Над горящей землей

      Несмотря на усилия летчика, самолет заваливался на крыло, терял высоту. А тут еще ударили вражеские зенитные пулеметы.
      - Володя, не теряй время, сбрасывай! - крикнул Бушуев.
      - Подожди... минуту...- ответил Владимир.
      Казалось, что он говорит с трудом, через силу. Обернувшись, летчик увидел, что штурман стоит на крыле и, схватившись левой рукой за борт передней кабины, правой тянется к ленте-расчалке, Бушуев хотел приказать ему вернуться назад, но понял, что его уже не вернешь и лучше ему не мешать. Из последних сил летчик старался удержать самолет от падения, а штурман пытался дотянуться до ленты-расчалки. Ледяной воздушный поток перехватывал дыхание, ослеплял, но штурман был уже близок к цели. Наконец он схватился за ленту и, держась за нее, с силой ударил ногой по мешку и повернул его в направлении полета. В тот же миг, видя, что береговая черта уже под самолетом, летчик дернул за шарики, укрепленные в его кабине, так же, как и в кабине штурмана. Груз упал туда, куда и было нужно.
      22 ноября 1942 года. В полку идет митинг. За образцовое выполнение заданий командования, за проявленное при этом мужество и героизм личного состава полку присвоено звание гвардейского. Командир полка зачитал приказ народного комиссара обороны. Полк теперь именуется не 709-м, а 25-м гвардейским. Выступает комиссар Остромогильский:
      - Дорогие товарищи! Присвоение полку высокого звания "гвардейский" совпадает с коренным переломом в боевых действиях наших войск в боях за Сталинград. Оборона закончилась. Защитники города на Волге стояли насмерть. И выстояли. Теперь наступают. Среди них и наша славная часть, наши славные воины. Спасибо вам, летчики, штурманы, техники и механики! Спасибо от имени Родины. Вы храбро и умело бились с врагом, защищая родной Сталинград. Теперь задача другая - не дать фашистам выйти из окружения...
      "Да, мы бились отважно и храбро, - думает Владимир, - и умело. И мой командир Бушуев, и все мои боевые товарищи, однополчане: Балиашвили, Сысенко, Дудник, Воробьев, Сорокин, Ряховский, Сафонов, Кохановский..."
      ...Иван Балиашвили в полку не очень давно, с июня. Прибыл из истребительной части. Прибыл уже обстрелянным летчиком. Первое военное утро встретил он в Белоруссии, взлетал по тревоге: над аэродромом гудели немецкие бомбардировщики, их прикрывали истребители. Пара Ме-109 ходила над стартом, не давала взлетать нашим истребителям. Несколько И-16 все же взлетели. Завязался неравный бой. На землю падали немецкие самолеты и наши. Упал и самолет Балиашвили, летчик спасся на парашюте.
      Недавний бой, участником которого оказался, помимо желания, Балиашвили, уже в этом полку, был на редкость неравным: одинокий тихоходный У-2 атаковали два истребителя. А Иван имел при себе особо важный пакет, предназначенный для командующего воздушной армией генерала Тимофея Тимофеевича Хрюкина. Не доставить пакет было просто нельзя. Уходя от прицельных очередей, Балиашвили крутился над верхушками сосен, маневрировал, повторяя извилины речек, лощин, наконец увидел церквушку. "Может, бог мне поможет", - подумал Иван и начал крутиться вокруг колокольни.
      Помогло другое: хитрость и отвага пилота, высокая маневренность самолета У-2. Пытаясь атаковать его, фашист задел церквушку крылом. Обломки его самолета, покрывшие прицерковную площадь, охладили пыл второго фашиста: он ушел на свою территорию.
      Так получилось, что этот, на редкость удивительный бой наблюдал сам командарм генерал Хрюкин, и когда Балиашвили передал ему особо важный пакет, он тепло, по-отечески обнял смелого летчика и крепко его расцеловал.
