Правдиво только то, что через несколько месяцев после первой встречи с прелестной латиоамериканкой Антуан забыл обо всем на свете, даже о матери, и 12 апреля 1931 года состоялось бракосочетание в часовне д'Агэ, а 22 апреля - ещё одно - в мэрии Ниццы.
      Первый муж Консуэло был известным аргентинским журналистом, военным корреспондентом во Франции во время Первой мировой войны , он очень любил и чрезвычайно баловал свою ненаглядную супругу, но прожил к сожалению чрезвычайно мало, умерев от перенесенных на фронте тягот.
      Консуэло была невелика ростом, жгучая брюнетка (вообще-то Антуана всегда привлекали высокие стройные блондинки). Она утверж дала, что ей девятнадцать лет, хотя было уже все двадцать восемь. На её смуглом лице жили особой лучезарной жизнью её огромные глаза. Кстати, хочется (с большими купюрами по недостатку места) привести рассказ дочери русского писателя А. И. Куприна, актрисы К. А. Куприной. ("Мне было тогда лет девятнадцать, а ей ненамного больше: лет так двадцать пять... Она была очень маленькой, очень грациозной... С прелестными руками, изящными движениями, как это бывает у этих латиноамериканцев. Какой-то есть танец в их теле, в их руках... Громадные, как звезды, черные глаза, очень выразительные, очень блестящие... Прелестные глаза у неё были. Мы проводили у неё приятные вечера, и разговоры были интересные. У неё в доме царила очень симпатичная атмосфера, но совершенно сумасшедшая... Она была очень сумасбродна, взбалмошная бабенка... Надо сказать, к ней приходило очень много народу, видные, интересные люди: писатели, журналисты, адвокаты, артисты... Они расстилали на полу газеты, приносили дешевое красное вино, бутерброды с сыром и колбасой - и вечера проходили очень интересно и содержательно... Она была очень начитанна... очень... И обладала большой памятью. Потом она начала изучать персидский язык, для того чтобы читать и переводить с подлинников... персидских поэтов... Обаятельное существо! И именно её фантазия.. Веселая, остроумная. Невероятно остроумная!.. И опять же огромная фантазия... Вы никогда не знали, когда она врет, когда говорит правду... Прелестнейшее существо! С ней можно было сидеть хоть ночь напролет, разговаривать. День у неё смешивался с ночью. Не было больше никаких устоев, никаких правил, ничего. В домашнем укладе - полнейшая богема. Полнейшая! И такая странная атмосфера в доме. Вдруг какие-то двери сами раскрывались ночью... Там царила настоящая мистика... Ходили слухи, что она наркоманка... И она тогда очень нуждалась Один момент она пошла даже продавать духи...")
      О встрече с Сент-Экзюпери (в передаче К. А. Куприной) сама Консуэло рассказывала полнейшую фантастику. Их любовь вообще-то началась с крупной ссоры. Они расстались (Куприна пишет:"Я приехала. Консуэло была похожа на маленькую обезьянку: глаза потухли, носик покраснел, личико сделалось как кулачок и стало серым, а сама она была вся в черном. .. вся в слезах"). Говорила, будто бы на её глазах застрелили возлюбленного, человека, который до того спас её от гибели; она постоянно пребывала в истерике, хотела даже покончить самоубийством (Куприна возилась с ней безотлучно трое суток. И вдруг узнала, что на самом деле этот человек, её большая любовь, и не погибал, он прислал телеграмму и наконец вновь приехал. Позже была свадьба. Сент-Экс нашей соотечественнице вообще-то не показался. ("Пришел Сент-Экзюпери - такой больной, неуклюжий в этой обстановке... Он как-то заполнил всю квартирку. При этом она мне говорила, что он замечательный красавец. А я нашла его совсем некрасивым, вырубленным топором... И очень широко расставленные глаза... длинные-длинные. Но очень подвижные черты, и такая обаятельная, застенчивая, какая-то детская улыбка... Я их ещё видела в разгар их любви. В полном согласии, веселых, счастливых. Мне казалось, что Консуэло внесла в его жизнь какую-то поэзию, фантазию, легкость. Но в большой дозе она была утомительная... Понимаете, с ней все было вверх тормашками... У Сент-Экзюпери, должно быть, тоже возникала необходимость где-то отдохнуть спокойно, съесть яичницу с луком и поговорить о самых обыкновенных вещах...")
