Привратник 'Бездны'

      Однако тем самым не позволяла изменить дислокацию своей паре приятелей, один из которых, продолжая брызгаться собственной кровью, загримировал физиономию в маску лучезарного мученика. А другой, оказавшись девчонкой, продолжал изливаться пустым матерным лепетом, переполненным какими-то компьютерными отморозными угрозами - в виде накачки этой "виртуальной сучки" автомобильным насосом через анальный проход...
      Приблизившись на недопустимо (для беби-пропеллера) фривольную дистанцию к месту кровавого происшествия, я успел таки притормозить бесстрашный самонадеянный жест - перехватить за плечи явно свихнувшуюся белобрысую мокрушницу...И в полуметре от своего лица обнаружил свежий приток воздуха, - перед глазами мелькало нечто напоминающее раскрученный велосипедный серебристый обод - и лучше благоразумному туда не соваться...
      Насчет благоразумия, - это жизненно уютное правило не из моей нынешней биографии, чересчур оберегать которую было противно моей натуре: чувство собственности собственной судьбы как бы похерилось, можно сказать, добровольно ликвидировалось...
      - Послушай, ты утенок... с пропеллером... Знаешь, со мною этот номер не пройдет... Шейку твою утячью могу поломать, невзначай...
      Озвучивались эти двусмысленные предложения приятным педагогическим баритоном, норовящим, если уж откровенно, соскользнуть в дешевый (приблатненый) истеризм.
      - Дядечка, миленький! Эта, кизда, глухня дискачная! Прямо из пеленок глухня, сучарная! - заподпрыгивала на общественном диване девица в разноцветных куделях, залихватски прикрытых кепкой-финкой задом наперед.
      Невнимательно наблюдая за кинжальными всполохами, как бы доверяя ширину рубежа глухонемой психопатке, с той же разбойно-профессорской интонацией, я попытался выразить законное недоумение:
      - Ах, даже так! А где же тогда смысл, пардон... Столь горячей вашей речи? Как же тогда эту рубаку дурную... Вот молотит, дура! Этак и зарезать можно невинную прохожую душу...
      - Дядечка, миленький! Пните ее, как следует в коленку! Она боли - ужас как не любит!
      - И то... Значит не мазохистка, и то славно! Неутомимая, ты наша... Натуральная колхозная молотилка!
      - Эта, кизда, ниндзю из себя корчит! Дайте ей прямо в клитор, пните! Пните! - не унималась разноцветная приятельница-девица, видимо, твердо уверовав: раз, миленький дядечка, не сдрейфил, не утек, - следовательно, драться горазд.
      Огульно отрицать, что я не супермен, а, в сущности, нормальный пассажир-дурила, не известно, по какой надобности, решивший вмешаться в это шебутное кровавое дельце...
      И драться, и, так сказать, повергать оппонента лицом ниц мне доводилось. И самого, случалось, били физиономией о малоприспособленные для воспитательных целей предметы. Впрочем, малоприспособленные и для косметического массажа-полива... Всяческие встречались недоразумения и гнусности в биографии "миленького дядечки".
      В общем, я почти согласился с гуманными доводами цветастой подружки-матершинницы относительно нейтрализации самодеятельной белобрысой "ниндзи".
      Безусловно, пихать свои подошвы в разные интимные девичьи места я не стану, но... Но сделать хулиганке больно, скорее всего придется. Иначе, этот метросалонный ночной фарс перейдет в следующую фазу-стадию, - в стадию нормального здравомыслящего ретирования с поля разборки. Или все закончится - реанимационным скоропомощным саквояжем...
      Я как всегда выбрал самый оптимальный вариант, - интеллигентский, то есть, - идиотский ...
      5. Явление ж р е ц а
      Полуночная прохлада облепила все мое взмокшее лицо тотчас же на выходе из упруго бесцеремонных дверей метро.
