Демоны

– Вы хотите сказать, демоны каким-то образом вселились в них, – поправил я.

– Нет, Айра. Это они вселились в демонов. Демоны в своем собственном мире представляют собой просто… совокупность аппетитов, существа, обладающие минимальным самоосознанием – почти как искусственный интеллект, только, так сказать, в его духовной ипостаси. Осознающие себя, и в то же время… – Он прервался и сглотнул, собираясь с силами. -… и в то же время себя не осознающие. Они живут и до некоторой степени чувствуют, но не пронизаны душой. Они… это побочный эффект человечества в его худшем проявлении – психологическое последствие нашего бессердечия, нашего эгоизма, нашей жестокости, которые, отражаясь в гранях метафизического творения, нашли для себя свой собственный уровень. Не ад, не шеол – это просто лишенное солнца отсутствие Бога, – но мир, пародирующий наш мир в его худших чертах. Там, разумеется, гораздо больше, чем семь кланов. Пока что пришли только семь – но придут и другие, о да, когда они прорвутся, – это я видел…

Пейменц и Мелисса вопросительно взглянули на Ньерцу.

– Это так, – подтвердил тот. – Если не остановить этих, то явятся и другие. Продолжайте, Шеппард.

– Что ж, если это необходимо… Тартаранцы живут долго, но некоторым образом они существа более временные, нежели люди – у людей коренные души вечны, понимаете? В начале прошлого столетия отдельные люди, практиковавшие ритуальную магию, достигли достаточной степени осознанности, чтобы создать по-настоящему магическое приспособление. И вот, с помощью этой… с помощью всего лишь этого маленького дурацкого магического приборчика… они хотели обеспечить себе бессмертие – переделать правила, достичь не просто бессмертия, но состояния, которое они полагали божественным. Каждый из них, как они надеялись, стал бы правителем некоего персонального космического царства. Как и прежде, это требовало человеческих жертвоприношений – но теперь требовалось огромное количество жертв. Тысячи, тысячи, тысячи смертей – и для этого было два способа: многие могли быть убиты все вместе… или они могли умереть на протяжении какого-то времени в результате умышленного медленного отравления. Вы понимаете?

– Нет – не совсем, – сказал я.

Он взмахнул рукой, словно отгоняя от лица муху.

– Им требовались массовые человеческие жертвоприношения, которые в одних случаях происходили в течение нескольких минут – как в Бхопале, как в Геркулесе, как здесь, в этом полузабытом маленьком пригороде Детройта. Или, в других случаях – в результате других церемоний, – жертвоприношение происходило на протяжении одного-двух поколений. Медленная, мучительная смерть от рака в «раковых коридорах» в Луизиане, и в других местах страны, и в других странах… Мужчины и женщины собирались в помещениях, подобных этому, пели заклинания и проводили ритуалы, а вокруг них умирали люди. Иногда весь обряд выполнялся за одну ночь, иногда церемонии повторялись в дни солнцестояния… Когда законы об охране окружающей среды в некоторых странах ужесточились, они стали все чаще и чаще прибегать к промышленным «авариям»… – Он захихикал; это прозвучало жалко. – Несомненный – тот, с которым заключаются подобные сделки, – говорил им, что нужно делать. В конце концов стало очевидно, что промышленные загрязнения вызывают рак, эмфизему и прочее. Тем не менее промышленные компании отрицали все, отрицали и покрывали все последствия. Десятки лет они делали это – им было наплевать. Кое-кто был просто ослеплен жадностью и безразличием – хотя подобные чувства тоже, разумеется, вскармливают демоническое начало. Другие же активно работали на свое темное братство… и они-то устраивали жертвоприношения вполне сознательно, о да! Ведь все это предназначалось для высшего блага – чтобы по крайней мере некоторые из человеческих существ могли стать «как боги»… так они говорили себе. Так я говорил себе. Жертвоприношения – это всего лишь приемлемые потери. Так же, как Рузвельт пожертвовал Пёрл-Харбором, чтобы побудить страну вступить в войну, и Хиросимой, чтобы закончить войну. Приемлемые потери некоторого количества человеческих жизней ради чего-то великого…

– И вы верили в то, что это приемлемо? – мягко спросила Мелисса.

