Три черепахи

      Ну с осени пятьдесят шестого нам, то есть Игорю, стало немного посвободнее с семейным бюджетом. Тоня возобновила учебу у себя в институте. Юрику на второй
      годик пошло, и болеть он вроде перестал. Приободрились мы, так что визиты Нины Матвеевны нас уже не смущали, хотя она по-прежнему каждый раз пуд презрения с собой приносила. Неугомонная особа...
      Пятьдесят седьмой год встречали с большими надеждами, как-то вдруг поверили в будущее. Игорь даже бутылку шампанского купил. Почва под ногами укреплялась, тем более Тоня тоже должна через полгода окончить институт.
      Так вот, в июне пятьдесят седьмого - я тогда первые четыре класса вела, к июню уже освобождалась на все лето, - как-то под вечер, Игорь еще из редакции не возвращался, сижу я у открытого окна в его комнате, портняжничаю - кофту свою переделываю. Тоня в Москве, в институте задержалась. Юра уже спит. Матрена тоже прилегла. Но еще совсем светло, часов восемь.
      Вижу, по тротуару под нашими окнами ходит взад-вперед человек с серым кожаным чемоданом, из настоящей кожи. Костюм синий очень хорошо на нем сидит, фигура спортивная, может, немного грузноватая, лицо загорелое, волосы темные, коротко подстрижены. Ходит и на меня искоса посматривает, глаза прищурены, глядит из-под бровей, а брови густые и черные. Явно ждет кого-то. Ну а раз под окнами у нас - значит, кого-то из нашего дома. Интересный мужчина, думаю, такого раз увидишь - не забудешь. Очень, судя по выражению лица, независимый человек, самостоятельный.
      Я перестала голову поднимать, а сама угадать стараюсь, кто он такой. То ли известный спортсмен, а может, летчик. Выглядит лет на сорок, но чувствуется, что моложе, - по походке, что ли.
      Так он больше часу ходил и папиросу изо рта не вынимал, одну от другой прикуривал. И вот вижу: Игорь из-за угла, с улицы, появился. Увидел этого мужчину с чемоданом, остановился и как закричит:
      - Брысь!
      Я думала, шутка какая-то, что он пугает кошку. А тот говорит тихо:
      - Эсбэ, дорогой, жив-здоров?
      Чемодан поставил на тротуар, они с Игорем обнялись, и, вижу, на глазах у брата моего слезы. Потом входят в квартируа Игорь говорит:
      - Вот, Оля, это Саша Балакин, мой довоенный друг, бывший Брысь.
      Гость поправляет:
      - Почему же бывший? Бывшие - это гроши сплывшие. - И прибавляет, на меня внимательно глядя: - Я вас, Оля, знал, когда вам было лет пять. А вы меня не помните?
      Я, конечно, не помнила.
      - Не то слово - знал! - кричит Игорь. - Скажи лучше: кормил. Всех нас подкармливал.
      А потом Игорь позвал из кухни Матрену и опять кричит так - ничего подобного с ним раньше не бывало:
      - Помнишь, Матренушка, Сашу Балакина, Брыся? Матрена тогда уж видеть плохо стала, шить и штопать совсем не могла, но Сашу узнала.
      - Вон какой ладный вырос, - говорит. - Озоруешь все аль бросил? Он смеется.
      - Бросил, Матрена, Вот деньжата завелись, надо им глазки протереть.
      - Кабы не помереть, - Матрена говорит. Она любила в рифму отвечать.
      - Ничего, мы культурно. Я культуры нахватался, как бобик блох.
      У меня тогда мелькнуло в голове, что не идет Саше такое балагурство. Не то чтобы он развязно себя вел, но как-то раздваивалось впечатление. Будто в нем, как в футляре, сидел другой человек.
      А он на меня посмотрел и вдруг говорит:
      - Извините за бобика, Оля. Больше не буду.