      Вот вам истоки будущего негасимого конфликта, любовной трагедии
      Свободой в браке Сент-Экс обладал полной. Консуэло, конечно, очень ревновала мужа, причем не столько к женщинам, сколько к его друзьям, к его работе, даже к его произведениям и хотя старалась не показывать виду, но её эксцентричность и сумасшедшие выходки (она, например, на день запланированного официального визита могла, не информируя, уехать и позвонить из Швеции) были все-таки своеобразной самозащитой.
      Эхо этих супружеских бурь, переживаний и размышлений слышится во многих произведениях Экзюпери, особенно в "Цитадели". При всей своей рефлексии он был, как уже говорилось, очень цельный человек, очень выносливый, очень целеустремленный. Однажды его спросили, что для него важнее: летать или писать. Перечтите начало эссе, там приведен его ответ.
      Жаль, что у супружеской четы не было детей. "Маленький принц" восполнил этот печальный пробел, заполнил эмоциональную пустоту, невостребованность отцовских чувств. Сент-Экс в этой своей сказке не только проповедник, хотя он и учит нас даже в самые горькие минуты не терять веры в конечное торжество добра; никогда не быть безразличным к тому, что творится в мире, даже если это и не касается лично тебя, твоих будничных дел, твоих правил и вкусов; пусть волнуют тебя судьбы всего живого вбирать в свое сердце весь мир , как бы далеко ни происходила схватка добра со злом, знай, что это твоя, лично твоя забота.
      Между тем жизнь супругов шла своим чередом, с бытовыми трудностями, будничным сумасшедствием, постоянными долгами, несмотря на немалые гонорары. Разочаровавшись в браке, но по-прежнему повторяя друзьям по поводу Консуэло, мол, это его крест и он будет нести его и дальше, Сент-Экзюпери в доме Луизы де Вильморен (а по другим сведениям - в салоне своей кузины Ивонны де Лестранж) встретил замужнюю даму, именно тот тип женщины, который его всегда привлекал. Они, не придавая значения предписаниям строгой морали, сблизились. И Антуан стал жить как бы на два дома. Госпожа Н. (по другим данным госпожа де Б. ) не раз приходила в трудные минуты на помощь возлюбленному:и вниманием, и творческой помощью, и даже деньгами. К чести Сент-Экса он был весьма щепетилен по части материальной поддержки. Впрочем, Антуан не покидал и Консуэло. пока за него не сделала это Вторая мировая война.
      Надо заметить, что судьба не раз щадила пилота, он много раз попадал в тяжелейшие катастрофы, но его вылет 31 июля 1944 года оказался последним. Что там произошло, до сих пор не известно. Недавно в газетах и журналах сообщалось о надожке на средиземноморском побережье очевидно вымытых со дна океана частей его самолета, чуть ли не заветного его перстня...
      Все последующие годы Консуэло будет преданно хранить память о пропавшем без вести муже, она выполнит скульптуры Сент-Экса и Маленького принца, напишет книгу "Царство камня", откроет плавучий ресторан на Сене под названием "Маленький принц" и мемориальную доску на фасаде дома на Пляс-Вобан. А в 1979 году её похоронят на кладбище Пер-Лашез рядом с местом упокоения её первого мужа. Гомеса Каррильо.
      А таинственная незнакомка Н. (или Б. ) ещё в 1939 году под именем Элен Фроман опубликует роман "Обратно не возвращаются", где в беллетризированной форме поведает о тайне незаконной любви со знаменитым писателем и летчиком, а после его исчезновения уже под именем Пьера Шеврие напечатает самую обстоятельную биографию Сент-Экзюпери, откуда будут черпать сведения все последующие биографы. Известно, что у неё до сих пор хранится немало документов и рукописей писателя, их в голубом чемоданчике передали духовной наследнице друзья и боевые товарищи Сент-Экса.
