И вот тут-то меня осенило: этакая беспардонная манера свойственна одной моей уличной страннице, которую стал уже подзабывать...
      Оставив в покое толстенный удавный жгут пододеяльника, - услугами прачечных всегда брезговал пользоваться, - обстоятельно, явно провоцируя себя на неспешность, вытер руки. Мелькнула дурашливая мысль: а не смазать ли натруженные холостяцкие персты кремом для рук...
      Не срубая углы, отправился в комнату. Возле изголовья во всю буянил элегантно-жабного колера, когда-то модный геометрически приплюснутый пластмассовый аппарат.
      Грубоватым хозяйским жестом подхватил плоско изогнутую трубку, и, с интонацией пресыщенного миллионами звонков телешоумена, вякнул, точно отпыхнулся:
      - Да, слушаю вас...
      - Он еще слушает! Дружбанчик, отлепился, что ли от кого? Я уж подумала - все, голяк с моим кексом Володечкой. Ну, помнишь уговор насчет пистончика? У меня парочка классных гандончиков джапанских! Загеленные? А хочешь - и так, а?
      - Опять, милаша, хамишь. А, впрочем, бог с тобой, золотая рыбка. Ежели иначе не обучены. Послушай, деточка, - ну пошутили пора и честь знать. Зачем тебе, так сказать, старье? И потом, статью в УК о растлении маменькиных дочек, вроде не отменили. Вот когда отменят... В общем, гуд бай, бэби! И, пожалуйста, сделай милость, - не звони больше. У меня своих дел - взрослых, вредных, заметь, для здоровья - предостаточно. Оболтуса, таких же вредных лет, воспитываю. А тут еще, можно сказать, дочка нашлась-обнаружилась прямо... на улице. Смешно! Все, деточка, привет родителям!
      И не кладя трубку, нажал свободной правой пятерней на рычажок телефона. Ну, вот и все приключения на сегодня. Забавная, все-таки птаха привязалась... Липучая, главное! Нет, все правильно! Таких шустрых следует отшивать сразу... Впрочем, эта неугомонная козочка, все равно отзвониться. И непременно скажет какую-нибудь девчоночную гадость...
      Мелодичный, мягко вызванивающий забавную электронную трель, дверной звонок (старый страшный допотопный электрооповещеватель, сменил через неделю, после "ночных событий") предуведомил меня, что кто-то горит желанием пообщаться со мною, таким нелюдимым.
      Отныне у нас (с котом, разумеется) дверь бронированная, сваренная из пары стальных листов, оснащенная фирменными сейфовыми замковыми штырями-языками, специальным потайным внутренним засовом, который разве что от автогена смягчит свой железный литой нрав. Военный телескопический глазок так же внушал уверенность в прочности и скрытности оборонительных рубежей нашей малогабаритной секционной крепости.
      Впрочем, эти хитроумные военизированные охранительные сооружения все равно были глупостью взрослого дитяти, уверовавшего, что таким примитивным образом можно превосходно поиграть в прятки с нехорошими злобными дядьками.
      Не знаю, но этот монументально сейфовый бред, как бы игнорируя весь мой умудренный скептицизм, привносил в мою контуженую душу некоторое спасительное (а сущности, относительное, страусинное) умиротворение.
      Дверная электрическая трель не прекращала своей занудной птичьей песни ни на секунду, будоража некоторые мало уютные воспоминания, именно своей настойчивостью и церемонностью...
      Однако сердечного панического трепета мой как бы заждавшийся (до сего дня, до сей минуты, настроенный на волну нежданных ночных визитеров) организм не позволил себе.
      Я ждал, не только тех звероподобных наглецов, унизивших мою грешную трусливую плоть, но и того маломерного представительного мужчину, адепта неких тайных карательных возможностей, который вроде бы сумел мне, аффектированному балбесу, внушить какие-то странные тезисы о какой-то латентной непреходящей борьбе с тонкими (в том числе и явными, ныне чрезвычайно преуспевшими) силами мирового зла, и вроде бы даже завербовать меня в некий изотерический Орден справедливости, который представляет интересы некой могущественной организации, которая не то противостоит, не то ведет необъявленную третью Мировую войну...