      Балиашвили начал воевать на истребителях, а Дудник - на бомбардировщиках. В первое военное утро бомбил фашистов у переправы полноводного Буга. Был в составе девятки СБ - скоростных бомбардировщиков. В том же полете встретился с группой Ме-109. Был атакован, когда заходил на посадку. Ранен. Пулевое ранение в левую ногу, осколками - в правую. Машина тоже изранена, но сесть на ней было можно. Дудник сел, зарулил на стоянку, выключил моторы. Из кабины вылез с помощью техников.
      Выйдя из госпиталя, воевал на У-2, но вначале в другом полку, выполнил там сто боевых вылетов. Потом пришел в 709-й, когда полк воевал под Валуйками, проявил себя смелым, тактически грамотным летчиком и вскоре возглавил эскадрилью, стал ее командиром.
      Степан Романович Дудник - один из лучших разведчиков чести. На его самолет установили дополнительный бензиновый бак, и он, можно сказать, больше жил в небе, чем на земле. Разыскивал фашистские аэродромы, эшелоны с живой силой и техникой, мотоколонны... В какие переделки при этом ни попадал! Однажды чуть было к фашистам в лапы не угодил.
      Это случилось уже здесь, под Сталинградом. С одним из полков У-2 была потеряна связь.
      "Разыскать! Выяснить, где полк", - потребовал командующий. На разведку полетел Дудник, с ним вместо штурмана - офицер штаба воздушной армии.
      Прибыли на аэродром, а полка там нет. Оказывается, полк взлетел по тревоге: в направлении аэродрома шла группа фашистских бомбардировщиков, и самолеты надо было вывести из-под удара. И как только Дудник приземлился, над аэродромом появились фашистские самолеты, засвистели бомбы. Потом показались танки. А Дудник не может запустить мотор своего самолета. Обстановка усложнялась с каждой секундой, и летчику оставалось одно бросить самолет и бежать. Но Дудник не бросил. И вот винт закрутился, мотор заработал, самолет взлетел.
      Саша Халипский - заместитель комэска. Как и его командир Степан Дудник, он много летал на разведку, добывал данные в интересах штаба фронта. В меру уравновешенный, в меру отчаянный летчик, а главное, постоянно боеготовый. На любое задание шел как на работу, хотя и видел идет подчас на явную гибель. Это и спасало его - спокойствие, умение владеть собой в невероятно сложных условиях обстановки. Это и было причиной его боевых успехов.
      Однажды полк получил задачу уточнить линию фронта южнее Сталинграда, а точнее, местонахождение передовых отрядов танковой группы противника, идущей на помощь окруженным фашистским войскам. На разведку вышел летчик Халипский и штурман эскадрильи Иван Лукьянов. День был пасмурный, высота облачности двести метров. Пересекли линию фронта, углубились, походили, посмотрели - ничего необычного.
      Вернулись, кружат над своими войсками близ линии фронта - отдохнуть от огня надо, подумать, что делать дальше, и вдруг видят сигналы с земли: туда не ходите, собьют. А согласно последним данным, там своя территория. Пилота и штурмана осенило: а не там ли фашистские танки?
      Не ошиблись. Там, в ложбине, и нашли скопление вражеской техники. Приземлившись в расположении нашей танковой бригады, доложили результаты разведки. И меры были приняты незамедлительно.
      Вот какие они, друзья-однополчане, комсомольцы и коммунисты. Храбрые, благородные люди, для которых защита народа и честь своего государства превыше всего на свете.
      Многие остались на поле великой битвы, но ни один из них не поступился своей честью, ни один из них не погрешил против совести до последнего удара сердца. И сейчас они, точно живые, в строю одержавших победу: летчики Бекаревич и Парфенов, Жуков и Дунин, Заплаткин и Коршаков, Чуваркин и Неделько, Кохановский и Железнов; штурманы -Слепов и Марченко, Шамшуров и Зелюкин, Бибиков и Гаркуша, Михеев и Кувичко; механики - Егоров, Радионов, Борисов... Люди, стоявшие насмерть.
      А Виктор Шибанов и Николай Маркашанский живы. Они не вернулись с боевого задания 19 августа после бомбежки переправы через Дон. Товарищи видели: их самолет горел и шел со снижением. Что же случилось?