      Итак, давайте ещё раз задумаемся, какой путь к спасению человечества и всей планеты Земля предлагал писатель. Его рецепт, если помните, очень прост: "любить - это не значит смотреть друг на друга, это значит вместе смотреть в одном направлении".
      ЛЮБОВНАЯ ГЕОМЕТРИЯ ГЕРЦЕНА
      Общественная геометрия XIX века достаточно тривиальна, все её многогранники зачастую состоят из любовных треугольников, где катеты супружеских пар непременно замыкает гипотенуза третьего члена сообщества. Некоторые тройственные брачные союзы бывали довольно длительными и устойчивыми: Шелгуновы и поэт Михайлов, Мережковские и критик Философов, наконец, уже в начале XX века - Брики и Маяковский. Блоки и подбиравшийся к ним А. Белый.
      "Разбуженный декабристами", Александр Иванович Герцен - внебрачный сын богатого помещика И. А. Яковлева, родился в Москве в 1812 году за пять месяцев до нашествия французов и московского пожара. Отцом его первой жены Натальи был родной брат Ивана Алексеевича камергер Александр Алексеевич Яковлев (из старинного рода Захарьиных, кровно близких царствовавшим Романовым), отставной обер-прокурор святого синода в начале царствования Александра I. Наташа родилась 22 октября 1817 года. Когда ей шел седьмой год, Александр Алесеевич скончался, и попечительницей девочки стала сестра Яковлева, вдовая княгиня Марья Алексеевна Хованская. В три-четыре года Наташа
      в доме своего дяди И. А. Яковлева впервые встретила Сашу Герцена, такого же незаконнорожденного, как и она. Пятилетняя разница в возрасте позволяла Саше по-братски опекать кузину. Когда Наташе было 15 лет, она впервые влюбилась, увлеклась А. С. Бирюковым, и Герцен стал поверенным в её сердечных делах, утешая и помогая советами.
      Шли годы, был позади физико-математический факультет московского университета, но все творческие планы внезапно перечеркнула судьба. В Москве 9 июля 1834 года взяли под стражу Николая Огарева, с которым вместе Александр Герцен летом 1827 года н:
      Воробьевых горах дал клятву продолжить дело декабристов, у него нашли письма ("в конституционном духе") Герцена. А 19 июля в Петербурге схватили поэта Владимира Соколовского, и 20 июля, ночью, арестовали Александра Ивановича. Суд и приговор не заставили себя ждать. Соколовского, Ибаева и Уткина заточили в Шлиссельбург. А Герцен, Огарев, Сатин и И. А. Оболенский были осуждены, говоря сегодняшним языком, на принудительные работы. Герцена сослали сначала в Пермь, трудиться в губернаторской канцелярии чиновником, а позднее - в Вятку. Оболенского сослали тоже в Пермь, Сатина - в Симбирск, а Огарева - в Пензу, где жил его отец, по сути ограничились домашним. надзором.
      После ареста Герцен сначала сидел в Пречистенской пслицейской части, затем его перевели в Крутицкие жандармские казармы. И вот именно в тесной келье бывшего монастырского здания и начался его роман в письмах с Наташей Захарьиной. Он сообщал о себе. наставлял кузину по части любовных отношений с мужчинами, поучал на правах брата. Там, в келье они и свиделись перед самым отъездом в ссылку. Дата 9 апреля 1835 года навсегда врезалась в их память. На прощанье Наташа крепко пожала ему руку и попросила: - Александр, не забывайте же сестру.
      На следующий же день Герцен писал ей: "Вчерашнее посещение растаяло мое каменное направление, в котором я хотел ехать. Нет, я не камень, мне было нынче грустно ночью, очень грустно. Натали, Натали, я много теряю в Москве, что у меня только есть. О, тяжко чувство разлуки, и разлуки невольной! Но такова судьба, которой я отдался, она влечет меня, и я покоряюсь. Когда же мы увидимся? Где? Все это темно, но ярко воспоминание твоей дружбы; изгнанник никогда не забудет свою прелестную сестру". Выспренние слова, но высокопарность оболочки не отменяет искренности чувств.
