Быть летчиком - его давняя мечта. Но Владимир стал штурманом, и очень хорошим. Теперь ему этого мало, он хочет стать летчиком, командиром экипажа. Официально. Он же умеет летать, научился. Не только он, все штурманы, его сверстники. Примером может служить штурман Герман Смирнов: он сам привел самолет, привез погибшего летчика Боева.
      Владимир поделился мечтой со Смирновым и Рудиным, другими штурманами-ветеранами. И вот они пришли к командиру полка. Шли без надежды. Кому это нужно брать на себя такую ответственность. Боевой полк, не запасный, не авиашкола. Только там, согласно наставлению, можно переучиваться, получить звание летчика...
      Но майор Калашников выслушал их, о наставлении напоминать не стал, только спросил:
      - А кто будет летать на задания, если вы будете переучиваться? Кроме того, вам нужны самолеты, инструкторы...
      Владимир ответил за всех:
      - Вначале будем тренироваться днем, и это не помешает летать на задания ночью. Самолет нам нужен только один, инструктор тоже один. Наша учеба не помешает ночной боевой работе.
      - Вы отличные штурманы, - сказал Калашников, - а вдруг из вас получатся плохие летчики? Лучше быть хорошим штурманом...
      - Товарищ майор! Так мы уже летчики, только не официально...
      - Ну ладно, подумаю, - обещает Калашников.
      Проходит несколько дней, и вдруг приказ: приступить к переучиванию... Перечислены фамилии: Константинов, Смирнов, Рудин, Маркашанский, Сапрыкин. Шесть человек. Инструктор для них - старший лейтенант Петр Гладышев, опытный аэроклубный работник. Аэродром для тренировки - полевая площадка невдалеке от Попелака.
      5 марта приступили к тренировкам, а 9-го, первым в группе, Владимир вылетел самостоятельно, сначала днем, а вскоре и ночью. Прошло полтора месяца, и он пошел на задание в качестве летчика со штурманом лейтенантом Комаровым. Сначала на передовую линию, затем в глубь Крыма.
      11 апреля бомбили фашистский аэродром Сарабуз, расположенный в районе Симферополя. Шли первыми, чтобы осветить аэродром, помочь обнаружить его другим экипажам. Летели более двух часов, и Владимир все время ждал, что его машину схватят прожекторы, начнут обстреливать зенитки. Это постоянное и напряженное ожидание угнетало, обессиливало. И когда над целью поднялись лучи, он даже вздохнул облегченно: лучше враг открытый, чем тайный, невидимый. Но обошлось все хорошо, огонь был не плотным, не метким. Задание выполнили успешно.
      Фронт по Сивашу стабилизировался, экипажи летать стали поменьше, появилось свободное время. "Бездельничать не будем, - сказал командир полка, - будем развивать спорт, самодеятельность. Дело это полезное, нужное".
      Люди восприняли это как задачу, извлекли из своих чемоданов спортинвентарь. Владимир - футбольный мяч, Сергей Сорокин - две пары боксерских перчаток, комсорг полка сержант Егоров - волейбольную сетку, штурман Жора Ашаров - мяч.
      И состязания начались. В волейбол играли эскадрилья на эскадрилью. Активное участие приняла и жена командира, "гвардии машинистка", как ее звали, Елена Михайловна Калашникова, красивая, серьезная женщина. Ее уважали, стеснялись, старались быть подтянутыми. А она вдруг оказалась очень веселой, общительной. Но все равно во время игры при ней соблюдалась дисциплина, порядок, сдержанность. Анатолий Захарович смеялся: "Только женщина вас и приучит к культуре!"
      Штурман Сережа Сорокин оказался настоящим боксером. Еще до войны, когда снималась картина "Боксеры" и артист Сагал играл в ней главного героя фильма Кочеванова, то во время состязаний подменяя его, в картине снимался Сорокин. Теперь он провел несколько показательных боев, провел их играючи, щадя и оберегая своих противников. И потом Сережа не избивал их, а лишь утомлял до изнеможения и принуждал к сдаче.
