Тарасова ушла из дому в восемь часов, а Сомова осталась.
      Басков имел основания думать, что Чистый здесь. Взять его побыстрее - и конец. Но, зная за собой грех нетерпеливости, он вызвал инспекторов Сергея Фокина и Ивана Короткова, выделенных в его распоряжение, с которыми он брал в Харькове Брыся. Они люди основательные, неторопливые, они все уравновесят. Да и не считал он себя вправе самолично разрабатывать, хотя бы и вчерне, операцию по задержанию Чистого, вооруженного пистолетом, тем более что Короткову и Фокину предстоит в ней участвовать.
      Самое неприятное заключалось в том, что Чистый окопался в большом густонаселенном доме.
      Марат Шилов ходил в соседний дом, точь-в-точь похожий на тот, где обитала Тарасова, в такую же квартиру, объяснив ее хозяевам, что собрался меняться с жильцами из квартиры этажом выше, а их не оказалось на месте. Марат, вернувшись на Петровку, начертил план, и выглядело это так: прямо против входной двери ведущий в кухню короткий узкий коридорчик, на левой стене которого две двери, в ванную и туалет; справа от входной двери - дверь в комнату, слева - еще один коридорчик и в конце его дверь во вторую комнату. Если Чистый пожелает открыть огонь, вошедшему придется худо, так как Чистый может стрелять с трех позиций - или из комнат, которых две, или из кухни.
      О том, чтобы проникнуть в квартиру под видом слесаря-сантехника, или электрика, или кого-нибудь там еще, ни Басков, ни его помощники и не помышляли. Рассчитывать на наивность Чистого было бы глупо.
      Есть, понятно, естественный вариант: объяснить все Тарасовой, приехать вместе с нею, она откроет дверь квартиры, а там - как получится... Вот именно - как получится. А может получиться так, что Чистый начнет стрелять. А впереди тебя женщина, и вроде ты ею прикрываешься. Не годится... Можно просто взять у Тарасовой ключ от квартиры, войти, а остальное опять же, как говорится, на волю божью. Но затаившийся в своем убежище Чистый не настолько беспечен, чтобы принять вошедших за кого-нибудь, кроме милиции, - все равно откроет огонь. Да и дверь может оказаться на цепочке. И вообще Басков никак не хотел впутывать Тарасову, хотя с его стороны это было несколько непоследовательно: если у нее в квартире именно Чистый, она и так уже впутана... Но что еще?
      Ждать, авось он выползет на улицу? А зачем ему выползать, если две женщины еду и спиртное носят и даже личная парикмахерша на дому навещает. А главное, стрельба на улице совершенно исключалась - по улице люди ходят.
      Ну, положим, когда-нибудь он оставит это гнездо, можно будет проводить его до удобного места, чтобы исключить риск для посторонних граждан, и там взять. Но когда ему надоест отсиживаться в Бескудникове? Сколько дней придется держать засаду? Себе дороже... Нет, тактика пассивного ожидания не годилась. Короткое и Фокин были в этом согласны с Басковым.
      - Хорошо, - сказал довольный их решением Басков. - Но надо все-таки потолковать с Тарасовой...
      ... Антонина Тарасова работала, как и ее подруга Сомова, парикмахером, но в другом салоне. Басков представился заведующей и попросил позвать Тарасову сейчас же, сию минуту. Та пришла с ножницами и расческой в руках - оставила клиента. Басков и ей показал служебное удостоверение, но она глядеть и не подумала - растерянна была, голубые глаза раскрыты широко и не мигают, словно у ребенка, которому рассказывают страшную сказку.
      - Вы присядьте, - как можно приветливее пригласил Басков, когда любопытная заведующая вышла и прикрыла за собою дверь.
      Тарасова села, опустила руки с ножницами и расческой на колени.
      - Извините, Антонина...
      Но Тарасова не уловила по паузе, что он не знает ее отчества, и Басков повторил:
      - Антонина...
      - Михайловна, - наконец робко подсказала она.
      - Вы не волнуйтесь, Антонина Михайловна, мы к вам за помощью.
      - Пожалуйста.
      - Кто у вас живет?
