3 сентября королевский прокурор в Марселе вынес вердикт: "маркиз де Сад и его слуга Латур вызванные на суд по обвинению в отравлении и содомии, на суд не явились и осуждаются заочно". Маркиза и его слугу приговорили к публичному покаянию перед дверью кафедрального собора, затем их должны были отвести на площадь святого Людовика "с тем, чтобы на эшафоте отрубить помянутому де Саду голову, а помянутого Латура повесить на виселице... затем тела де Сада и Латура должны быть сожжены, а прах их развеян по ветру... "12 сентября чучела де Сада и Латура были подвергнуты казни и сожжены. на площади Проповедников в Эксе. 2 октября мадемуазель де Лонэ вернулась к своей сестре в Лакост. 27 октября де Сад приехал в Шамбери, где и был вместе со своим слугой арестован по приказу короля Сардинии, герцога Савойского. Главным образом, его арестовали из-за настоятельных жалоб его неунимающейся тещи, которую маркиз очевидно не зря прозвал "свиным рылом".
      На следующий день его отправили в Миоланскую крепость, откуда в ночь с 30 апреля на 1 мая 1773 года он бежал вместе со своим лакеем Латуром и ещё одним заключенным, бароном Алле де Сонжи. Причем помогла им бежать верная, несмотря ни на что, жена маркиза.
      Весь 1774 год де Сад находился в замке Лакост. Весной 1775 года его обвинили в похищении и совращении трех девушек, родом из Лиона и Вены. А 11 мая Анна Саблоньер, по прозвищу Нанон, горничная, разрешилась дочерью от маркиза де Сада, но девочка прожила только три месяца. С августа 1775 г. по ноябрь следующего года де Сад под именем графа де Мазан путешествует по Италии. 4 ноября он возвращается в Лакост, а 14 января 1777 г. умирает мать маркиза. Через три дня отец его служанки Катрин Трийе стреляет в маркиза из пистолета, но промахивается. И 13 февраля инспектор Марэ, по-прежнему присматривавший за де Садом, арестовал его опять по настоянию тещи. Маркиза помещают в Венсеннский замок, через 1 год и 4 месяца он в сопровождении инспектора прибывает в Экс. На обратном пути де Саду удалось бежать и он снова прибывает в Лакост. 28 августа его опять берет под стражу инспектор Марэ. 7 сентября де Сада привозят в Венсеннский замок, где он впадает в настоящий психоз. Только в январе 1779 г. его тюремный режим несколько смягчился: ему разрешили пользоваться бумагой и чернилами, а также дважды в неделю совершать прогулку по тюремному дворику.
      13 мая 1781 г. умирает от оспы его любимая свояченица, а 13 июля мадам де Сад впервые получила разрешение навестить супруга в тюрьме. Он постоянно устраивал ей дикие сцены ревности, и в октябре, что бы окончательно избавиться от нелепых подозрений, мадам де Сад уходит в монастырь. Маркиз в последующем году завершил работу над "Не изданными размышлениями" и "Диалогом между священником и умирающим".
      29 февраля 1784 г. (через 5 лет, 5 месяцев и 3 недели) де Сада переводят в Бастилию. 22 октября 1785 г. он начал работу над романом "120 дней Содома", которую завершил уже через 37 дней. Рукопись представляла собой рулон бумаги длиной около 20 метров.
      8 июля 1787 г. де Сад закончил повесть "Несчастья добродетели , написанную за 15 дней.
      4 июля 1789 г. после скандальных выходок де Сада, призывающего толпу за окнами на помощь заключенным, его (через очередные 5 лет и 5 месяцев) переводят в Шарантон, клинику для душевнобольных, запретив брать с собой рукописи и книги. 14 июля во время взятия Бастилии камера де Сада подверглась грабежу, причем многие его личные бумаги были выброшены или уничтожены. В частности, рукопись романа "120 дней Содома", по которой автор особенно горевал, обнаружилась только в начале XX века.