      Я была поражена: как он мог так точно и быстро прочитать мои мысли? И сразу такое ощущение, что нет от него у меня никаких тайн. Я уже много позже поняла, что он был очень наблюдательный и даже проницательный человек, а это дается только большим опытом жизни. А тогда, несмотря на мое высшее педагогическое образование, он представлялся мне колдуном или, может быть, гипнотизером. Тем более что благодаря сказкам Матрены я с детства брала в расчет колдунов при всяком удобном случае. Напрашивается сказать, что я была им околдована с первой встречи.
      Игорь спрашивает:
      - Ты к нам?
      - Если можно, - отвечает Саша. - Думал, дядя приютит, да он, говорят, помер. В квартире там другая семья...
      - Живи, Саша, друг! Места хватит!
      Это Игорь немного преувеличивал: с местом как раз было сложно. В одной комнате - Тоня, Игорь и Юра, в другой - мы с Матреной. Значит, гостю жить, вернее, спать можно лишь на кухне. У нас там, правда, нормальная кровать стояла, довоенная, никелированная.
      - Идем прогуляемся, - предложил Саша.
      - Ужинать давай, - говорит Игорь, - ты же с дороги.
      - Пойдем, прихватим чего-нибудь.
      Вернулись они нагруженные - коньяк, вино, закуски разные. А тут и Тоня из Москвы приехала. И началось...
      Отмечали приезд Саши целую неделю. Игорь в редакции отпросился, хотя ему новый редактор с неохотой отпуск за свой счет дал. Я должна была в пионерлагерь уехать, с горкомом комсомола уже договорилась, да не поехала. Гуляли, веселились, в Москву два раза на такси катались, в лес ходили. Тогда, между прочим, и сфотографировались. Тоня тоже участвовала поначалу, но потом явилась Нина Матвеевна, увидела водку и коньяк на столе и устроила Тоне разгон. Это было по справедливости. У Тони экзамены шли. Мы-то с Тоней вообще не пили, так только, чуть пригубишь, чтобы ребят не обижать, но ей не объяснишь...
      Платил за все, конечно, Саша, денег у него были полны карманы, и носил он их как-то небрежно, без бумажника.
      Пока пили, он о себе ничего не рассказывал, больше нас расспрашивал. А потом Игорь на работу пошел, и гулянка поутихла. Только по вечерам они с Сашей выпивали немного за ужином или в пивную на рынок захаживали.
      Днем Саша куда-то уходил или уезжал, но однажды остался. Я в то утро как раз собралась в горком - узнать, не отпала ли во мне нужда в пионерлагере, и если нет - собрать чемоданчик и отправиться с первой попутной машиной. Но Саша предложил пойти побродить в городском парке - ему, мол, хочется вспомнить молодые годы. Я и не подумала отказываться. Не могу объяснить, как это все сложилось, но за неделю он сделался для меня главным человеком, а ведь он ничего специально ради этого не предпринимал, вел себя просто... Я была уже влюблена. Я сравнивала его со своими знакомыми ребятами, и сравнение было не в их пользу.
      Когда мы гуляли в парке, попросила я Сашу рассказать о себе. И поведал он довольно грустную историю.
      В сороковом году его за мелкую кражу арестовали, судили, и попал он в колонию - об этом я и от Игоря слыхала. Потом война, его послали в штрафную роту, был ранен. Так сказать, смыл кровью свое преступление, и судимость с него сняли. После госпиталя воевал уже в обычной части, был разведчиком. Один раз ходили в тыл к немцам за "языком", и ему не повезло. При отходе его ранило в голову, потерял сознание, и фашисты взяли его в плен. Увезли в Германию, гоняли из одного концлагеря в другой. Несколько раз пытался бежать, но неудачно. А в сорок пятом году, когда наши освободили его из плена, при проверке угораздило попасть на злого человека. Тот не разобрался как следует, заподозрил его в предательстве, и Сашу осудили. После освобождения мотался по всей стране.
      Так он рассказывал, а я слушала и плакала. Спросить, откуда у него столько денег, мне и в голову не приходило, но он сам объяснил, что целый год работал на китобойном флоте, плавал в Антарктике и вот приехал к нам прямо из Одессы, целенький, даже по дороге ни рубля не потратил.
