Рабыня благородных кровей

      - А зачем ему такое понадобилось?
      - Сие мне неведомо, но из тиунов его от греха подальше убери.
      Всеволод хоть и с великой неохотой, но совету епископа последовал.
      Новому тиуну, увы, не хватало дотошности Грека, которая так раздражала княжеских данников.
      Лоза одно время пребывал в смятении, ведь из-за него пострадал ни в чем не повинный Грек, но ничего исправить не мог, потому что тогда пришлось бы открывать князю секрет подземного убежища, а этого делать было нельзя!
      Глава тридцать первая
      Разделяй, и делай, что хочешь!
      Как и ожидали, Анастасия родила девочку, которую назвали Ойле. Мама-уруска, правда, говорила на свой лад - Ольга.
      Заира не загадывала, кого ей больше хочется: кто будет, тот и будет. Уже сама возможность родить ребенка от любимого мужчины казалась юной булгарке подарком судьбы. Ведь совсем недавно о таком она не могла и мечтать. Родился у неё мальчик, которого назвали Рустам.
      Появился он на свет на неделю раньше Ойле, и теперь Анастасия помогала Заире, а уж потом пришедшая в себя Заира помогала ей.
      Молодые женщины так привязались друг к другу, казалось, родные сестры не были столь близки.
      Сестры сестрами, но Аслан все же в одном из набегов раздобыл шатер алого цвета, принадлежавший какому-то богатому кипчаку - благо, было лето, - и посмеивался в разговоре с Аваджи, что теперь больше не будет слушать его рычанья.
      Аваджи сначала обиделся, но потом понял, что Аслан, по природе человек грубоватый, просто шутит, скрывая за этим чувство любви и преданности товарищу, благодаря которому стало возможным счастье Аслана.
      Монгольские войска, состоящие из представителей завоеванных племен и самих монголов, перешли границы русских земель и теперь двигались по южным окраинам Руси, потихоньку направляясь на север. Малым ходом следом за войском двигались телеги с добычей, снедью, кормом для лошадей и верблюдов, на которых ехали жены военачальников, татарские муллы, шаманы.
      Занятый собственными развлечениями, которые в избытке предоставлял ему Бучек, Тури-хан почти не вспоминал о юз-баши и их женах, то его любимца никак не устраивало. Пока юз-баши ходили рядом, сражались и вели себя так, что вызывали уважение своих нукеров, хан мог вспомнить о них в любую минуту и пожелать иметь рядом с собой.
      Потому Бучек и беспокоил хана красочными рассказами о счастливой жизни сотников. Кто бы не разозлился на месте Тури-хана? Богатый, знатный человек не может того, что может чернь - продолжать свой род!
      А эти чужеземные девки, которых хан своими руками отдал юз-баши, как назло оказались плодовитыми и, видно, собирались рожать детей каждый год, на зависть хану!
      - Что же мне с ними делать? - вырвалось у Тури-хана.
      Он уже привык не скрывать свои мысли от Бучека.
      - Первым делом, разделить их, - посоветовал тот.
      - Юз-баши и жен?
      - Нет, самих Аслана и Аваджи. Завтра вы собираетесь послать тысячу джигитов в войско Бату-хану. С одной из сотен пусть пойдет Аваджи.
      - А он возьмет с собой жену?
      - Не сможет. Войско пойдет быстро. Но Аваджи надо успокоить, что Аслан вполне присмотрит за обеими женщинами. Потом отошлем Аслана. Ненадолго. Но по дороге его убьют. Я знаю одного надежного человека...
      - Ты все знаешь! - усмехнулся хан.
      - Если и не все, - скромно заметил Бучек, - то человека, который даст хорошие деньги за маленьких, здоровых детей, я точно знаю.
      Тури-хан потер руки.
      - А уж тогда придется уруске смотреть на меня поласковей, иначе... Ты ведь сможешь научить её покорности?
      - Все женщины сделаны одинаково, - Бучек небрежно взмахнул бичом, с которым не расставался. - Среди них встречаются упрямицы, но их хватает лишь до хорошей трепки.