      Пермь ужаснула игнанника, особенно, когда квартирная хозяйка поинтересовалась, не собирается ли ссыльный обзавестись коровой и огородом. Переехав в Вятку (всё ближе к родному городу), Герцен, как и свойственно в молодости, ударился в бешеный разгул, много кутил, особенно летом 1835 года. Но и в это беспутное, сумасшедшее время он находил возможность поддерживать переписку с кузиной. В моем герценовском семитомнике павленковского издания она занимает весь последний том. Интересно следить, как от письма к письму меняется эмоциональная окраска сентенций и растет взаимное, отнюдь не братское чувство.
      В 1835 году Александр и Наталья расстались как брат и сестра. А 3 марта 1838 года Герцен украдкой появляется в Москве уже форменным женихом. Примечательно, что он влюбился почти заочно по переписке, и так достиг взаимности, сделал предложение, получил согласие, подготовил почву для побега и самовольной свадьбы, всё - практически без свиданий.
      Первый - платонический любовный треугольник: Герцен-Захарьина Бирюков. Второй, куда более плотский, треугольник забрезжил в Вятке. Герцен кратковременно увлекся Прасковьей (в переписке она проходила под условным именем Полины) Петровной Медведевой, женой одного из вятских чиновников, жившей, как нарочно, через дом от Герцена, причем у них был общий сад, что весьма подходило для укромных свиданий. Ей было 25 лет, а мужу уже за 50. Герцену, как несложно вычислить, 23. У неё были дети, муж хворал; и красивая, романтически настроенная женщина сама потянулась к ссыльному москвичу. Прасковья недурно рисовала и предложила Герцену написать ;
      его портрет для передачи родным в Москву. Мужу, естественно, сие не понравилось. и все дальнейшие встречи вошли украдкой. Природа быстро взяла свое. Однажды Герцен пригласил соседку придти ближе к полуночи. Она пришла, белея в сумраке своей блузой. Губы её вначале были холодны, - вспоминал изгнанник, - руки - как лед. Страшно билось её сердце... Потом она сидела у окна и горько плакала... Герцен целовал её влажные глаза, утирал их прядями косы, упавшей на бледно-матовое плечо, отливавшее лунным светом. Все это гораздо полнее описано в "Былом и думах".
      Наверное месяц Герцен провел в любовном чаду и угаре. Потом резко протрезвел, чувственность угасла. Навалились раскаяние и тоска. Вскоре, 10 января 1836 года умер её муж, и Прасковья Петровна захотела узаконить отношения с молодым и богатым соседом. К тому же её расположения стал активно домогаться вятский губернатор Тюфаев. Медведева сопротивлялась провинциальному сатрапу. А Герцен не знал, куда бежать и упорно не хотел жениться. Руководимый инстинктом самосохранения, он усилил переписку с Наташей. И довольно скоро понял, что на этот раз серьезно влюблен в свою кузину и кажется может добиться взаимности. Он стал исповедываться ей в своих искушениях, в грехах, в нравственном падении, в чувственных наслаждениях и грубом разврате. Что милее для ангелоподобной женщины, чем спасать демона! Герцен писал: "Один твой голос будил меня , он один выходил из того мира, где цвела моя душа, и я любил тебя все более и более... Опостылели мне эти объятья, которые сегодня обнимают одного, а завтра другого, гадок стал поцелуй губ, которые ещё не простыли от вчерашних поцелуев. Мне понадобилась душа, а не тело".