      - Знакомый подруги, Зины Сомовой.
      - Зовут его как?
      - Митя.
      - А фамилия? Она смутилась, пожала плечиком.
      - Да вот не знаю. Мы ведь с нею недавно дружим, она не говорила фамилию. Попросила просто, чтобы пожил. Мои сейчас на юге, до школы...
      - А он кто?
      - Честное слово, не знаю.
      - Ничего странного не замечали?
      Она понемногу пришла в себя.
      - Пьяница, по-моему. И из дому ни ногой.
      Басков достал из кармана три фотокарточки, на одной из которых был изображен Чистый, показал их Тарасовой. Она тотчас его узнала, ткнула в карточку расческой.
      - Он. - Глаза у нее опять сделались большие и круглые.
      - Вы ни о чем не беспокойтесь, но мне нужны ключи от вашей квартиры.
      - В сумочке они.
      Тарасова сходила за ключами и вернулась уже без ножниц и расчески.
      - Я вас попрошу: после смены не уходите с работы, дождитесь, мы вам вернем ключи. Это нетрудно?
      - Да нет, что вы.
      Уже собравшись уходить, Басков спросил:
      - У вас на двери цепочка есть?
      - Нету, но он запирает замок на защелку.
      - Ну спасибо...
      Было ровно 14.00, когда по рации сообщили, что Сомова покинула квартиру в Бескудникове. Басков пошел к начальнику, изложил план и получил одобрение. Через полчаса в его распоряжении была машина с телескопическим подъемником, из тех, что работают на ремонте трамвайных и троллейбусных силовых линий.
      В группу захвата вошли сам Басков, Фокин, Короткое и Шилов. Прикрывать их будет ПМГ - подвижная милицейская группа. Басков попросил отрядить с ним врача из дежурной опергруппы, спокойного молодого человека с рыжеватыми усиками.
      В 15.30 четыре машины, три легковые и ремонтная, выехали с 3-го Колобовского переулка.
      Свою колонну Басков остановил метров за сто от
      дома.
      - Значит, так, - сказал он. - Короткое и Шилов в подъезд, к квартире. Но тихо, себя не обнаруживать. Если Чистый станет прорываться - стреляйте, но чтоб не наповал. А так - ждите меня.
      Короткое и Шилов ушли. Басков уточнил с экипажем ПМГ, как им действовать, если Чистый все-таки сумеет вырваться из дома. Врачу он велел ждать в машине, а сам вместе с Фокиным пересел в желто-красный ремонтный автоагрегат.
      Все три окна квартиры No 23 выходили на одну сторону и смотрели на шоссе. Под окнами вдоль дома тянулась полоска кустов барбариса, не успевшего подняться еще и до высоты человеческого роста.
      Басков показал шоферу окна, которые его интересовали, и попросил поставить машину с таким расчетом, чтобы корзина, когда она поднимется на телескопической своей шее, оказалась перед одним из крайних окон. Среднее окно - это кухня, а два окна по бокам - комнаты. Во всех трех окнах были открыты только форточки. Окна комнат задернуты тюлевыми занавесками.
      Басков хотел своими глазами увидеть, что Чистый на месте.
      Машина, тяжело качнувшись с боку на бок при съезде с асфальта, остановилась на траве. Водитель вылез из кабины, помог Баскову устроиться в сплетенной из железного прута корзине, вернулся за баранку и включил механизм, управляющий подъемником. Корзина с Басковым поднялась на высоту третьего этажа, и машина задом медленно двинулась вдоль стены дома... На комбинацию с ремонтной летучкой натолкнул Баскова случай с соседом. У того жена была в санатории, а сам он, уходя утром на работу, забыл ключи в другом костюме. Он, не будь дурак, сговорил водителя летучки, подняли корзину до четвертого этажа, разбили стекло, и все в порядке, дверь ломать не пришлось...
      Корзина застыла перед крайним окном квартиры No 23. Басков постучал согнутым пальцем по стеклу. С полминуты - никакого ответа...
      - Это, значит, она, девятая? - крикнул Басков вниз, будто бы какому напарнику.