      А друзья-побратимы и их жены ничего не знали. То есть, Анастасию одолевали неприятные предчувствия, но она старалась от них отмахиваться. Она ещё не могла поверить в то, что её видения сбываются...
      Ей не было дела до других женщин, которые попадали в плен к нукерам Тури-хана. Она при всем желании не могла спасти их всех, подвергая опасности жизнь мужа и детей.
      Сегодня Аваджи собственноручно варил плов из барана, которого прихватил в одном из набегов на селение кипчаков.
      Заира хотела предложить свою помощь, но Аваджи и Аслан сказали ей:
      - Запомни, женщина, готовить плов - занятие мужское.
      - Побольше бы таких занятий! - ничуть не огорчилась Заира и поспешила к Анастасии, которая сидела с детьми в тени молодой ивы на берегу реки Итиль (Итиль - Волга (тюрк.).). Друзья выложили очаг из камней, а теперь пристраивали на него небольшой медный котел.
      Ни Аваджи, ни Аслан не упоминали о том, что лагерь монголов расположен на земле урусов, Анастасия же об этом попросту не задумывалась.
      Что-то случилось с нею в этот страшный и странный год её жизни. Воспоминания о родине, отце-матери, братьях, о муже-князе стали какими-то неотчетливыми, будто сказки, которые рассказывали ей в детстве.
      Отчего это, Анастасия не знала. То ли страх, который она испытала в плену, заставил эти воспоминания уползти вглубь её естества и спрятаться подальше, то ли её душа, обеспокоенная больше здоровьем детей, берегла молодую женщину от мучительных и разрушительных раздумий.
      Она родила ребенка от Аваджи, ездила следом за ним по свету, где и он, и его товарищи оставляли за собой лишь разрушения и смерть. Наверное, думай Анастасия все время об этом, она сошла бы с ума, но вместо этого она любила мужа и рожала ему детей...
      Почти так же относилась к происходящему Заира. Только она отгораживалась от прошлого сознательно, упрямо поджав губы, и твердила:
      - Не буду думать! Все равно ничего не исправишь. Буду жить, пока живется.
      Кто ждал её на родине, где и родни-то в живых не осталось? Теперь, как считала Заира, её родина там, где рядом с нею Аслан и маленький Рустам...
      Когда плов был готов, на траве расстелили скатерть и выложили его на серебряное блюдо аппетитной горкой. Сбоку Аслан положил огромный пучок зелени. Кто что высматривал для себя в чужих землях, Аслан первым делом заглядывал в огород.
      Анастасия давно приучилась есть руками. И если первое время её желудок бунтовал против непривычной жирной пищи, то теперь она и к этому привыкла.
      Глядя, как маленький Владимир ест плов из рук отца, она лишь улыбалась. И больше не вспоминала о том, что Аваджи ему неродной отец, а себя ощущала обычной женщиной Востока, которая не хочет в своей жизни хоть что-нибудь менять.
      - Как приятно глазам созерцать такую отрадную картину! - раздался позади них насквозь фальшивый слащавый голос.
      По темному загорелому лицу Аваджи разлилась бледность.
      - Чего тебе, Бучек? - спросил он, не оборачиваясь, так и не донеся до рта сына щепоть с пловом, отчего тот, приоткрыв рот, удивленно уставился на отца.
      - Хан желает видеть своего лучшего сотника! - нарочито бодро проговорил нукер, упиваясь ужасом на лицах женщин и сурово сведенными бровями Аслана.
      Немного осталось жить этому здоровяку! Какой все же умный Бучек! Он не только нашел себе работу по вкусу, но и приобрел такую длинную руку, что может карать своих недругов, не пачкая собственных рук!
      - Передай, сейчас приду! - Аваджи наконец дал плов сыну.
      - Хан очень ждет! - почти по-женски хихикнул Бучек и исчез.
      Тури-хан вовсе не высказывал желания видеть Аваджи немедленно, но его любимец не мог пройти мимо этих счастливых людей, которых он собирался погубить, не испортив им настроения.
      - Ну, вот и все! - ни к кому не обращаясь, проговорил Аваджи.