      Когда же он признался начистоту в интимной связи, в близости с Медведевой, Наташа среагировала неожиданно совсем не так, как он предполагал. Она написала, что после признания Саша стал ещё выше, светлее в её душе, выдала кузену полную индульгенцию, отпущение грехов: "Говори, говори, пиши, сколько можешь, сколько нужно к твоему облегчению, переливай в с е в мое сердце, оно не померкнет, не изноет"
      Наконец Герцен получил следующее признание:"Я была бы все та же, та же любовь, то же блаженство внутри, а наружно - кузина, любящая тебя без памяти. Я бы жила с вами, я бы любила её, была бы сестрою её, другом, всю бы жизнь положила за её семейство, внутри была бы твоя Наташа, наружи все, чтобы она желала. Но как же тебе соединить жизнь свою с жизнью женщины? Как тебе нести ярмо мужа?.. Но все равно, наш долг облегчить, хотя б то стоило жизни, хотя б вечная разлука на земле".
      За мистически-христианской экзальтацией на грани любовной истерики здесь впервые был предложен Натальей своему кузену и возлюбленному план идеального брака втроем, на который она морально была уже готова.
      Следует знать, что в это же время обстановка в доме княгини осложнилась чрезвычайно. Общие родственники, частично проникнув в их тайну, были против брачного союза Наташи и Александра. Ей стали спешно подыскивать жениха, выделив в приданое сто тысяч рублей. Одним из реальных претендентов на её руку стал полковник Снаксарев, многим похожий на Скалозуба. Наташа писала в Вятку :"Боже мой! Существо, обладающее только деньгами, чинами ( добротою, быть может), смеет думать соединить свой бред с моею небесной жизнью, исполненной рая, любви, восторгов неземных, исполненной одним тобою... Это величайшая из обид. Защити, Александр, моих сил не достает".
      Тем временем за Герцена перед царем хлопочет не только родня, но В. А. Жуковский и К. И. Арсеньев, сопровождавшие наследника, будущего императора Александра II при проезде через Вятку и очарованные ссыльным. Николай I смилостивился и приказал перевести Герцена из Вятки на службу во Владимир. Вместо тысячи верст между влюбленными осталось только сто восемьдесят. И разрубался гордиев узел взимоотношений с Медведевой. Наступил эпилог осточертевшего романа. При прощании с вятскими друзьями было выпито целое море шампанского.
      А 2 января 1838 года Герцен был уже во Владимире. Началась подготовка к похищению невесты. Почти летним днем, 8 мая он увез свою Наташу в одном домашнем платье, в турецкой шали, наброшенной на худенькие плечи, и в мужской соломенной шляпе, низко надвинутой на брови, чтобы не узнали случайно встреченные знакомые, не выдали беглянку. Шляпу уступил её провожатый и друг Александра, врач и переводчик Гофмана и Шекспира Кетчер (это о нем - "перепер он нам Шекспира на язык родных осин").
      Выпив традиционного шампанского в Перовом трактире, беглецы, опасаясь погони, помчались на ямских лошадях по Владимирскому тракту. Во Владимир они приехали на следующий день, и с разрешения владимирского губернатора И. Э. Куруты и с благословения владимирского же архиепископа преосвященного Парфения протоиерей Иван Остроумов обвенчал в тот же день титулярного советника А. И. Герцена и девицу Н. А. Захарьину.
      Началась новая, гармоничная жизнь. Герцен чуть с ума не сошел от счастья. Летом 1839 года родился первенец - тоже Александр. Герцен успешно служил, состоялось примирение с отцом, часто навещали московские друзья, и денег было вволю, маячило окончание ссылки и снятие полицейского надзора. Кстати, из ярого сен-симониста Герцен стал почти гегельянцем.
      А его друг Огарев тоже женился на Марье Львовне Рославлевой, племяннице пензенского губернатора Панчулидзева. Но ему повезло меньше, Марья Львовна почти сразу же после свадьбы стала изменять ему напропалую.
      Между прочим, и в Вятке, и во Владимире шла и литературная жизнь будущего Искандера. Еще вчерне, пока под другими названиями заносились на бумагу и оживали великолепные фрагменты будущих мемуров, "Былого и дум", одной из самых культовых русских книг. Строилось успешно мощное здание жизни, и быть бы Герцену царским послом или министром, если бы не вмешалась очередной раз случайность. Уж ему разрешили в 1839 году въезд в обе столицы. Уже он принял предложение перейти на службу в Петербург в канцелярию министра внутренних дел графа А. Г. Строгонова. Его произвели в коллежские ассесоры. что равнялось чину майора, и уже прочили в вице-губернаторы. Но перлюстрация его писем владимирской знакомой, губернаторше Ю.