      Потом говорит: "Махнем в Москву?" Я с удовольствием. Вышли на шоссе, Саша "проголосовал", и мы приземлились, как он выражался, в ресторане "Метрополь". Выпили вина немного, пообедали и обратно тоже на машине приехали. И в машине он шепнул, что полюбил меня и не знает, что теперь делать. Он на тринадцать лет старше, но самое главное - я сестра Игоря, Игорь же ему верный друг, а мне - и отец и мать. Надо у Игоря просить, чтобы разрешил нам пожениться, а у него язык не повернется - стыдно.
      Саша даже не находил нужным у меня спросить, как я на это смотрю, да оно и понятно, если я сама ничего другого не придумала, как только сообщить ему, что Игорь старше своей жены Тони на одиннадцать лет.
      Саша, разумеется, понял мое сообщение как согласие, и правильно понял.
      В тот же день Саша говорил с Игорем. После Игорь мне сказал, что сначала удивился, никак не мог себе представить меня женой своего друга, которого знал столько лет. Но Саша привел ему как аргумент его собственную женитьбу на Тоне, и вопрос был решен.
      По правилам, надо бы идти в загс и подать заявление, но оказалось, у Саши паспорт остался в Одессе, в пароходстве, а на руках было только удостоверение. По правде, я и удостоверения не видела, но ни на миг у меня не возникало никаких подозрений. В конце концов не в регистрации дело. Свидетельство о браке важная, конечно, вещь, только мы тогда рассуждали немножко не так, как сейчас. Важно, что люди любят друг друга и живут дружно, а бумажку оформить никогда не поздно...
      Но не все так думают. Тоня по простоте душевной рассказала своей матери, Нине Матвеевне, о нашей скоропалительной женитьбе, и та возмутилась. Мы с Игорем смеялись, когда Тоня передавала нам в лицах разговор с матерью, а ничего смешного не было. Нина Матвеевна спросила, где же новобрачные собираются жить. Жить мы собирались в моей, комнате, а Матрене приходилось перебраться на кухню. Тогда Нина Матвеевна еще больше возмутилась и сказала, что не допустит, чтобы ее дочь и внук обитали в такой квартире и в такой ненормальной атмосфере - она имела в виду, что Саша с Игорем часто выпивают, а дальше, мол, будет еще хуже. И вообще наша семейка, Шальневы, вполне оправдывает свою фамилию, и еще неизвестно, кто такой этот Саша Балакин. Лично у нее, Нины Матвеевны, он вызывает резко отрицательное отношение. Саша слушал все это с мрачным видом, только глаза блестели.
      Свадьбу мы играли три дня и были втроем, не считая Матрены. Тоню вместе с Юрой теща забрала к себе домой. И, честно говоря, невеселая свадьба получилась. Пил один Игорь. Поцелует меня, потом Сашу, а потом начнет тещу ругать и плакать над своей неудалой судьбой. Пьяные слезы, чего говорить, но я его понимала.
      Ну планы обсуждали, конечно. Саша собирался устроиться на работу во Владимире, в море ему надоело. Я спросила, почему именно там, а не здесь. Он говорит, у него никакой подходящей специальности нет, чтобы на заводе работать, а во Владимире живет приятель, который его может устроить, пусть на самую маленькую зарплату, - денег у него лет на пять хватит, а там видно будет...
      За эти три дня из дому выходили только Игорь и Матрена - он в магазин, она на базар.
      На четвертый день Игорь с утра отправился на работу, а мы с Сашей решили погулять в парке.
      И вот, едва от дома отошли, догоняют нас двое, молодые парни, в обыкновенных костюмах. Один мне говорит: "Извините", а второй показывает Саше свое удостоверение и требует предъявить документы. Саша прищурился на него, потом голову опустил и говорит мне: "Прости, Оля, мне надо с ними пройти. Иди домой", - и сует мне в руку комок бумажек, деньги. Но тот, с удостоверением, остановил его. Говорит: "А вот этого не надо. Положите обратно в карман".
      Тут подъехала милицейская машина, и Сашу увезли.