Шеппард механически кивнул.

– Верил. Я всегда был великим рационализатором… До тех пор, пока не оказался вынужден… против своей воли нести здесь эту бессменную вахту, в этом огромном, ужасном, отрезанном от мира, подавляющем все чувства карцере, – и мне с неизбежностью ничего не осталось, кроме как увидеть себя таким, каким я был… и увидеть моих партнеров по заговору такими, какими они были…

– Как это было сделано конкретно? – настаивал Ньерца. – Вы можете рассказать что-нибудь еще?

– Да… еще немного воды… да, так вот… Промышленные зоны – эти «промышленные парки» и фабрики, избранные Для жертвоприношений, – были выбраны… были выбраны Не случайно, о нет, друзья мои, о нет!

Ньерца чуть не заскрежетал зубами, услышав подобное обращение от этого человека, но заставил себя соблюдать молчание, и Шеппард, отхлебнув воды, продолжал:

– Каждая ПЗЖ, как мы их называли…

– Что конкретно означает эта аббревиатура? – быстро спросил Пейменц.

– ПЗЖ? Ах да, конечно… Промышленная Зона Жертвоприношения. Первичные ПЗЖ – это те места, где сейчас находятся спящие, они все расположены в подземельях. Здесь находятся не только те, кто действовал в Детройте, но и в Геркулесе, и в других местах. Каждая ПЗЖ располагалась в форме какой-либо определенной руны – всего рун было семь, понимаете? Даже… даже очертания нефтеперегонных установок или других промышленных объектов… те из них, что располагались на территории ПЗЖ, были изменены относительно своей первоначальной формы, научно обоснованной для их задачи, так, чтобы над горизонтом на фоне неба запечатлевались руны семи имен…

Ньерца и Пейменц обменялись встревоженными взглядами. Мне показалось, что в глазах Пейменца, когда он смотрел на Шеппарда, промелькнуло восхищение. Он пробурчал:

– М-да, масштабы предприятия… потрясающе, почти величественно…

Ньерца метнул в Пейменца злой, как у ягуара, предостерегающий взгляд.

– Но… – проговорил я, показывая на безжизненные фигуры, лежащие на койках, – этот транс, этот сон… Они…

– Предполагалось, что это будет временно. Это должно было закончиться недели назад. Вселившись в демонов, они должны были забрать множество душ, множество искорок из плеромы, и пожрать их – ради второй части всего мероприятия, ради перевоплощения в богов. Но… этого так и не произошло. Несомненный – Тот, Чье Имя Не Может Быть Названо – высказался на этот счет лишь однажды, когда мы осмелились спросить. Он сказал – мы потом спорили относительно того, что именно он сказал… звучало это примерно так: «Обещание дается людям в тех словах, которыми пользуются люди; у таких слов нет единого значения. Они значат то, что я хочу, чтобы они значили»… – Он замолчал и принялся раскачиваться вперед и назад, хихикая и бормоча себе под нос: – Да, да, мы осмелились спросить! Хе-хе-хе-е-е – мы осмелились… мы осмелились спро…

– Прекратите! – зарычал Ньерца, наклоняясь к нему; Шеппард упал на спину и попытался неуклюже отползти по бетонному полу.

– Не бейте меня! Я уже достаточно страдал! Или… или просто перережьте мне глотку! Только не обижайте меня… Я внутри… я словно карточный домик! Мне необходим уход и… и лечение!

– Перестаньте визжать и отвечайте! Как нам разбудить этих спящих? Как прекратить нашествие демонов?

Шеппард, обхватив себя руками, горько рассмеялся.