      2 апреля 1790 г. де Сад вышел на свободу. Жена, уже не простив его, добивается в Парижском суде с ним развода. Маркиз менял женщин, как перчатки, пока 25 августа не вступил в связь с молодой актрисой Мари-Констанс Ренель, по прозвищу "Душенька", которая останется его любовницей до конца его дней. В сентябре "Комеди Франсэз" приняла к постановке его пьесу "Софи и Дефран, или Мизантроп из-за любви". В 1791 году публикуется роман "Жюстина. или несчастья добродетели". В октябре в Театре Мольера ставится его драма "Граф Окстиерн. или последствия распутства", написанная ещё в Бастилии.
      Де Сад стал заядлым якобинцем, его назначили последовательно комиссаром по организации кавалерии, комиссаром государственного Совета по здравоохранению, присяжным революционного трибунала и, наконец, преседателем якобинской секции Пик (район Вандомской площади). Поскольку он покрывал не только родителей жены, но и коменданта Рамана, которому дал 300 ливров и паспорт, чтобы покинуть Париж, его 5 декабря 1793 г. по приказу полицейского департамента Парижской коммуны арестовали по обвинению в "модерантизме" (чрезмерной умеренности) и препроводили в тюрьму Мадлонетт. А 13 января 1794 г. его перевели в тюрьму Карм и через 10 дней - в тюрьму Сен-Лазар. В марте его по болезни поместили в лазарет Пикпюс. а 15 октября выпустили на свободу. В застенках революции он находился 10 месяцев и 6 дней.
      В 1795 г. вышла в свет его "Философия в будуаре", которая могла разгневать и святого.
      13 декабря 1796 г. де Сад продал свой замок вместе с имением Лакост народному избраннику Роверу за 58 400 ливров. Революция революцией, а недвижимость у французов всегда в цене. Правда денег маркизу хватило ненадолго.
      В 1797 г. вышел в свет роман "Новая Жюстина. или несчастья добродетели, с приложением истории Жюльетты, её сестры". Книга чрезвычайно занимательная с точки зрения психопатологии творчества и дальнейшего влияния на судьбу автора. Страницы романа и сегодня поражают воображение читателя своими порнографическими изысками. Но де Сад всегда ещё и философ, например, "совесть - это всего-навсего детище предрассудков, которые заложены в нас с молоком матери, или этических принципов, которые мы сами создали своим собственным поведением" (слова мадам Дельбены). Затем она продолжает: "Самое верное и разумное - полностью отдаться пороку, практиковать его в самых высших проявлениях, но при этом обезопасить себя от всевозможных неожиданностей и опасностей".
      Описание оргий, происходящих в романе, не поддается пересказу. Вот одна из самых безобидных сцен. Проститутка Эмма и её приятель гомосексуалист Боршан встречаются с молодым коммерсантом Вильнеем в одном из отелей Стокгольма. Мгновенно образовывается любовный треугольник. Боршан обращается к юноше со следующим предложением: уступлю вам свою жену, а вы отдаете мне на время свою задницу". Не успел Боршан закончить фразу, "как Эмма уже расстегнула панталоны Вильнея, и если её ручки извлекли на белый свет прекраснейший в мире член, то мои поспешили ощупать неописуемой красоты его ягодицы. Едва лишь увидев его восставшую плоть, я мигом подставил свой зад. Недолго думая, Вильней внедрился в мой зад. Я задрал юбки своей подруги, чтобы юноша мог ласкать и целовать её тело. Но не в силах больше сдерживаться, хитрец бросил меня, - говорит Боршан, - чтобы вонзить свой кол в вагину Эммы. Тогда в отместку я навалился на него сзади, проник в его анус и в этот момент он испытал оргазм, когда он извлек свой член из чрева девушки, я ощупал его, нашел вполне твердым и быстро направил в свой зад, а сам принялся содомировать Эмму. Чуть погодя мы вновь слились в объятиях. Вильней сношал мою подругу во влагалище, а я содомировал его, и то же самое он через время делал со мной.