      Истерики со мной, конечно, не было, но, как я в редакции у Игоря очутилась, не помню. Кажется, он не очень удивился, когда услышал, что произошло. Велел идти домой и сказал: постарается узнать, в чем дело. Может, это простое недоразумение. У него в городской милиции много знакомых было.
      Пришла домой, поглядела на наш свадебный стол, и такая тоска меня взяла, хоть вой. А тут явился один из тех, что Сашу задержали, забрал его чемодан, спросил, не было ли у него еще каких вещей, извинился и пожелал доброго здоровья.
      Еле дождалась я Игоря. А он сел на кровать и молчит. Спрашиваю, что ему удалось узнать, а он: "Тоня не приходила?" Я за свое. Тогда он говорит, а в глаза мне не смотрит: "Понимаешь, он мне рассказывал - год назад его из колонии освободили. Он не имеет права ближе чем за сто километров от Москвы жить. Вот и забрали". Я не сообразила возразить, что Саша у нас еще не прописывался, говорю другое: "Что же они, за сто километров его повезли?" Игорь объясняет, что за нарушение правил полагается наказание. "А как они узнали, что он у нас остановился?" - спрашиваю. И тут он проговорился: "Я думал, следили за ним. Ошибся.
      Теща моя ненаглядная в милицию сообщила". Тогда уж до меня дошло, что не так все невинно, как Игорь мне представить старается. Наш город - семьдесят километров от Москвы. Что ж, Саша не имеет права на тридцать километров ближе к столице подъехать, обязательно должен находиться за сто? Ерунда какая-то. И почему Игорь думал, что за Сашей могли следить? Непонятно. Но Игорь ничего больше сказать мне не хотел. "Сам ничего не знаю. Но ты не расстраивайся, все будет хорошо".
      Да уж, так хорошо - хуже не придумаешь. Но это еще были цветочки. Мои слезы - сладкая водичка по сравнению с тем, что Игорю пришлось перенести. Правда, он и сам во многом виноват - не надо было так себя распускать, поддаваться.
      Ну ночь я почти совсем не спала, слышала, как он метался, как бутылкой о стакан звякал - свадебные остатки допивал, а там много оставалось.
      Уснула часов в семь, но скоро проснулась - разбудил меня голос Нины Матвеевны. Не к месту, но вспомнила, как Игорь про нее один раз сказал: с ней надо при раскрытых окнах разговаривать или стекла крест-накрест бумажной лентой заклеивать, как в войну заклеивали, чтобы не полопались от ударной волны.
      - Ха-ха-ха! - слышу за стеной знакомый голос. - Посмотри на свою рожу, красавец! Опух весь от пьянства.
      Игорь молчит. А она продолжает:
      - Вот что, друг. С Тоней вам не жить, и сына тебе воспитывать я не позволю. Так что давай по-мирному, без шума. Развод устроим быстро, это я на себя беру. А мы в Москву переезжаем. Давай-ка вещички соберем.
      Я надела халат, иду к ним.
      - В чем дело, Нина Матвеевна? Что здесь происходит?
      Она в пустой чемодан платья Тонины кидала, разгибается и говорит:
      - А тебе надо меня благодарить - от, уголовника спасла, от рецидивиста. Смотрю, Игорь сидит на стуле, голову руками обхватил и качается из стороны в сторону. Так мне его жалко стало!
      - По какому праву вы нами командуете? - говорю ей.
      - Молчи, тебя не спрашивают! - орет она на меня. - Притон завели? Не выйдет!
      Закрыла чемодан, и ушла, и дверью так хлопнула, что со стола вилка упала...
      Дальше все произошло в точности, как постановила Нина Матвеевна. У меня тогда не укладывалось в голове, что дружную в общем-то семью, мужа и жену, которые друг друга любят, может кто-то разлучить, разбить, хотя бы и такая особа, как Нина Матвеевна. Но, видно, чего-то я не понимала, да и сейчас не понимаю.
      Положим, ко всему еще добавилось, что Игорю новый редактор вынес строгий выговор с предупреждением, запретил делать снимки. Но это же чепуха, при чем здесь семья? Да только я и не подозревала, что Тоня смотрела на все глазами матери, а собственного мнения уже не имела.