– Вы сами сказали: чтобы прекратить нашествие демонов, надо разбудить спящих! Они воплощают в себе все человечество. Люди спят, даже когда думают, что бодрствуют – их истинное «я» спит, – и поскольку оно спит, нами правят эгоизм, тщеславие… демоническое. Ничем несдерживаемое, ничем не направляемое, оно беснуется где хочет! Иногда это выражается в тихом коварстве – о друзья, дорогие друзья мои! – а иногда в неприкрытой жестокости! Даже те… даже те из нас, кто как-то сумел достичь более высокой осознанности – все равно вся эта осознанность проявляется не там, где надо! Мы… мы как слоны – сплошные выросты там, где не надо; только у нас это внутри…

– Как их разбудить, профессор? – спросила Мелисса более мягко.

– Я не знаю! Если бы я знал, я бы давно это сделал! Я принес с собой медикаменты, самые различные средства, чтобы разбудить их, и я применял их все. Ни одно не сработало! Потом я глотал их сам, чтобы оставаться на ногах, несколько недель подряд; я боялся, что могу стать таким же, как они. Результат перед вами – я полностью разрушен. Но этих… этих спящих не разбудить медицинскими средствами – на них не подействует ледяная вода – не поможет даже, если им в уши будет играть симфонический оркестр!

– А если их убить, то демоны останутся на земле навсегда, как я подозреваю, – проворчал Пейменц.

– Да. Они те, кто они есть. Пока спящие спят, каждому из них соответствует демон, беснующийся там, снаружи. То, как выглядят демоны и что они делают, частично зависит от пути, избранного спящими, от их действий – но также и от всего остального спящего человечества! Если человеческая раса – хотя бы какая-то достаточно большая ее часть – увидит себя такой, как она есть, это уже создаст волновой эффект, который сможет принести некоторую пользу. – Не переставая говорить, он начал понемногу укладываться на бок, сворачиваясь в позу зародыша; он продолжал бормотать, но разобрать его слова становилось все сложнее. – Для того чтобы разбудить тех, кто спит этим сном, необходимо потрясение… сейчас уже слишком поздно, чтобы оно могло происходить от них самих. Подобное потрясение может исходить только от… от какой-то благодати, нисходящей от чего-то большего, чем все мы, от солнечного уровня, с более высокого плана. Но как, каким образом… как его направить, как… я не знаю… Может быть… я не знаю. – Он хотел покачать головой, но вместо этого покачнулся всем телом, распластался на полу и затих. Его тело тут же обмякло.

Мы посмотрели на него, друг на друга, потом опять на него. Я спросил:

– Он умер? Или спит?

Мелисса дотронулась до его шеи. Мгновение спустя она покачала головой:

– Ни то ни другое. Он без сознания. – Встав, она обвела взглядом толпу спящих. – Или в трансе. Возможно, он стал таким же, как эти.

– Нет, – сказал Ньерца. – Еще нет.

– Здесь был Мендель, – сказал я. – По-видимому, он чего-то хотел от нас. Вы ведь… вы же все в круге. Разве вы не знали всего этого?

Ньерца, уставившись на спящих, задумчиво проговорил:

– Мы не знали почти ничего из этого… потому что они наполнили мир беспорядками, заглушили его средствами массовой информации, бесчисленными волнами своих темных внушений. Мы знали, что они что-то прячут, но даже не думали, что это может оказаться чем-то настолько огромным. – Подумав, он добавил: – Впрочем, кое-кто думал. Но к нему не прислушались.

– Да, – подтвердил Пейменц. – Мендель предполагал что-то в этом роде. Так я слышал. Мы знали, что Братство Несомненного использует во зло некоторые аспекты промышленной цивилизации, но очевидное зло закрыло нам глаза на зло более тонкое – на Великий План. Мы думали, что все это делается просто во имя хаоса, ради того, чтобы выбить человечество из равновесия, чтобы на нем было легче паразитировать. Но это было верно лишь отчасти… и даже сейчас волны тьмы закрывают истину – даже от Возвышенных Мастеров.