      Футбольный мяч гоняли прямо на летном поле. В основном в отведенное время, а подчас и во время классных занятий. Начав игру в перерыв, чтобы поразмяться, увлекались и прекращали только тогда, когда появлялся кто-то из командиров, начальников.
      Коллективом художественной самодеятельности руководили комсомольцы штурман Сапрыкин и летчик Попенко. Сапрыкин руководил хором, Попенко джазом. В хор вошли Константинов, Смирнов, Артамонов, Мелешков, Маркашанский, другие летчики, штурманы и механики. Пели, как правило, вечерами в столовой - большом деревенском доме. На концерты и даже на спевки всегда приходили Калашников и Остромогильский. Командир смеялся до слез, слушая Маркашанского, не имевшего ни слуха, ни голоса. Пели русские народные песни, украинские, современные военные. На концерты приходило и местное население, почти вся деревня, в которой жили авиаторы.
      Все это было разрядкой, отдыхом, снимало с воинов моральную и физическую усталость. Они воевали уже два года. А это не просто быть под огнем, ждать невернувшихся, хоронить погибших.
      Фронт стабилизировался, но боевая работа идет, и почти ежедневно. Экипажи бомбят позиции гитлеровцев на Сиваше, бомбят Чонгар, Джейтугай, Карача-Китай, Чумак, Тархан, Ишунь... Не сами пункты, а укрепления в районе этих пунктов - земляные валы, заграждения, минные поля, инженерные сооружения. Бомбят объекты и в глубине Крымского полуострова, летают на разведку.
      Владимир вылетел на разведку с командиром звена Павленко в качестве штурмана. Им надо посмотреть, нет ли аэродромов в северо-восточной части Крыма. До выхода наших войск к Сивашу немцы имели авиацию в Джанкое. Но внезапно все самолеты куда-то убрали. Вот и надо отыскать - куда именно. Маршрут полета: Джанкой - Карасу-Базар - станция Ислам-Терек - станция Сейтлер. Взяли четыре САБ и четыре фугаски.
      Над станцией Джанкой самолет схватили прожекторы, обстреляли "эрликоны". Владимир осветил местность, аэродром. Самолетов нет. После Джанкоя, при полете на юг, самолет опять попадает в луч прожектора. Высота восемьсот метров. Летчик ведет самолет по приборам, Владимир следит, не начнут ли стрелять "эрликоны". Нет, не стреляют. Луч наклоняется, ослабевает, гаснет. Но в ту же секунду самолет попадает в другой. Спустя какое-то время - в третий...
      - Эстафету устроили, передают нас из рук в руки. С чего бы это? беспокоится штурман.- Не создают ли условия для атаки "мессера"? Ударит из темноты, - и будь здоров! Давай-ка лучше маневрировать.
      - Давай, - соглашается летчик, направляя машину вниз.- Знаешь, такое впечатление, будто весь Крым заставлен прожекторами, причем одиночными. Неприятно не только то, что ты виден как на ладони и тебя могут атаковать из темноты, но и то, что ты ослеплен и не имеешь возможности рассматривать наземные цели, выполнять разведку. Может, для этого и освещают?
      - Ты, наверное, прав, - говорит Владимир.- Это тактический прием.
      Пройдя по маршруту, аэродромов не обнаружили. Возвращаясь, зашли на Джанкой, бомбы сбросили на станцию. Их осветили прожекторы, обстреляли зенитки. Уходя, видели: на станции возникли пожары.
      Назревает операция по освобождению Крыма. Войска 4-го Украинского фронта концентрируют свои силы близ Сиваша. Полк майора Калашникова действует по передовой линии обороны вражеских войск, по их укреплениям, расположенным по всему побережью. Экипажи взаимодействуют с наземными войсками, помогают друг другу. Как только по самолетам начинают стрелять "эрликоны", наша артиллерия открывает огонь по их позициям. Когда вражеская артиллерия бьет по нашим войскам, экипажи бомбят ее и обстреливают из пулеметов.