      Еще шагая по тоннелю, пустынному, умиротворенно мрачноватому, с наглухо задраенными железными ставнями киосков, я с удовольствием ощущал прилипчивую осеннюю знобкость.
      C каким-то детским удовольствием ощущал (и даже пощупал!) свою, чудом, уцелевшую мордуленцию, на которую, с тупой незлобивостью неодушевленного автомата, покушалась одна маленькая дылдастая дрянь...
      Слава Богу, и глаза, и шевелюра при мне в целости и сохранности. И какого собственно хрена полез к этим утерявшим всяческое здравомыслие человеческим выродкам?
      Зачем эти странные существа существуют среди нас, нормальных, мирных - да каких угодно, - но людей же, черт возьми! Или я опять чего-то недопонимаю в нашей новейшей Истории...
      А этот, как его - Джоник, - какого, спрашивается хрена, он на меня вызверился? Пропали пальцы пацана... А можно было и спасти... Хотя бы попытаться! Но самый заглавный и д и о т - это безо всякого сожаления - я!
      Ну, потому что дурак. Не тот, что из милых волшебных сказок. А тот, которых полагается припрятывать в желтые стационары...Опять же загвоздка, у госказны нетути средствиев для содержания сих гуманитарных санучреждений.
      Ну, какой нормальный, при здравом рассудке полезет в подобную бучу? Для усмирения подобных рутинных разборок сбрендивших наркомальцов, все-таки существует спецполиция...
      Правильный занудноватый поток мыслей был прерван чрезвычайно тактичным тычком в почку, ту, что хорониться в левом подреберье. Несмотря на сугубо вежливое напоминание о месторасположении почечной лоханки, чего-то в ней прищемительно екнуло. И "ек" этот скользким холодком просквозил по всем позвоночным бугоркам и нервам.
      Конечной остановкой прибытия нечаянной боли оказался мозжечок.
      Поверхностно ознакомившись с маршрутом болевого сигнала, я, было, собрался отблагодарить нежданного любителя анатомических приколов какой-нибудь незамысловатой интеллигентской репликой...
      Изобразив примерно мерзкое удовлетворение на физиономии, поворотил влево (не спеша, все еще щадя ее милую) шею, и заполучил третье удовольствие, но, слава Богу, не тактильного характера - я имел удовольствие нюхать воздух у черного стального ока, имеющего внушительную бровь-мушку.
      Аромат присутствовал малознакомый - масляно-железистый. И, похоже, чересчур казенный - не бандитский, не "отмороженный". Или я опять чего путал...
      Тактичное прерывание моих рефлектирующих дум произошло на ступенях, ведущих из полумрака переходного тоннеля на сумрачную, сдобренную пресной ночной сыростью, родную улицу.
      Возвратив голову в привычное исходное положение, я, запоздало, безо всякой обидчивости охнул, выдохнув достаточно приличный эпитет:
      - Скуроедство!..
      - Топай наверх! Не вздумай дергаться. Укоротишь автобиографию, достаточно бесцветным сержантским прокуренным голосом, уведомил меня некто, имеющий право носить не зачехленным модернизированный (укороченный) вариант автомата Калашникова.
      Будучи законопослушным гражданином россиянского происхождения, я запретил себе "дергаться". И, придерживая в заначке парочку адвокатских вопросов, в темпе загулявшего плейбоя, двинулся дальше наверх. Ощущая уже не только всей добропорядочной спиною, но, прежде всего, затылочной частью, точно там у меня обнаружился ранее дремавший третий глаз, - ощущая...
      Я почти въяве наблюдал холодное бесстрастное убийственное око штатного (так, почему-то мне мнилось, или желалось) АКМ, готового напичкать (и надорвать) мое гражданское безвольное тело аптечно фасованномы жгучими свечками...
      Впрочем, настоящего подлого страха я не заприметил в своем, бдительно колотящемся, сердце, - так, мало уловимая тахикардия.
      Пребывая вот уже год в чине "первосвидетеля", я как-то странно успокоился за целостность своей, вроде бы, единообразной холостяцкой жизни.