      Мы с Игорем ничего раньше не слыхали, а между прочим, Тоня-то прекрасно была осведомлена, что мать ее на повышение идет и должна переехать в Москву.
      Ну а дальше все совсем печально.
      От воспаления легких умерла в октябре пятьдесят седьмого года Матрена.
      Игорь стал пить очень часто, и в редакции ему предложили подать заявление - по собственному желанию. Он уволился.
      Я ждала ребенка. По расчетам, роды должны быть где-то в конце февраля начале марта. А Игорь вдруг собрался в Ленинград. Жить и работать там.
      Я плакала, но он успокоил: устроится, обживется, а как мне настанет срок рожать - обязательно приедет. Так оно и было.
      - Дочку вашу как зовут? - спросил Серегин после долгой паузы.
      - Люба.
      - В институте, вы сказали, учится?
      - Да, в текстильном, на четвертом курсе. Сейчас у них трудовой семестр, в Калининской области со стройотрядом работает.
      - Она об отце не знает?
      - Мы с Игорем решили - лучше сказать, что он китобоем был, утонул на промыслах.
      - Не баловала вас жизнь. - Ольга Андреевна расправила плечи и улыбнулась.
      - Ну что вы, Анатолий Иванович! Грех жаловаться.
      - Счастливый характер... Ну а Игорь общался с сыном-то?
      - Я же говорю: они даже от фамилии его отказались. И денег не брали, и к Юре запретили ездить... Из далека иногда видел... Приедет из Ленинграда ко мне в отпуск или так, потом в Москву чуть не каждый день. Ждет у дома, караулит за углом... Когда увидит, а когда не повезет...
      - Да-а, дела...
      Она проводила его и шофера Юру до машины.
      На прощанье Серегин сказал:
      - Я скорей всего уеду на днях к себе в Сибирь, но теперь уж нам так надолго терять друг друга из виду не надо бы.
      - Мне тоже так кажется, Анатолий Иванович. Он сел в машину рядом с шофером, опустил стекло.
      - Басков вам скажет, когда можно будет увидеть Игоря.
      - Спасибо.
      Глава 6
      ПОЕЗДКА В ЛЕНИНГРАД
      Чтобы время не пропадало зря, Басков по дороге от дома Ольги Андреевны Шальневой до железнодорожного вокзала заехал в горотдел милиции и позвонил Марату Шилову - велел узнать адрес Юрия Игоревича, Антонины Ивановны и Нины Матвеевны Мучниковых, а если есть телефон - то и номер телефона. Он почему-то твердо был уверен, что они живут вместе, хотя для такой уверенности не было никаких оснований, кроме тона Ольги Андреевны в тот момент, когда она говорила о Мучниковых. Вторым пунктом Басков продиктовал Марату связаться с Ленинградом и уточнить адрес Игоря Андреевича Шальнева, который, по предварительным данным, прописан в доме на Суворовском проспекте.
      Так что, приехав на Петровку в пять часов пополудни, Басков освободился от невольного чувства подчиненности перед старшим, которое хотя и не очень-то тяготило его, но все-таки мешало и слегка раздражало, как раздражает человека надетый не по погоде лишний свитер или плащ.
      Басков сел за стол, закурил и сочинил в уме первую свою деловую фразу, чтобы, как он выражался, не начинать разговор со здоровья.
      Набрав номер, он после третьего гудка услышал бодрый, густой, среднестатистически приветливый женский голос:
      - Вас слушают!
      Басков знал по опыту, что такой безлично-приветливый голос тут же меняется в ту или иную сторону - в жесткую или мягкую, - как только его обладателю становится известно, кто на другом конце провода.
      - Здравствуйте, - сказал Басков. - Это Нина Матвеевна?
      - Да. С кем я говорю?
      - Это майор милиции Басков. Беспокою вас по вопросу, касающемуся вашего бывшего зятя, Игоря Андреевича Шальнева. Но вы не волнуйтесь, никаких неприятностей для вас лично тут нет.
      Рычаг переключения голосовых связок сработал автоматически.
      - Я и не волнуюсь. Он что, не алименты ли от сына получать захотел? - с надменной жесткостью спросила Нина Матвеевна.