      Несколько дней подряд Константинов летал в качестве штурмана, вводил в строй нового командира эскадрильи капитана Мустафина, пришедшего в полк из бомбардировочной части. Он давно не летал на У-2 - со времени окончания аэроклуба, - не имеет ночного налета. А над водой летать трудно, особенно новичку: вверху звезды, и внизу, отражаясь в воде, тоже звезды. Летчик не может сохранить пространственную ориентировку, не замечает, как самолет заваливается в крены, снижается, непроизвольно меняет курс...
      Наше командование интересует не только передовая линия немецкой обороны, но и тылы на глубине до двадцати - тридцати километров. Это чрезвычайно важно для определения места сосредоточения резервов противника. Владимир летал на разведку с заместителем комэска Халипским. Сначала посмотрели станцию Джанкой, обнаружили три эшелона с живой силой и техникой, затем пошли по узкоколейке, идущей от Джанкоя на запад. Что там? Чтобы лучше видеть дорогу и чтобы им не мешали прожекторы, установленные близ станции, они снизились до трехсот метров. На удалении трех-четырех километров от станции дорога оборвалась, и в тупике оказался склад горючего. Осветив местность, Владимир обнаружил цистерны и бочки. Набрав высоту, сбросили четыре бомбы. Начался сильный пожар. Не было сомнений, что был уничтожен склад с горючим.
      Штурм укреплений на Сиваше начался ночью. Сначала действовали бомбардировщики, в том числе и полк майора Калашникова. С рассветом ударила наша артиллерия. В работу включились "катюши" - гвардейские минометы. Когда экипажи бомбардировщиков ушли на свои аэродромы, на цели пошли штурмовики. Потом поднялась пехота...
      Прорвав оборону фашистов, наши войска быстро стали наступать. Враг, почти не сопротивляясь, отходит к новому укрепленному рубежу - к горной гряде. Гвардейцы Калашникова перелетели в Крым, на полевую площадку Адаргин. Это название деревни. Рядом река Салгир, узкая, быстрая, прозрачная.
      14 апреля. Незабываемый день. В полк на У-2 прилетел начальник политотдела дивизии. Полковник Стамм - великолепный оратор. Прилетая в полк, он выступает с лекциями по философии, истории партии. Не имея никакого конспекта, даже плана, говорит по два, а то и по три часа, умело, убедительно, ярко. Авиаторы только удивлялись: как он может? И сколько он знает!
      И вот он снова перед строем. Высокий, худощавый. Улыбается взволнованно, радостно.
      - Товарищи! - говорит полковник.- В вашей гвардейской семье и в нашей дивизии прибавилось еще три Героя Советского Союза. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР это высокое звание присвоено товарищам, секунду помедлив, Стамм называет фамилии, - Оглоблину, Константинову, Томашевскому.
      У Владимира перехватило дыхание, зарябило перед глазами. Не верит: "Это ошибка... Конечно же, ошибка", - твердит он про себя. Но вот звучит команда майора Калашникова, и Константинов делает шаг вперед, выходит из строя. Стоит, словно в полусне. И вдруг видит совсем рядом Стамма. Полковник обнимает его, крепко пожимает руку, проходит дальше, к Оглоблину...
      Нет, не ошибка. Правда! Старший лейтенант Константинов - Герой Советского Союза. Жаль, что нет сейчас в части Шибанова, первого Героя полка. Вот бы с кем поделиться радостью! Сфотографироваться бы вместе на память. Сначала вдвоем, а потом вчетвером. Но Виктор в Москве. После ранения под Мелитополем он долго, в течение месяца, лечился здесь, в санчасти дивизии, но дело не пошло на поправку, и вот теперь он в госпитале.
      Немцы укрепились в горах на юго-западной оконечности Крыма, Севастополь - центр их обороны. Полк гвардейцев-авиаторов перелетел в Дорт-Куль, ближе к объектам ударов. Это всего в тридцати километрах от Севастополя. Теперь условия работы резко изменились. Полк будет летать над непривычной для экипажей горной местностью. Командир полка провел по этому поводу летно-тактическую конференцию. Разговор шел об особенностях боевой работы в новых условиях и методах ориентировки в полете.