      Обладая статусом посвященного "индивидуалиста", я впервые по-настоящему понял (уразумел, с пионерской запоздалостью), что отныне положение мое: быть членом некоего нелегального элитарного (якобы!) с т а д а. Именно - стада...
      Из которого, в любое мгновение меня позволительно выхватить любому вышепосвященному волку (жрецу-посточевидцу), - выхватить с единственно гастрономической целью, - возник бы аппетит...
      Ощущение невероятного долгожданно чаянного одиночества, к которому я рвался все последние смрадно-семейные годы, - оно оказалось таким жалко коротким, точнее - невероятно укороченным, что... Что далее пребывать, жить существовать в элитарной шкуре "посвященной" овцы становилось все более гнусным, нетерпимым... Потому что о н о - мое время, - неизъяснимо жутковато замедлилось на какой-то точке отсчета моего нынешнего идиотского миросозерцания...
      Сверхтягостное ощущение текущей жизни, в которой я присутствую в неком статичном, как бы навечно вымороченном и вымороженном состоянии человекоподобного болвана-робота...
      Премерзкое самоубийственное состояние вечного неудовлетворения собой, когда я - всюду, и, всегда - рядом...Не внутри самого себя, не в растворенности в себе самом, таком родном и дурном, - отнюдь, - всегда принципиально, как бы сбоку.
      Постоянное ощущение отторжения своего "я" от своей какой никакой непутевой души...
      Отныне, - и откуда снизошло понимание сего умопомешательского феномена? - я и моя сущность, моя душа - мы существуем каждый сам по себе.
      Причем, мое Я, как бы преобладает над душою, как бы ненавязчиво превалирует, - чтобы я как бы с ума не сошедши...
      - Ну, ты оглох никак? - возвратил меня в грешную действительность равнодушный казенный глас.
      Я находился в приятном, казенно наянливом окружении пары милицейских чинов, - все-таки, как там не злословь, а стародавняя прибаутка: моя милиция - меня бережет, очень соответствовала моему сатирическому настроению.
      У одного, квадратно-образного, правое ватно-бетонное плечо изящно подчеркивала потертая бурая кожаная перевязь ремня модернизированного автомата, дулом которого он минуту назад, слегка внедрился в мою здоровую левую почку.
      Другой чин, имея жердинистую осанку, поверх казенного кожзама, зачем-то напялил, явно не по росту, бронежилетку, которая скорее напоминала серую пластинчатую презентационную манишку.
      - Я тебя спрашиваю - документы, есть какие? - оказывается всю ступенчатую дорогу, как и сейчас со мною общался, именно этот, жердинисто-бронированный, наверняка имеющий сержантские шевроны.
      - Господин офицер милиции, позвольте выразить некоторое, что ли... попытался я вслух нащупать ноту, невинно обижаемого мирного жителя сего восточного округа.
      - Для тебя, гада, я не господин! А таких господ, как ты - давить нужно, как клопов! Миронов, заряди хулигана в браслетки. Сейчас машина будет. С полным комфортом в клоповник поедешь...
      - Так вот же мой паспорт! - терпеливо корча благожелательную мину законопослушного столичного жителя, полез я во внутренний карман, нащупывая спасительный документ еще имперско-застойного образца.
      Бетонно-мешковатый Миронов, видимо, посчитал мое обстоятельное копошение неадекватным в данной превентивной операции, тем более, приказ вышестоящего чина, обязывал его "зарядить" нарушителя общественного порядка в ручные казенные браслеты...
      Уже зажимая пальцами, коленкоровый переплет устарело имперской книжицы, я обнаружил, что ранее послушная мне длань вдруг окоченела, превратившись в бесполезный почти макетный придаток-протез.
      Исполнительный оруженосец Миронов, помимо обыкновенного АКМ, таскал при себе и резиновую выручалочку-демократизатор. Именно ее черное вяло гибкое тело, и впечатал в мое правое предплечье грамотный столичный милиционер.