      Курута обнаружила недозволенные мысли и даже раскрытие одного военного секрета: на Волковом поле, во время артиллерийских опытов, был убит генерал Ботай, ранены генералы Берхман и Моллер и несколько человек нижних чинов. Герценом всерьез занялось III отделение. Наказание последовало по горячим следам. Государь распорядился отправить виновного опять в Вятку. И снова заступились высокопоставленные друзья и доброхоты. Высылку отсрочили на несколько месяцев , а Вятку заменили на Новгород. От переживаний умер второй ребенок, которого вынашивала Наталья.
      В Новгороде Герцен сильно переменился внутренне, его уже не привлекала служба в губернском правлении, и в мае 1842 года он получил разрешение уйти в отставку в чине надворного советника. За год до этого Наталья Александровна родила дочь. После увольнения Герцену разрешили жить в Москве, под надзором полиции и без права въезда в Петербург.
      В Москве Герцен ушел в загулы, попойки с друзьями, пить начинал днем и возвращался в два ночи, а то и под утро. Однажды на рассвете он по пьяни согрешил с горничной Катериной. Неизвестно, была ли эта связь замечена женой, беременной в очередной раз, но коварная горничная, вскоре получившая отставку от мучимого раскаянием хозяина, собравшись говеть, призналась барыне в своем грехе. Бедная-бедная Натали! Очередной, четвертый сын Иван прожил всего пять дней.
      Герцен в своем дневнике откровенно и подробно описал нравственные страдания и свои, и Наташины. Супружеская жизнь превратилась в сплошной кошмар. Супругов примирила и сблизила очередная, пятая беременность Натальи Александровны и рождение нового сына Коли, увы, глухонемого. Семейные неурядицы отразились в романе "Кто виноват?", от которого между прочим было уже рукой подать до чернышевского романа "Что делать?" Герцен позже сам не раз отмечал, как заслугу, что именно он с Чернышевским подлинные отцы русского нигилизма.
      В 1844 году жена Герцена забеременела в шестой раз и родила дочь Тату. на следующий год - новая беременность и роды Елизаветы, к сожалению, скончавшейся через одиннадцать месяцев. Рок продолжал преследовать будущего гиганта отечественной мысли.
      В 1846 году умер его отец, оставивший в наследство Герцену полмиллиона рублей деньгами и немалую недвижимость. Почти столько же досталось его матери, а потом следовательно опять ему же. Большие деньги отделили его от друзей, вернее, друзей от него, куда надежней полицейского произвола. Зависть вообще штука обоюдоострая.
      В начале 1817 года Герцены выехали за границу, в Германию и Италию, поводом послужила болезнь жены. Неисповедимы пути господни! Герцен вез с собой помимо прочего рекомендательное письмо к немецкому поэту Георгу Гервегу.
      Очередной трагический любовный треугольник материализовался буквально вскорости. Весной 1847 года Герцен объявился в Париже, снял для семьи шикарную квартиру на авеню Мариньи и зажил по-московски хлебосольно, весело и открыто. Его барство постепенно перетекло, преобразовалось в буржуазную цивилизованность. Внешне. А внутреннее преобразование шло своим чередом, оно-то и подарило нам Герцена-мыслителя, Герцена - общественного деятеля и революционера - Герцена-писателя,
      Заложенная вроде бы случайно мина сработала неожиданно. Герцен близко сошелся с Георгом Гервегом. Немецкий поэт был ровесником Натальи Александровны и следовательно на пять лет моложе русского друга. В 24 года он издал в Цюрихе книжечку "Стихотворения живого", где были вирши, напоминавшие собой стихи Беранже. Молодого поэта заметили и стали сравнивать с Генрихом Гейне, который в свою оче редь не очень-то жаловал младшего собрата по перу и окрестил его двусмысленно "железным жаворонком" (т. е. механической птичкой). И тут-то как на грех на Гервега обратил свое венценосное внимание прусский король Фридрих-Вильгельм IV, давший ему аудиенцию. Бесхарактерность и низкопоклонство Гервега сразу же отвратили от него поклонников. Чтобы вернуть их расположение, поэт ухватился за ничтожный повод - запрещение немецкими властями ввоза его журнала и отправил королю весьма дерзкое послание, которое тут же опубликовала "Лейпцигская всеобщая газета". Поэта выслали за пределы Пруссии, а газету закрыли.