      Корректнейший Игорь Игоревич, тогда же рекомендовал ждать и быть готовым влиться в ряды "активных сторонников", и ничего более в этой прескверной жизни не страшиться...
      Трель дверного звонка начинала напоминать идиотский индюшачий клекот!
      Я прилежно делал вид, что меня в данную историческую дату нету за этой обыденно дерматиновой (осадной!) дверью. Я свободный холостякующий господин, - я могу быть сейчас, где мне заблагорассудится.
      К примеру, - в Зоологическом парке. У вольера с экзотической птицей страус Эму. В крайнем случае, хмуро созерцаю - аппетитно отвратительную птицу, украшенную вислым, стариковски мошоночным зобом, - индюка...
      Это сволочное мелодичное чириканье вдруг включило в моих мозгах некий мыслепроектор, который с невероятной сказочной быстротой возвратил меня со всеми потрохами в ту дивную бесконечную ночь престранных свиданий...
      Меня пользовали в виде безропотного приспособления в банной процедуре.
      И драили мою насквозь провонявшую шкуру, следует отметить, чрезвычайно ответственно, со всей физкультурной девичьей добросовестностью.
      И уж, разумеется, я не пытался перевести сей обстоятельный гигиенический акт в более приземленный, интимный. Ничего подобного блудящего даже в мыслях не ворошилось, - а зря, говорил я себе по прошествии энного времени...
      Отнюдь, - я пребывал в образе послушного примерного мальчика-барчука, которого дворовая крепостная дебелая девка изо всех своих крепостных сил и усердий избавляла от налипшей, кажется, в самые глубины пор, едучей унизительной мочевой слизи...
      Изрядно надоевший беспрерывный птичий гостевой клекот-призыв, внезапно оборвался.
      Я не без оснований подозревал, что за дверью, глумливо втихомолку подхихикивая, оттаптывая мой новенький каучуковый коврик, хорониться известная мне, малолетняя особа, тиская в ладошке сотовый переговорник...
      Однако вслед за противно выжидательным затишьем, вновь затарахтел мой передохнувший телефонный могикан.
      Определенно, тебя, дядя Володя, обложили. Нормальная планомерная нудная девчоночная осада...
      И откуда в тебе, парень, столько глупости - раздаривать личные номера личных холостяцких телефонов?
      А собственно, чего я трушу?
      Боже мой, а почему бы ни попить чаю с представителем вредной очаровательно чуждой расы...
      А стирку - к черту!
      - Опять хулиганишь? - безо всякого предисловия начал я выговаривать в многократно задышанную чужими глотками мембрану, полагая компромиссно-мирным путем решить проблему нежданной (но тайно, ненавязчиво, ожидаемой) гостьи-грубиянки.
      - Не вздумай открывать! Слышишь, ты, дружбанчик? Это не горбыль! Я рядом, в берложке Цимбалюка. Не вздумай, если... Эти козлы! - эти сучары-лошары хотят сгрести бабло с тебя! И ломятся кипишно сюда! Слышишь, не отпирай калитку! И не вздумай капнуть в ментуру! У них там свои люди прикупленные. Молодец, Цимбалюк, у него такие замочки с заморочками! Я говорю по...
      Тахикардийные зуммеры дали ясно понять, - с хулиганистым абонентом приключилось нечто нездоровое и, возможно, насильственное...
      Да, я не ошибся в своих светлых предчувствиях: "та" ночь решила вновь возвратиться в мое настоящее во всей своей предсказуемости и чаровательности. Возвратиться, не дожидаясь черного ночного разбойничьего часа...
      Сумеречные существа с сумеречными намерениями вполне освоились с дневным образом жизни. Они - эти преподлые сущности - находят некий надмирный высший смысл, - осуществлять свою сумеречную премерзкую деятельность, именно на солнечном людном пространстве.