      Доставили мою чуть контуженую особу в отделение местного УВД в милицейских подержанных "Жигулях". Разумеется, не в багажном отсеке, а на пассажирском сиденье, под бдительной охраной бравого Миронова, пристегнувшего мою обезволенную правую кисть к своей левой.
      Когда-то в ранней студенческой юности довелось путешествовать в милицейском "уазике". Вышло какое-то недоразумение в молодежном кафе, а в качестве зачинщика выставили меня. В конце концов, пожалели и отпустили с миром, вручив мне на память мой же перочинный складень, с ручкой, украшенной пластмассовой накладкой в виде летящей белки. Однако дежурный офицер посчитал сей складешок за некое подобие грозного холодного оружия, и посему на моих страдающих глазах мелкого собственника, шикарное зеркальное жало было со звоном навечно искалечено бесчеловечным чином-служакой.
      Нынче я спокоен: никакими самодеятельными заточками, финками, кастетами и фабричными складнями мои карманы не были отягощены.
      Собственно, какой нынче прок от холодного оружия, когда газовые, пневматические и обыкновенные боевые стволы наличествуют у любого мало-мальски уважающего себя уличного налетчика.
      Главное оружие - мирного затраханного уголовной хроникой жителя первопрестольной, - физические данные нижних конечностей, которыми следует перебирать со всевозможной физкультурной сноровкой, - в случае, разумеется, мало желательного контакта с представителями младого племени новейших варваров...
      - Гражданин Типичнев, вам инкриминируется злостное нарушение общественного порядка, которое имело место на перегоне станции метрополитена от пункта "Х" до станции "У". Вследствие превышения самообороны...- дальше этот, совершенно абсурдный бюрократический текст мои мозги категорически отказывались фиксировать.
      Слава Богу, что сознание нормального индивидуалиста, пусть и существующего в раздвоенном - дуалистическом - мироощущении, все-таки может подчиняться здравомыслящим командам его (или их...) носителя.
      И, слава Богу, что в отсутствии его (сознания здесь, сейчас), физиономия носителя живет сама по себе. То есть, на ее лицевые мышцы не проецируется полнейшее абстрагирование мозга от пошлого фарисейского, дипломатического (какого угодно) внимания к говорящему официальному лицу, облаченному дознавательными полномочиями и прочими чиновничьими чинами.
      Когда не в твоих силах коренным образом изменить ситуацию, складывающуюся не в твою пользу, - лучше не третировать понапрасну мозговое вещество.
      Необходимо волевым специальным усилием предотвратить суетливое жалкое метание мыслеобоазов, чтобы лишь, как-нибудь выкрутиться, оправдаться, униженно отыскивая доказательные факты, фактики и прочие ничтожные алиби собственной непогрешимости, невинности и прочей невиновности в содеянном...
      Во-первых, раз уж ты, каким-то образом оказался в подобной уничижающей твое достоинство и самолюбие квазимажорной ситуации, следовательно, ты, все равно лопух... Пускай не в главном, но в каких-то частностях, которых именно ты! не учел, не предусмотрел, - не возжелал предвидеть...
      А во-вторых, всему свое время. То есть, твоя жалкая индивидуальная личность, всего лишь повод для неких могущественных (или только желающих ими казаться) сил делать свою и г р у. И ты, скорее всего, заурядная (рядовая) пешка, которую в любой момент можно (и нужно) пожертвовать, дабы получить качественный перевес.
      Ну, и, в-третьих. Ты, возможно, настолько "посвящен" и, следовательно, опасен, что с тобой будут играть сколь угодно долго, дабы привлечь тебя на свою сторону.
      Мне нравилось лицо моего казенного визави. Лицо, отнюдь не интеллектуала.
      С подобным типом физиономических черт лучше обустроиться где-нибудь в чужеземной стороне, на правах профессионального нелегала, обзавестись порядочным семейным бытом, - и никакая контразведчиская собака не учует...