      Квартира No 9 была тоже на третьем этаже, но в соседнем подъезде, встык с квартирой второго подъезда, но не с No 23, а с No 22.
      - Бьем, значит? - снова крикнул Басков.
      Но тут тюлевая занавеска чуть откинулась, и Басков увидел Чистого. Лицо опухшее, искаженное многодневной пьянкой, но Басков его узнал. Спутать невозможно, хотя на тюремных карточках Чистого запечатлевали трезвым.
      - Извини, друг, тут в девятой мужик дверь захлопнул, а ключи забыл, сказал Басков в открытую форточку и махнул рукой водителю. Тот сдал машину на метр назад и опустил корзину вниз.
      Басков начал с этого момента слышать стук собственного сердца.
      Выхватить бы из-под мышки "Макарова", всадить девятимиллиметровую пулю в правое плечо - и вся недолга... Мог бы, да нельзя. Может, у Чистого давно и нет того пистолета, выбросил где-нибудь в речку. Ему, Баскову, первому в таких неопределенных обстоятельствах стрелять не положено.
      Уловка на этом была исчерпана. Бить стекла в квартире No 9 Басков не собирался.
      Он вылез из корзины, Фокин занял его место, успев шепнуть:
      - На месте?
      Басков кивнул и тихо сказал:
      - Услышишь стрельбу - лезь в комнату... И по обстановочке...
      Басков обогнул дом, вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, где в простенке между дверьми стояли Короткое и Шилов. Короткое держал в руке маленький ломик - фомку.
      На двери квартиры No 23, обитой черным дерматином, поблескивал выпученный, как у страдающего базедовой болезнью, глазок. Ни к чему был сейчас этот глазок...
      Басков подмигнул Короткову и заметно побледневшему Шилову и попробовал открыть дверь ключом.
      Она не открывалась. Тогда он нажал кнопку звонка и присел на корточки это была непростительная ошибка. Он тут же, ровно в один миг, услышал глухой хлопок, увидел возникшую вдруг в черном дерматине дверной обивки маленькую дырочку на уровне своей груди, чуть левее, и ощутил ожог на левом боку. "Касательное", - мелькнуло в голове, а Короткой, схватив его за плечо, оттащил от двери к простенку. Басков крикнул:
      - Чистый, сдавайся!
      - Куда тебя? - спросил Короткое.
      Басков разогнулся, выпрямился во весь рост, расстегнул пуговицу пиджака, выпростал из-под брюк рубаху и майку. На левом боку, пальца на три пониже соска, кровоточила длинная рана - словно Басков ободрался о сук.
      - Я ж говорю - касательное. - Басков об этом не говорил, а только подумал, но сейчас было не до того. Он заправил рубаху и майку, и тут они услышали звон разбитого стекла и еще один хлопок, погромче первого. Значит, Фокин проник в квартиру и успел выстрелить.
      Еще один хлопок - Чистый стрелял. И голос Фокина:
      - Он в комнате справа от вас.
      - Давай! - обернулся Басков к Короткову.
      Коротков поддел ломиком дверь у самого замка, нажал - дверь открылась. Чистый справа выстрелил дважды через комнатную дверь. Две дырки, на метр от пола, брызнули какой-то трухой, и дважды истерически взвизгнули в противоположной комнате срикошетировавшие пули.
      Басков проскочил в кухню, следом - Короткое и Шилов. Коротков тоже уже держал в руке пистолет.
      - Сергей, - сказал Басков Фокину, - ты оставайся там.
      - Хорошо, - откликнулся Фокин, стоявший за косяком в той комнате, куда улетели пули.
      После двух последних выстрелов Чистого уши немного заложило, и Баскову казалось, что он говорит слишком тихо, а на самом деле он крикнул в полный голос, когда вновь обратился к Чистому:
      - Последний раз предлагаю: сдавайся, Чистый! У тебя пять патронов, а нас тут много.
      - А этого не хотел? - крикнул из-за двери Чистый. Судя по голосу, он был пьян. Басков поглядел на Короткова.
      - Прения затягиваются, Ваня. Что делать будем?
      - Может, Фокину подвинуться в люльке к тому окошку?