      Сумеречным господам стало не обременительно некоторое дозированное паблисити.
      Не одним же жалким продажным комментаторам, обозревателям, ведущим и прочим актеришкам-шестеркам блистать с телеэкранов, взирать с заглавных полос газет, лакированных журнальных и книжных обложек, выглядывать из электронных бездн Интернета...
      Безусловно, ни в какую милицию звонить я не стану. Зачем мне (нам!) лишние свидетели...С той злополучной ночи в моих мозгах каким-то неизъяснимым чудесным образом поселилась череда неких чисел - числом семь...
      Эти числа, с некоторым сердечным трепетом и вызволил из любезно напрягшейся памяти.
      И, прибегнув к помощи допотопного телефонного диска, попытался дозвониться до совершенно неизвестного мне абонента, уведомляя свои адекватно функционирующие (фонтанирующие!) надпочечники, что с чрезмерным выбросом боевого адреналина не стоит спешить.
      - Это есть "первосвидетель", - опустив всяческие пожелания здоровья, выпалил сразу же условленную фразу пароля, и, услышав в ответ два условленных слова: "Принято. Прием", - тут же перешел к прозаической информации: - Какие-то подонки насилуют мой дверной звонок! И рядом, в квартире Цимбалюка... Ее тоже ломают! Я не открываю...
      - Здравствуйте, первосвидетель. Сколько их? Возраст? Пол?
      - Да, простите, здравствуйте! Какой к черту пол! Звонок... Дверь выламывают у Настенки!
      - Уточните: звонок или дверь? - бесстрастным маловыразительным баритоном бормотала мембрана. - Подойдите к глазку. Изучите оперативную обстановку. Затем доложите.
      Этак меня оконфузить! Откуда эти тайные "помощники" доперли, что их клиент еще не добрался до дверного глазка?
      - Понял! Минутку...
      Почти шпионским неслышным шагом - а, честнее сказать: малость трусоватым перешагиванием, предварительно, вылезши из разношенных шлепанцев, приблизился к крепостной двери.
      Отопрелым ногтем, неслышно приподнял черную пластиковую шторку телескопического подглядывающего устройства. И, придерживая дыхание, приник к хитроумному окуляру, и...
      И кроме сплошной чернильной гущины - никаких зрительных впечатлений! Порядочная ночная чернь посреди, так сказать, солнечного полдня...
      Впрочем, спокойствие, дядя Володя! Никакой мистики, - эти притаившиеся подонки чем-то непроницаемым заклеили выходной наблюдательный глаз. Обыкновенные профессиональные черти...
      - Вован, а Вован! А ты че притих там, а? - донесся до моего настороженного уха знакомо чарующий дребезжащий говорок. - Ты, мышь серая, ты че, падла, замуровался? А?! А бабахнем твою сраную чугунную калитку, а? Или сам сдашься, а? Мумло мумучее!
      Отвечать на подобные неинтеллигентные вопросы без команды свыше...
      И, поэтому тем же хладнокровно неслышным манером, возвратился в комнату, и, прижимая впритык к губам терпеливо ожидающую трубку, соорудив из слегка завлажневшей щепоти конфиденциальный рупор, зашептал:
      - Глазок заклеен снаружи. Видимо жевательной резинкой. Один из них он психопат и коротышка, - звал меня. Требовал открыть. Иначе...Эти подонки знают - я дома!
      - Они точно осведомлены? Или - догадываются о вашем присутствии? совершенно невозмутимым чиновничьим тоном говорили со мною по ту сторону провода.
      - А какая, в сущности, вам разница? Откуда я знаю, что эти недоумки знают?! - тяжелым придушенным шепотом попытался вознегодовать я. - Выходит, я должен...
      - Спокойно, первосвидетель. Должны не вы, - а вам. И вы в этом убедитесь, если пойдете и откроете дверь.