      - Ну что вы! - сказал Басков и с удивлением отметил, что в точности, вплоть до интонации, повторил любимое восклицание Ольги Андреевны. И, кашлянув, тоже изменил тон: - Но дело действительно касается его сына. Мне нужно задать ему один вопрос, всего один.
      На этот раз рычаг как будто скрипнул и перевелся в другую сторону.
      - При чем здесь Юра? Он отца в глаза не видел, он за него не ответчик.
      - Понимаю. Но мне надо увидеть вашего внука. Он в Москве?
      - Да, в Москве,
      - Вечером я могу застать его дома?
      - Вы обязательно должны его видеть? А по телефону разве нельзя?
      - Можно, конечно, но лучше... - Басков оборвал себя, подумал и сказал: Впрочем, вы правы... Будьте любезны, дайте мне его рабочий телефон.
      Голос Нины Матвеевны, не теряя своего привычного напора, сделался почти нежным:
      - Прошу вас, не звоните на работу. Он там недавно... Его еще плохо знают... Он очень нервный... Должность ответственная... Это же внешнеторговая организация.
      - Ну хорошо, - согласился Басков. - Когда он придет домой?
      - Он на машине... у нас "Жигули"... - Нина Матвеевна заговорила быстрее и с прежней уверенностью: - Так что я позвоню, скажу, чтобы не задерживался.
      Басков обратил внимание на то, что она произнесла "задерживался" вместо "задерживался", и в душе подивился, сколь крепко может сидеть в человеке какой-нибудь нелепый порок произношения, приобретенный черт знает когда и где, но в один момент снимающий с человека даже самым тщательным образом наведенный многими годами городской лоск. И ничего тут зазорного нет. Это как метка на лапе у окольцованной птицы - по выбитым там буквам и цифрам можно узнать, откуда прилетела...
      - Значит, когда я могу застать? - спросил он.
      - Я-то должна на фабрику ехать... Просят выступить перед работницами как ветерана Великой Отечественной. - Рычаг переключился на "возвышенно". - Я на пенсии... Персональный пенсионер... Но от жизни народа не отрываюсь, дорогой товарищ...
      - Басков, - скучным голосом подсказал он.
      - Да, товарищ Басков... Так мне, может, лучше отменить?
      - Нет-нет, - испугался Басков. - У меня к вашему внуку всего один вопрос. Самый простой... И ответить на него может только он сам... Не беспокойтесь, все будет в порядке.
      - Надеюсь... Так я сейчас с ним свяжусь.
      - Благодарю. Я приеду в восемь. Будьте здоровы. - И Басков повесил трубку, не дожидаясь ответного пожелания.
      Он попробовал покритиковать себя за крайне необъективное, неприязненное отношение к этой Нине Матвеевне, которую он совершенно не знал и никогда не видел. Но эта его попытка, подобно самокритике людей, выступающих на общих собраниях, была явно формальной и притворной. "А за что, собственно, я ее должен любить?" - спросил себя Басков и бросил это пустое притворство.
      В восемь вечера он был на проспекте Жукова. Дверь ему открыл высокий молодой человек в сизо-голубом вельветовом костюме и малиновой рубахе с расстегнутым воротом. Поглядев в его серые холодноватые глаза, Басков подумал, что уже видел этого красавчика, и начал было гадать где, но тут же вспомнил фотокарточку, которую показывала Ольга Андреевна, - Юрий Мучников глазами был очень похож на Игоря Андреевича Шальнева.
      Из-за правого плеча Юрия на Баскова с прищуром смотрела завитая и напудренная пожилая дама, одетая в черный костюм и белую кофту с кружевным воротником. На бортах ее жакета блестели медали и значки. Значит, Нина Матвеевна все-таки отменила встречу с фабричными работницами. Из-за левого плеча Юрия выглядывала другая женщина - копия Нины Матвеевны лицом, но моложе лет на двадцать. Басков догадался, что это мать Юрия.
      Поздоровавшись, Басков сказал:
      - Я на одну минуту.