      Невыразительная смазанная внешность, которая тотчас же уплывает из памяти...
      Но глаза, - эти янтарные крапины вокруг стойкого, все оценивающего зрачка, - они докладывали о незаурядности их мало примечательного владельца.
      Живой, обращенный на вас взгляд, может донести неожиданно подлинную информацию о человеке доселе незнакомом, а в данную минуту как бы враждебном...
      И сумев настроиться на волну, излучаемую этим, как будто бы отстраненным глазом, оседлав ее, ненавязчиво покорив ее, вернее - приручив ее, у вас появляется необыкновенный и, в сущности, единственный шанс войти в теснейший (и, разумеется, непредусмотренный им, хозяином этой чудесной зрительной волны) индукционный метафизический контакт, когда слова, произносимые (не важно кем) всего лишь условный внешний фон, не более...
      И вот уже вы, убедительно владеете ситуацией, контролируете ее... А дальше, дело техники, которая известна к сожалению исключительно посвященным в "иное" знание...
      Так уж несправедливо устроен этот земной мир, в котором большая часть человечества является, по крайней мере, в нынешнее апокалипсическое время, заложником ограниченного количества "посвященных".
      Констатация сего недвусмысленного факта - не есть моя полноценная человеческая гордыня, мой сугубо индивидуалистический грех. Напротив, приняв к сведению мое нынешнее местоположение в этом человеческом муравейнике, я не почувствовал себя сверхсчастливым, сверхсвободным, сверхзнайкой, - какое там!
      Суета и мерзкое не отпускающее томление во всем своем расколотом, располовиненном существе...
      В нормальной рядовой жизни, любой человек иногда по воле случая вдруг ощущает в себе подобную двусмысленность.
      Когда совесть (это слово, я полагаю - синоним божественной свечи, которая зовется д у ш о ю) у наших полумистиков, полуатеистов, - когда эта самая нематериальная сфера человеческого организма начинает бунтовать в виде занудных авторизованных менторских диктантов, тогда слабое существо, по прозвищу человек начинает ощущать внутренний дискомфорт, начиная понимать (догадываться!), что он всего лишь жалкий ничтожный червь, жизненное мироустройство которого - есть мифология и не более того.
      И гордиться самим собою - это все равно, что превозносить до небес песчинку, что случайно залетела в глаз, и произвела в нем некоторое оживление в виде механических гигиенических слезоточений, соплеизъявлений...
      - ... а по этой статье, вам, господин Типичнев, грозит срок лишения свободы: от восьми до пятнадцати лет, в зонах общего режима. А прежде светит мучительная отсидка в тюрьме, в следственном изоляторе, в битком набитых камерах. В этих помещениях, к вашему сведению, не только отправлять сон, физиологические надобности, но дышать возбраняется. И пойдете вы на зону законченным тубиком. И никакой лагерный лазарет вас не поправит...
      Мы находились в закуренном, провонявшем испарениями человеческого пота, малогабаритном кабинете одни. Хотя я не исключал, что некто заинтересованный ведет профессиональную прослушку нашего уединения.
      "Приручить" неподатливую волну, струящуюся, выталкиваемую глазами моего допрашивателя, к вящему сожалению, мне до сих пор не удалось.
      Возможно, я сам с собою блефую, и пытаюсь отыскать в присутствующем взгляде совсем неприсущую ему мистику...
      Почему-то только сейчас обратил внимание на форменную тужурку моего казенного угрожателя.
      Его, в меру грузноватые плечи, как-то совсем по-детски украшали миниатюрные милицейские эполеты с одним золотящимся прострелом и массой мелких звездочек, гербов-орлов и дутых пуговичек в желтом напылении.
      Сосредоточившись, насчитал на одном погончике четыре сусальные звездочки, - следовательно, я имел честь общаться с капитаном милиции.