– Это уже не так, – произнес Мендель.

В его голосе была та же сверхъестественная психическая резонирующая вибрация, какую порой использовали Зубачи. Но если интонации Зубачей распространяли импульсы, порождавшие сомнение в себе или неприкрытый ужас, то голос Менделя вселял надежду и незаметно наполнял энергией.

Мы увидели его – он стоял посреди спящей толпы.

– Теперь мы видим, что необходимо сделать. Не хватало лишь еще одного человека – и им стал я, – чтобы восполнить энергию ноосферы, чтобы рассеять тьму. Следуйте за женщиной, от одного спящего к другому. Пусть она ведет вас.

С этими словами Мендель исчез. Мелисса резко втянула в себя воздух. Она дотронулась до своего солнечного сплетения и вздрогнула.

Мы последовали за ней. От одной спящей фигуры к следующей.

Все они были взрослыми, всех возможных возрастов, всех типов, всех рас – впрочем, пожалуй, белые мужчины средних лет попадались все же чаще, чем другие.

Мелисса подошла к первому из спящих, и Золото в Чаше, блистая, вышло из нее.

Оно появилось, вспыхивая, искрясь и сияя, и Мелисса пошатнулась на ослабевших коленях, словно почувствовав родовые схватки, дрожа и неподвижно глядя перед собой, с полураскрытыми губами, с отблеском мерцающего Золота в глазах.

– Эта… это Золото – оно может пробудить меня? – спросил я вполголоса у Пейменца. – Может Мелисса с его помощью… сделать меня, ну… просветленным?

– Нет. Просветление, также как и состояния сознания, лежащие за просветлением – распознание собственной истинной сущности как она есть, создание истинного бытия, – все эти вещи необходимо заслужить. За них должно быть заплачено личным усилием, осознанным страданием. То же, что произойдет здесь, будет лишь возвратом к обычному осознанию – хотя, как я подозреваю, Золото покажет им кое-что еще…

Мелисса повернулась к Мимбале и голосом, звучавшим не совсем похоже на ее голос, произнесла:

– Пойди туда – к той коробке на стене. Выключи фальшивый свет.

Мимбала посмотрел на Ньерцу – тот кивнул. Мимбала, рысцой протрусив к распределительному щитку, щелкнул переключателем. Мы окунулись в обширное озеро темноты, тут же рассеянной окружившим нас светом – сиянием Золота.

Потом она вытянула вперед правую руку, ладонью вверх, и мерцающий шар, подплыв, завис в воздухе так, что его ядро оказалось в шести дюймах [35] над ее ладонью, так что ее руку было почти не видно за его энергиями, а все ее тело, лицо и глаза осветились их сиянием, синим и золотым.

Она повела рукой в сторону ближайшего из спящих – это был молодой мужчина, – опустив ее так, чтобы энергии омыли его голову, и почти немедленно он проснулся.

Он проснулся с душераздирающим воплем неподдельного страдания.

Мы слышали этот крик повторенным сотни раз, переходя от одной неподвижной фигуры к следующей.

Пробудившиеся были безутешны; впрочем, некоторые из них собирались в группы, чтобы поплакать вместе, ища другу друга поддержки. Другие заползали под свои койки и сидели там, обхватив себя руками, рыдая и содрогаясь от ужаса, уставившись перед собой расширенными глазами, но глядя при этом куда-то внутрь себя. Видя себя, с помощью Золота в Чаше, такими, как они есть.

Воплей было очень много.

Позже мы узнали…

… что семилетний испанский мальчик и его молодая мать пересекали улицу, пробираясь к правительственной аварийной продуктовой базе, когда их заметил Крокодиан, летевший с Придурком в когтях.

Не знаю, был ли это «мой» Придурок, но они встретили его в том же положении, в каком он покинул нас. Крокодиан опустил Придурка с одной стороны от пораженных ужасом матери и ребенка, а сам, хлопая крыльями, переместился так, чтобы отрезать им путь к бегству, загораживая собой заваленную обломками улицу.