      - Вы что же, полагаете, я шутки ради звоню вам? Ко мне только что ломились самые натуральные отморозки. Этот негодяйский недомерок - угрожает взорвать дверь! И потом, в квартире Цимбалюка - прячется моя знакомая. Звонила только что. И почему-то связь оборвалась...Советовала ни в коем случае не отпирать подонкам. Она молоденькая совсем и дура в придачу. Какого черта ее понесло в опечатанную квартиру?
      - Слушайте меня внимательно, - не напрягая голосовых связок, вновь деловито перебил мое обывательское недоумение казенный умиротворяющий баритон. - Эта девушка наш человек. Ваше первое впечатление оказалось верным. Вы молодец. "Настя" - это ее псевдоним - талантливый, подающий надежды, молодой сотрудник. "Настя", нелегально вас охраняла. Затем ей поручили стать вашей любовницей.
      - Вы что там, господи, с ума сошли! Она же - девчонка! Школьница, наверняка. У вас, что - контингента постарше не отыскалось? Ну, господа хорошие...Ну, братцы!
      - Спокойно. Нашему агенту, "Насте", - двадцать один год. Выпускница актерского отделения. Амплуа - травести. На провинциальных сценах играла девочек, мальчиков. Вас устраивает наша информация? Учтите - информация для служебного пользования. Мы вам доверяем.
      - Слава богу, хоть не мальчика разыграла. Странно, сейчас за дверью сплошная тишь... Интересно, а почему ваше начальство решило - мое тайное хобби: лолитки с паскудным поведением? Никогда не наблюдал за собой подобной психомании... Режиссеры, ядреная сила! Я вам повторяю, - как я отопру дверь, ежели ваш, подающий надежды суперагент, строго настрого навизжала по телефону... Тихо! Там кто-то снова шебаршиться...
      - Спокойно, первосвидетель. С вами работал начинающий профессионал. Агент "Настя" - стажер. Отсюда прямолинейность суждений. Излишняя перестраховка. Я не прошу - я приказываю, - вы подходите к вашей двери, и подчеркиваю, - не спрашивая ваших противников, последовательно отпираете все замки. Скрытую щеколду - в последнюю очередь. Исполняйте. Отбой.
      После последних благожелательно полувоенных напутствий, казенный баритон тотчас же сгинул, воткнув в мою уставшую отдавленную ушную раковину электронные равнодушные однотонные: бип-бип-бип...
      Все, дядя Володя, кинули черти на произвол судьбы! Спокойствие, только спокойствие, - карлсоны чертовые! Выгребайся тут в одиночку!
      Ладно. Братцы тайные начальники, а если ваш внештатный "первосвидетель" возьмет и ослушается и не откупориться... Ведь, братцы нелегалы, ведь натуральные недоноски и твари за порогом дышат!
      Не открою, и что? Ведь сам же слышал, как торжественно пообещали дверь взорвать...
      А эта практикантка шпионских наук, куда она-то, голова бедовая запропала? Или "эти" знают, что делать их тайному сотруднику...
      Одни вопросительные знаки на повестке дня. Где бы приличные ответы добыть, дядя Володя?
      А может взять и исполнить телефонный наказ!
      Не завизированный он какой-то, несолидный... Самодеятельностью отдает.
      Не открыть - взорвут к чертовой бабушке. Это для них игрушки. Медли, не медли... Тихо открыть, и тихо-тихо, отступив в ванную, закрыться там с моей не апробированной (лично мною) революционной пушкой...
      Священный сон любимчика Фараона тревожить не счел нужным - в случае подлых событий, мой дружок ускользнет в безопасную ближайшую щель.
      И, слегка покрывшись липкой изморозью, успешно укрылся в душном ванном пространстве, не забыв беззвучно задвинуть хилый миниатюрный шпингалет.
      Опустивши настороженный взор на целенаправленный стальной ствол, вовремя определил - революционная "игрушка" не изготовлена к ближней игре. И всей малость отсыревшей мякотью левой ладошки уперся в потертую собачку курка, мягко отвалил его, придерживая нервическим указательным пальцем напрягшуюся спусковую угревшуюся скобу.