      Затем Боршан вместе с Амелией, новой подругой, покинул Стокгольм и отправился в Санкт-Петербург. Они "провели в России два года и все это время купались в удовольствиях". Описывая зад императрицы Екатерины, Боршан находит неожиданные сравнения. Следующее свидание у него с гранддамой превращается в разнузданный групповой секс. Астрахань, Тифлис, Константинополь - дальнейшие этапы большого пути героев "Жюльетты", промышлявших насилием, грабежами и убийствами. Вот ещё один пример. "Я русский, родился в маленьком селении на берегу Волги. Моя фамилия Минский. Мне 45 лет, и я никог да не ложусь спать, не испытав десять оргазмов происходят мощные выбросы семени, струя достигает потолка... иногда за оргазм приходиться платить несколькими жизнями. Дело в том, что именно предсмертные судороги жертвы открывают пути моему семени".
      В 1798 г. де Сад остается без всяких средств к существованию и вынужден расстаться до лучших времен с мадам Кенэ, "Душенькой". Он работает статистом в театральных представлениях в Версале, зарабатывая 40 су в день. Живет на холодном чердаке вместе с Шарлем, сыном мадам Кенэ. 13 декабря 1799 г. де Сад сыграл родь Фабриция в новой постановке "Окстиерна, или несчастья распутной жизни", а 3 января 1800 г. "без одежды, без жалкого гроша в кармане" был вынужден лечь в версальскую больницу.
      В июле вышел из печати его памфлет "Золоэ и два её спутника", направленный против Жозефины Богарнэ, Наполеона Бонапарта и его окружения. Наполеон I, названный в книжке бароном д'Орсеком (анаграмма слова "Корсика"), приказал полиции взять де Сада под негласный надзор. 6 марта 1781 г. во время обыска у издателя Массе маркиза де Сада снова арестовали как автора "Жюстины", "самого скабрезного из всех непристойных романов". Его заключилип сначала в тюрьму Сент-Пелажи, а потом перевели в Бисетр. Через 1 год и 12 дней, 27 апреля де Сада перевели в клинику для душевнобольных, в хорошо уже знакомый ему Шарантон, где он и оставался до самой смерти (то есть ещё 11 лет и 8 месяцев).
      Де Сад не сдается, через два года в приюте Шарантон начинает функционировать театр, режиссером которого он и становится. 9 июня 1804 г. в Италии был убит старший сын маркиза, лейтенант Луи-Мари де Сад. В мае 1813 г. специальным министерским указом театральные постановки в Шарантоне были запрещены. 2 декабря 1814 г. наконец умирает неутомимый маркиз, без единого стона, якобы от "закупорки легких (астматического характера)". Через три дня его похоронили презрев завещание, которое позже Андре Бретон включит в "Антологию черного юмора", по христианскому обряду на кладбище Сен-Морис. Однако вскоре, ночью, тайно его могилу разрыли и труп препарировали. Викторьен Сарду написал, что одним из осквернителей был доктор Ленд, ученик Галля, которому достался череп, вскоре у него украденный. Сарду добавлял: "так что я не мог допросить маркиза по примеру Гамлета, чтобы сказать ему, насколько я одобряю монархию и империю, которые держали его в заключении как злоумышленника и сумасшедшего и нахожу забавным, что революция вознаградила его гражданские добродетели, сделав его секретарем народного общества секции копьеносцев".
      Другой писатель Жюль Жанен утверждал, что видел череп маркиза собственными глазами, и один френолог, не зная, кому он принадлежит, очень внимательно осмотрел его и открыл на нем шишки платонической любви и материнской нежности.
      Новый интерес к творчеству де Сада связан с именем поэта Гийома Аполлинера. Позже итальянский кинорежиссер Пьер Паоло Пазолини, сам гомосексуалист, поставил фильм "Сало, или 120 дней Содома", а немецкий драматург Петер Вайс отвел де Саду одну из центральных ролей в пьесе "Преследование и убийство Жан-Поля Марата", где маркиз произносит:"Все, что мы делаем в жизни, каждое наше действие - есть лишь галлюцинация, зыбкая тень того, что нам хотелось бы делать. Единственная реальность - это изменчивость наших познаний. Я, например, не знаю, кто я: палач или жертва?"
      8 марта 1998 г.