      - Чистый по нему палить начнет. Зачем подставляться?
      - Верно. - Короткое по своей привычке прицокнул языком, подумал и спросил: - А охотничка помнишь?
      - Ну?
      Это была первая их с Коротковым совместная операция. Вернувшийся с удачной охоты и совершенно обезумевший от выпитого житель одного пригородного поселка открыл огонь из двустволки по соседнему дому, где жили люди, которых он почему-то считал своими недоброжелателями. Ранил старуху и малолетнего парнишку. Счастье еще, что дробь была мелкая, шестой номер. Когда пришел участковый, охотник забаррикадировался в бывшей котельной и в ответ на увещевания грозил, что изрешетит всякого, кто посмеет сунуться в дверь. Посланные на место происшествия Басков и Коротков поступили тогда просто. Вышибли дверь и пошли на озверевшего охотника. Коротков нес перед собою пуленепробиваемый щит, а Басков у него за спиной - с пистолетом в руке, чтобы, выбрав миг, выстрелить наверняка. Но стрелять не пришлось. Охотник шарахнул из обоих стволов разом - Коротков еле на ногах устоял от удара дроби в щит, а низкий закопченный потолок покрылся свинцовыми брызгами. Перезарядить ружье охотник, конечно, не успел...
      - Тут не охотничек, Ваня, - после недолгого молчания буркнул Басков.
      - А какая разница?
      - Не скажи. У Чистого еще пять патронов. В комнате, где был Чистый, что-то загремело. Коротков тронул Баскова за плечо.
      - Смотри-ка.
      Басков взглянул туда, куда глядел ствол Иванова пистолета. На полке над вешалкой в коридорчике покоилась, как отрезанная, женская голова. Лицо розовое, красные губки бантиком и глупые голубые эмалевые глаза. И на голове лиловая шляпка с узенькими полями. Басков не сразу сообразил, что это муляж.
      - Ну и что? - спросил он Короткова.
      - Покажем ему. Дверь ногой нараспашку, я сверху сую эту головку, ты стреляешь. А хочешь - наоборот. - Он на эту рожу насмотрелся уже.
      - Не разберется.
      - Не будем, Ваня. Давай проще, - тихо сказал Басков, а добавил громче: Фокин, как свистну, стреляй три раза по двери - и за нами. - И опять тихо, уже Шилову: - А ты открой в кухне окно и наблюдай. - Басков подвинулся ближе к закрытой двери. - Жалко, знать бы, как там мебель стоит... Ну ладно, начнем, Иван.
      Басков тонко свистнул. Трижды грохнул пистолет Фокина. Басков пнул ногой дверь комнаты и плашмя упал на пол. Короткое метнулся за стоявший слева шкаф. Басков не ожидал увидеть того, что увидел: Чистый, пригнувшись, враскоряку стоял на подоконнике, в проеме распахнутого окна, спиной к ним, готовый прыгнуть вниз. Все это была секунда, может, полсекунды. Басков, приподнявшись на левой руке, вскинул пистолет и выстрелил - в правое плечо. Чистого словно сдуло с подоконника, а снизу, с улицы, донесся протяжный звериный вой...
      Басков увидел валявшийся на полу под окном расколовшийся горшок и черный ком земли с торчавшим из него кустиком аспарагуса, и с уже ненужной догадкой подумал, что это горшок загремел, когда Чистый открывал окно...
      Они с Коротковым вместе перегнулись через подоконник, поглядели вниз. Чистый лежал на траве, лицом в небо и монотонно скулил. На запястьях у него были наручники. Над ним стояли лейтенант и сержант из ПМГ.
      - Отпрыгался, - сказал Короткое.
      - Шилов! - позвал Басков.
      Марат пришел из кухни. Следом без зова явился Фокин.
      - Ты, Шилов, останься... организуй тут... Замок, дверь... И вообще приборочку... - Басков оглянулся, словно ища, не забыл ли чего. - А мы поедем.
      - Слушаюсь, товарищ майор! - крикнул Марат.
      - Да тише ты. - Басков поморщился. - И так шуму подняли. На ключи, отвезешь Тарасовой, она ждет.