      Выступили майор Морковкин, штурманы эскадрилий, звеньев, экипажей. Средняя часть Крыма - безориентирная местность, подспорьем могут быть только железные дороги на участках: Джанкой - Симферополь, Армянск Джанкой - Владиславовна, Сарабуз - Евпатория. Главный, надежный метод восстановления ориентировки - выходом на береговую черту северным курсом. Южная часть Крыма - горы. Нет населенных пунктов. Дороги, если идешь от них в стороне, не увидишь, только под собой, когда проходишь над ними. Речки тоже, они закрыты горами, растительностью. Горные массивы затрудняют детальную ориентировку, а следовательно, и поиск целей...
      Для ведения общей ориентировки выступающие рекомендуют использовать вершины крупных гор. Для детальной - лесные массивы, площадки в горах, особенности их конфигурации. На Симферополь надо выходить южным курсом, при этом надо идти над морем правее береговой черты, подальше от прожекторов и зениток. Все, кажется, учли. Но не учли, что зенитные пушки и пулеметы немцы поднимут наверх, на вершины возвышенностей и склоны гор - так будет удобнее стрелять по самолетам.
      5 мая полк бомбил позиции противника в районе Мекензиевых гор, восточнее Севастополя. Цели - огневые точки, артиллерийские позиции, штабы - найти было очень трудно, мешали горы. Вот здесь-то во время поиска, когда Константинов со штурманом Дмитрием Комаровым шли вдоль ущелья, вокруг самолета замелькали трассы "эрликонов". Они тянулись сверху вниз по наклонной. Слева и справа. Владимир, глянув на вершины гор, понял, что они попали в ловушку.
      - Дима! Бей по огневым точкам! - крикнул Владимир и, довернув влево, стал прижиматься к горе. Штурман, поняв его замысел, схватился за пулемет и быстро подавил огонь "эрликона", бьющего слева. Справа, потеряв самолет на фоне темной горы, стреляли уже наугад, неприцельно.
      Прижимаясь к склону горы, экипаж вышел на цель и сбросил бомбы.
      Возвратившись домой, Константинов и Комаров продумали свой полет, поговорили с другими летчиками, командирами эскадрилий, высказали им свое мнение. Затем уже с готовыми предложениями пошли к командиру полка. Майор Калашников выслушал их, предложение одобрил, и экипажи пошли на задание уже не одиночно, а звеньями, для того чтобы фашисты, начав обстрел, не могли сконцентрировать свой огонь на одном самолете. В первой эскадрилье звенья возглавили комэск Дудник, его заместитель Халипский, командир звена Ряховский. Чтобы еще больше рассредоточить огонь фашистов и тем самым ослабить его, звенья пошли не в плотном боевом порядке, а расчлененном по фронту. Впереди звеньев с временным интервалом полторы - две минуты пошли одиночные самолеты, специально выделенные для подавления огневых точек противника. Их повели летчики средней подготовленности, которым пока еще было трудно держаться в строю. Среди них был Константинов.
      Не очень-то, конечно, приятно, что тебя, одного из лучших штурманов, считают за летчика-середняка, но Владимир доволен: он, как бы там ни было, - летчик, его посылают на ответственные задания, и то, что полет осуществляется звеньями, - в конце концов его же предложение, его инициатива. Пусть это не новое, в таком боевом порядке они уже действовали, но и тогда, под Таганрогом, это была инициатива его и Бушуева, и очень важно, что такой боевой порядок, такая тактика пригодились и здесь, в горных условиях Крыма.
      В последующем, изучив систему противовоздушной обороны противника в районе Мекензиевых гор и в других горных районах, экипажи, совершенствуя тактику, стали строить маршруты полетов так, чтобы вообще не попадать под обстрел зениток, поднятых в горы, - они обходили их с тыла, теряя во времени, но выгадывая в безопасности.
      Полеты, полеты... Константинов и Комаров бомбили укрепления противника на Сапун-горе в самом Севастополе, на Малаховом кургане, в порту, на причалах и пирсах. Город горит. Город прикрыт прожекторами, зенитками. Повсюду в темном небе блуждают голубоватые лучи прожекторов, взлетают и гаснут на излете разноцветные пунктиры трассирующих очередей...