Молодая мать прошептала сыну:

– Беги, когда я подам сигнал.

Придурок сказал, что ей следовало бы посоветовать ему бежать прямо к Крокодиану – так оно выйдет быстрее. Разве что Придурок решит взять мальчика себе как своего «маленького дружка». Придурок сказал, что у него еще никогда не было такого маленького дружка. Но возможно, женщина согласится сначала потанцевать?

– Щ-штанцуем вмеште, ты и й-я! – сказал ей Придурок. – Польку, э?

– Если я буду танцевать – если я сделаю все, что ты захочешь, – ты отпустишь моего сына?

– Шмотря щто понимать под шловом «отпуштить», – возразил Придурок.

В этот момент Крокодиан, прийдя в нетерпение, прыгнул вперед, сомкнул когти на плечах матери и распахнул пасть, чтобы откусить ей голову. Ребенок закричал.

– И тут того, который меня схватил, словно бы что-то дернуло, – рассказывала позже мать. – Будто его схватили за хвост и вытащили куда-то. Не знаю, почему он не утащил за собой меня – было такое впечатление, что в нем уже не оставалось силы.

Придурок испустил жалобный вопль и попытался заползти под машину, но это не помогло. То же, что произошло с Крокодианом, произошло и с Придурком. Демоны начали низвергаться внутрь себя.

Мы слышали описания того, как это происходило, вновь и вновь, и каждый раз они звучали более или менее одинаково: это походило на то, как если бы демон удалялся на огромной скорости – как если бы вы сбросили его с крыши Эмпайр Стейт Билдинг и смотрели сверху, как он падает, уменьшаясь в размерах. Только они каким-то образом падали внутрь себя, в центр того пространства, которое занимали. Демон исчезал вдалеке, ни на дюйм не двигаясь с места.

Мальчик и его мать, обхватив друг друга, смотрели, как демоны съеживаются и превращаются в ничто. Мать и дитя упали на колени, возблагодарили Господа и благополучно добрались до дома.

Подобные истории рассказывались снова и снова в тысяче мест по всему миру.

И каждый исчезнувший демон соотносился с человеческим существом, членом Братства Несомненного, пробужденным моей дорогой Мелиссой и Золотом в Чаше.

Когда просыпался соответствующий демону человек, демона отшвыривало на его собственный план, туда, где он существовал и не-существовал; а то, что делало для них возможным обитать в нашем мире, возвращалось к своему владельцу и пробуждало заклинателя к мучительному самоосознанию.

Когда Мелисса закончила будить спящих в первой ПЗЖ и Ньерца вновь включил верхний свет, она, обернувшись, увидела, что Мимбала наводит пистолет на голову Шеппарда.

Шеппард, плача, на четвереньках полз к ней через комнату.

– Доктор Ньерца! – закричала Мелисса. Мимбала прицелился.

– Доктор Ньерца, Мимбала не будет стрелять! – проревела Мелисса.

Ньерца посмотрел на нее. Она повысила голос до уровня, который я никогда не считал возможным.

– Доктор Ньерца, вы оставите этого человека в живых! Она шагнула к ним, и словно бы в ответ на ее гнев Золото в Чаше вновь до поры до времени исчезло внутри нее.

Мимбала выстрелил.

Большая часть левого уха Шеппарда исчезла. По его шее расползалось красное пятно, он схватился за голову и покатился по земле, вопя от боли.

Старые руки Мимбалы тряслись. Он зафиксировал правую руку левой…

Мелисса остановилась в нескольких ярдах от него. Мимбала колебался, переводя взгляд с нее на Ньерцу, но не опускал пистолета, направленного на съежившегося Шеппарда.

Мелисса заговорила более спокойным тоном:

– Ньерца. Прошу вас. Оставьте его в живых.

– Пусть они убьют меня, – хрипло проговорил Шеппард.

– Нет, – ответила Мелисса. – Ньерца?