      - Как это все? - встрепенулась Анастасия. Одно дело, самой плыть по течению, не обращая внимания на жизнь вокруг, и совсем другое дело, когда овечью покорность проявляет твой муж, умный и сильный мужчина. - А как же я? А дети?
      Аваджи перевел на жену растерянный взгляд. Даже на мгновение забыл о своих огорчениях. Впервые он видел свою мягкую нежную Ану по-настоящему разгневанной.
      - Почему ты кричишь? Разве я тебя чем-нибудь обидел?
      - Обидел, - тихо сказала она, судорожно вздыхая, чтобы не разрыдаться. - Обидел. Потому, что в трудную минуту подумал о себе, а не о нас!
      - А как я подумал о себе? - нахмурился Аваджи. - Решил убежать и спрятаться?
      - Нет, ты понял, что хан пошлет тебя на смертельно опасное дело, и решил покориться.
      - А разве можно этого избежать? - смутился Аваджи. Ана была права: совсем недавно он читал ей притчу о том, что не стоит покорством уподобляться старому ишаку, а сам тут же решил покориться...
      - Похоже, Тури-хан своего добивается, - насмешливо проговорил Аслан, переведя взгляд с Аваджи на его жену. - Наше счастье светлейшему как кость в горле, так давайте пойдем ему навстречу, переругаемся между собой!
      Аваджи ошеломленно посмотрел на друга.
      - А откуда ты это знаешь?
      - То, что хан нам завидует? Разве юз-баши не должен разбираться в людях?
      - Но хан... он же не обычный нукер.
      - Он - хуже! Потому что пользуется властью, дарованной ему его богами, не во благо людям, а во вред... Одна надежда, что у нас есть ещё время.
      Но времени не оказалось.
      Глава тридцать вторая
      Надежное средство?
      Всеволод терпеливо ждал, когда его вторая жена забеременеет, но проходили дни, а семя князя никак не хотело завязываться в лоне бывшей литовской княжны.
      "Слишком холодно было в отцовском замке! - с горечью размышляла Ингрид. - Все, что делает женщину матерью, во мне, наверное, вымерзло".
      Но князь Всеволод был не из тех, кто смиряется с неудачей. Потому он опять подумал о Прозоре.
      О ней в Лебедяни болтали всякое. Объявилась спустя пятнадцать лет, когда её давно считали мертвой.
      - Да та ли это Софья? - судачили кумушки. - Разве не сгорела она в избе с малолетними детьми? Кто поверит, что она и Прозора - одно лицо? Не чародейка ли, что навела на Лозу затмение? Да и тиуну, небось, она дорогу отвела. Побывал Грек в какой-нибудь чаще дремучей, а казалось, что в Холмах.
      - Зачем же ей такое колдовство? - сомневались недоверчивые. - Какой у неё интерес тиуна с толку сбивать.
      - Ведьмы свой интерес имеют, любому пакость сделать. Кому ни попадя! Просто так!
      Правда, в таких рассуждениях имелся недостаток: епископ Нифонт приезжал в Холмы с чудотворной иконой, от которой нечистая сила прочь бежит.
      Прозора же к Нифонту под благословение подошла вместе со всеми, крест целовала и на саму чудотворную крестилась.
      Князь от этих разговоров почувствовал смятение и прежь поговорил с врачом Арсением. Тот сказал:
      - Я нахожу твою жену здоровой и к деторождению способной.
      - В чем же тогда дело?
      - То мне неведомо, - покачал головой арамейский врач. - Есть ещё в природе тайны, медицине неоткрытые. В Индии я видел людей, которые много дней проводят без пищи и воды. Лежат на досках, утыканных гвоздями, ходят по раскаленным угольям...
      Арсений с князем сидели в людской и пили холодный квас - на дворе стояла жара.
      - Раз ты, Арсений, говоришь, что медицина знает не все, то не посоветуешь ли отвезти Ингрид к знахарке? Али сие напрасно?
      - Я встречал знахарей, коим удавалось то, чего не могли врачи.
      - А не знаешь, почему так бывает?