      - И дырок понаделали - сквозняк будет, хозяйка простудится, - подначил Короткое.
      Они втроем вышли на лестницу, и на площадке между третьим и вторым этажами Короткое что-то поднял, повертел в пальцах.
      - Гляди-ка, твоя, - сказал он, протягивая Баскову желтовато-серый цилиндрик с закругленным и слегка сплющенным мыском. Это была пуля от ТТ.
      Басков опустил ее в карман пиджака и тут только ощутил, как саднит бок.
      Спустившись и обойдя дом, они увидели все три легковые, на которых сюда прибыли. Ремонтная летучка уже уехала.
      Врач осматривал обнаженное плечо Чистого. Потом, открыв свой чемоданчик, достал шприц, ампулы и сделал ему укол в руку.
      - Ну как? - спросил Басков.
      - Сквозное, - ответил врач, бинтуя Чистому плечевой сустав. - Плечевая кость раздроблена в верхней трети.
      - А что упал, ничего?
      - Кажется, без последствий.
      - Большой везун, - заметил Короткое. - Ему бы в "Спортлото" играть.
      Чистый все скулил, лежа с закрытыми глазами.
      - Давайте его в машину, а то простудится, - в тон Короткову сказал Басков. - "Скорую" не вызывали?
      - Нет.
      - Ну и хорошо. Поехали.
      Фокин и Короткое подхватили Чистого и усадили на заднее сиденье "Волги" между собою. Врач хотел сесть на переднее сиденье в ту же машину, но Короткое остановил его:
      - Там майора царапнуло малость. Вы бы, как мастер своего дела...
      - Понял, - перебил его врач и сел во вторую "Волгу", рядом с Басковым.
      Он осмотрел Баскова и сказал:
      - Счастливый случай.
      Рана уже не кровоточила. Врач смазал ее йодом, Достал из чемодана шприц в стерильном чехольчике.
      - А это чего? - Басков покосился на шприц. Он терпеть не мог уколов, малодушно оправдывая себя популярным соображением: "А кто их любит?"
      - Противостолбнячное и антигангренозное, - объяснил врач.
      Сделав укол, врач пообещал:
      - Сегодня через три часа - еще один противостолбнячный, а потом еще.
      - А может, не надо?
      - Непременно надо.
      Басков посмотрел на часы. Было без десяти пять. С Колобовского они выехали в половине четвертого - значит, на все про все ушло час двадцать. Восемьдесят минут. А ему казалось, что перестрелка в квартире No 23 происходила во сне, который снился ему ну не менее как неделю назад.
      - Трогай, Юра, - сказал Басков шоферу и взглянул на дом.
      При Чистом оказалось четырнадцать с половиной тысяч рублей. Басков подсчитал: в Ленинграде они с Брысем оставили себе по три тысячи, а тринадцать Брысъ отдал Шаявневу для его сестры Ольги. У Брыся при аресте было две с половиной. Из совхозной кассы они унесли двадцать три. Значит, до Ленинграда и в Ленинграде потратили вместе четыре тысячи, а врозь - две. Что ж, для казны не так уж и плохо - заполучить обратно семнадцать тысяч, могло бы быть и хуже.
      Но денежный вопрос, поскольку с ним все ясно, сам по себе больше не интересовал Баскова. То, что государству возвращается такая солидная часть украденного, радовало его из-за Балакина: на суде этот факт, безусловно, будет иметь значение. Он никак не мог вытравить в себе симпатию к вору, возникшую из рассказа Анатолия Ивановича Серегина, и желал ему только одного - чтобы срок был поменьше. Ну, пусть десять, пусть двенадцать лет... Лишь бы не высшая...
      К Чистому у него не было ни капли жалости. Впервые за всю свою жизнь в угрозыске Басков испытывал чувство неприлично злорадное, но не поддающееся, как он ни старался, протестующим доводам разума, чувство, что вот он изловил человека, который заслуживает приговора на всю катушку и, может быть, услышит такой приговор. И дело тут было вовсе не в том, что Чистый ранил его. Подумаешь, царапина...