      - Нам можно присутствовать? - как бы только для того, чтобы соблюсти необходимые приличия и не ущемить права пришедшего, поинтересовалась Нина Матвеевна.
      - Пожалуйста, - немедленно согласился Басков. - Никаких секретов нет.
      - Прошу вас. - Наметанным глазом окинув и оценив одеяние гостя, Юрий Мучников плавным жестом показал на дверь комнаты, завешенную портьерой.
      Басков хоть и не смотрел на него в этот момент, но маршрут его взгляда и выражение глаз угадал безошибочно - по тому, как было сделано приглашение, ясно, что костюм Баскова не произвел впечатления.
      - Не надо, - отказался Басков. - Я тороплюсь. Скажите, Юрий Игоревич, вы не посылали в последнее время телеграмму в Ленинград?
      - Совершенно четко отвечаю: не посылал, - стараясь быть приятным, но не умаляя собственного достоинства, отвечал Юрий. - Ни в Ленинград, ни в другой город Советского Союза, а также за рубеж я в последнее время не посылал.
      - Кому телеграмму? - не выдержала Нина Матвеевна.
      - Шальневу Игорю Андреевичу.
      - Юра даже не знает его адреса! - повышая голос, сказала она.
      - Кто это - Шальнев? - спросил Юра у бабушки.
      - Вот видите! - воскликнула она, победно глядя на Баскова.
      - Да, все ясно. - И, подумав, Басков продолжал: - Тогда еще дополнительный вопрос: двадцатого июля, в пятницу вечером вам никто не звонил? Часов в десять-одиннадцать...
      Юрий наморщил свой идеально гладкий, красиво вылепленный лоб и, помедлив, вспомнил:
      - Видите ли, мы в пятницу уехали на дачу. - Он поглядел на мать, ожидая подтверждения.
      - Да, Юра заехал за мной на работу в шесть часов, а в семь мы были уже за Внуковом, это я точно помню, - молвила молчавшая до этого мать Юры. - Слушали по радио последние известия.
      Нина Матвеевна посмотрела на нее снисходительно и сказала:
      - Надо коротко и ясно отвечать. При чем здесь последние известия? А я вообще всю ту неделю жила на даче.
      - Ну ладно, - сказал Басков. - Прошу простить за беспокойство.
      Басков повернулся к двери, протянул руку к сложной системе запоров, но Юра предупредил его.
      Шагнув за порог, Басков, не оборачиваясь, сказал:
      - Счастливо оставаться.
      - Всего хорошего, - в один голос ответили мать и сын.
      Дверь закрылась, масляно щелкнув замками. Басков закурил сигарету и потому не стал вызывать лифт, спустился по лестнице. На последней ступеньке он выбросил эту семью Мучниковых из головы. Он испытывал досаду - может, оттого, что после очного общения с ними опять почувствовал неприязнь к этим незнакомым людям, а больше все-таки потому, что его надежда заполучить нить от Юры к происшествию на бульваре Карбышева оказалась напрасной.
      К себе домой он добрался в девять. И едва вскипятил чайник, зазвонил телефон. Это был Серегин.
      - Вы где, Анатолий Иванович? - спросил Басков.
      - У себя, в гостинице. Что новенького?
      - Сын отцу телеграмму не посылал. А телеграмма подписана "Юра".
      - А почему вы так мрачно?
      - Тот, кто посылал телеграмму, все до тонкости изучил, очень хорошо осведомлен о семейных делах Шальнева. И действовал без осечки. Боюсь, такого двумя пальцами не ухватишь.
      Серегин хмыкнул.
      - Вы же знаете, Алеша, иной раз слишком большая осведомленность преступника может дать наводку лучше, чем его ошибки.
      В словах этих заключался целый метод. Ну если и не метод, то один из принципов, которым можно руководствоваться при розыске преступника. Ищи того, кто мог, например, знать все о разрушенной семейной жизни Шальнева, и, может быть, этот человек как раз и окажется преступником.
      Басков был достаточно опытен, чтобы не считать такой подход неким открытием, откровением. Это обыкновенные азы розыскной практики. Но слова Серегина вернули ему равновесие.