      - До недавнего времени я о том не задумывался. Но одна знахарка объяснила мне, что порой болезнь человека гнездится не в теле, а в его душе...
      - И ты поверил ей?
      - Как не поверить, - развеселился отчего-то Арсений, - ежели об этом ещё врачи древности в своих трактатах упоминали.
      - Ты будто восхищаешься ею? - удивился Всеволод.
      - Необыкновенная женщина. И гордая. Я хотел на ней жениться, да она не согласилась. Эх, ежели б не её муж, уговорил бы!
      - Уж не об одной и той же промеж нас речь? - лукаво заметил князь. - Я о Прозоре говорю, жене Лозы. Рассказывали, татары спалили её в избе вместе с детишками, а она, вишь, объявилась. Люди её чародейкой зовут, вот и мне боязно... А насчет женитьбы ты, братец, загнул! Она ж немолодая. Вон девок сколько, только кликни...
      - Я и сам немолод, - вздохнул Арсений. - Что же касается чародейства, так не бойся. Прозора нарочно сих слухов не опровергает. Людям легче в чародейство поверить, чем в то, что женщина может быть хорошим врачом...
      Послали в Холмы отрока предупредить, что князь с княгиней собираются Прозору навестить, но ни её, ни Лозы в селе не оказалось. Дворяне уехали на ярмарку в Лебедянь.
      Теперь Всеволод повелел отрокам отыскать в городе супругов. Нашли Прозору выходящей со двора боярина Астаха, а Лоза в княжеских палатах сам объявился...
      На ярмарке Прозора столкнулась с женой Астаха боярыней Агафьей, которая в сопровождении челяди собственноручно выбирала припасы для кухни.
      Прозора ей поклонилась со всем почтением. Та ей обрадовалась. В отличие от других бояр, Агафья не была гордячкой, да и знахарка ей нравилась.
      - Как Любомир, здоров ли? Что-то давеча он мне тревожно приснился. Ровно сумерки у него на душе...
      - Какие там сумерки, Софья, - вздохнула боярыня, - черная ночь! Совсем загоревал, загрустил. Не ест, не пьет...
      Боярыня Агафья прижала вышитый плат ко все ещё красивым зеленым глазам, которые будто не подходили к её круглому румяному лицу, вздернутому короткому носу и рыжим бровям.
      - Может, ему девушка какая приглянулась?
      Боярыня тревожно глянула на неё поверх платка.
      - Откуда знаешь?
      - Не бойся, не ворожила, трудно ли догадаться, дело-то молодое.
      - Уж как и приглянулась! - опять тяжело вздохнула Агафья. - Вовсе обеспамятел. Девка - ничего не скажу - и красивая, и статная, и роду хорошего, да разве ж такая за горбуна пойдет?.. Из бедной семьи, но гордая... Михаил мой уж предлагал: давай возьмем без приданого, да и отцу-матери денег дадим. У них ещё четверо дочерей, всех замуж отдавать надо...
      - А что Любомир?
      - И слушать не хочет. Мол, только последний тать девичью любовь покупает... Может, поговорила бы с ним?
      Агафья посмотрела на Прозору с надеждой. Та задумалась.
      - Не зря ли я тогда не попробовала, когда сынка твоего в первый раз увидела? Побоялась надежду зря давать. Хорошо, вышло бы, а ежели нет? Так-то он со своим несчастьем смирился...
      - Да о чем ты? - забеспокоилась боярыня.
      - О том, что в древности были врачи, что горб у людей спрямляли. Я сама о том читала.
      - И ты знаешь, как?
      - Знать-то знаю, да самой делать этого не приходилось. Как же я могла бы на такое решиться?
      - Голубушка! - Агафья схватила её за руку. - Так ты на Любомире и попробуй! Любые деньги заплачу. У меня ещё из приданого кое-что осталось. Одно жемчужное ожерелье дороже, чем ваши Холмы...
      - Да разве о деньгах речь? - рассердилась Прозора. - Толкую же тебе: может не получиться! Зазря только парнишку обнадежим. Такое лечение - муки немалые...