      Как говорится, надейся на профессионалов, а сам не плошай!
      Я был готов во всеоружии встретить незваных приятелей...
      Внутренне я приготовился к самой затяжной самообороне...
      Пару другую минут я вполне сумею продержаться. До подхода, так сказать, основных стратегических - сакральных сил...
      Разумеется, я осознавал не только своими гражданскими мирно-обывательскими извилинами, но и всеми остальными храбро примороженными членами: ежели приключиться серьезное "отморозное" разбирательство - быть мне полноценным сырым мертвецом, со всем незатейливым представительским (для новопреставленного обывателя) ритуальным церемониалом.
      И все равно, я надеялся на более оптимистический вариант.
      Когда-то на заре туманной юности, по глупости дал себе честное слово: на первый раз дожить, дотерпеть до личного векового рубежа. А там, как говорится, Бог даст и...
      - Вован! Сученок! Ты с кем в пряталки играешь? Ты че, мумло мумучее, забыл наш уговор? Ты, Вован, прикинь, сколько тебе нащелкало!
      - Господин Типичнев, решил по собственной инициативе устроить нам нехорошим людям, - аля дефолт! - откуда-то из, оставленных без присмотра глубин моей личной крепости донеслась до моих взопревших мозгов чудесная интеллигентная реплика "длинного", который в этой малочисленной банде носил нашивки "авторитета".
      Не знаю, но я почему-то был уверен, что этих мерзавцев давным-давно покарали. Не показательным государственным судом, а настоящим, изначально справедливым, который блюдет заповеди Ветхого завета и Корана: зуб за зуб, душа за душу...
      Я почему-то полагал, что мои новые нелегальные знакомые, у которых моя скромная персона проходит под двусмысленным псевдонимом: "первосвидетель", непременно возьмут на себя неблагодарный труд по "зачистке" моих стародавних ночных визитеров. Какая-то странная неувязка с этими "нехорошими людьми"...
      Тогда же, на исходе мудрено жутковатой ночи, оказавшись в домашних апартаментах старого матерого чекиста Бочажникова, а затем засунутый в ванну его внучкой, гориллоподобной красоткой, Шурочкой, с тем, чтобы "оммыть" меня, "как она умеет", - уже во время банно-инквизиторской процедуры я стал проваливаться в дебильно сладостную топь бессознательного существования.
      И почти прикемарившего, пребывающего в младенческой истоме, позволил себя укутать в широченный Шурочкин махровый халат.
      Я совершенно не препятствовал своему новому подчиненному положению, когда меня, точно маленького мальчишку, несли могучие Шурочкины длани несли, словно баюкая...
      Моя правая отпаренная, чистая щека колко касалась обнаженной ядрено пьянящей девичьей грудной лепнины...
      Брякнула меня Шурочка на приготовленную, благоухающую прачечным крахмалом, спальную лужайку, - брякнула с чувством исполненного солдатского долга.
      И, - абсолютно удовлетворенный, - я задал знойного беспардонно беспробудного храповицкого...
      И возвратился я тогда в пошлую явь ближе к обеденному конторскому часу.
      И, обнаружил себя в невероятно гостевом неглиже в чужой постели...
      В постели под одной прогретой невесомо громоздящейся допотопной супружней периной, имея перед, продирающимися ото сна, глазами чьи-то мощные шоколадные плиты лопаток, обрамляющие бронзовый торс, восходящий Монбланом к очугунело безмятежному крупу...
      В тот солнечный обеденный полдень я, по каким-то движениям души (видимо, блюдя старорежимный гостевой этикет), законфузился, вот так, запросто овладеть чужой громадиной гладкой женской плоти...
      - А, Вован, сделай добровольную признанку! С кем ты, сучара, шептался по телефону? И давай без базара - мы висели на проводе, и, честно слушали твой уболтаж о нас...
      Одновременно с нежным последним междометием, гнусавый низкорослый оппонент, без уведомления дернул на себя ручку хлипкой клееной преграды, и тотчас же подцензурно выразил свое бандитское неудовлетворение.