      ...Снаряд разорвался под левой плоскостью, отбил элерон, ударил летчика в левую руку. От боли, тошноты все поплыло перед глазами. Обессиленно прислонился к борту,
      - Коля, я ранен...
      - Я тоже, - ответил штурман.- Развернемся или пойдем на цель?
      - Пойдем на цель.
      Они уже многое видели, имели опыт, поэтому и сохранили уверенность, силу духа. Переправа уже близка, и вдруг резкий хлопок, взрыв, из-под сиденья - пламя. Что случилось? Сработала САБ. Воздушный поток вырвал ее из кабины, раскрыл парашют, бросил его на хвост самолета. У-2 загорелся.
      И опять они не свернули, так и летели, освещенные собственной бомбой. Когда отбомбились, летчик выполнил переворот. Как он и предполагал, бомба с хвоста сорвалась, но самолет горел. По горящей машине немцы открыли огонь. Снаряд разорвался почти под мотором. Осколки ударили по ногам летчика. Отказало управление самолетом. Мотор начал работать с перебоями. Накренившись в левую сторону, самолет неудержимо понесся к земле.
      Им повезло. Они упали на своей территории. Здесь были наши разведчики, они и оказали первую помощь. Сейчас летчик и штурман в госпитале. Пишут. Ждут не дождутся, когда возвратятся в родной авиаполк, в родной коллектив.
      Выступает майор Хороших:
      - Сталинградская битва... Как, чем, какой мерой можно измерить титанический труд советского народа, напряжение физических и моральных сил наземных войск, авиаторов, отданных достижению победы...
      Владимир вспоминает бессонные, не дающие отдыха дни, суровые ночи боев. Они бомбили фашистские танки в посадках, обрамлявших сталинградский Центральный аэродром; бомбили войска в поселке тракторного завода; артиллерийские позиции и наблюдательные пункты на Мамаевом кургане, господствующей высоте города, в районе завода "Красный Октябрь". Много ночей бомбили войска фашистов, прорвавшиеся к заводу "Баррикады". При вспышках разрывов бомб Владимир видел, что не было там живого места, все было вспахано бомбами, артиллерийскими снарядами, минами.
      25 октября высота облачности была всего двести метров. Ходить на этой высоте - это значит быть под обстрелом не только "эрликонов", пулеметов, но и автоматов. Что делали Бушуев и Константинов? Направляясь к городу, они входили в нижнюю кромку облаков и, маскируясь в них, ориентируясь по свету пожаров, по лучам прожекторов, выходили на цель, снижались, бомбили и снова ныряли в облачность. Так совершили пять вылетов.
      Выполняя задачу по срыву железнодорожных перевозок противника, они бомбили эшелоны на станциях Гумрак, Басаргино, Карповская, Криволузгинская, бомбили на перегонах, в депо, тупиках. Сбросив зажигательные бомбы на станцию Криволузгинская, они неожиданно обнаружили бронепоезд. Бомбить уже было нечем. Снизившись до пятидесяти метров, они начали носиться над целью, обстреливать ее из пулемета, освещать ракетами. И расчет оправдался: сверху повисла светящая бомба - цель увидел другой экипаж.
      29 октября, в холодную ветреную ночь, они летали на станцию Басаргино, выкуривали немцев из станционного здания - так и стояла задача: выкурить на мороз! Они взяли на борт зажигательные бомбы. Первый заход был неудачным, бомба упала с недолетом. Бушуев и Константинов снизились до высоты сто пятьдесят метров, и вторая бомба угодила точно в цель. Здание охватило пожаром.
      С наступлением заморозков по Волге пошла шуга - первый молодой лед, разбитый течением. А это новая трудность для катеров Волжской флотилии, которые и без того несли потери от артиллерийского обстрела противника. И на полк У-2 легла еще большая нагрузка по снабжению всех трех плацдармов, на которых стояли насмерть бойцы дивизий Гурьева, Людникова, Родимцева, Горохова. Наконец Волгу сковало льдом, и переброска грузов стала обязанностью только авиаторов. Это были трудные полеты. Мешки сбрасывали с высоты двадцати -тридцати метров, от огня врага укрывались за высоким берегом Волги...