      - "Парнишку", - вздохнула Агафья, - в его возрасте у Игоря, третьего моего, уже у самого сынок бегал.
      - Вот видишь, стало быть, позвонки закостенели...
      - Не хочу я твоих мудреных слов даже слышать! - боярыня Агафья выпрямилась и сурово посмотрела на Прозору, так, что та сразу поняла: Михаил Астах полюбил когда-то Агафью не только за красивые глаза. - Мой Любомир - вьюнош сильный. Это он только перед любовью ослабел, дак она и зрелых мужей силы лишает... Ты ему так и скажешь: надежды мало, лечение тяжелое. Может случиться, напрасно муки перетерпишь. Пусть сам решает.
      - Господи, Агафья, на что ты меня толкаешь? - растерянно пробормотала Прозора.
      - Ежели я буду знать, что могла для сына что-то сделать и не сделала, век себе этого не прощу. Тебе тоже тяжко придется, но ты сама этот крест нести взялась!
      И добавила уже помягче:
      - Вылечи сына моего, Софья! До гроба услуги твоей не забуду.
      - Имею ли я право... - начала было Прозора и осеклась под взглядом боярыни.
      Право! Что-то она на старости лет осторожничать стала. О праве вспомнила. Скольких людей лечила, о праве вспоминала?
      Нашла в ремесленном ряду мужа - какой-то он особый нож для себя приискал и сообщила, что к боярам Астахам их приглашают.
      - Ты иди, - отозвался Лоза, все ещё разглядывая товар, - а я к князю зайду, долгонько не видались. К Астахам за тобой и заеду...
      К вечеру повозка Лозы остановилась у дома Астаха, и из неё выскочил княжеский отрок.
      - Князь его отправил к тебе, с поручением, - кивнул Лоза жене, ничуть не удивляясь, что в его повозку стали грузить вещи Любомира и тот стал присаживаться рядом.
      - К вам в гости еду, дядька Лоза, - сообщил он.
      - Мы гостям рады, - отозвался тот.
      А между тем княжеский отрок сообщал Прозоре:
      - Князь Всеволод передал, завтра он с княгиней тебя навестить собирается...
      - Скажи князю, нынче никак не могу, занята, пускай через седьмицу (Седьмица - неделя (старорус.).) приезжает.
      - Ты кому отказываешь, князю? - от волнения отрок даже взвизгнул.
      - Такое дело, милок, - рассеянно проговорила знахарка, - не то что князю, архангелу Гавриилу откажешь. Ты передай, он поймет!
      Села в повозку и кивнула мужу:
      - Трогай!
      Отрок так и остался стоять на дороге с открытым ртом.
      Глава тридцать третья
      Гнев рабыни
      - Дело сделано! - хихикнул Бучек, прислушиваясь к затихающему за стенами ханского шатра топоту копыт. - Убыл Аваджи в далекие края, на север, сражаться с непокорными урусами. А мы здесь побеспокоимся о его жене и детях!
      - А как она? - вроде равнодушно спросил Тури-хан, но, против воли, его сердце тревожно екнуло в груди. Нехорошее предчувствие не покидало его: зачем решил вернуть уруску? Теперь, когда она родила двоих детей. Разве мало ему молоденьких девственниц?
      - Упала на ковер и лежит, - буркнул Бучек. - Аваджи от себя еле оторвал. Вцепилась, точно верблюжья колючка: не езди, убьют тебя там!.. Что желает светлейший? Надолго покинул курень недостойный?
      - Месяца на три-четыре, а там... либо осел сдохнет, либо падишах умрет...
      - В таких делах не следует полагаться на волю случая, - заметил его любимец. - Смутное время, люди и повыше его бесследно исчезают.
      - Хочешь сказать, ты об этом позаботишься?
      - Тот, кто родился воином, знает: рано или поздно ему придется принять достойную смерть во имя великого кагана.
      - А как быть с Асланом? - перевел разговор Тури-хан; это стало его тяготить - несмотря ни на что, он продолжал питать слабость к Аваджи. Ему нравился бесхитростный, как считал хан, честный и преданный нукер.
