1

Сан-Франциско

Давайте говорить откровенно. Давайте не будем здесь ничего придумывать. Стивену Искероту просто приснилось все, что произошло в маленькой комнатке на вершине пирамидального здания «Западного Ветра». Такое здание действительно существует, но в нем нет такой комнатки – по крайней мере в точности такой. Она существовала только в его сне – и, возможно, еще в том месте, где во снах преломляется реальность.

«Ты же проснулся в своей постели – проснулся и вспомнил это, – говорил он себе на протяжении всего рабочего дня. – Это был просто сон. – И вновь повторял: – Только сон. Так что выкинь это из головы».

Однако воспоминание об этом сне засело в его мозгу, как клещ. Корчащиеся лица, лохань с грибами.

Стивен продолжал думать об этом в пять часов пополудни, сидя в скрипящем кресле в офисе Дейла Уиндерсона в здании «Западного Ветра» в деловом районе Сан-Франциско, ожидая аудиенции с самим Дейлом, генеральным директором корпорации «Западный Ветер».

– Аудиенция с самим папой! – сказал Квеллман, инспектор, и в его смехе прозвучала зависть. Зависть, поскольку не кто иной, как молодой Стив Искерот, был вызван, чтобы встретиться с самим Дейлом, лично и наедине. Не было сомнений, что речь шла о повышении: генеральный директор не увольнял людей самолично.

Стивену хотелось пересесть в другое кресло. Безжизненное сухое дыхание кондиционера сопело и жужжало ему в затылок; он чувствовал, как оно шевелит волоски на его шее. Но секретарша Уиндерсона время от времени внимательно взглядывала на него через свои освещенные вереницей ламп владения, пыльно-голубое пространство синтетического ковра; она бы, наверное, сочла странным, если бы он начал неожиданно пересаживаться. Молодая, пышно причесанная и замкнутая, она сидела за своим просторным столом в форме буквы «U», расположенным под гигантским логотипом «ЗВ» – маленькая женщина-колючка, зажатая между огромным символом и огромным столом.

Окон не было. Снаружи, как он знал, была поздняя осень, морозный день, стоял приятный туман. Здесь, внутри, времен года не существовало.

Он поерзал на своем сиденье, и оно осуждающе заскрипело. Эти сиденья скрипели всегда, стоило на них сесть или хоть как-нибудь пошевелиться. Они были сделаны из выпускаемого «Западным Ветром» полимера, инимикалена [39] – Стивена передергивало каждый раз, когда он до него дотрагивался. Одна из его разновидностей, напоминавшая целлофан, использовалась как упаковочный материал, и когда ему приходилось разворачивать вещи, завернутые в эту визжащую, мерзкую на ощупь материю, у него всегда возникало примерно такое же ощущение, как если бы холодное питье попало на обнаженный зубной нерв.

Он вновь поежился под знобким дыханием кондиционера, дующего ему в затылок… и передернулся, услышав скрип кресла.

В качестве инспектора, контролирующего развитие нового продукта, он предложил попробовать заменить инимикален каким-нибудь другим материалом, который был бы менее неприятен на ощупь. Все присутствовавшие на собрании, как он теперь вспомнил, как-то странно посмотрели на него, когда он внес это предложение.

«Неприятным? Что он хочет этим сказать?»

Никто не признавался, что считает этот материал отвратительным, но он видел, что все содрогались, прикасаясь к нему.

И в этом ощущении было еще что-то, размышлял он, что-то, чего он не мог уловить, что-то, связанное с его сном – ощущение отторжения, которое не могло быть выражено словами.

Сон вновь начал прокручиваться в его памяти, даже несмотря на то что он пытался не думать о нем, даже несмотря на то что он пытался подготовиться к предстоящей встрече с Уиндерсоном.

«Не думай о том, как ты взбирался по бетонным ступеням к маленькой комнатке. Как ты шел вслед за старухой с сонными глазами, как ты лез по лестнице, ведущей вверх от того, что всегда считал верхним этажом узкого пирамидального небоскреба». – Он одолевал виток за витком вверх по этим ступеням, как ракушка-наутилус, все выше и выше.

«Не думай о лице старой ведьмы…» – Впрочем, это лицо совсем не было зловещим. Но когда она повернулась к нему – румяная, с блестящими темными глазами, цвета которых он не мог толком различить; голубоватые волосы в форме колокола, как носит множество пожилых женщин; зубы отличные, белые, слишком хорошие для женщины ее возраста – это оказало на него такое же действие, как если бы он прикоснулся к инимикалену.