– Он один из них; и вскоре, – добавил Ньерца, – он станет спящим, наподобие тех, которых вы только что разбудили. Он лжет, говоря о своих намерениях, – может быть, вообще все, что он говорил, предназначалось лишь для того, чтобы сбить нас с толку.

– Нет, – сказала она. – Я так не думаю.

Она посмотрела на меня. Вздохнув, я подошел и встал рядом с ней.

– Так значит, можно быть осознающим, Ньерца, – и не иметь сострадания? – спросил я.

– Я убиваю, если это необходимо, – сказал Ньерца. – Я считаю, что если мы оставим этого человека в живых, он станет таким же, как те, другие, – когда мы уже не сможем до него добраться. И еще один демон будет ходить по Земле. Скольких он убьет? Чтобы спасти этих людей – его необходимо убить сейчас!

Я повернулся к Мелиссе.

– А может… ты не можешь пробудить его прямо сейчас?

– Нет, мне… мне так не кажется. – Она пристально посмотрела на Ньерцу. – Вот ведь ирония: какая-то часть вас самих, Ньерца, сейчас погрузилась в сон. Может быть, дело в том бремени, что лежало на вас последние несколько недель. Никто не может вынести столько. Не сердитесь, но попробуйте увидеть свое стремление убить Шеппарда таким, как оно есть.

Ньерца открыл рот, словно желая что-то ответить, но не сказал ничего и некоторое время смотрел куда-то в пространство – или внутрь себя.

Пейменц взглянул на пробужденных, которые бормотали, и стенали, и сыпали проклятиями по всему подземелью.

– Мне кажется, нам лучше поскорее что-то решить и убираться отсюда. Ньерца, не забывайте, ее направляют. Доверьтесь ей.

Мимбала вопросительно глядел на Ньерцу. Наконец Ньерца сомкнул свои длинные пальцы на запястье Мимбалы и покачал головой.

– Пусть он живет, – неохотно проговорил он. – Она права.

Мелисса быстро подошла к ним.

– Шеппард пойдет с нами, – сказала она.

– Что? Вот этот? – воскликнул Пейменц, указывая на Шеппарда. – Он же один из них! Сколько людей погибло из-за…

– Папа! Молчи!

И Пейменц умолк – скорее от удивления, чем из-за чего-либо еще.

Она продолжала, уже спокойнее, но даже еще более властным тоном:

– Он пойдет с нами. Он приведет нас к другим.

Для Шеппарда потребовалось инвалидное кресло. Благодаря контактам Ньерцы в правительстве нам были обеспечены военные вертолеты и транспортные реактивные самолеты, обычно использовавшиеся только для высших чинов, а также армейская сиделка для Шеппарда.

Мы путешествовали со всевозрастающим изнеможением, от одной первичной ПЗЖ к другой; Шеппард направлял нас. Мы посетили шесть – оставалось еще три Промышленные Зоны Жертвоприношения в Соединенных Штатах: одна в Чикаго, одна в Луизиане и одна в Нью-Джерси; затем мы прыгнули к трем зарубежным, перелетев через Атлантику. Мы как кузнечики скакали по земному шару, ища первичные ПЗЖ в Африке, Индии и Малайзии.

Позади нас насильственно пробужденные медленно выползали из своих подземелий. Некоторые из них нашли себе прибежище в безумии, некоторые ушли в долгую депрессию, закончившуюся чем-то вроде амнезии; довольно многие покончили с собой; некоторые нашли дорогу к синагогам, буддийским храмам, церквям, мечетям, соборам и даже индейским потельням [36], ища заступничества и прощения. Один человек прополз сорок три мили на четвереньках, пока его обнажившиеся кости не заскребли по асфальту – это было нечто вроде невысказанной мольбы об искуплении. Многие просто махнули на себя рукой, разрушив свое здоровье алкоголем и наркотиками, – и умерли. У всех этих людей была одна общая черта: боязнь сна, стойкая бессонница.