      Бучек тоже заметил нерешительность хана. "Все ещё любит этого выскочку! - с раздражением подумал он. - Но ничего, время многое меняет".
      - Послать его в поход на аланов, - вслух он ответил лишь на вопрос хана.
      - На аланов? - удивился тот. - Так он же сам алан!
      - Вот и хорошо. Пусть покажет свою преданность ещё раз. Аланы же... проклинают тех, кто предал родной народ. Если проведают, под землей найдут предателя.
      - Думаешь, они могут узнать?
      - Найдется человек, расскажет им правду...
      Так они беседовали между собой, решая, как надежнее погубить преданных хану нукеров.
      А Анастасия и вправду лежала без сил в юрте, сама не своя от горя: Аваджи уехал, не обращая внимания на её просьбы и слезы. Да и как по-другому он мог поступить?
      В колыбельке завозилась и заплакала маленькая Ойле. Владимир, как и положено будущему мужчине, спал на спине, разбросав в стороны сжатые в кулачки руки, точно уже теперь грозил своим будущим врагам: "Ужо, погодите мне!"
      Анастасия поспешила к дочери и взяла её на руки. Что это она раньше времени мужа хоронить принялась? Пока жив-здоров, а там время покажет. Если кто теперь и подвергается опасности, так это она сама, оставшаяся одна в медвежьей берлоге лицом к лицу с её свирепым хозяином. И о своих детях надо думать. Как уберечь их от рук Тури-хана? Ей казалось, что он постарается детей у неё отобрать. Пусть не сию минуту. Все же пока в курене Аслан. Но отошлет куда-нибудь и Аслана. Тогда и Заира с ребенком останется беззащитной!
      Словно в ответ на её мысли в юрту проскользнула взволнованная Заира.
      - Джанибек сказал, завтра Тури-хан отправляет ещё одну тысячу нукеров темнику (От монг. "тьма" - десять тысяч.) Куремсе!
      - Кто такой Джанибек и кто такой Куремса? - вяло поинтересовалась Анастасия. В отличие от Заиры, которая знала по именам даже десяцких в войске хана, она не разбиралась во всех этих "баши" и не понимала беспокойства подруги.
      - Джанибек - обычный бин-баши, - махнула рукой Заира, досадуя на непонятливость подруги, - а вот Куремса... Он же на аланов идет! И это не простой набег. Аланов хотят извести, стереть с лица земли. Уж больно не нравится великому кагану их непокорность.
      - Не пойму, почему ты-то волнуешься!
      - Да очнись же! Сотня Аслана тоже с этой тысячей пойдет!
      Анастасия беспомощно взглянула на подругу: что хочет от неё эта неугомонная?
      - Как ты не поймешь: Тури-хан не просто отправляет наших мужей воевать, он отправляет их в такие места, чтобы они оттуда не вернулись! Так, чтобы мы навсегда остались в руках этого развратника, без помощи и защиты. Под охраной свирепого пса Бучека!
      - Ты меня пугаешь.
      - А знаешь, что он первым сделает? Отберет у нас детей.
      - Как это? - встрепенулась Анастасия, наконец осознав грядущую опасность. - И что же нам делать?
      Она опустилась на ковер и задумалась. Заира права, у них совсем не осталось времени. А что, если...
      - Вам с Асланом нужно бежать!
      - Неужели ты думаешь, что Аслан согласится бежать теперь, накануне похода, бросив своих нукеров?
      Опять повторялось то же самое, что и с Аваджи: Анастасия чувствовала грозящую другу опасность, а помочь ничем не могла.
      - А если ты поедешь вместе с ним? - вдруг осенило Анастасию.
      - С Рустамом? - разволновалась Заира. - Да Аслан ни за что не согласится, чтобы с его нукерами ехала женщина!
      - Переоденься в мужское платье... Вспомни Айсылу!
      - А как быть с Рустамом? - опять повторила Заира.
      - Ближе к утру дашь ему макового отвара с молоком...
      - Своими руками травить ребенка?! - она так разъярилась, что готова была вцепиться в Анастасию.