      СПЛОШНАЯ РУССКАЯ ЗАГАДКА
      А, собственно, что мы знаем друг о друге, и даже о самих себе?
      Двойственность, противоречивость бытия делает нас игрушками, марионетками в руках судьбы, в руках неумолимого рока. А какой космос страстей клубится и дымится в бедной человеческой душе, в несчастном исстрадавшемся сердце! Тридцатилетний поэт Федор Тютчев недаром обмолвился полтора века назад:
      О, страшных песен сих не пой
      Про древний хаос, про родимый!
      Как жадно мир души ночной
      Внимает повести любимой!
      Из смертной рвется он груди,
      Он с беспредельным жаждет слиться...
      О, бурь заснувших не буди
      Под ними хаос шевелится!
      Автор хорошо представлял предмет своих неустанных размышлений, слишком хорошо, заплатив за провидческое знание свое бесконечными драмами личной жизни, смертью многих близких ему людей. Его интимная жизнь хотя и была скрыта от современников, впрочем, вызывая нередко негодующее жужжание в мюнхенских и петербургских великосветских салонах, зато оставила потомкам в усладу поразительно жгучую пронзительную любовную лирику.
      Федор Иванович Тютчев (1803-1873), отпрыск старинного дворянского рода, детство свое провел в фамильном имении селе Овстуг Орловской губернии, юность - в Москве, где закончил университет, явил первые стихотворные опыты, в основном переделки и подражания Горацию, и уже 18-летним юношей перекочевал в Мюнхен, тогдашнюю столицу Баварии, по родственной протекции став сверхштатным мелким чиновником русской дипломатической миссии. Внешний облик юного Тютчева оставил нам М. П. Погодин, однокашник поэта по университету, правда, бывший старше по курсу: "... Низенький худенький старичок, написал я, и сам удивился. Мне представился он в воображении, как в первый раз пришел я к нему, университетскому товарищу, на свидание во время вакации, пешком из села Знаменское под Москвою на. Серпуховской дороге - в Троицкое на Калужской, где жил он в своем семействе... Молоденький мальчик с румянцем во всю щеку, в зелененьком сюртучке, лежит он. облокотясь на диване и читает книгу. 'Что это у вас? Виландов Агатодемон. - Или вот он на лекции в университете, сидит за моею спиною на второй лавке и, не слушая Каченовского, строчит на него эпиграммы..."
      Сведения о сердечных увлечениях юного поэта не сохранились. Возможно, он и шалил с крепостными девками, как было заведено о ту пору. Но уж в Мюнхене пылкий юноша, по слухам, как тайфун прошелся по многим представительницам женской половины русской миссии, потом переключился на пленительных великосветских иностранок и чуть ли не добрался до супруги баварского короля Людвига I, после чего кажется и получил назначение в Турин, в Италию, подальше от греха.
      Первый, документально подтвержденный любовный роман 20-летнего дипломата-поэта с 16-летней великосветской красавицей Амалией Лерхенфельд (1808-1888) наделал в Мюнхене много шума. Дочь графа Максимилиана Лерхенфельда и побочной дочери княгини Турн-и-Таксис, сестры русской императрицы Александры Федоровны, она более известна как баронесса Крюденер (по первому мужу, первому секретарю русского посольства в Мюнхене А. С. Крюдинеру), впоследствии она вышла замуж за финляндского генерал-губернатора, члена Государственного совета, графа Н. В. Адлеберга. Ею в разное время увлекались также император Николай I, граф А. Х. Бенкендорф, наконец, А. С. Пушкин... Именно Амалия Максимилиановна привезла из Мюнхена в Петербург князю И. С. Гагарину рукописи Тютчева, которые князь передал князю П. А. Вяземскому для пушкинского "Современника". Тютчев посвятил баронессе стихотворения "Я помню время золотое... "и более позднее К. Б. ("Я встретил вас... "), положенные впоследствии на музыку и ставшие весьма популярными романсами.