Мы пересекли Тихий океан, направляясь к последней ПЗЖ – неподалеку от Лос-Анджелеса.

Они ждали нас…… в Калифорнии. Мы увидели их двадцать минут спустя после того, как сошли с трапа у хвостовой части приземистого самолета. Мелисса шла первой, за ней следовали мужчины, прятавшиеся за женщиной: Ньерца, Пейменц, Мимбала, я, Шеппард со своей сиделкой, четыре буддийских монаха, сикхский учитель, два католических священника и исламский суфий, присоединившийся к нам в Индии. Мы вылезли, моргая от солнца, из военного транспортного самолета, который, с благословения ВВС, присвоили себе на Гавайях. Самолет приземлился на широкой дороге, ведущей к химической фабрике в двадцати минутах езды к северу от долины Сан-Фернандо. К месту очередной «аварии».

Мы подняли глаза на ПЗЖ: силуэт фабрики, несколькими вертикалями выделявшийся на желтом предзакатном небе, в совокупности с горизонтальными и диагональными трубопроводами и переходными мостиками образовывал, как мы теперь отчетливо видели, гигантскую руну.

Однако наша маленькая группа была не одинока: почти одновременно с нами прибыли три грузовика с солдатами Национальной Гвардии, выглядевшими бледными и испуганными; грузовики были посланы нам в помощь администрацией президента, которую воодушевили успехи Мелиссы. Солдаты покорно выбирались из грузовиков, проверяли затворы своих винтовок и задумчиво оглядывались вокруг.

Когда мы приблизились к боковой дороге, ведущей к подземному убежищу спящих, у меня свело живот, а по спине пробежал холодок: я увидел длинные цепочки темных фигур, выбирающиеся из мертвой дубовой рощи по обе стороны от дороги; безлиственные, перекрученные черные деревья сами походили на небрежно вычерченные руны какого-то фантастического забытого алфавита, означающие лишь разложение и смерть.

Однако те, кто выходил сейчас из леса, чтобы заступить нам дорогу, были людьми – большинство из них. Правда, среди них были три Придурка, выглядевшие почти одинаковыми – они стояли спереди. Вокруг Придурков кипела толпа, состоявшая примерно из четырехсот мужчин и женщин, на многих из которых не было ничего, кроме сандалий и яркой нательной раскраски – похабных изображений, геометрических узоров и пентаграмм, а также грубых пиктографических изображений Пауков и Шлангов. У других были сделанные из папье-маше головы, изображавшие Зубачей, Молольщиков и Крокодианов; самодельные костюмы имитировали формы тела демонов.

Я подумал, что эти люди были запуганы до такой степени, что в отчаянии попытались по-своему приспособиться к новой демонической реальности.

У некоторых в руках были охотничьи винтовки, пистолеты, топоры, бейсбольные биты и стальные трубы.

Солдаты Национальной Гвардии, по всей видимости, были почти рады видеть их. По крайней мере этих людей можно было застрелить – и быть уверенным, что они останутся мертвыми.

Один из Придурков выступил вперед, держа руку на плече одного из людей и направляя его к нам, как родитель, мягко подталкивающий ребенка выйти вперед и прочитать стихотворение.

Человек, долговязый, с круглым пивным брюшком и клочковатой рыжей с проседью бородой, был почти полностью обнажен и выкрашен преимущественно в синий цвет, с ярко-красными полосами вдоль конечностей, его гениталии были вызывающе оранжевыми; на его голове был самодельный шлем, изображавший голову Крокодиана. В одной руке человек держал посох, когда-то бывший телевизионной антенной; на уцелевших перекладинах болтались мумифицированные части человеческих тел: высохшие пальцы, связка ушей, кисть руки, целая голова – впрочем, это был уже почти череп.

В лице человека с головой Крокодиана было что-то дразняще знакомое, несмотря на раскраску, бороду и худобу. Не этот ли человек перед вторжением был одним из наиболее значительных кандидатов в губернаторы?