      Спустя двадцать лет после Сталинградской битвы ветераны 709-го (25-го гвардейского) полка получат письмо от члена Военного совета - начальника политуправления Белорусского военного округа генерал-лейтенанта Владимира Александровича Грекова. Он напишет:
      "Вы, вероятно, помните, в октябре - ноябре 1942 года, севернее тракторного завода, в районе поселков Спартановка и Рынок, в полуокружении дралась часть сил 62-й армии. В Орловке до начала октября сражалась 115-я отдельная стрелковая бригада. С выходом немцев на тракторный завод 15 октября 1942 года остатки этой бригады влились в группу войск под командованием полковника С. Ф. Горохова (124-я и 149-я бригады, которые бессменно до конца сражения удерживали поселки Спартановка и Рынок).
      Группа Горохова выжила, устояла, не допустила немцев к Волге в значительной степени благодаря самоотверженной боевой работе и транспортировке грузов летным составом вашего полка бесстрашных".
      Прочитав это письмо, Владимир вспомнит свои огненные полеты, вспомнит бои, ставшие испытанием его духовных и физических сил, профессионального мастерства, стойкости, мужества. Сражаясь за Сталинград, Владимир совершил 330 боевых вылетов, награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды, повышен в должности - назначен штурманом звена, стал офицером, младшим лейтенантом. Эти полеты, бои, это суровое время одновременно явились для него и испытательным сроком на высокое звание коммуниста. В августе он стал кандидатом в члены партии, а в январе, в период завершения Сталинградской битвы, - коммунистом, активным членом партии.
      Фронтовые дороги
      Тамару назначили в роту связи на Волховском фронте. Ей дали полуторку, в помощники девчонку-шофера, Нину Корнееву, маленькую, живую, веселую. "Странно, - думала Тамара, - рота связи, а занимается в основном доставкой снарядов на линию фронта". И еще одна необычность: за исключением командира и двух его помощников, все бойцы - девушки. Подразделение расположено в небольшой деревушке, расквартировано по домам. Тамара живет вместе с Ниной. Сколько людей в роте и сколько машин, сказать трудно. Все время они в разъезде.
      - Расстояние до линии фронта определяем не километрами, а днями-ночами, - поясняет командир роты, невысокий смугловатый капитан Власенко. Говорит он не громко, не спеша, без лишних слов. При этом смотрит прямо в глаза то Нине, то Тамаре. Очевидно, затем, чтобы внимательно слушали.- Почему днями-ночами? Все зависит от погоды. Когда из-за дождей дороги размыты, ехать трудно. Скорость - будто пешком идешь. От погоды зависит и деятельность немецкой авиации. От нее - наша деятельность. О "мессершмиттах" слышали? Их и надо остерегаться. Гоняются за каждой автомашиной. Чтобы не привлекать их внимание, ездим не колоннами, а чаще одиночно, иногда, самое большее, по две-три машины...
      Дорога к фронту... Бесконечная, в рытвинах и ухабах. Войны здесь не было, но по дороге прошли тысячи машин, и покрытие, рассчитанное, может, на десять - пятнадцать лет, пришло в негодность за месяцы. Слева и справа, примыкая к основной, асфальтированной, тянутся дороги грунтовые.
      Рытвины, ухабы, воронки чуть ли не на каждом шагу. И Тамара ведет машину осторожно, аккуратно. Толчки, тряска, большая скорость опасны: снаряды могут взорваться. Лучше всего ездить не днем, а ночью. Никто тебя не увидит, никто не атакует. Но и здесь есть свои минусы: в темноте можно въехать в канаву, воронку от бомбы. А фары включить нельзя: закон прифронтовой маскировки.
      Надсадно ревя на ухабах и рытвинах, машина упорно идет вперед, минуя села, деревни, деревушки в десять - пятнадцать дворов, церквушки с погостами. Дорога бежит то по краю болота, то по опушке леса, то средь ржаного поля. Хлеба уже сжаты, убраны, поле щетинится жнивьем, почерневшим от влаги, но их сладковатый, щекочущий в горле запах еще парит над землей, мешаясь с военным - запахом гари и взрывчатки.