      Преданнейший дядька, воспитывавший его с 4-летнего возраста Н. А. Хлопов (1770-1826), услужавший поэту и заграницей вплоть до женитьбы последнего, сердито докладывал матери Тютчева, что Федор Иванович изволил обменяться с Амалией часовыми шейными цепочками и вместо своей золотой получил в обмен только шелковую... По семей ным преданиям из-за отказа Тютчеву в руке Амалии Лерхенфельд. которая исходила, вероятно, от её родителей, должна была даже состояться дуэль поэта с кем-то из родственников юной красавицы (сравните всю историю Ленского, который "из Германии туманной привез учености плоды", изложенную в "Евгении Онегине"), но, к счастью, "20-го генваря. то есть на другой день, кончилось благополучно". Надо заметить. что сердобольная Амалия не забыла своего юного поклонника и позднее не раз помогала ему в жизненных перипетиях, хлопоча за него и перед всесильным Бенкендорфом, с которым была очень дружна, и даже перед самим, влюбленным в неё императором Николаем I.
      Обжегшись на юной красотке, не получив её ясновельможную руку, Тютчев, можно сказать, закусил удила, пустился во все тяжкие, обронив мимоходом переводное, из Гейне:
      Надежда и любовь - всё, все погибло!..
      И сам я, бледный, обнаженный труп!
      Изверженный сердитым морем,
      Лежу на берегу...
      Однако молодость брала свое, поэт даже написал своеобразный акафист вину, воспевая весьма колоритно и со знанием дела, "яко и вино веселит сердце человека":
      Но честь и слава Ною,
      Он вел себя умно,
      Рассорился с водою
      И взялся за вино.
      ........................
      Так станемте ж запоем
      Из набожности писть,
      Чтоб в божье вместе с Ноем
      Святилище вступить.
      И следом же - в стихотворении "Слезы":
      Люблю, друзья, ласкать очами
      Иль пурпур искрометных вин,
      Или плодов между листами
      Благоухаущий рубин.
      Люблю, когда лицо прекрасной
      Зефир лобзаньем пламенит,
      То шелк кудрей взвевает сладострастный,
      То в ямочки впивается ланит.
      Биограф поэта, муж его старшей дочери Анны (от первого брака), сам яркий поэт И. С. Аксаков отмечал:"С переездом Тютчева в Мюнхен начинается тот пробел во внешних биографических данных, который пополнить нет теперь почти никакой надежды и которай продолжается до самого его обратного переселения в Россию. А между тем этот период времени без сомнения самый важный в его жизни - период его умственного и духовного самосложения... вообще его частная жизнь была не бедна личными романтическими драмами..."
      Время шло и, видимо, пришла наконец пора остепениться, 23-летний поэт-дипломат женился-таки в Мюнхене же на милой, грациозной, умной старше его всего 4-мя годами вдове бывшего русского министра при одном из второстепенных германских дворов (как тогда считалось) Петерсона. Урожденная графиня Ботмер, Эмилия-Элеонора, происходила по матери из рода Ганштейнов, таким образом Тютчев породнился разом с двумя старыми аристократическими фамилиями Баварии и попал в целый сонм немцев-родственников. 27-летняя Элеонора Петерсон имела от прежнего брака трёх сыновей и родила поэту трех дочерей: Анну (1829-1889), Дарью(1834-1903) и Екатерину(1835-1882).
      Итак. жизнь шла своим чередом, дом Тютчевых в Мюнхене стал средоточием как русских путешественников, среди которых выделялись Н. М. Рожалин и братья Киреевские, так и местных жителей, например, Г. Гейне и Ф. Шеллинг. Тютчева повысили в должности, назначив вторым секретарем миссии. Но жизнь сердца, зов плоти шли по заведенному тайному кругу. И эти бесконечные увлечения поэта постоянно вносили разлад в размеренную семейную жизнь, плодили невидимые семейные драмы. Его жена не раз грозила покончить самоубийством и однажды действительно пыталась заколоться кинжалом (кажется, все-таки декоративным) на мюнхенской улице. Имена большинства женщин, с которыми встречался Тютчев, неизвестны, его дипломатические навыки помогали маскировать детали, только в стихах прорывались иносказания, а порой и прямые свидетельства измен. Так совершенно неизвестен адресат прелестнейшего стихотворения К N.N. (Тю любишь, ты притворствовать умеешь..."), написанного на обратном пути поэта из Петербурга в Мюнхен в октябре 1830 г. Но, как говорится, штучка была ещё та!