«Почти пришли, – радостно сказала ведьма, ее глаза лучились от удовольствия. – Не то чтобы совсем, но почти! Она бесконечная. Как там звали того грека, который говорил, что нельзя никуда дойти, потому что любое расстояние можно поделить снова и снова, на меньшие и меньшие части, так что оно будет длиться бесконечно? И однако мы уже здесь, мы уже здесь!»

В том сне…

В том сне они стояли на самой верхней площадке во всем здании, и она открыла потертую пластиковую дверь в самую верхнюю комнату – комнатушку не больше чулана для швабр, которая и сама была в форме пирамиды. Она отступила в сторону и жестом пригласила его войти, словно добрая сиделка в родильном отделении, приобщающая его к одной из священнейших радостей жизни.

Он переступил через порог и увидел, что комнатка совершенно пуста, не считая старого облезлого деревянного кухонного стола – стола, который он почти узнал; возможно, это был стол из крохотной кухоньки его отца, – а на нем стояла деревянная лохань, наполненная грязью. И в этой грязи он увидел человеческие лица – незнакомые, но казалось, что он вот-вот их узнает, – семь лиц, смотрящих вверх прямо перед собой; они напоминали шляпки больших грибов. И каждое из лиц… – хотя, кроме лиц, там ничего не было, к их вискам и скулам приливала, словно румянец, темная грязь, – каждое из лиц было живым, и корчилось, и беспокойно двигалось само по себе. Глаза вращались, рты открывались, словно хватали воздух, что-то беззвучно шептали; слюна скопилась в углах их раскрытых бормочущих губ – пятеро мужчин и две женщины.

Когда он шагнул поближе, семь пар глаз повернулись, остановившись на нем, и детский страх на лицах сменился идиотической радостью.

«Теперь, если бы ты еще их покормил, – донесся до него оживленный голос старухи из его сна, – и тогда все зажили бы счастливо… счастливо… радостно… до… – Ее слова распадались на части по мере того, как разваливался его сон. – Завершительного… фантастеющего, радодействующего… бод-ровскорм… встив… Стив… Стив!»

– Мистер Искерот!

Он чуть не свалился со своего кресла. – Да?

– Мистер Уиндерсон готов вас принять.

– Кофе, Стивен?

Подумать только, мистер Дейл Уиндерсон, мультимиллионер, предлагает налить ему, низшему исполнителю, чашечку кофе! Но не стоило проявлять излишнего подобострастия, настаивая на том, чтобы сделать это самому.

– Да, конечно. Спасибо вам, сэр.

– Ты можешь называть меня Дейл, Стивен. Твой отец – тот вообще называл меня «мерзавчиком». – Он рассмеялся. Уиндерсон был высоким привлекательным мужчиной с густыми черными волосами; на нем был шелковый жакет с изображением «Сан-Франциско Джайантс» [40], джинсы и ковбойские сапоги. Улыбка оставила на его лице нестираемые морщинки вокруг глаз и рта.

– «Мерзавчиком», сэр? Да что вы говорите!

– Ей-богу! Я не возражал.

Размеры офис имел гигантские – от пола до потолка простиралось добрых восемьдесят футов [41], а общая площадь была сравнима с площадью стандартного двухэтажного коттеджа. Небольшое количество редко расставленной мебели производило впечатление элегантного минимализма, лишь еще более подчеркивающего объем помещения. Здесь располагался диван, уиндерсонов широкий, покрытый китайским лаком стол, два стула – кожаных, никакого инимикалена – и несколько картин на стенах. Окно, занимавшее целую стену, открывало сталагмитовое сияние деловой части Сан-Франциско: несколько вертолетов шныряли взад-вперед, словно стрекозы-мутанты; над мостом через залив скользила новая монорельсовая дорога.

Уиндерсон стоял у окна, разливая кофе на роликовом столике из красного дерева. Несмотря на тонированные стекла и на то, что небо было серым, за окном оказалось довольно светло, и лишь когда Уиндерсон принес Стивену кофе – в черной кружке с золотым логотипом «ЗВ» на боку, – он осознал, что в волосах Уиндерсона скрывались металлические прищепки, а выражение лица с веселыми морщинками было в какой-то степени искусственно отпечатано на нем. Его лицо было лишь оболочкой, так же как и небрежная манера одеваться.

Пытаясь не глазеть на него, Стивен отхлебнул глоток кофе и притворился, что любуется видом.

– Твой отец был замечательный парень, – продолжал Уиндерсон, присаживаясь на край своего стола и вытягивая ноги.

Стивен сидел в черном кожаном кресле напротив; огромный офис, казалось, нашептывал ему о подвернувшейся удаче, о ждущих его привилегиях.