      - Хотел бы уточнить, товарищ капитан, я прохожу по делу, как злостный умышленный душегубец, или все-таки, в качестве - первого свидетеля?
      Обронивши в конце фразы два парольных слова, я ожидал адекватной реакции.
      Именно, того волнового зрительного излития, перехватив которое, мы наконец-то поймем (вернее, я пойму), что мы единомышленники, и весь этот казенный угрожательный монолог моего флегматичного визави, такая же вынужденная лицедейская игра, как и мое меланхолическое, мало заинтересованное кивание головой, и едва удерживаемая нервная зевота...
      - Я бы посоветовал вам, гражданин Типичнев, не паясничать. Вы попали в щекотливую ситуацию. Да, вы защищали девочку и покалеченного юношу...Девочка, как раз и проходит по делу первым свидетелем. Юноша, к сожалению, все еще в наркотическом состоянии. Девочка, которую, как вы утверждаете, спасли от ножа, утверждает, что вы превысили меру самообороны. Выбив из рук ее немой подружки нож, вы на этом не остановились. Вы стали проталкивать обезоруженную девушку в открытую форточку салона поезда. На подходе поезда к станции "У", вам удалась эта немотивированная попытка. Останки девушки растащило по путям метров на сто. Зрелище малоприятное, даже для наших закаленных "патрульных" тележурналистов. Вы совершили убийство, характеризующееся особо дерзкой жестокостью. В советское время, за подобное дерзкое преступление - вас ждала высшая мера наказания.
      По всей видимости, моим зрачкам поднадоела усмирительная работа по выявлению чужих глазных флюид. Приручение явно не удавалось. И поэтому, я с чистым сердцем доложил второй своей сути: "госпожа душа, похоже, что этот человек не наш, и посему я позволю себе некоторую некорректность по отношению..."
      Неужели, все-таки я обманулся? Так дешево обмишуриться, - купился на какие-то нафантазированные зрительные волны... Любительщиной занялся, господин Типичнев! За подобные измышления, возможно, последует дисквалификация, - так сказать, понижение на низшую иерархическую жреческую ступень...
      И придется тебе не служить, но услужать в качестве "экзекутора" палаческие должности среди элитной публики никогда не пользовались искренней благосклонностью...
      - Интересная и весьма "жаренная" деталь - собирали кралю-психопатку на протяжении всей стометровки... И главное - какие злободневные уголовные новости. Но самое примечательное - оперативность неслыханная! Значит, вы полагаете, что для успокоения собственных расшалившихся нервишек, я, эту дуру-молотилку, попросил покинуть салон прямо на ходу, так сказать, движения электропоезда? На перегоне от станции "Жизнь" до платформы "Смерть"...Понятно! Значит, в качестве "первого свидетеля" я уже прискучил... Понятненько, - вновь по какому-то идиотскому наитию, забросил я знаковую, понятную лишь "посвященным" фразу-приманку. И, не ошибся, кажется...
      - Упорствуйте, гражданин Типичнев, а зря. Знаете, что в таких случаях мой приятель-коллега, звать его, Игорь Игоревич, говорит: а пускай этот несознательный зверь-убийца посидит в камере. Переночует на казенном топчане. Пускай поразмышляет...
      - Позвольте, а вы разве... Игорь Игоревич, значит расклад такой - я обязан сознаться в том, что... Значит, ночевать в камере - нет никакой надобности. У меня ведь животина. Фараон, - такой понимаете, котяра, с тоски и голоду... В общем, сами понимаете. Пишите, я подпишу! Давно бы так, а то комедию тут... А скажите, если это можно, - в моем случае, сей трагифарс: повышение по "иной" службе, или?..
      - Вот, пожалуйста, ознакомьтесь. Если с чем не согласны, укажите ниже и поставьте подпись.
      - Пожалуйста! Вот вам моя дарственная завитушка. Я вам полностью доверяю. И Бога ради, если вам больше нечего мне сказать или передать... Я пойду домой. Да? И еще просьба - может ваши товарищи подчиненные подбросят на вашей "маршрутке" до дома? На дворе - сплошная хулиганская ночь, - а?