      Если полк в течение нескольких ночей кряду бомбит передовые позиции обороны противника - это верный признак приближения штурма. И еще признак: враг, не надеясь устоять, начинает оттягивать в тыл живую силу и технику. Было замечено: противник перебрасывает войска из Севастополя, плавсредства - из бухт Херсснеса. И 25-й гвардейский полк получил боевую задачу: совершать налеты на бухты.
      Это было 8 мая. Оглоблин и Константинов выполнили четыре полета, бомбили бухты Круглую и Омегу. Ночь лунная, видимость хорошая. Кроме того, сбросили САБ. Все как на ладони: катера, транспортные суда, люди. Шла погрузка. Сбросив бомбы, Владимир видел разрывы на пристани, в воде среди катеров, на берегу в скоплении войск.
      Потом, когда наши войска освободили Севастополь, экипажи наблюдали жестокую картину поражения гитлеровцев: начиная от берега и далее на семьсот - восемьсот метров, море было сплошь покрыто трупами чужих солдат, лошадей, обломками плавсредств - всем, что могло держаться на поверхности. Враг получил по заслугам.
      В эту ночь произошло незабываемое событие. Возвращаясь из четвертого вылета и подойдя к аэродрому, Оглоблин и Константинов увидели неизвестный самолет. Он проходил над стартом и, что удивительно, с включенными огнями. Свои, полковые экипажи, прося разрешение на посадку, включали огни только перед четвертым разворотом, а если сказать точнее, то не включали, а только подмигивали ими. Погода к этому времени ухудшилась, особенно видимость, и Оглоблин с Константиновым поняли, что экипаж неизвестной машины потерял ориентировку, принял их аэродром за свой. Посадочный знак был включен, но самолет не сел, пошел на повторный заход. При повторном заходе, снизившись до пятидесяти метров, летчик включил посадочную фару, очевидно, для осмотра полосы. Убедившись, что она пригодна для посадки, пошел на третий заход.
      В тот момент, когда летчик осматривал полосу, Оглоблин и Константинов при отраженном от земли свете фары увидели силуэт самолета. Это был Ю-52, трехмоторный немецкий транспортник.
      - Что будем делать? - спросил Оглоблин, - если после посадки, увидев свою ошибку, экипаж будет взлетать?
      Он не зря задал вопрос; на соседнем аэродроме, потеряв ориентировку, приземлился немецкий самолет. И тоже ночью. Но экипаж в плен не попал. Летчик, увидев, что он приземлился на советском аэродроме, вырулил на старт и улетел.
      - Будем таранить, - ответил Владимир, - держись к нему ближе, а в момент взлета бей по хвосту винтом.
      Они понимали, чем это может кончиться: вражеский самолет улетит, а свой будет разбитым. Ведь винт самолета У-2 деревянный... Можно ли деревянным винтом нанести ощутимый удар по металлу? Но и оставаться спокойным в такой обстановке нельзя: враг не должен уйти безнаказанно!
      Таранить не пришлось. Летчик понял свою ошибку только тогда, когда, выключив моторы, вышел на плоскость и начал снимать парашют. Экипаж был пленен.
      9 мая. Константинов опять с Оглоблиным. Последнее время оба они летали как инструкторы, как тренеры.
      Константинов с молодыми пилотами, Оглоблин-с молодыми штурманами. Учили их, вводили в строй. А сегодня летают вместе, и обоим приятно, у обоих легко на душе. Большое дело - уверенность в друге, его мастерстве, боевой подготовленности.
      В первом вылете они бомбили бухту Казачью на мысе Херсонес, во втором - аэродром Херсонес. Но, как это ни странно, при бомбежке аэродрома они обнаружили всего несколько самолетов. Кроме того, на аэродроме почему-то не оказалось прожекторов и "эрликонов", лишь слегка постреливали пулеметы. Такое впечатление, будто аэродром недействующий. Может, они бомбили ложный? О своих сомнениях доложили майору Калашникову.