– Старина Барри… – Уиндерсон покачал головой, словно уйдя в дорогие ему воспоминания. – Твой отец взял меня под свое крыло, когда я прибыл в Стэнфорд. Мы жили в одной комнате, хотя он был на год меня старше, – но это было больше чем просто любезность. Он по-настоящему любил помогать людям находить свой путь. И для приятеля он был готов на многое.

Стивен почувствовал, как его возбуждение на миг отступило перед скорбью. Его отец, учитель в начальной школе, действительно был хорошим человеком. У него были свои недостатки – он был склонен к угрюмому самоотстранению и чуть не разрушил свой брак увлечением на стороне, – но он любил своего сына и делал все что мог, чтобы Стивен это чувствовал. Он умер два года назад от рака, после жестокой затянувшейся битвы. «Страховым компаниям на меня насрать, сынок. Медицинско-страховые организации, разумеется, давным-давно отступились от меня. Так что я потратил на лекарства все, что у меня было. Я не должен был этого делать. Я должен был знать, что уже слишком поздно. Ведь это значит, что теперь мне нечего тебе оставить – кроме старого потрепанного одолжения. Один человек задолжал мне. Ты, конечно, слышал о Дейле Уиндерсоне… так вот, я для него кое-что сделал… в общем, он у меня в долгу. Когда-то мы с ним жили в одной комнате, а сейчас он может ввести тебя в самую верхушку своей компании. Я, в общем-то, не знаю, что конкретно они там производят – какие-то химикаты, или нефтепродукты, или что-то в этом роде. Но если тебе там не понравится, ты ведь всегда можешь убраться оттуда. Там ты сможешь стать одним из тех, кем тебе всегда хотелось быть… Ну, ты понимаешь, – ты можешь воспользоваться своей МВА[42]».

Что он имел в виду под «одним из тех, кем ему всегда хотелось быть»? Почему он так сказал?

Стивен начал заниматься заключением он-лайновых сделок, акциями всех видов, еще до того, как ему исполнилось восемнадцать. Он потерял на этом не меньше, чем приобрел, но его капиталовложения всегда были невелики, а следовательно, и потери были малы – и возбуждение подстегнуло его аппетит.

Он не хотел становиться таким, как его отец, – учить детей, которым было на это наплевать. Он хотел принадлежать к людям, которые что-то значили в этом мире.

– Твой отец… – продолжал Дейл. – Да, он действительно много для меня сделал. Я в долгу перед ним. То есть я хочу сказать – это было больше, чем если бы он просто присматривал за мной, пока мы учились. Он, э-э… не рассказывал тебе, что именно он, э-э?…

– Нет, сэр. Дейл.

– Ну и ладно. Самое главное – благодаря тому, что он сделал, ты получил эту работу. Я не хочу делать вид, что это произошло из-за твоих оценок, хотя они были вполне приличными. А сейчас подходит время предоставить тебе новую возможность…

Он сделал паузу, прихлебывая кофе и глядя на Стивена поверх своей кружки. Он чего-то ждал.

«Чего он ждет?» – Стивен не мог понять. Он откашлялся и предпринял попытку.

– Дейл… Я работаю здесь, в «ЗВ», потому что хочу здесь работать. То есть – я хочу стать частью…

– Членом команды, верно? Ты хочешь расти вместе с компанией. Сынок, тебя уже наняли. Не стоит кормить меня этими старыми баснями. Я просто хочу знать… знаешь ли ты, что в действительности представляет собой мир? И каково в действительности наше место в нем? Конечно, ты не знаешь. Почти никто не знает. Ты наблюдательный мальчик – и уже приметил наш интерес к этому делу с «Дирваном-17», о котором ты поднимал вопрос.

«Так вот оно что». Стивен придал своему лицу, как он надеялся, заинтересованное, беспристрастное выражение. Но внутренне он съежился. Значит, его все же собираются уволить. Возможно, Уиндерсон решил, что должен уволить его самолично в память о его отце.

Исследуя новые продукты, Стивен выяснил, что «Дирван-17», пестицид, который «Западный Ветер» намеревался вскоре выпустить на рынок, был признан независимыми исследователями серьезным канцерогеном и неврологически токсичным веществом. Даже очень незначительные его дозы вызывали судороги у детей и болезни печени у взрослых. Были также указания на неврологические осложнения. Кроме того, он устойчиво сохранялся в окружающей среде. Однако он убивал «стекляннокрылого снайпера», жучка-вредителя, угрожавшего винодельческой промышленности Калифорнии, быстрее и надежнее, чем любой другой пестицид.

– Ты уже обратил внимание на некоторые оборотные стороны «Дирвана-17».