Я инстинктивно обхватил рукой плечи Мелиссы; мы услышали фырканье, хлопанье крыльев и, подняв головы, увидели Крокодианов, круживших в нескольких сотнях футов над нами; увидели Пауков, скользивших к нам с трех сторон.

Один из солдат, увидев, что демоны собираются, громко заплакал.

– Скоро будет еще больше, – сказал человек с головой Крокодиана, выступая вперед; Придурок держался у него за спиной. Человек заговорил тихо и зловеще: – Здесь закончится затеянное вами разрушение нового мира.

– Мы ничего не разрушаем, – ответил Пейменц. – Мы лишь пробуждаем.

– А что происходит с теми, кому вы наносите вред своим пробуждением? – запальчиво спросил человек. – Они сходят с ума, они кончают самоубийством!

– Да, некоторые так и делают – пробуждаясь, подобные люди ощущают мучительное раскаяние – раскаяние, которое трудно перенести. И им есть в чем раскаиваться.

– Вы убиваете их с помощью своей черной магии! – заявил человек, ошеломив всех нас.

– Черной магии? – выпалил я.

– Ангелы, которых ваша магия губит и очерняет, были посланы просеять человеческую расу, убирая тех, чьи души недостаточно чисты для великого танца, который грядет!

Я не мог не расхохотаться – может быть, это была истерика, вызванная усталостью.

– Ангелы! Вот что они вам говорят?! Так значит, они просеивают? Очищают? Вы видите, как они мучают и калечат людей, и до сих пор верите в то, что у них есть какие-то добрые намерения?

– То, что мы видим, – это искажения, вызванные вашей черной магией!

Я перевел взгляд на остальную толпу. Я заметил, что там было по меньшей мере пятьдесят человек, одетых более или менее нормально, да и на раскрашенных лицах, кроме враждебности, были видны самые разнообразные выражения: испуг, смущение, замешательство, неуверенность. Это вселило в меня некоторую надежду.

– Да, Айра, – сказал Ньерца, отвечая на мои мысли. – Сомнение может внушать надежду – некоторые из них действительно сомневаются. Сомнение – это дверь, открывающаяся для истины.

– И хер ш ними, штоб их! – сказал Придурок. Он махнул рукой троим людям с винтовками, стоявшим рядом. – Бей шволочей!

Ньерца хотел что-то сказать, но в этот момент раздался гулкий грохот, и колонна гвардейцев взорвалась автоматическим огнем.

Трое с винтовками упали на землю.

Толпа отпрянула – попятившись, но не рассеиваясь: наэлектризованная неуверенность держала нас всех на своих местах.

Я сделал попытку увести Мелиссу в безопасное место, но она мягко отвела мои руки. Внезапно она опустилась на колени, лицом к толпе, и ее губы зашевелились – она молилась. Священники, бывшие с нами, присоединились к ней; каждый молился в позе, предписанной его традицией.

Из толпы раздался одиночный винтовочный выстрел – стрелял голый худосочный юнец, он стоял с раскрытым ртом, трясясь всем телом; пуля просвистела у нас над головами. Его пробный выстрел был возвращен гвардейцами – и возвращен решительно. Стрелявшего развернуло вокруг оси дюжиной пуль. Толпа закричала и попятилась еще дальше, оставив упавшего перед собой; большинство людей кидалось на землю или пряталось за стволами деревьев. Несколько человек бросили оружие и подняли руки.

Другие, спрятавшись за древесными стволами, приготовились к стрельбе.

Демоны в небесах подлетели поближе. Придурки подняли кулаки.

Гвардейцы вскинули винтовки; стрелки из толпы вскинули винтовки.

В этот момент небо начало темнеть.

Туч не было. Но в объятой страхом тишине небо начало темнеть само собой. Я посмотрел на солнце – это было не затмение. Скорее можно было сказать, что затмилось само небо – не почернело, но потемнело настолько, что на земле воцарились глубокие сумерки.