      На первом допросе Чистый пытался выкручиваться насчет ограбления кассы, валил все на Брыся.
      - А куда вы девали черную перчатку со свинцовым блином? - спросил Басков, раздражаясь.
      - Какие перчатки? - с улыбочкой удивился Чистый. - Лето же, гражданин начальник.
      - А охранника вы чем по затылку ударили?
      - Да что вы на меня вешаете? Какой охранник?
      - Хорошо, я сегодня же устрою вам очную ставку с Брысем.
      Чистый вдруг сорвался в крик:
      - Не надо! Не хочу! На кой мне эта пасть!
      - А вот он очень бы хотел с вами встретиться, - не утерпел Басков, с отвращением ловя себя на том, что ему нравится панический страх Чистого перед Брысем.
      Он сознавал, что эти слова имеют для Чистого один смысл, когда речь идет лишь об ограблении кассы, и приобретают совсем другой, более серьезный, если Чистый увидел в них намек на ограбление Шальнева. Похоже было на второе...
      Чистый разыграл обморок, схватился за перевязанное плечо и сполз со стула.
      Басков вызвал врача. Врач пришел, дал Чистому понюхать нашатыря и, пощупав пульс, сказал, что ни сердечного, ни другого какого приступа не наблюдается.
      Басков понял, что не сумеет оставаться спокойным при допросе Чистого, и ему представилось унизительным и противным тратить на этого человекоподобного свои нервные клетки, которые, как известно даже эстрадным конферансье, не восстанавливаются,
      - Вот что, - сказал Басков, - мне из вас по капле показания добывать не хочется. Давайте так: я сейчас кое-что спрошу, а вы прикиньте, чем следствие располагает. Думаю, всем станет легче.
      - Валяйте, - развязно согласился Чистый.
      - Первое. Из Ленинграда вы уехали с тремя тысячами. Откуда четырнадцать с половиной?
      - Нашел.
      - Ладно, это мы уточним. Второе: зачем вы положили в карман Шальневу паспорт Брыся? И зачем послали Зыкову три сотни от имени Брыся? Замазать его хотели?
      Чистый даже головой покрутил.
      - Ну, начальничек! А может, Брысь сам и подкинул? Ксива-то не моя, а Брыся.
      Баскову вспомнилась его собственная мысль о таком витиеватом варианте, и он с интересом посмотрел на Чистого. Этот тип, оказывается, способен на иезуитские штучки. Выходит, именно на такой вариант он и рассчитывал?
      - Хорошо, на эти вопросы можете не отвечать, это вам, как говорится, информация к размышлению, - сказал Басков, чувствуя раздражение. - А вот насчет перчатки советую не тянуть.
      Перчатка нужна была Баскову до зарезу: для следствия и на суде она окажется самым убедительным вещественным доказательством в ряду прочих. Тут молчание не устраивало его.
      - Где перчатка? - спросил он сквозь зубы.
      Чистый ответил не сразу, а когда заговорил, Басков не узнал его тона.
      - Шальнев живой?
      - Тут я спрашиваю, а не вы. Где перчатка?
      - Выбросил.
      Баскову стало легче. Чистый, несмотря на свое иезуитство, вероятно, не шибко-то разбирается в основах судопроизводства, коль признался в существовании перчатки - орудия двух преступлений, совершенных им. Но это были пока лишь слова, от слов на суде и отказаться не поздно.
      Однако у него есть еще один способ попробовать отыскать перчатку.
      У Тарасовой обыска не производили, так как было установлено, что о деяниях Чистого она не имела никакого понятия, а кров ему предоставила, как она сама говорила Баскову, исключительно из дружеского отношения к Сомовой, по ее просьбе. Не спрятал ли Чистый свою перчатку у нее в квартире?
      В тот же день Басков встретился с Антониной Тарасовой у нее на работе и попросил, когда приедет домой, хорошенько поискать, нет ли среди ее вещей чего чужого, постороннего - он не сказал, что это может быть черная мужская перчатка с зашитым за подкладку свинцовым блином. И записал ей свой рабочий телефон.
      Она позвонила вечером, и голос у нее был растерянный, как в тот раз, когда Басков приезжал за ключами.