      Тамара сидит за рулем, Нина - рядом. Она отдыхает. Едут молча. В пути не до разговоров. Тамара внимательно смотрит вперед, выбирая места, где можно екать быстрее. Время от времени она переводит взгляд на карту-двухкилометровку, лежащую у нее на коленях. За картой могла бы следить и Нина, но такой у них уговор: тот, кто сидит за рулем, все и делает, за все отвечает. Иначе какой же отдых другому?
      Иногда они останавливаются. В селе или деревне - чтобы узнать название и сверить его с картой; на открытой местности - чтобы осмотреться, послушать воздух: нет ли вражеских самолетов. Вот и сейчас, при выезде из-за леска на поле, Тамаре послышался гул самолетов. Приглушив мотор, она стоит у машины, чутко, настороженно слушает. Действительно, откуда-то сверху, из-за облаков, доносится характерный, слегка подвывающий звук. Тамара успокаивается: это бомбардировщики, их бояться не надо: тяжелые самолеты за машинами не охотятся. На это у врага есть истребители. А для истребителей погода неподходящая: пасмурная, с ограниченной видимостью. Правда, погода улучшается, впереди немного светлеет. Надо быть повнимательнее. Возможны разрывы в облаках - летчики называют их "окнами", - а из них появляются истребители.
      - Поехали, - сказала Тамара, села в кабину и захлопнула дверцу. Мотор заурчал, машина тронулась, побежала, отсчитывая километры, минуя поля, перелески, деревни.
      Третий месяц Тамара служит шофером, возит на фронт боеприпасы. Тяжелая, напряженная и очень однообразная работа. Все время за рулем, все время в дороге. Поэтому и в роте мало кого знает. Не служит, а просто работает. Будто на производстве. Но больше всего ее удручает другое. Не видит она результатов своей работы. Знает, что есть они, однако не видит. Не она ведь бьет по врагу теми снарядами, которые возит. Артиллеристы бьют. Они уничтожают врага, не она. Она не воюет, а только участвует в войне, только способствует тем, кто бьется с врагом своими руками, огнем своего оружия.
      Так думает Тамара. Так она понимает. И принимает решение: надо проситься в авиачасть. Надо быть летчиком и бить врага лично, своими руками, а не руками артиллеристов, танкистов, которым возит боеприпасы. После этого рейса она пойдет к командиру с рапортом. Нет, сначала не с рапортом, сначала поговорить надо, посоветоваться. Рассказать, что в душе творится.
      Мысли Тамары прервал гул самолета. Она встрепенулась, уменьшила обороты мотора до минимальных, готовясь к остановке машины. В ту же секунду раздался пронзительный, завывающий, штопором ввинчивающийся в уши звук, за ним последовал взрыв, и тугая волна горячего воздуха ударила в левый борт автомашины, развернула ее, вырвала из рук руль. Но Тамара тут же схватила его, удержала, нажала на тормоз. Снова послышался вой. Раздался второй взрыв, несколько дальше, но такой же оглушительный, резкий. Бомба упала впереди справа, и боковым зрением Тамара увидела огромные, наполненные ужасом глаза Нины, раскрытый рот, готовый сорваться крик. Мягко толкнув ее локтем, успокоила:
      - Истребитель, у него только две бомбы.
      Но истребитель был не один. С ним оказался напарник. Тамара поняла это раньше, чем его обнаружила. Поняла по тому, как первый фашист выходил из атаки. Атаковав полуторку сзади, он мог, проскочив немного вперед, развернуться и атаковать ее спереди. Но он сделал иначе: сбросив бомбы, плавным боевым разворотом пошел на повторный заход. "Чтобы не мешать ведомому, атакующему тем же курсом", - догадалась Тамара и оглянулась назад: второй уже пикировал.
