Фаргухарсон Теннант. Впрочем, зачем мне извиняться за англичан? Я почти всю жизнь прожила за границей. И в Леди Маргарет Холл я тоже почти за границей.

— Леди Маргарет Холл?

— Да. Странно быть в колледже для леди. Ты, наверное, знаешь старую шутку про него?

— Нет. — Джордан наклонился вперед, поставив локти на стол. — Расскажи.

Анни спрятала лицо в ладонях.

— О Боже, я сейчас уже не могу вспомнить. — Она откинула назад волосы, пригубила коктейль и вытерла капли с губ. — Как там… Пять девушек из различных колледжей пили чай, когда внезапно одна заметила божественно красивого мужчину, который шел по дороге, и они все побежали к окну, чтобы посмотреть на него.

Она в смущении остановилась, вспыхнув под его внимательным взглядом.

— И… — подсказал Джордан.

— И девушка из колледжа Сент-Хью произнесла: «Интересно, во что он играет?» Девушка из колледжа Семирвилл спросила: «А что он читает?» Девушка из Леди Маргарет Холла спросила: «А из какой он страны?» Девушка из колледжа Святой Хильды сказала: «Я его хочу». А девушка из колледжа Святой Анны сказала: «Он уже мой».

Джордан откинулся назад на стуле с громким хохотом, заставив людей вокруг оглянуться с улыбкой.

— Это потрясающе, — произнес Джордан. — Я должен это записать.

Анни подумала, что он пошутил, но он извлек тоненькую книжечку из внутреннего кармана. Она со смущением смотрела, как он предавал ее историю бумаге.

— Я знаю, ты думаешь, что я — ненормальный, — произнес Джордан, — и ты не первая. Это привычка. Я стараюсь ничего не забывать.

Анни поглядела, как он пишет.

— Ты — левша, — заметила она.

— Это плохо.

— Это признак большого интеллекта, — ответила Анни, — поскольку я тоже левша. — Кроме того, — призналась она, — я — левша — Лев, что говорит о невероятной одаренности. Я, конечно, не очень верю в астрологию, но, львы — это что-то самое лучшее, как огонь, золото, власть и…

— И день рождения летом.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что, ваше невероятно одаренное величество, — он легонько ударил ее по руке, — я тоже Лев. И левша, и Лев.

Они улыбнулись друг другу, как будто заключив секретный пакт.

Выпив еще по бокалу «Кровавой Мэри», они покинули паб и вернулись в парк. Сквозь деревья пробивались золотые солнечные лучи. Анни рассмеялась, радуясь этой красоте.

— Замечательно! Да? — Она раскинула руки и закружилась, куртка на ней взметнулась.

— Без сомнения, — произнес он, глядя на нее.

— Это утро кажется таким, как сотни лет назад, — сказала Анни. — Это так ужасно, что мы даже не передали петицию. Как ты думаешь, будет другая демонстрация?

— Надеюсь. Я надеюсь, что до следующего лета что-нибудь случится.

— Почему именно следующего лета? — Джордан поднял руку и осторожно снял лист с ее головы.

— На прошлой неделе я решил пополнить список призывников. Вчера я получил письмо. Мне присвоен разряд 1-а. Если ничего не случится до того, как я покину Оксфорд в июне, — он изобразил, что прицеливается. — «Привет, а вот и я».

Анни глянула на него с ужасом.

— Я не верю. Тебя не могут забрать. Ты — студент.

— Почему же не могут? Мне уже двадцать три, Анни. Некоторые парни отправляются туда, когда им нет даже девятнадцати.