      - Пожалуй, вы правы, - сказал командир и распорядился: - туда больше не ходить, надо поискать в близлежащем районе.
      Оглоблин и Константинов посмотрели на карту, подумали, прикинули, где могут обосноваться фашисты. Получалось, что самое подходящее место, это район Балаклавы, Байдары, совхоз Яйлы. Решили вначале проверить Байдары. И не ошиблись. При подходе к населенному пункту Байдары заметили самолет с включенными аэронавигационными огнями. Он заходил на посадку. Идя вслед за ним, обнаружили аэродром, осветили его; посмотрев расположение стоянок, сбросили бомбы. Немцы открыли огонь из "эрликонов", но поздно, экипаж уже развернулся в сторону линии фронта. Возвратившись, доложили о вновь обнаруженном аэродроме, и экипажи один за другим пошли на бомбежку.
      А Константинов и Оглоблин получили новое задание: отыскать и нанести бомбовый удар по кораблям противника в море. Два эсминца и транспорт стояли где-то между Балаклавой и мысом Сарач в четырех-пяти километрах от берега.
      Экипаж прошел горный район, миновал Севастополь - он был слева на траверзе - и впереди, будто черная бездна, показалось море. Вот так, ночью, в полете, Владимир увидел его впервые. С непривычки стало жутковато.
      Горы остались позади, и самолет оказался над морем. Над ним висела тонкая, с разрывами-окнами облачность, освещенная сверху луной. Луна вдруг появилась в разрыве, осветила поверхность моря, и Владимир увидел цель. Это были два больших корабля и транспорт. Притаившиеся на темной водной глади, они вдруг осветились вспышками пулеметных очередей и "эрликонов", потянувшихся в небо, к невидимому в темноте какому-то самолету.
      - Курс! - крикнул Владимир, решив нагрянуть внезапно. И действительно, вначале их не заметили. Но раньше чем они сбросили бомбы, противник перенес свой огонь на их самолет. Пришлось прикрываться светящей авиабомбой, затем сбрасывать фугасные. Владимир видел, что одна взорвалась рядом с бортом эсминца, вторая дальше, метрах в пятидесяти. Уходили сопровождаемые сильным огнем. Берег был уже рядом, скорость максимальная, а Владимиру казалось, что самолет не летит, а висит: страшно быть подбитым над морем.
      Второй раз они пришли сюда на рассвете. Бросать светящую бомбу было уже бесполезно, цель хорошо просматривалась. Но и самолет был как на ладони, и такую плотность, такую интенсивность огня Владимир не испытывал давно, со времени налетов на харьковский аэродром. Бомбы он сбросил, они взорвались рядом с эсминцем, но здесь, в борьбе с морскими судами, он впервые почувствовал какую-то странную неуверенность: казалось, слишком уж малы были шансы попасть в малоразмерную и хорошо защищенную цель.
      До 9 мая полк помогал войскам штурмовать Севастополь. Экипажи всю ночь бомбили бухты на мысе Херсонес, позиции вражеских войск на Сапун-горе. К ним было трудно подступиться. Все заминировано. Все пристреляно. Склоны укреплены бетоном и камнем. Летая, Константинов и Оглоблин видели перестрелку наших и вражеских войск, сотни разного цвета ракет над линией соприкосновения, всплески залпов "катюш". И пожары, пожары...
      Десятого, уже на рассвете, возвращаясь после бомбежки по бухте Омега, они видели, как самолет У-2, идущий над морем к цели, подвергся обстрелу с земли. Потом они увидели трассы, идущие сзади сверху, - по самолету стрелял истребитель. Но его не было видно, только трассы. Две-три пушечные очереди, и У-2 пошел со снижением.
      - Он маневрирует, - сказал Константинов, - может, ему удастся уйти.