      А в 1833 г. поэт познакомился с баронессой Эрнестиной Дёрнберг (1810-1894), женщиной замечательной красоты и ума. Любовники, что называется, нашли друг друга. Любовь была страстной и обоюдной, но вот перспектив воссоединения никаких: поэт был женат, возлюбленная - замужем. Впрочем, в том же году Эрнестина Дёрнберг благополучно овдовела.
      Во внешней жизни вроде бы пошла полоса удач. В 1835 году Тютчев был пожалован камергером. Зимой 1836 г. Пушкин опубликовал в своем журнале "Современник" значительный цикл "Стихотворения, присланные из Германии" с подписью "Ф. Т.", к которой приложила свою очаровательную ручку, если вы помните, Амалия Лерхенфельд-Крюденер, и эта первая основательная публикация стихотворений Тютчева во многом определила в дальнейшем его поэтическую судьбу.
      Федор Тютчев, один из самых русских, остро-национальных поэтов, по иронии судьбы провел заграницей аж 22 года, впрочем, порой наезжая в Россию. Он приезжал на родину в отпуск в 1825 году и провел здесь (в основном у родителей в Овстуге) более полугода, встретив вместе со старшим братом Николаем в Петербурге восстание декабристов, так что его стихи "14 декабря 1825", конечно, что называется, из первых рук. По другой легенде, он пересекся с арестованными декабристами уже на этапе в Ярославле, когда заключенных забрасывала комьями грязи толпа.
      В 1830 г. он вторично ездил в Россию, чтобы познакомить свою жену с русской родней. И в 1837 г., уже получив назначение в посольство в Турине (сам он, вроде бы, очень хотел в Вену, разве сравнима австрийская столица с третьеразрядным итальянским городишком!) и прежде чем отправиться по месту новой службы, Тютчев повез Элеонору Федоровну и детей в Петербург. Поэт прожил на родине до середины ноября и в Турин отправился налегке и один (возможно, что новая или наоборот незабытая старая любовь гнала его в дорогу! Причем почему-то, прежде чем попасть в Турин, он оказался в Мюнхене, и только уже оттуда неохотно отправился исполнять обязанности первого секретаря посольства. 15 августа 1837 г., уезжая из России, Тютчев послал из Любека письмо родителям, где, между прочим, написал :"Мне, признаюсь, иногда очень грустно за жену. Никто на свете не знает, кроме меня, как ей должно быть на сердце". Провидческие строки! Недаром много позже поэт увлечется спиритическими сеансами и в его изложении сообщения загробных духов будут выглядеть и осмысленными, и весьма похожими на его обычные заявления.
      В ноябре поэт выехал в Геную, в первых числах декабря вернулся в Турин. В Генуе у него произошло таинственное свидание с какой-то особой, вероятно, с одною из мюнхенских дам, скорее всего, с Эрнестиной Дернберг, к тому времени свободной от семейных уз. I-м декабря 1837 г. датировано написанное в Генуе стихотворение:
      Так здесь-то суждено нам было
      Сказать последнее прости...
      Прости всему, чем сердце жило,
      Что, жизнь твою убив, её истлило
      В твоей измученной груди!..
      Прости... Чрез много, много лет
      Ты будешь помнить с содроганьем
      Сей край, сей брег с его полуденным сияньем,
      Где вечный блеск и долгий цвет,
      Где поздних, бледных роз дыханьем
      Декабрьский воздух разогрет.