      - Хочешь, чтобы нукеры слышали его плач?
      - А куда деваться потом? Долго ли нам удастся так прятаться?
      - Потом пусть Аслан думает. Сейчас для вас главное - подальше от куреня уехать.
      - Уехать... А что ты молчишь о себе? Считаешь, мы такие трусы? Бросим тебя одну с детьми? Неужели Аслан согласится на такое?
      - Но вместе нам не убежать!
      Анастасия почувствовала досаду. Она и подумать не могла, что мешать её планам будет верность Аслана. Как его убедить, что жене друга пока ничего не грозит?
      - Скажи ему, что мне удалось подслушать, как хан с Бучеком сговаривались погубить в первую голову Аслана. Пусть оставит в курене одного из своих нукеров, самого надежного, который в случае опасности за мной присмотрит.
      - А если он все же не послушает?
      Аслан и вправду стал упорствовать:
      - Не могу я тебя одну бросить.
      Тогда-то Анастасии и пришел на ум тот случай, когда она отправила обнаружившего их кочевника прочь так, что он даже и не вспомнил о двух скрывавшихся женщинах. Она посмотрела в глаза Аслана и строго сказала:
      - Ты мне веришь!
      - Верю, - покорно согласился он, не отводя от неё глаз.
      - Твоей семье угрожает опасность и ты должен её отсюда увезти.
      - Увезу, - опять согласный кивок.
      - А теперь идите и собирайтесь, - сказала Анастасия, и Аслан послушно вышел.
      - Я всегда знала, что в тебе что-то есть колдовское, - проговорила Заира. - Но если ты и колдунья, то - добрая, я верю тебе.
      - Спасибо, - улыбнулась Анастасия. - Рустам пусть пока у меня поспит, а ты без помех соберешься.
      - Мужа-то моего не навсегда заколдовала?
      - Не навсегда. Завтра он придет в себя, но будет уже далеко от куреня.
      - Думаю, ты знаешь, что делаешь, - вздохнула Заира и вышла из юрты в темную безлунную ночь.
      Перед рассветом в её юрту пришли Аслан с Заирой, и пока жена поила сонного Рустама маковым отваром, Аслан говорил с Анастасией.
      - При Тури-хане остается сотня "отважных". Среди них есть человек, к которому ты в случае нужды можешь смело обращаться. Зовут его Джанибек... Одного человека, конечно, мало... А если хан и вправду захочет отнять у тебя детей?
      - Пока жив Аваджи, он вряд ли на такое отважится, а там... На все божья воля.
      Анастасия врала отчаянно. Она вовсе не была уверена в том, что Тури-хан станет медлить в своих гнусных намерениях, но Аслан ей верил - она же сама его заставила. Как бы то ни было, она не хотела зря подвергать друзей опасности и верила, что ей удастся... Что? Отчего у Анастасии появилась такая уверенность в собственных силах? Ладно, время покажет! Пока ясно одно: вмешательство Аслана в дела хана все равно не принесет успеха, а когда друзья уедут, Анастасии легче будет понять, что к чему.
      В чалме и архалуке (Архалук - старинная татарская одежда типа кафтана.) Заира вполне походила на юношу, а корзинку со спящим Рустамом приторочили к седлу, искусно заложив вещами так, чтобы ребенок мог дышать. К тому же предрассветные сумерки не позволяли как следует разглядеть новичка - вечером приезжал посланник от Куремсы, которого мало кто видел...
      Бучек обнаружил исчезновение жены юз-баши около полудня, когда тысячный отряд джигитов давно покинул кочевой город. Анастасия напоказ сидела возле своей юрты вместе с детьми, и ханский любимец считал, что Заира горюет в своем шатре, который раздражал Тури-хана, поскольку был лишь немногим хуже его собственного. Он и забыл, что сам предложил Аслану оставить его себе.
      Анастасия потихоньку училась направлять свои видения и вызывать перед собой тот образ, который хотела видеть. Вот сейчас, например, она спросила себя, как там Бучек, и почти тут же увидела его, распростертого ниц перед ханом. Он скулил:
      - Прости, светлейший, недостойного раба твоего.