      Басков медлил с ответом, поэтому Серегин подул в трубку.
      - Алло, Алеша! Вы меня слышите?
      - Да, Анатолий Иванович.
      - Я думал, куда-то пропали... Я говорю, где тонко, там и связывать.
      - Наверно. Вы представляете, как Шальнев к сыну рвался... В каком состоянии был... Без промаха действовали...
      - А рука-то все-таки дрогнула.
      - Ну это, может, по непривычке к мокрому делу.
      - Тоже штрих. - Серегин продолжал вселять в него оптимизм и уверенность. Приезжайте прямо в гостиничный ресторан, я места займу.
      Басков нашел Серегина в переполненном ресторане гостиницы "Будапешт" за неуютно стоявшим возле самых дверей столиком. Играл оркестр, пела низким меццо-сопрано высокая брюнетка на эстраде. Публика танцевала.
      Разговаривать было трудно, приходилось близко сводить головы, и со стороны, наверное, казалось, что собеседники поочередно жуют друг другу ухо. Все же, пока усиживали графинчик и закусывали каким-то фирменным салатом и семгой, Серегин сумел передать Баскову половину из того, что рассказала ему Ольга Андреевна. Вторую половину он досказал, когда провожал Баскова на Пушкинскую улицу, на остановку троллейбусов No 3 и No 23.
      - Крепко ее Балакин окрутил, - сказал Басков. Но Серегин возразил:
      - А может, он ее не морочил? Может, собирался жизнь налаживать?
      - На ворованные деньги?
      - Тогда у него не ворованные были. Не честным трудом добытые, но и не ворованные.
      - Как это?
      - А так... Я от нее в горотдел заехал. У них архив налажен превосходно, в пять минут дело нашли. Читаю, и картина любопытная. При обыске обнаружили у Балакина чужой паспорт, поддельное удостоверение личности, рыбацкое, китобойское. И около десяти тысяч рублей - старыми, конечно. А своего паспорта нет. И нигде не устроен, хотя еще годом раньше из колонии вышел - справка имеется. Ну стали допрашивать: откуда деньги, чей паспорт? Паспорт, говорит, в поезде у одного раззявы принял, а деньги в карты выиграл, в очко. В Сухуми играли по крупной, он банк держал. Почему на место не определялся, чем жил? Хорошее место подыскивал, а жил картами, да кореша, мол, старые долги отдавали. Начали ему вопросы о Шальневых задавать: почему у них остановился, кто они ему такие? И он заявляет: Ольга Шальнева ему фактически жена, надо только зарегистрироваться. И просит отпустить его для этого хотя бы на день.
      - Тут в протоколе должно стоять: "Смех в зале", в скобках, - пошутил Басков.
      - В скобках ничего нет, а смех, наверно, был... И напрасно. - Серегин сердито кашлял в кулак. - Задержали его, взяли у прокурора санкцию - до выяснения... А Балакин той же ночью совершил побег из капэзэ. И попал ему под руку милиционер из новичков - досталось бедняге, три недели в больнице лежал. Балакина словили еще до утра... Ну и вкатил ему суд пятерку... А насчет денег он, между прочим, не врал. Проверяли - в Сухуми и свидетелей нашли...
      - Может, и насчет регистрации не врал, - уже совершенно серьезно заметил Басков.
      - Вполне возможно.
      - Интересно, догадался он, кому спасибо сказать должен?
      - Тут ежу понятно.
      - Повезло Нине Матвеевне. Одним разом от двух неугодных избавилась.
      - К слову пришлось, Леша: как ее святое семейство поживает? Вы ведь в хоромах были...
      - Дальше порога не ходил. Но скучно, наверно...
      - Почему?
      - Машина есть, дача есть, должность у внука ответственная во Внешторге, у самой - персональная пенсия союзного значения, кругом почет и уважение. Все есть... Разве не скучно?
      - Э-э, бросьте-ка, пожалуйста! - Серегин взмахнул рукой. - Будьте уверены, этим Мучниковым совсем не скучно.
      - Ну их к богу, Анатолий Иванович, а?
      - И то верно... Что-то троллейбусов нет...