      - Нашла, товарищ майор.
      - Что нашли?
      - Перчатка черная. Большая и страшно тяжелая. Что-то там вложено.
      - Где она была?
      - В шкафу стенном, на полке, наверху. Там у меня коробка с зимними сапожками. В голенище засунута.
      - Прошу вас, Антонина Михайловна, сделайте вот что. Положите ее в коробку, как лежала, и поставьте коробку на место. - И, помолчав секунду, спросил: - Вы когда завтра работаете?
      - Во вторую.
      - Можете побыть до двенадцати дома?
      - Конечно.
      - Мы к вам заедем. Большой компанией. Вы уж не ругайте за беспокойство. Это в последний раз.
      - Да нет, ничего...
      На допрос Басков вызвал Чистого в девять часов утра.
      - Прошу ответить только одно: где перчатка? - спросил он, когда Чистый сел.
      - Не было никакой перчатки, - зло сказал Чистый.
      - Вы же говорили - выбросили ее.
      - Шутил. Хотел в лист вам сыграть, гражданин начальник, вижу, нравятся вам перчатки.
      - Ну так вот, Чистый, сейчас поедем к Тарасовой, и вы покажете, где перчатка. В какой сапожок ее засунули.
      Чистый хохотнул, но ничего не сказал. И Басков прибавил:
      - А будете дурака ломать - мол, не моя, - так Брысь ее опознает... На очной ставке...
      - Не надо очной ставки! - Чистого словно иглой кольнули.
      - Так покажете?
      - Чтоб я пропал! - Чистый выругался, помолчал, поднялся со стула и сказал: - Поехали, начальничек.
      Через час жильцы дома в Бескудникове стали свидетелями не столь уж частого зрелища. Сначала у дома остановилась машина, в каких возят преступников. Затем подъехала "Волга", из нее появилась Тоша Тарасова в сопровождении интересного молодого мужчины, похожего вроде бы на кого-то из киноартистов. А из зеленой машины двое конвойных высадили долговязого верзилу, того, что прыгнул из окна на прошлой неделе. И все скрылись в подъезде.
      Больше других повезло двум соседям Тарасовой, которых пригласили в понятые. После они много раз со всеми подробностями рассказывали, как тот, что- похож на артиста, войдя в квартиру, попросил арестованного показать, где спрятана черная перчатка, как арестованный сам открыл стенной шкаф, попросил стул, встал на него, снял с верхней полки коробку, из коробки вынул бордового цвета дамский сапожок, а из сапожка - черную мужскую перчатку, как потом ее дали понятым подержать, и она оказалась очень тяжелая, килограмма два, не меньше, и как киноартист чуть подпорол подкладку и показал понятым, что в перчатке зашит свинцовый блин, и как в конце концов был составлен протокол, и его дали подписать понятым. А Тоша плакала, а когда арестованного повели вниз, она сказала: "Подлец! Боже, какой ужас!"
      Уходя, Басков оглянулся и увидел на подоконнике в комнате нежно зеленевший в маленьком новом горшочке аспарагус - тот самый, что Чистый свалил на пол, когда открыл окно и собирался прыгнуть вниз...
      Глава 12
      ЧТО ПРОИЗОШЛО НА БУЛЬВАРЕ КАРБЫШЕВА
      РЕКОНСТРУКЦИЯ ПО ПОКАЗАНИЯМ ЧИСТОГО
      Ему с самого" начала не понравился этот каприз Брыся - поехать в Ленинград. Мужику под шестьдесят, и вдруг такие детские рыдания - захотелось повидать друга, которого знал еще до войны. Ну, понятно, не ради самого друга, а ради его сестры. Так и ехал бы прямо к ней, и при чем тут Ленинград? Но Чистый не имел права сказать поперек, потому что Брысь обеспечил ему жизнь после колонии, когда пригласил взять кассу в совхозе.
      А вообще ему многое не нравилось в Брысе, например, полное отрицание разницы между понятиями "мое" и "твое". В глубине души Чистый презирал Брыся, но боялся его. Особенно противно было сознавать Чистому, что, несмотря на разницу в двадцать пять лет, Брысь был гораздо сильнее его физически, а Чистого бог силой не обидел.