      Но самолет не маневрировал, он падал. И упал в море. Это был последний боевой вылет летчика лейтенанта Ревина и штурмана капитана Витязева, последняя потеря полка. А эта ночь была последней боевой ночью гвардейцев. Утром они были ошеломлены шумом и грохотом. Стреляли везде. Из пистолетов, карабинов, ракетниц. Ракеты взлетали рядом и дальше - в степи, на горизонте. Потом покатилось "Ура!". Око возникло далеко, в каком-то гарнизоне, и постепенно докатилось сюда, в гарнизон авиаторов. И они закричали "Ура!". И тоже стали стрелять, салютовать новой победе - взятию Севастополя, освобождению Крыма.
      Через несколько дней на построении личного состава полка майор Калашников поставил новую, совершенно неожиданную задачу: переучиваться, осваивать самолет-штурмовик Ил-2.
      - Когда? - спросили его.
      - Ждите команду, - сказал Анатолий Захарович.- А пока отдыхайте.
      Первое, что сделал Владимир, это перечитал письма Тамары. Их у него набралось много. Вот они, бесконвертные письма, треугольники военного времени, со штампом цензуры. Вот здесь Тамара пишет о семье, беспокоится, что нет писем из дома, давно нет от него, Владимира. Вот здесь о друзьях, хороших людях. А здесь о работе, о своем самолете: "Очень люблю "горбатого"..." Так штурмовик Ил-2 называют на фронте.
      Владимир пишет письмо, сообщает Тамаре о своих летных успехах. Семьсот боевых вылетов совершил он, награжден пятью орденами, назначен на должность старшего штурмана полка. И все это за два года, ровно за два. Просматривая свою летную книжку, запись полетов, Владимир удивился неожиданному совпадению: первый боевой вылет он совершил 11 мая 1942 года, последний 11 мая 1944 года.
      Пусть Тамаре не будет в диковинку: до конца войны еще далеко, а Владимир уже подвел итоги работы. Есть причина: с самолетом У-2 он расстается, как и она, будет летать на "горбатом"...
      Вскоре пришел ответ. Тамара пишет: "Ил-2 - машина хорошая, нужная, особенно для пехоты, но летать на ней трудно, опасно, все время она у самой земли, все время под огнем. Как переучишься, попробуй перебраться в нашу воздушную армию, вместе будем летать, вместе фашистов громить. Я тебе помогу..."
      Но помогать не пришлось. Не думал Владимир расставаться с друзьями, с родным боевым коллективом, но дело не только в этом, а в том, что и воевать ему больше не довелось. Не успел. Пока перелетели под Киев, сдали свои самолеты, изучили Ил-2, наступила осень, пошла плохая погода, и дело переучивания затянулось. Правда, передовая команда и батальон авиационного обслуживания отбыли на запад, в Германию.
      Полк Домущея
      В ненастный день июля 1944 года Константинова и Мишуткин прибыли в 566-й штурмовой авиаполк, расположенный на одном из аэродромов Ленинградского фронта под Кингисеппом. Вместо командира подполковника Домущея, уехавшего в штаб дивизии, летчиков встретил подполковник Андросов, заместитель по политической части,
      - Вернется часа через два, -сказал Борис Арсентьевич и, предложив подождать, не теряя времени даром, рассказал о прошедших событиях под Ленинградом, о командире, о летчиках, с которыми им придется служить, воевать.
      А события произошли знаменательные. Перейдя в наступление, советские войска в течение короткого промежутка времени, за две недели января 1944 года, местами продвинулись до ста километров, избавили Ленинград от блокады, освободили много крупных городов области, Октябрьскую железную дорогу, разбили врага под Новгородом. Затем, преследуя противника на нарвском, гдовском, лужском, а несколько позже на псковско-островском направлениях, к началу весны очистили от врага всю Ленинградскую область. И все это при содействии авиации, в тесном контакте с ней.
      Среди многих частей и соединений отличилась 277-я штурмовая дивизия.
      - В состав дивизии, - отметил Андросов, - входят полки 943-й, 999-й и наш 566-й...
      И начал рассказ о том, как дивизия, поддерживая наступление 42-й армии при прорыве обороны противника, наносила сосредоточенные удары по артиллерии врага, громила ее, несмотря на сложные метеоусловия. Когда
      погода не позволяла летать большими группами, летчики, действуя малыми, помогали атакующей пехоте, подавляли огневые средства и живую силу врага в траншеях главной полосы обороны.