      Ранее чем Тамара осмыслила свои действия, она сделала именно так, как и нужно, как учил капитан Власенко, как она думала ранее, не раз мысленно проигрывала ту обстановку, в которой сейчас оказалась. Переключая скорость, она пронеслась немного вперед, резко затормозила, бросилась вправо, благо позволяла дорога, прилегающий к ней относительно ровный лужок, затем снова рванулась вперед...
      Опять послышался свист авиабомбы, страшный, душераздирающий, и пока он усиливался, приближался, настигал, - все эти мгновения Тамара думала только о том, как подальше умчаться от того места, в котором она находилась в момент сброса авиабомбы, умчаться, пока она несется к земле.
      Бомба ухнула сзади, на самой дороге, полыхнула огнем, взметнула фонтан земли. И сразу за ней - вторая. И тоже на дороге, только еще дальше. Но Тамара знала, что это еще не все, что у немцев есть еще пушки, а это пострашнее, чем бомбы. Освободившись от бомб, они будут делать заход за заходом, будут стрелять так, как стреляют на полигоне. Конечно, она не будет стоять на месте, она будет передвигаться, маневрировать, но фашисты могут взять ее в клещи, атаковать с разных сторон.
      Страшно, если тебя атакуют сзади. Противник сзади не виден. Маневрировать, не видя его, значит, просто метаться. Надежды уйти от огня крайне мало. Другое дело, если истребитель атакует спереди. Тогда надо мчаться ему навстречу. На максимальной скорости, максимальных оборотах мотора. Уходить от огня "мессершмитта" под него, под прямую его полета. Фашисту, если цель идет под него, надо увеличивать угол пикирования, а это опасно: земля рядом, и высоты для выхода из атаки может не хватить. Остерегаясь земли, фашист не сможет точно прицелиться. Так говорил капитан Власенко.
      Сбросив бомбы и проскочив над полуторкой, фашисты не пошли на повторный заход сзади. Очевидно, их подпирало время. Как и предполагала Тамара, они с разворота один за другим перешли в крутое пике, целясь, как ей показалось, точно в лобовое стекло ее автомашины, точно в нее, Тамару. Но это, как ни странно, только вызвало злость и придало силы, уверенности. Она резко нажала педаль газа, мотор взревел, машина рванулась вперед....
      Как и первые две атаки, безуспешной оказалась и третья. От четвертой спасли зенитки, расположенные, как поняла Тамара, за лесом левее дороги. Черные шапки разрывов встали стеной перед фашистами, отсекли их от цели. Потом появились новые дымные облачка, но уже в другом месте, правее дороги, там, куда отскочили истребители. Взрываясь, снаряды приближались к ним, настигали, брали в кольцо. Те заметались, но выход нашли: бросив машины в переворот, пронеслись над дорогой невдалеке от полуторки и скрылись за горизонтом.
      - Повезло, - вздохнула Тамара и, подчиняясь внезапно охватившей ее слабости, долго сидела молча, безучастная ко всему, бездумная. Потом, будто опомнившись, выключила мотор, стрекотавший на малых оборотах, вышла из машины, постояла, вдыхая пропитанный сыростью воздух, спросила:
      - Какой из этого случая сделаем вывод? - Не дождавшись ответа, сказала: - К сожалению, это не случай, а система. Какой уже раз - третий, четвертый?
      - Четвертый, - ответила Нина.
      - А вывод такой, - продолжила мысль Тамара, - надо следить за воздухом. Постоянно. Один машину ведет, другой, отдыхающий, не в кабине сидит, как обычно, а в кузове, наблюдает за воздухом. Согласна?
      - Чего спрашивать? - пожала плечами Корнеева.- Надо значит надо. Очень даже хорошее дело. Как ты до этого додумалась?
      - Из тактики истребителей позаимствовала, улыбнулась Тамара, - они тоже парами действуют. Ведущий противника ищет и ориентировку ведет, ведомый за воздухом следит, оберегает ведущего от внезапных атак истребителей.
      - Откуда ты это знаешь? - интересуется Нина.
      - Летчик один рассказывал, когда в живых еще был, - отвечает Тамара.
      - Кем он тебе доводился? - погрустнела Корнеева.
      - Мужем. Отцом моей Верочки...