      Скитаясь по Европе, Гервег, чтобы устроить жизнь с достаточным комфортом, "продался" и женился на некрасивой Эмме Зигмунд, дочери богатого купца-еврея, выглядевшей при всем мужеподобии прусским унтером в юбке. А Гервег был писаным красавцем: узкий приятный овал лица, тонко очерченный нос с едва заметной горбинкой, пылающие темно-карие глаза, слегка седеющие волосы, мягкая бородка и маленькие нежные руки сластолюбца. Он походил то ли на пылкого итальянца, то ли на чувственного восточного князя, и кажется действительно послужил прототипом Ораса, героя одноименного популярнего в то время романа Жорж Санд.
      Именно Гервег и оказался роковым мужчиной для жены Герцена. Изнеженный приживальщик как раз надумал сменить надоевшую ему жену-няньку Эмму на другую, более комфортабельную, и великолепная славянка, которая явно к нему благоволила, показалась ему надежней партией, он своим практичным торгашеским чутьем мгновенно уловил, что щедрый и богатый русский барин не даст пропасть даже изменившей жене, легко обеспечит её на всю оставшуюся жизнь, а следовательно и ему, искусителю, перепадет немало.
      Примечательно, что Герцены чуть не ускользнули от будущего удара судьбы, они расстались с Гервегами и всю зиму 1847 года и начало 1848 года путешествовали по Италии в сопровождении инсарского уездного предводителя дворянства А. А. Тучкова, его жены и двух молоденьких дочерей, Натальи и Елены. Жена Герцена сразу же и горячо сдружилась со своей младшей тезкой, нередко слала ей влюбленные письма, даже когда они жили в одном городе и в одном доме. Именно эта роковая Наталья Тучкова станет впоследствии второй женой Огарева, в свою очередь уступившего её в конце пятидесятых годов (через десяток лет) Герцену. Именно она окончательно испортит жизнь обоим прекраснодушным и пока ничего не подозревающим друзьям.
      В 1848 году в дни июньского мятежа Герцены и Тучковы (жившие этажом выше в том же доме в Париже) подверглись полицейскому обыску. И тут в жизнь Искандера снова вошел Гервег, опозоренный и обесславленный неудачей в провозглашении Германской республики на манер Франца. Мало того, его тесть был разорен этой же неудачной революцией, что резко сказалось на его субсидиях поэту, уменьшив их по крайней мере втрое. Гервег хандрил, его страшило будущее неотвратимой и беспросветной нуждой. Почти каждый вечер поэт стал проводить у Герценов. Эмма ему осточертела, её нудная любовь опостылела. И Гервег втирался к русским богатым друзьям, охотно пил вино с Александром Ивановичем, помогал Наталье Александровне в различных перипетиях нелегкого многодетного быта, ухаживал за ней во время нередких недомоганий.
      Наталья Александровна влюбилась, сама того не заметив. А у Эммы в это время родилась дочь Ада и она ослабила свою схватку.
      Страстная дружба втроем стала приобретать странные черты брачного ссюза. Гервег, уже втершийся в доверие, называл Герценов близнецами и причислял себя к ним же, называя самого себя третьим близнецом. О, как ему хотелось сварганить брак втроем, а может даже и вчетвером, все-таки сочувствуя и Эмме. А хитрая евреечка позже открыто предлагала себя русскому барину.