      Потом, поддерживая наступление войск, штурмовики громили вражеские опорные пункты, артиллерию, танки. Действиями летчиков руководил сам командир дивизии полковник Хатминский, находясь в боевых порядках танкистов. Имея радиосвязь со своими офицерами, следовавшими непосредственно в танках, он своевременно уточнял задачи группам штурмовиков, перенацеливал их на более важные объекты удара.
      Одновременно с поддержкой наступающих войск дивизия наносила бомбо-штурмовые удары по подходящим резервам и отступавшим войскам противника. И особенно успешно на дорогах, ведущих к Красному Селу и Ропше. Поэтому дивизия именуется Ропшинской.
      - Вы, конечно, читали о Григории Паршине? - спрашивает подполковник Андросов и добавляет с гордостью: - Старший лейтенат Паршин - командир эскадрильи 943-го штурмового полка. Его эскадрилья особенно отличилась во время боев. А пример для всех в бою - сам командир. Паршина вы увидите: наши полки нередко, как и сейчас, базируются на одном аэродроме, и летчики встречаются часто, - замполит улыбается, - чаще всего, конечно, в столовой. Поговорите с ним, толковый летчик, интересный человек.
      Тамаре тепло, приятно. И потому, что здесь, в этих местах, сражался ее Василий. И потому, что встретили ее как свою, доброжелательно, рассказывают о делах своей части, дивизии, рекомендуют встретиться с Паршиным, героем Ленинградского фронта. Пройдет какое-то время, и Тамара встретит его и не раз увидит потом, и всегда будет дивиться его простоте и доступности. "Обыкновенный, - подумает она, - ничего особенного, летчик как летчик". И будто с целью убедить ее в его необычности летчик Юрий Хухриков, будущий однополчанин Тамары, расскажет ей о первой своей встрече с этим удивительным летчиком.
      - Я обучался в запасном полку, - скажет Хухриков, - перед тем как попасть в боевой. Для отбора летчиков во фронтовые полки туда и прибыл Паршин. Командир полка попросил его показать инструкторам и обучающимся летчикам огневую мощь "ила" и мастерство летчика-фронтовика. Паршин удовлетворил просьбу. Взлетел и, сделав несколько заходов, у всех на глазах сжег все мишени. Командир даже подосадовал: где он найдет материал для сооружения новых...
      Через месяц после прибытия в полк, в августе 1944 года, Тамара прочитает Указ о присвоении Паршину звания Героя Советского Союза, увидит его со Звездой, капитаном, но по-прежнему скромным, обычным. В апреле 1945 года она прочитает новый Указ и увидит его дважды Героем Советского Союза и уже майором, штурманом части. И сделает вывод о хорошем сочетании в человеке двух, казалось бы, мало сочетающихся качеств: героизма и скромности.
      - А как воевали летчики нашего 566-го полка? - спрашивает Тамара.
      Подполковник улыбается: в ее голосе звучит ревность. Отвечает:
      - Хорошо воевали. О налете на аэродром Тарту слышали? Это работа летчиков нашей части.
      Еще бы не слышать! Выдающийся даже среди других не менее героических подвигов: о нем писали во фронтовых газетах, его приводили в пример как образец мастерства и отваги, творческого подхода к выполнению очень сложного боевого задания.
      ...Это было 26 февраля 1944 года. К тому времена, стремясь задержать наступление наших войск ударами с воздуха, противник начал усиливать свою авиацию, стягивать на аэродромы перед Ленинградским фронтом новые авиачасти. До пятидесяти самолетов скопилось и в Тарту.
      С аэродрома, расположенного под Ленинградом, поднялось двенадцать Ил-2. Во главе группы - командир третьей эскадрильи Леонид Маркелов. К ним пристроились четыре Ил-2 от соседей. Группу из шестнадцати штурмовиков сопровождали шесть истребителей. Летели курсом на юго-запад мимо Красногвардейска, Сабска, Гдова, через Чудское озеро...