      Письмо Владимиру.
      "Как хорошо, Володя, если командир понимает своих подчиненных, говорит с ними по душам, откровенно и удовлетворяет их просьбы. Мне даже жаль уезжать из роты, от нашего командира капитана Власенко. Дело в том, что он обещал мне помочь снова уйти в авиацию. И помог. В ближайшие дни уезжаю.
      Мы долго с ним говорили. Но суть моего разговора сводилась к следующему. Я сказала, что возить снаряды для танкистов и артиллеристов это не значит лично воевать. Воюют они, бьют фашистов они, а я только езжу, кручу баранку, а если точно, - катаюсь, прохлаждаюсь близ фронта. Сначала он посмеялся, а потом, когда я дошла до этих слов, обиделся: "Я, значит, тоже прохлаждаюсь? Ты хоть снаряды возишь, у линии фронта бываешь, а я что делаю? Командую теми, кто катается?.."
      Так обиделся, что я даже подумала: все, не отпустит. Но ничего, отпустил. Потом, после беседы, сказал: "Разбередила ты мне душу, Константинова. Как я теперь буду служить, да девчонками-шоферами командовать? Придется идти к командиру..."
      Миус-фронт
      Февраль сорок третьего года. 25-й гвардейский полк кочует по аэродромам, расположенным в междуречье Дона и Маныча, подвигаясь все ближе и ближе к Ростову, по пути отступления немцев от Волги. В полку другой командир - майор Анатолий Захарович Калашников, живой, общительный человек, очень хороший летчик. Главным в боевой и воспитательной работе считает личный пример. Кабину У-2 предпочитает штабной землянке. Интересен и по отношению к людям, ценит в них не высокие звания, а дело, воинское мастерство. Заблудившись однажды со штурманом части майором Морковкиным, летает теперь с молодыми штурманами Ашаровым, Константиновым, Маркашанским. Любит советоваться с людьми, причем советами не пренебрегает, что, конечно, всем нравится.
      Аэродромы следуют один за другим... Полк бомбит врага в районе населенных пунктов Камышевиха, Хомутовская, Большие Салы, Веселое... И в самих населенных пунктах. Стоят очень холодные ночи, и главное в этот момент - выкурить немцев из хат, теплых домов. Это они отняли кров у местных жителей - женщин, детей, престарелых.
      Экипажи бьют врага на дорогах, уходящих от Ростова на запад и на север. Уничтожают живую силу и автомашины, чтобы не на чем было бежать. Бьют не только ночью, даже и днем. Увидев колонну, летчики снижаются почти до земли. Гитлеровцы выскакивают из машин, разбегаются в разные стороны, штурманы расстреливают их из пулемета.
      - Смотри, что получается! - говорит Бушуев Владимиру.- Противоположная картина. Когда наши войска отступали в направлении большой излучины Дона, нас посылали на разведку с целью определить, куда они отошли и куда продвинулись фашисты. Теперь наоборот, - куда отошли фашисты и намного ли наши наступающие войска оторвались от своих баз. Больше того, гитлеровцы так быстро удирают, что наши не могут догнать, и нам, разведчикам, приходится нацеливать их, указывать более короткий путь для преследования.
      - А что, если нам не просто бомбить колонны и расстреливать живую силу, а задерживать врага, - предлагает Владимир, - создавать на дорогах пробки, замедлять движение?
      И вот колонна, небольшая, десять автомашин-фургонов, идет по дороге Ростов - Таганрог. Самолет на боевом курсе. Ночь лунная, светлая. Машины видны на снегу, как снимки на фотобумаге: ярко, контрастно. Владимир прицеливается, сбрасывает бомбу, стараясь поразить головную. Взрыв впереди и немного правее. Машина остановилась. Идущая следом обходит ее стороной и снова несется вперед. Все остальные - за ней.
      Летчик делает круг, снова заходит в атаку. Штурман прицеливается, сбрасывает бомбу. Опять по первой машине. Взрыв близ дороги. Колонна продолжает движение, увеличивая скорость.