– Да, сэр. Просто я был озабочен тем, что… Уиндерсон поднял руку, прервав его.

– Я понимаю, сынок, ты заботился о компании. Тебя беспокоило, что нам будет предъявлен иск. Что будет отрицательная реакция – о нас пойдет дурная слава, и в будущем урегулирование этого вопроса будет стоить нам больше, чем мы получим в прибыли.

Стивен, охваченный облегчением, осторожно выдохнул через нос.

– Вот именно… Дейл.

– Очень тонко. Я попросил, чтобы продукцию пересмотрели. Возможно, нам удастся прикрыть свои задницы, если мы нацепим на него какой-нибудь предупреждающий ярлык и снабдим его специальной инструкцией по применению – я хочу сказать, более грозной инструкцией, чем обычно, – прежде чем выкинуть эту дрянь на рынок.

Уиндерсон подошел к окну и встал спиной к Стивену в непринужденной позе, заложив одну руку в карман своего жакета с «Джайантсами», а другой держа перед собой кружку.

– Посмотри на этот огромный старый мир там, снаружи. Стив, ты когда-нибудь задавал себе вопрос: где верх, а где низ?

– Ну… э-э… успех – это верх, и чтобы добраться дотуда…

– Об этом тоже не стоит, Стив. Нет, я имел в виду – с точки зрения нравственности. Существуют ли, по-твоему, нравственные верх и низ?

– Ну… конечно!

– Конечно, существуют – и однако все это относительно. Лично я считаю, что добро с точки зрения нравственности – это то, что лучше всего для большинства людей. Возьми этот наш мир – задумывался ли ты когда-нибудь, что верх – в буквальном смысле, по направлению к небу – не является верхом? Ты бы знал это, если бы был космонавтом. Они-то знают. Понимаешь, все зависит от того, где ты находишься. Это верх, если ты стоишь на земле. Но в космосе нет верха. Я хочу сказать – почему ты не падаешь с поверхности Земли? Если смотреть в направлении Южного полюса, это ведь получится низ, так ведь? Так почему же ты не падаешь по направлению к Южному полюсу и дальше, в открытый космос? Из-за гравитации. Но это единственное, что препятствует тебе двигаться в том или ином направлении. Стоит тебе выйти в Солнечную систему, в галактику, и там уже не будет ни верха, ни низа. Мы ориентируемся на то, что работает, сынок.

«К чему он говорит все это?» – подумал Стивен. Но на всякий случай сказал:

– Э-э… ну да, конечно.

– Так вот… гравитация… где находится наш центр тяжести, так сказать? Твой и мой? Где наш нравственный центр тяжести? Как я сказал, это то, что лучше всего для большинства людей. У меня свои представления о том, что это такое. Мне приходится действовать, исходя из собственных представлений – больше у меня ничего нет.

Он повернулся лицом к Стивену, но не посмотрел на него; очень осторожно он поставил кружку на стеклянную поверхность своего стола возле монитора компьютера и устройства громкой связи; он даже нахмурился от сосредоточенности, словно задача установки кружки была делом жизни и смерти.

– Стивен, ты помнишь так называемые Демонические Галлюцинации, около девяти лет назад?

– Демонические Галлюцинации?

– Да. Как ты оцениваешь то, что тогда произошло? Стивен подумал.

– Э-э… я вообще-то не размышлял об этом. Я тогда работал над дипломом, помогал налаживать бизнес в Таиланде – делал компьютерно-производственную базу. – Он хохотнул, стараясь говорить как опытный коллега-бизнесмен. – Мы сделали там всю работу и не получили ничего от доходов. Я тогда был всего лишь интерном, и, как потом выяснилось, это было вообще полулегальное предприятие, куда нас наняли на черную работу. Я не мог дождаться, когда уберусь оттуда. Все это располагалось на острове, совершенно отрезанном от мира. Там у них была возможность избегать международных законов о труде. Мне пришлось застрять там на какое-то время. Меня не было в Штатах, когда случилась вся эта… истерия вокруг демонов. Я видел кое-что по телевизору, но мне показалось, что тут какая-то мистификация, спецэффекты – что, э-э…

– Да, разумеется, – прервал Уиндерсон с нетерпеливым жестом. – Итак, ты решил, что все это обман, а позже счел галлюцинацией, так ты сказал?

– Ну да; говорили, что была какая-то террористическая акция с применением галлюциногенов… что все эти люди слетели с катушек и принялись крушить…

– Да-да, хорошо, – вновь вмешался Уиндерсон, на этот раз оживленно. Он смотрел на Стивена невидящим взглядом. Его вечная улыбка незаметно перетекла в напряженную гримасу.