      Нелитературные эпитеты предназначались не моей затаившейся и горестно внимающей особе, а двери из стружечно-фанерного тела, из которой мазурик, с игрушечной проворностью, выхватил обыкновенную железную ручку, придерживаемую тремя цинготно расшатанными ржавыми шурупами.
      Наконец-то я дождался мазохистского момента: наконец-то мою старую беззащитную жилплощадь взялись курочить и калечить давножданные пришельцы, добровольно возложившие на себя бремя неутешных кредиторов, возомнившие себя спонсорами моей вполне убого устроенной отшельнической жизни...
      У меня вдруг сложилось стойкое болезненное убеждение, вернее, даже самочувствие: мою законную устарелую ручку выдернули не из трухлявой дверной рамы, а из моего живого тела, сочащегося не благовонной липуче холодильной влагой...
      Я не успел толком осознать, как же мне достойно среагировать на подобное зверское членовредительство, как окостеневший указательный палец, охвативший смертоносной дугой спусковой крючок, пришел в самостоятельное движение, приведя в необратимое действие весь изготовленный слаженный механизм "нагана", облезшая мушка которого, рыскала, ища невидимую, матерно изъясняющуюся мякотную мишень...
      После третьего невообразимо оглушительного залпа личного оружия, я с некоторым запозданием осознал: револьвер мой не зарегистрирован по учету предметов личной самообороны граждан, в связи, с чем меня ожидают весьма неуютные объяснения с представителями органов правопорядка...
      Сознавая со всей сожалетельной отчетливостью сию юридическую промашку (пребывая в каком-то полуобморочном трансе от грохота револьверного, от сиреневой пороховой копоти), я с мальчишеским сладострастием пририсовал еще одну аккуратную дырку, правее и ниже трех предыдущих, "нарисованных", следуя простодушной логике, несколько вразнобой, - на уровне моего бледного, не украшенного, солидным "байским" брюшком, пупа.
      И, здравомысляще удостоверившись, что длительное вдыхание вторичных продуктов собственной несдержанности и раздражительности все-таки не способствует полноценной жизнедеятельности мозга, я освободил защелку из паза и, разгоряченным задорным дулом позволил отпрянуть искалеченной ванной двери...
      Беззвучно разворачиваясь на смазанных петлях, она, тем не менее, с какой-то стати притормозила свой стремительный вираж, и под углом 90* во что-то, упершись, окончательно застопорилась...
      Прямо напротив выхода из ванной, на азиатских корточках, притулился мой словоблудливый приятель-пришелец...
      ... Этот, который, явно не в ладах с культурой повседневного литературного русского словоречия...
      ... Этот, который, в эту минуту, явно был не расположен, вещать на своем гонористом наречии...
      ... Этот, который, явно и внушительно страдал от моего слепо залетного самооборонительного огневого ответа на его дружелюбные вопросы...
      3. Посвящение в иное...
      ... Голову мою валко мягко и нудно покачивало...
      Неестественное пренепривычное покачивание основной части моего тела, которого в эти короткие проблески сознания, признаюсь, абсолютно не ощущал...
      Зато, с необыкновенной болезненной отчетливостью, чувствовал емкий костяной сосуд, наполненный каким-то увесистым содержимым, которое - о, боже...
      Этот чудовищно нелепый с о с у д - и есть истинное мое - Я!
      Вместо обыкновенных анатомических подробностей: внутренностей, рук, ног, вчерашнего колита, надоедливой невидимой соринки в глазу, предпростудной сухости в горле и привычного не замечаемого невротического прокалывания в левой подмышке, чесучного аллергического ядрышка в подушной ложбинке, - вместо всего этого надоедливого родного, единственного и бесценного - жутковатые всполохи осознания - я, каким-то немыслимым безуведомительным манером-образом, - всего э т о г о безобразного богатства лишен, - напрочь (навечно?!) отторгнут...
      Меня больше не существовало с е й ч а с...
      Меня не б у д е т потом - в будущем...