      5 мая 1838 г. дипломат был произведен в статские советники. А 14(26) мая 1838 г. жена поэта с тремя детьми выехала из Петербурга в Любек на пароходе "Николай I", который почти у берегов Пруссии, неподалеку от Травемюнде, "внезапно, ночью, был охвачен пожаром и погиб в пламени. Пассажиры, в ужасе, кто как был, столпились на узкой лестнице, спущенной с парохода к подоспевшим лодкам: произошла страшная давка, многие попадали в море и утонули. Тютчева выказала замечательное мужество: она сошла с парохода последней, с тремя своими маленькими детьми, из которых младшему было полтора года. Весь её гардероб и вещи погибли. Эта катастрофа окончательно потрясла её, без того расстроенное здоровье".
      Впечатляющая картина, почище "Титаника"! (Я имею в виду свежий фильм с Леонардо ди Каприо). И с тех пор пылающий ад навсегда поселился в душе и без того впечатлительного поэта. Лично для меня очевидно, что Тютчев был визионером, провидцем, тонко чувствующим далекие раскаты как личной беды, так и общественных катаклизмов. И вот несколько конкретных примеров: ещё 14 сентября 1820 он записывает строки о пловце, достигшем желанных берегов, но челнок его "под блеском <цветов> и зеленью роскошной следов не скроет мрачных бурь и вод... "; в стихотворении "Слезы" (21 мая 1823) после перечисления всех своих любимых предметов поэт все-таки предпочитает им "святой источник слез", ибо "небесный луч играет в них и, преломляясь о капли огневые рисует радуги живые на тучах изни громовых"; в стихотворении "Проблеск"(1825):"минувшее, как призрак друга, прижать к груди своей хотел"; в стихотворении "Вопросы"(из Гейне, 1827-29 гг. ) "над морем, диким полуночным морем муж-юноша стоит", вопрошая "волны: "О разрешите мне загадку жизни, мучительно-старинную загадку", "что значит человек? Откуда он, куда идет... ". "глупец стоит - и ждет ответа!" (а надо заметить, Тютчев перелагал стихи других поэтов только тогда и те, которые отвечали его внутреннему состоянию, его раздумьям и чувствам); следом в те же годы опять из Гейне - "Кораблекрушение":"Надежды и любовь - всё, все погибло!.. И сам я, бледный, обнаженный труп, изверженный сердитым морем, лежу на берегу, на диком, голом берегу! Передо мной - пустыня водяная, за мной лежит и горе и беда"; тогда же он рассказал в своем уже "Видении":
      Тогда густеет ночь, как хаос на водах,
      Беспамятство, как Атлас, давит сушу...
      Лишь музы девственную душу
      В пророческих тревожат боги снах!..
      Следом в его стихотворении "Бессонница": "часов однообразный бой, томительная ночи повесть! Язык для всех равно чужой и внятный каждому, как совесть! Кто без тоски внимал из нас, среди всемирного молчанья, глухие времени стенанья, пррочески-прощальный час? Нам мнится: мир осиротелый неотразимый Рок настиг - и мы, в борьбе, природой целой покинуты на нас самих и наша жизнь стоит пред нами как призрак на краю земли... "; далее "Сны": "прилив растет и быстро нас уносит в неизмеримость темных волн... и мы плывем, пылающею бездной со всех сторон окружены"; в отрывке из Байрна: "Злосчастный дух! Как в зареве пожара твое кроваво-красное зерцало, блестящее в роскошном, свежем цвете, и мир, и жизнь так дико отражало!.." в стихотворении "Сон на море":"Я, сонный, был предан всей прихоти волн", "по высям творенья, как бог, я шагал, и мир подо мною недвижный сиял. Но все грезы насквозь, как волшебника вой, мне слышался грохот пучины морской, и в тихую область видений и снов врывалася пена ревущих валов"; в стихотворении "О чем ты воешь, ветр ночной?": "О, бурь заснувших не буди - под ними хаос шевелится!"; тогда же было написано стихотворение, тревожно-ясное по первой же своей строке: "Душа моя, Элизиум теней... "; стихотворение "Восток белел. Ладья катилась. .. "(1835) прочитывается сегодня совершенно по-другому в свете будущей трагедии; тогдашнее же стихотворение "И гроб опущен уж в могилу...". затем "В душном воздуха молчанье... "Сижу задумчив и один...". "Все бешеней буря, всё злее и злей...". "Из края в край, из града в град... "Недостаток места не позволяет цитировать и цитировать наглядные иллюстрации к сновидческой прозорливости поэта.