      Ленинградский дружок Брыся показался Чистому таким нулем во всех отношениях, что его тайное и самому непонятное презрение к Брысю сразу как -бы получило объяснение - по принципу "скажи мне, кто твой друг...".
      Чистый чутко прислушивался к разговорам Шалъне-ва с Брысем и вначале только посмеивался над их старомодными слезами. Но когда понял, что Брысю словно шлея под хвост попала, Чистый озлился. Взятые деньги Брысь поделил поровну и сделал это по своей доброй воле, хотя был хозяин поделить по-другому. Чистый сказал, что принятое решение обратного хода не имеет, и, когда Брысь потребовал у него шесть с половиной тысяч для отдачи сестре Шальнева, Чистый скрипел зубами. Но что он мог поделать? Он отдал деньги и затаил свой план.
      Кое-чего о Шальневе и его сестре он наслышался от соседа, Кости Зыкова, и о сыне Шальнева тоже. А потом расспросил самого Шальнева - тот пьяненький был, все подробно рассказал. Главное - фамилию сына его Чистый узнал, а остальное, как говорится, дело техники.
      Клял себя Чистый, что не сдержался однажды, когда Брысь уже отбыл, вырвалось у него, облаял Шальнева из-за денег, но в конце-то концов это пошло на пользу: совсем не мог подозревать его Шальнев после такой стычки.
      Приехав в Москву и устроившись у Тоши Тарасовой, Чистый узнал через справочное бюро адрес Юрия Мучникова. Мысль запутать Брыся появилась у него еще в тот момент, когда Брысь отобрал у него деньги, а схема созрела по дороге в Москву, Насчет того, что по отпечаткам пальцев следствие обнаружит липу, он не сомневался, - само собой, обнаружит, но какое это имеет значение? Для следствия что он, что Брысь - разницы после совхозной кассы нет, но у Шальнева в кармане найдут паспорт Брыся, и пусть потом разбираются, как это получилось. Главное - время пройдет. Они, конечно, доберутся и до Зыкова, и тут надо устроить хорошую замазку. Отрывать от себя три сотни Чистому было мучительно, однако он счел нужным выдержать придуманную схему во всех деталях и послал Зыкову деньги от имени Брыся. А Шальневу отправил телеграмму от сына.
      20 июля Чистый явился на проспект маршала Жукова утром в половине девятого, чтобы было без ошибки: Шальнев мог приехать из Ленинграда на "Красной стреле", а она приходит в Москву в восемь двадцать пять. Чистый устроился за павильончиком троллейбусной остановки напротив дома, где жили Мучниковы. Шальнев мимо его глаз никак пройти не мог.
      Шальнев приехал на такси в начале десятого. Расплатившись и выйдя из машины, он закурил сигарету, поглядел, закинув голову, на окна дома, где обитал его сын, - видно, не раз глядел вот так, исподтишка, и раньше, - и пошел к будкам телефонов-автоматов. Звонил он долго, но, по всей видимости, бесполезно. Оставив телефон, Шальнев с обтерханным чемоданчиком в руке пошел в сторону Серебряного бора, не торопясь, низко опустив голову. Чистый следовал за ним по другой стороне проспекта, не боясь, что Шальнев заметит его.
      Чистый был доволен собою: его схема сработала безотказно, этот малахольный Шальнев прискакал по первому свисту. И пожалуй, напрасно было рисковать ездить сюда, в триста восьмое почтовое отделение, чтобы послать телеграмму. Наверняка не рассматривал Шальнев, откуда послано. Просто одурел от счастья...
      Теперь нужно определить, при нем ли деньги, а если да, то где - в чемоданчике или в кармане? Шальнев был в новом костюме какого-то странного грязного цвета и, шагая под жарким уже солнцем, не снимал пиджака - может, потому, что в кармане тринадцать тысяч? Но карманы, как успел заметить Чистый, не оттопыриваются, а деньги ему дадены не сотенными купюрами, а помельче, в основном четвертными, тринадцать тысяч в карман не уложишь. Значит, в чемодане.