      В недавнем прошлом я существовал.
      Я - б ы л...
      Я - был м н о ю!
      Сейчас меня куда-то подевали...
      Забыли в прошлом...
      Мерное жуткое п о к а ч и в а н и е.
      Почему же оставили мне р а з у м...
      И разум продолжает свою обычную бессмысленную деятельность, - он думает.
      Он страшно недоумевает: кто отныне есть - он, то есть - Я?
      И ответ, казалось, вот-вот будет дан, дан, дан...
      Мою все еще соображающую (иногда!) отчлененную голову несли, вероятно, на каком-то ледяном хрустальном блюде.
      Именно н е с л и...
      Именно сумасшедше аккуратное колыхание могло исходить от чьего-то мерного непроворного загребающего шага...
      При каждом последующем проблеске сознания, - в первые доли секунды мнилось: это с о н! Всего лишь дурное, навеянное киношными ужасами, милое вздорное с н о в и д е н и е, которое...
      И только уверенное, могущественно монотонное колебательное движение куда-то вперед, враз отрезвляло: я присутствую при некоем, мертвецки забавном эмпирическом эксперименте, в котором мне, вернее - моей отчлененной голове отведена роль беззащитного подопытного кролика...
      И вновь обвал в бесконечное бессознательное.
      И вновь - тщедушная мгновенная молитва к Всевышнему...
      И - вновь осознание своей теперешней ничтожности...
      В один из бесконечных выплесков кошмарного присутствия себя в образе...презабавно укороченном образе отчлененной собственной головы, мои уши услышали чей-то голос, глуховатый, но достаточно внятный.
      Смысл произносимых слов - они были явно не чужды моему увесистому содержимому, - вполне дурновато понимался мною, или тем, что подразумевалось под этим отчлененным предметом...
      Я явственно слышал, - и одновременно не слышал...
      Но всего мучительнее - это застрявшее недоумение: где же мой рот, и существует ли он вообще? Век, носа, щек, - их тоже не существовало...
      Мучительство заключалось и в том, что я почему-то не догадывался подвигать глазные яблоки, - я их абсолютно не воспринимал.
      Вместо привычного, неуследимого, не замечаемого вдоха-выдоха отупляюще безвкусное, ровно льдистое, мерно колыхающееся невидимое блюдо...
      " Владмир Сергич! Вы есть здесь! Вы уже понимать человеческая речь. Вы все есть хорошо. Видеть - нет. Говорить - нет. Это есть временный труднасть. Все есть план. Вы представлен честь знакомство, который есть Главный существо этот мир.
      " Ваш задач, раз - слушал. Два - хорошо слушал. Вы есть посвящать п о с т о ч е в и д е ц. Это есть ступень посвящать. Раз - не есть низко. Два - не есть высоко. Это есть заслуга ступень.
      " Вы есть - внимать. Вы есть начать истинный божий откровение. Вы точно внимать.
      ... Неутомимая болтанка вдруг прекратилась. Видимо, мою, "хорошо" отчлененную ослепленную голову наконец-то донесли до места назначения.
      Голос, подразумевающий игру в иностранца, пропал из моих мозгов также без уведомления, как и объявился.
      Впрочем, мистический (с долей мерзкой торжественной придури) смысл прозвучавших слов, каким-то окольным манером, с некоторым запозданием стал расплывчато познаваем, - на уровне сновидческом, мистификаторском.
      Ежели, все происходящее со мной - обыкновенный бредовый с о н, то я неволен, что-либо изменить в этой муторноватой темнице.
      И все равно с о н какой-то ненастоящий, однотонный, без образный и безобразный - потому как в любом, даже мгновенном сонном провале непременно какие-то живые персонажи, инфузории и прочая сказочная и жутковатая живность...
      Здесь же - непроницаемая тотальная м г л а!
      Единственное малоуютное безысходное - дикое ощущение себя отчлененной, безъязыкой, ослепшей, но все рано что-то чувствующей - г о л о в о ю...
      Прегадостное чувство обреченности.