      Постепенно Герцен прозрел, но ложно понимаемое чувство дружбы порядочности и уважения к хотя и чужому, но подлинному чувству сковывало его, не позволяло объясниться прямо и жестко, как, собственно говоря, и следовало с подобным пресмыкающимся, как Гервег. Кроме того, его изводили эмигрировавшие соотечественники-попрошайки, завидовавшие его богатству и в бессильной злобе распускавшие про него всякие малоприятные слухи.
      Наконец он нашел в себе силы объясниться для начала с женой. Причем, опять в письмах. Наталья Александровна призналась, что её "неудовлетворенность, что-то оставшееся незанятым, заброшенным искало иной симпатии и нашло её в дружбе с Гервегом". Она призналась, что мечтает о браке втроем, причем, скорее духовном, нежели чисто плотском. Но Герцен принять подобное уж никак не мог.
      Ему писал и Гервег, испрашивая нахально внимания и заботы. Нет места, чтобы привести в короткой статье его многословные и лживые излияния.
      Герцен с семьей переехал в Ниццу, надеясь отвязаться ст надоевшего приживала; но Гервег с домочадцами на коленях вполз нему в дом и немедленно занял несколько комнат. Герцену снова пришлось содержать обе семьи и дать якобы взаймы десять тысяч франков Эмме. Этих денег он не только не увидит, но ещё и заплатит втрой раз за выданный ей вексель. Эмма, окончательно усмирив ревность, стала содействовать мужу в соблазнении Натальи Александровны, она предложила снова Герцену устроить брак вчетвером. Искандер решительно не хотел этого, в нем наконец проснулся самец и собственник. Однажды он чуть не столкнул соперника со скалы в море, а потом иногда сожалел об этом несвершившемся суде. Удержавшись от расправы, он категорически потребовал отъезда Гервегов из Ниццы. Гервег, понимая, что терять уже нечего, в открытую шантажировал Герценов возможным самоубийством, он обещал зарезаться или застрелиться, уморить себя голодом (причем при этом жрал в кафе за четверых, притворно постничая на совместных трапезах), если его отлучат от Натальи Александровны. Он грозился зарезать своих детей и обмазанным кровью явиться к бывшим друзьям. Эмма неистово хлопотала за него перед Герцеными.
      Трагикомедия разыгрывалась довольно долго, пока Герцен снова не дал Эмме огромную сумму денег, заплатил за неё все долги, только тогда Гервеги всем кагалом отправились в Геную.
      Но и оттуда поэт-шантажист продолжал писать Герцену, который отсылал все письма назад, не вскрывая. Он писал ещё настойчивей Наталье Александровне, угрожая ей всеми карами, земными и небесными, если она не приедет к нему и не воссоединится или, на худой конец, не возьмет его назад в семью хотя бы гувернером к сыну Саше. Жалея несчастного, долго не распознавая в нем притвору, жена Герцена отвечала ему без ведома мужа. А Гервег, раздираемый злобой, взял да и разгласил её письма, сопроводив их к тому же собственными клеветническими домыслами.
      В семье Герценов опять поселился кошмар, и прошло немало времени, пока в июле 1851 года в Турине не наступило очередное примирение супругов. И снова посыпались удары безжалостной судьбы. 16 ноября 1851 года протараненный другим кораблем около Гиерского архипелага затонул пароход "Город Грасс", на котором плыли в Ниццу мать Герцена и его глухонемой сын Коля. Трупов их так и не нашли.
      Катастрофа доконала Наталью Александровну. Её мучили кошмарные видения. А тут ещё снова Гервег прислал письмо, в котором упрекал жену Герцена в измене ему, любимому (собой, разумеется), и язвительно намекал, что судьба мстит за него, потопив в море исчадие (его выражение!) и семью Герценов.
      Взбешенный Александр Иванович был готов незамедлительно ехать в Геную и пристрелить подлеца, как собаку. Его удержала только болезнь жены, но , к сожалению, не удержала от показа ей злополучного послания негодяя. С этой минуты презрение Натальи Александровны переросло в ненависть, и она 18 февраля 1852 года написала Гервегу: "Ваши преследования и ваше гнусное поведение заставляют меня ещё раз повторить, и при том, при свидетеле, что я уже несколько раз писала вам.