      - Они сбежали? - хан догадался, в чем дело, и поспешно вскочил с подушек.
      - Только одна. Заира. Я с утра к ней не заглядывал, думал, горюет...
      - Горюет! - передразнил Тури-хан. - Упустил! А я даже не могу выслать погоню! За кем? За женой сотника? Но так ли уж велика её вина - последовать за собственным мужем? Я своими руками дал ей свободу!..
      Он скрипнул зубами и заходил по своей богато убранной юрте.
      - А та, другая?
      - На месте. Сидит.
      - Возьми с собой кого-нибудь на подмогу. Сколько тургаудов тебе нужно?
      - Хватит одного. Чурека возьму. Он глупый, но сильный.
      - Уруску свяжи и отведи в юрту, сам знаешь, в какую! А детей забери, завтра отправим их к купцу...
      - Сыны шакала! - пробормотала по-монгольски Анастасия. - Решили слабую женщину и её детей со света сжить?
      Она заглянула себе в душу и, к своему удивлению, не обнаружила в ней никакого страха. Но тогда откуда она так уверена в своих силах? В том, что они вообще есть у нее? Значит, рассказы матери о предках, которые обладали особым даром, не сказки? Тогда ей остается одно: сидеть и ждать, когда этот самый дар заявит о себе в полную силу. Другого выхода у неё попросту нет.
      Глава тридцать четвертая
      Боль и надежда
      - В боли человек рождается, всю жизнь боль ощущает, с болью в иной мир уходит! - приговаривала Прозора, разминая спину Любомира, перед тем распаренную в бане.
      Юноша не произносил ни звука, когда она мучила его искривленные позвонки, пытаясь вернуть их на место, предназначенное природой. Он вцеплялся зубами в свою руку и в минуты нестерпимой боли лишь крепче сжимал их... Он готов был и на адские муки, только бы сбылась его безумная надежда - стать таким, как все. А нет, тогда уж лучше умереть...
      Так же внешне безучастно висел он на перекладине, которую по заказу знахарки срубил её муж. Не только держался за нее, но и выдерживал груз привязанных к ногам тяжелых булыжников. Виси, Любомир, висельник новоявленный!
      И лежал - за руки, за ноги в разные стороны растянутый. Так, что казалось, ещё чуть-чуть, и все жилочки натруженные у него полопаются. Сочувствовал Господу, на кресте распятому, и терпел.
      И спал на голых досках, без перины, без подушки, с березовым поленом под головой. Лишь рядно дала Прозора, чтобы укрывался, коли ночью холодно станет. Не жаловался.
      И каждый день это болезненное, душу вытягивающее разминание.
      И в какую-то железяку закован. Он должен носить её во всякое время, когда не висел и не тянулся.
      А то ещё мучительница заставляла, чтобы поднимал он коромысло, к которому вместо ведер булыжники привязаны.
      На днях у знахарки появилась помощница. Как подумал Любомир, навроде ученицы. Потому что Прозора все этой женщине объясняла. И повторять заставляла.
      Бедный сын Астахов только тем развлекался, что в свободное время со своей спиной, точно с живым человеком, беседовал. "Распрямись, - уговаривал её, - стань, как прежде, ровной и гибкой!" Если б кто его мог подслушать, очень бы посмеялся: горбун-то, похоже, ещё и головой мается!
      А Любомир не только уговаривал. Грозил: "Гляди, не выпрямишься, я тебе покажу!" Что покажет, он и сам не знал. Вернее, одно знал, что горбатым жить более не хочет...
      А у Прозоры и вправду объявилась ученица. И была это не кто иная, как... Неумеха! В одно утро спозаранку прибежала, в ноги упала, назвав её, чтобы польстить "боярыней":
      - Матушка-боярыня, дозволь рядом быть, когда ты молодого боярина лечить станешь.
      - С чего это тебя на лекарство потянуло? - удивилась Прозора. - Прежде жила, ровно трава у дороги, ничего не хотела, а тут... Разве может врачевать человек, который своей жизни ладу дать не может?