      Внимательно изучив мою "завитушку", Игорь Игоревич (или кто он там), нажал на столе какую-то пипку. И тотчас в дверях выросла знакомая жердинистая бронированная фигура.
      - На сегодня у меня все. Гражданина Типичнева, пока содержать в "кубике". На основании этого протокола, получишь у следака санкцию на обыск квартиры. К утру, результаты обыска должны лежать у меня на столе.
      В продолжение этого странноватого, абсолютно безэмоционального монолога, я пару раз насильно усаживал себя на стул, намертво привинченного к полу.
      До моих "посвященных" мозгов стало доходить: похоже, меня здесь всерьез принимают... за сумасшедшего! Господи, опять втяпался в какую-то дрянную историю! Обыск у меня... Какой-то - кубик...
      Одно время, меня очень забавляли всевозможные кубики Рубика. Любые комбинации, делал на спор за секунды. А наблюдающая публика-дура, по-детски удивлялась, и чесала макушки... Да-с, дядя Володя, вот ты уже и гражданин! И приготовили тебе совсем еще неопознанный кубичек...
      - Игорь Игоревич, а вы настоящий профессионал! С такими талантами в НКВД - такую карьеру... Стахановец-энкэвэдэшник! Как вы меня, изящно и просто! - поперла из меня отчаянная интеллигентская обида.
      И уже от двери, уцеписто придерживаемый за локоть сухостойным милиционером, накликая удачу, сардонически попрощался с казенным человеком, которого принял (по своей всегдашней дурости!) за тайного "посвященного брата":
      - Египетским адептам двуликого бога Амона Ра, - в просторечии - ж р е ц а м, до ваших умственных способностей уполномоченного ритора...
      Закончить двусмысленную аналогию, мне не позволил мой уличный кожзамный знакомец. Его костлявая кисть, безо всякого уведомления преобразилась в натуральные слесарные тиски.
      На мгновение, оторопев от (нежданно пронзившей все предплечье - уже левого) болевого шока, я на нужное (моему конвоиру) время превратился в куклу-марионетку, набитую обыкновенной технической ватой и стружками. А может, опилками, потому, как вес имел порядочный, около восьмидесяти килограмм нетто...
      "Кубиком" оказалось мизерное, именно кубической емкости, помещение, совершенно не предназначенное для длительного хранения подозреваемых в совершении тяжких деяний.
      Перед тем как оставить меня в долгочаянном уединении, сопроводитель-хват, обронил, как бы невзначай:
      - А капитана звать совсем по-другому. Учти на будущее!
      - И как же величать вашего звездного авторитета? - по интеллигентской привычке съерничал я, продолжая, внутренне наливаться странной невостребованной меланхоличностью.
      - Гобой Гобоевич Игоревский. Девчонку, ту, что ты, козел, сбросил с поезда, - была его дочкой. Вникни в информацию, падла!
      - Информация - не для слабонервных! И он будет вести это "мое" дело? А по закону, ведь...
      - Ее мать, Гобой, бросил лет пятнадцать как. И знаю о дочке - только я. Учти, я тебе этот факс не сбрасывал. Понял?
      - Я начинаю понимать... что до утренней баланды могу не дожить. Или все-таки есть надежда, а, господин милиционер?
      6. Ночные бдения
      Боже, какое это блаженство ночевать в холостяцкой собственной постели!
      Прежде чем, по-настоящему сие неизъяснимое одиночество прочувствовать, - всенепременно рекомендуется поютиться в семейной крепости, которую с тупым тщанием отстраивал не один и не три года.
      Налаженный быт, очаровательная, даже в своей истинно женской стервозности, родная половина, от которой у вас общий малопослушный отпрыск...