      Обреченности прозябать в подобном форс мажоре, - бесконечно.
      Правда, чей-то могильно предупредительный голос, вроде бы уведомлял о каком-то "начать" - вероятно, начале интимного монолога с неким Главным персонажем... Уж не с самим ли Князем мира сего грешного и суетного...
      Впрочем, кого только не встретишь в похмельных дурноснах!
      Где же р е ч ь этого верховного существа?
      Эдак и пробудишься ненароком, ожидаючи, черт знает кого!
      Неужели, "Голова профессора Доуэля", не мистификаторская идиллия чудесного советского сочинителя?
      А ежели все-таки предположить, что я каким-то чудесным образом застрял у клинического порога, в преддверии личных апокалиптических событий, первое из которых, - нечаянная встреча с инобытием, то откуда во мне - этот земной дурацкий скепсис?
      Отчего никак не проникнусь торжеством момента?
      М о м е н т а посвящения меня, расчлененного (по чьему-то сумасшедшему "плану"), в какие-то "заслуга"-ступени...
      А может, дядя Володя, у тебя нормальный, вернее, патологический бред отравленного алкоголем мозга?
      И все - и никаких доморощенных самодеятельных галлюцинаций...
      " Мой дорогой гость, я вас приветствую!
      " Спешу вас успокоить: вы в здравом уме. Ваша жизнь отныне - в совершенной безопасности. Ваши неприятные ощущения вскоре исчезнут. Исчезнут навсегда при одном условии. Будьте, уверены, никаких страшных и подлых клятв от вас не потребуется.
      " Мы нуждаемся не в рабах.
      " Нам нужны не фанатики, и, разумеется, не загнанные в тупик сломленные существа, именуемые людьми.
      " Нам нужны - приверженцы.
      " Нам нужны не слепые исполнители, но энергичные инициативные члены.
      " Пожалуйста, не смущайтесь моей несколько бюрократической, но отнюдь не демагогической терминологии. Ведь вам важна суть. Вам, я полагаю, важно знать за кого вас здесь держат.
      " Вы вполне сознательная самостоятельная человеческая единица. Вы, индивидуалист в правильном понимании этого термина.
      " Индивидуалист никогда не пойдет против своих земных коренных интересов. Иначе - о н - тотчас смешается со стадом.
      " Вы, Владимир Типичнев, всегда чуждались стадности. Вы - типичный человек-одиночка. Ваше фамильное прозвище - есть зеркальное подобие вашего человеческого предназначения.
      " Посягать на ваше индивидуальное одиночество мы не собираемся. Напротив, мы морально и материально поддержим вас в настоящем и будущем.
      " Поверьте нам, в ближайшем будущем вашему брату индивидуалисту придется трудно. Вам придется выбирать: примкнуть к стаду или стае - или же, оказаться отвергнутыми теми и другими. А это будет означать для вас оказаться вне законов человеческого племени.
      " Вас вынудят примкнуть к изгоям людского рода: бомжам, нищим, рабам и прочим.
      " Надеюсь, перспектива быть выброшенным на задворки, на помойку человечества вас - именно вас, Владимира Сергеевича Типичнева, - вряд ли привлечет.
      " Разумеется, мы берем в ряды приверженцев не всех так называемых индивидуалистов. У нас чрезвычайно обширное и качественное досье на каждую подходящую кандидатуру.
      " Допускаем к Посвящению в наше Братство - е д и н и ц ы.
      " Отбор - жесточайший. Никаких сантиментов и компромиссов. Никаких привилегий, облаченным земной суетной властью.
      " Быть истинным индивидуалистом - это знак Свыше.
      " Вы, Владимир, отмечены этим редким знаком-отличием. В сущности, мы вас не рекрутируем, - мы открываем вам глаза на ваше истинное Предначертание в этой земной юдоли.
      " Вы отмечены - з н а н и е м прежде-посвященного.
      " Воистину прекрасно Таинство, дарованное нам блаженными богами: смерть для смертных уже не зло, но благословение.