      Третий заход. Снизившись до двухсот метров, Бушуев идет правее дороги. Штурман стреляет из пулемета по головному фургону. Машина встала. Солдаты, оставив ее, бегут от дороги в разные стороны.
      Развернувшись, Бушуев снова идет рядом с дорогой, Константинов поливает колонну пулеметным огнем. Но вот боезапас иссяк, солдаты снова сели в машины, и колонна пошла.
      - На дороге остались два фургона. И все, - подвел итоги Бушуев.Столпотворения нет. Паники нет. А почему? Продумано все. Отход планомерный. Видишь, идут небольшими колоннами. Небольшие - гибки, маневренны. Да и дороги хорошие, ровные. Пробку создать не просто.
      Враг хоть и отступает, но огрызается как только может. 13 февраля наши войска освободили Ростов, а 14-го днем Бушуев и Константинов получили боевое задание разведать дорогу от Ростова до Большекрепинской, посмотреть, куда отступили немцы.
      Самолет проходит над городом в направлении с юга на север. Высота сто пятьдесят метров. В городе народу пока немного. В основном на подходе. С узлами идут, с мешками, тянут санки со скарбом. Из деревень, станиц, расположенных близ Ростова, возвращаются в свои дома, квартиры. Увидев самолет, останавливаются, машут руками, платками, шапками. Погода как по заказу: сквозь редкие облака проглядывает веселое солнце.
      Самолет над северной окраиной города. Владимир ищет дорогу на Большекрепинскую, но ее найти невозможно. Окраина исполосована окопами, ходами сообщений, и все это залито водой, все превратилось в тысячи больших и малых луж. Владимир пристально смотрит вниз, ищет, и вдруг волна сжатого воздуха - вихревой след пронесшейся пулеметной очереди - резко бьет по лицу. Мгновение, и огневые трассы прошивают пространство вокруг самолета.
      - Влево! Влево давай! - кричит Владимир.- Влево!..
      Стрелять могли только справа, оттуда, где окопы, а также с дороги, а она где-то здесь, под самолетом, может, немного правее, а слева - большое, еще покрытое снегом пятно - центральный аэродром Ростова, находящийся в стороне от дороги. Известно, что враг его оставил, значит, там никого нет, там безопасно, если будет необходимость, можно и приземлиться.
      Летчик бросает машину влево, но снаряд "эрликона" настигает ее, попадает в крыло. Элерон разбит, воздушный поток треплет лоскутья обшивки. Но самолет управляем, мотор работает хорошо. Садиться не нужно. Бушуев кружит над аэродромом, рассматривает стоянки. На них: "мессершмитты", "хейнкели", "юнкерсы". Разбитые. Целые. Разбитые - это работа гвардейцев, в том числе Бушуева и Константинова. Они прилетали сюда не раз, бомбили, а теперь видят результаты своей работы. Целые и, очевидно, исправные самолеты не улетели из-за отсутствия горючего: гвардейцы разбомбили и сожгли бензохранилище.
      - Полюбовались и хватит, - говорит летчик.- Надо идти домой, докладывать: враг рядом с Ростовом.
      Таганрогский залив, протянувшийся к западу от Ростова, огромен, как море. На южной его стороне - наши войска, на северной - вражеские. А вот где они там находятся, что делают, и предстоит разузнать нашим разведчикам - Бушуеву и Константинову.
      С аэродрома Новониколаевка, расположенного в тридцати километрах южнее Ростова, им надо выйти к населенному пункту Семибалка, что на южном побережье залива, пересечь залив и, углубившись в тыл вражеских войск, обследовать район севернее Таганрога. Посмотреть: есть ли аэродромы, и если есть, то определить, какая на них авиация. Одновременно разведать расположение войск, движение автоколонн на дорогах.
      И все это днем. Но при условии, если удержится плохая погода, если нижняя кромка облаков будет не выше двухсот метров. Если выше - лететь нельзя: негде будет укрыться от вражеских истребителей и от огня зениток. Такие условия командир полка поставил перед Бушуевым. Он уже знает своего летчика, знает, если ему не запретить, он сам не вернется, полезет в пекло.