      И вот, поживши и, испробовавши все радости и печали семейного цивилизованного феодала, - вдруг, посреди жизни, оставивши добрую и лучшую (так мне мниться) половину за спиною, в прошлом, - вдруг, со всей многокопившейся благозлостью женатого человека, - вдруг обнаружить себя (всего себя!) посреди осенней малоуютной ночи в постели, в которую без твоего доброго согласия никакая женская ножка не заступит, прежде чем...
      Волшебное, ни с чем не сравнимое, мужское, почти мальчишеское (когда, жадно мечтаешь-бредишь о взрослости, о самостоятельности) чувство беспредельной свободы.
      Освобождение от всяческих диких, сплошь ханжеских, сплошь лицемерных условностей, привычек, привязанностей...
      Натуральным перезревшим холостякам сие дичайшее (якобы!) долгожданное освобождение из кошмарного семейного полона ни в жизнь не понять и не уразуметь.
      Хотя находятся и оригиналы (а таких большинство), предпочитающие неволю в любом ее виде: тюрьма, казарма, семейный очаг. Лучше мучиться, лелеять свое страдание, покрываться нервно-психическими волдырями-лишаями, - но ощущать себя в некоем закрытом пространстве, в так называемом коллективе. И неважно, в каком статусе, - чаще всего в сугубо приниженном, слизняковом, услужающем, шестерочном, - но боже упаси обречь себя на добровольное одиночество.
      Будучи индивидуалистом (от рождения, скорее всего) до мозга костей, тем не менее, умудрился пятнадцать лет отдать всем известному сверхрутинному (будто бы поощряемому государством) опыту семейного совместножительства.
      Отдал, доверил на растерзание лучшие мужские лета, которые никогда более не вернут мне той свежести, неутомимости (во всем: в познавании вселенских и земных сокровищ, самого себя, в питие и чревоугодии, в путешествиях и встречах с неизведанным, и не в последнюю очередь с бесовским слабым полом), жадности и, порой, элементарной глупой доверчивой неразборчивости - но боже! какой же всегда пьянящей, - все там, все в пошлом семейном прошлом...
      Так мне думалось совсем еще недавно. Я казался самому себе древним скучным существом, существующим ради близких существ, изыскивающим легальные и порядочные способы добычи денежных знаков...
      На тринадцатом году совместного пребывания под одной кровлей моя родная половина, с мудро простецкой ухмылкой обмолвилась в моем присутствии:
      - Не припомню года, когда я была спокойна за наш дом, за наш бюджет. И получается в итоге: вместо жизни, одни занудные мыслишки - о деньгах, о деньгах...
      Я с дуру попытался, было интеллигентно возразить:
      - Мадам, вы изволите шутить! С наличными в нашем семейном портмоне всегда было более или менее, - но было!
      - Отстань! Кто бы говорил! Живешь только ради себя. Гения...
      Аналогичные милые пикирования сопровождали нашу совместную жизнь, в особенности последние годы. И если вначале я пытался капризно артачиться: какой же, позвольте, из меня эгоист, когда вкалываю, не вылезаю из лаборатории...Из бюджетной государственной совсекретной лаборатории.
      А, в сущности, она права: жил законченным подлецом. Весь отдавался без остатка любимой работе, полагая, искренне надеясь, что вся эта перестроечная демкутерьма, наконец-то войдет в нужное здравомыслящее, прагматическое русло, и уникальные разработки - мои и моих сотрудников-коллег, наконец-то будут востребованы государством, которое вовремя сбросило с подуставшего своего станового хребта всяческих агитпроповских нахлебников, лодырей и прочих неумех и приспособленцев...
      Жизнь, однако, распорядилась (как всегда на Руси) по-своему. Чрезвычайно, своевольно распорядилась. И меня "ушли" из института, после драматических событий (которые вскоре стали почти рутинными по стране): в собственном кабинете застрелился из именного пистолета наш директор, академик АН и множества заграничных, дважды герой соцтруда, лауреат Ленинской и прочее и прочее...