      10 июня 1855 года Тютчев как бы вновь переживает жуткую сцену пожара на теплоходе:
      Пламя рдеет, пламя пышет,
      Искры брызжут и летят,
      А на них прохладой дышит
      Из-за речки темный сад.
      Сумрак тут, там жар и крики,
      Я брожу как бы во сне,
      Лишь одно я живо чую:
      Ты со мной и вся во мне.
      Треск за треском, дым за дымом,
      Трубы голые торчат,
      А в покое нерушимом
      Листья веют и шуршат.
      Я, дыханьем их обвеян,
      Страстный говор твой люблю...
      Слава богу, я с тобою,
      А с тобой мне - как в раю.
      Элеонора Тютчева проявила в бедствии немало мужества и незаурядное присутствие духа. Кстати, с ней же на том же пароходе оказался волею случая молой И. С. Тургенев, отдавший после спасения смелой женщине свои сапоги и сюртук, ибо Тютчева оказалась босой и полуодетой. Нервное потрясение и подхваченная простуда доконали впечатл ительную женщину, по приезде в Турин она заболела и умерла 28 августа 1838 года.
      Тютчев чрезвычайно глубоко переживал смерть жены. С горя он поседел в свои 36 лет, иссох, превратился чуть ли не в собственную тень, и это при том, что сердечное влечение его к Эрнестине Дёрнберг тоже не отпускало ни на мгновение. Стоит заметить, что противоречивость чувств, их постоянная двойственность, разлад воли, сознания и чувств - именно те главные черты духовного облика Тютчева, которые вызвали к жизни одни из самых проникновенных страниц отечественной поэзии.
      Необузданно-страстная натура поэта-романтика продолжала сказываться и во время его второго брака, коим он сочетался 17 июля 1839 г. с молодой 29-летней вдовой Эрнестиной Дёрнберг, урожденной баронессой Пфеффель. Именно страсть заставила его совершить и служебный проступок (он самовольно отлучился в Швейцарию для венчания с Эрнестиной Федоровной). Дипломатическая карьера была прервана, к тому же Тютчева в виде наказания лишили чинов и звания камергера. Вынужденный подать в отставку, чтобы сохранить лицо, он поселился в Мюнхене с осени 1839 г. и в немалой степени жил на деньги своей второй жены. Летом 1841 г. он был вообще исключен из числа чиновников Министерства иностранных дел.
      Тут-то бы отставнику самое время наслаждаться жизнью, литературными занятиями, заводить новые светские знакомства и путешествовать, но скудные средства (от денег всё зло!) не позволяли расслабиться, забыться, к тому же Тютчев по роду своей деятельной натуры не мог жить без приложения своих сил на благо родины, жить без России.
      В конце 1844 г. Тютчев вернулся в Россию и сначала поступил на службу в Министерство иностранных дел в Петербурге, хотя до 1646 г определенной долности не имел. Только 15 февраля 1846 г. он был на значен чиновником особых поручений при Государственном канцлере, а 1 февраля 1848 г. старшим цензором при особой канцелярии Министерства иностранных дел. Ему вновь открылись аристократические салоны Петербурга и Москвы, высший свет по достоинству оценил и полюбил его остроты. Благосклонно была встречена его публицистическая деятельность, возможно, даже инспирированная сверху. Его статьи "Россия и Германия"(1844), "Россия и Революция"(1849), "Папство и Римский вопрос"(1856), которые вкупе должны были составить целый трактат "Россия и Запад", не только явились правдивым выражением его консервативных политических раздумий, но и были своевременным и даже необходимым государственной власти выпадом против знаменитой книги Кюстина. Тютчев сильно сблизился тогда со славянофилами. Поэт и критик И. С. Аксаков станет позднее не только его основательным биографом, издав в 1886 г. книгу "Биография Федора Ивановича Тютчева", которая, кстати, недавно справедливо переиздана, но и намного ранее мужем его дочери Анны, фрейлины императорского двора.