Но иногда ему казалось, что он чувствует, как отец пытается сказать ему что-то.

Внезапно он вспомнил преподобного Энтони. Круговращение смерти в водах пруда в Пепельной Долине. Чайку на капоте «хаммера». Людей в противогазах. И то, что сказала Глинет насчет вероятной связи всего этого с военными. Это не давало ему покоя. Может быть, настало время немного разрядить атмосферу.

В конце концов, он был теперь здесь, рядом с Уиндерсоном – он собирался спасти жизнь уиндерсоновой племяннице. Что значило, что он имел право задать пару неудобных вопросов. «Спроси его об этом, – подумал он. – Сними тяжесть со своей груди».

Он набрал в грудь воздуха и нырнул:

– Дейл… я там, в Пепельной Долине, видел кое-что, чего не понял. Дикинхэм сказал… в общем, у меня сложилось впечатление, что он говорил об испытаниях «Д-17» с военными…

Уиндерсон нахмурился, затем пожал плечами.

– Да, Стивен, с военными. Что ж, военные хотят использовать эту штуку для защиты личного состава в местах, пораженных москитами, где велика угроза энцефалита, где водятся мухи цеце и тому подобное.

– Но в городе… я хочу сказать, там люди были вынуждены ходить в противогазах. И все эти мертвые животные… Я просто беспокоюсь с точки зрения рекламы – чтобы не получилось каких-нибудь накладок. «Д-17» выглядит очень мощным средством. Он выглядит как… оружие массового поражения.

– Ага. Н-да, может быть, Стив, мы действительно немного… не рассчитали. Конечно же, разбрызгивание проводилось рядом с городом, его просто подхватило ветром, и город накрыло… Всегда есть факторы, которые трудно предугадать. Но видишь ли, мой мальчик, в конечном счете мы ведь пытаемся увеличить поставку пищевых продуктов, найти способы бороться с насекомыми, которые уже выработали устойчивость к пестицидам. На этой планете больше шести миллиардов людей. Ты чихнуть не сможешь, чтобы не повредить кому-нибудь где-нибудь… Надо уметь видеть общую картину, Стивен. И если ты будешь глядеть с верхушки корпоративной лестницы, уверяю тебя, ты все поймешь! – И он отечески улыбнулся.

Стивен почувствовал, как некоторая часть тяжести упала с его плеч. Это было верно: он просто запаниковал, забыл об общей картине.

Вертолет, содрогаясь, продвигался вперед. Наконец Уиндерсон произнес: «Почти приехали», и Стивен увидел обсерваторию, разворачивающуюся в поле зрения впереди и внизу них.

Он взглянул на Пепельную Долину… и не мог не посмотреть еще раз. Он уставился во все глаза.

Новые дороги, которые строил «Западный Ветер», были теперь намечены более отчетливо, хотя они все еще представляли собой прямые, как по линейке проведенные выемки в земле. Они расходились, словно лучи, из пригородов, образуя острые углы в пяти точках, расположенных симметрично вокруг всего города: гигантская пентаграмма, вырезанная в земле, с городом в середине. И деревья в парке были вырублены, вырваны с корнем. На их месте, в самом центре города, располагался символ, намеченный такими же дорогоподобными выемками, символ, видимый только с воздуха.

Стивен уже видел этот символ прежде – в сердце своего астрального видения. Та руна, которая была живым существом – символ выглядел так же, как она.

В точности так же.

Ростов, Россия

Мелисса сидела у кровати Аиры в комфортабельной гостинице в Ростове. Снаружи было еще темно, но рассвет близился. Она увидела документы на перевод, которые вызволили Аиру из тюрьмы – они лежали, сложенные, в боковом кармане саквояжа Ньерцы. Надо наконец уничтожить их. Она проговорила короткую молитву, прося о том, чтобы другу Арахи в правительстве, который был тайным суфием, не пришлось заплатить за эти документы своей жизнью.

Ньерца сделал несколько звонков соратникам по Кругу, которые устроили так, что частный грузовой самолет ждал их сразу же за иранской границей. Оттуда они добрались до Каспийского моря и затем к северо-западу, в Ростов. Мелисса хотела найти больницу в Иране, но Араха предостерег ее, что среди иранских чиновников было слишком много коррумпированных лиц, которые могли за вознаграждение добиться их экстрадиции обратно в Туркменистан, поскольку с этого момента они находились в розыске. Она всю дорогу беспокоилась, что Айра может в любой момент умереть от внутренних повреждений. Но Айра, накачанный снотворными, спал в грузовике и в самолете до самого Ростова.

Ньерца не казался обеспокоенным. Он завершил свою миссию. В конце концов, подумала она с горечью, Мендель вернулся к ним. Именно из-за этого они отправились в Туркменистан: чтобы уничтожить личность ее сына, вновь пробудив к жизни его предыдущее воплощение.

Больница была переполненной и запущенной. Рентгеноскопия показала отсутствие у Аиры угрожающих жизни повреждений или серьезных внутренних кровотечений – всего лишь сломанная ключица, небольшое сотрясение мозга, разбитая коленная чашечка, несколько дюжин сильных ушибов, несколько выбитых зубов – и было решено перевезти Аиру куда-нибудь, где он смог бы чувствовать себя более комфортабельно. Куда-нибудь, где поспокойнее.

Теперь единственными звуками, которые она слышала, было хриплое дыхание Аиры, шипение самовара, голоса людей, разговаривающих с Маркусом за чаем в соседней комнате. Никто из них толком не спал, но старый дервиш и Ньерца уже встали и разговаривали. И Маркус.

Маркус.

Мендель.

Голос мальчика, слова незнакомого взрослого мужчины. Она с трудом могла находиться рядом с ним.

«Они лгали мне, – гневно подумала она. – Они знали, что должно будет произойти с Маркусом». Им нужно было, чтобы сознание Менделя вернулось к ним полностью, и они принесли в жертву ее ребенка. Они могли бы, если бы захотели, сказать, что Маркус всегда был Менделем – что он просто забыл это. Они могли бы сказать: то, что он был Маркусом, было своего рода амнезией – потерей памяти, которая теперь просто восстановилась вновь.

Но что-то умерло в тот день в пещере.

Она отодвинула прядь волос с глаз Аиры; он пошевелился в своем наркотическом сне и застонал. Каждое движение причиняло ему боль, даже во сне: он был сплошной массой синяков. Им удалось влить в него немного бульона, и доктор сделал ему укол витаминов. Но он не мог есть твердую пищу. У него слишком распухло лицо и было слишком много выбитых зубов.

– Мой бедный глупый муж, – прошептала она. – Почему ты не остался дома?

Она слышала речь Маркуса из соседней комнаты: он говорил сдержанно, обдуманно и серьезно. Вся невинность была выжжена из его голоса.

Ей еще повезло, что Айра остался жив. Он вынес лишь один день пыток; во многих странах заключенных пытали снова и снова, заставляя их выносить несказанные мучения. Странно думать, что этот изломанный человек подле нее отделался легко.

«Как он перенесет это испытание?» – думала она. Он был чувствительным – никто не был более чувствительным, чем. он, – но во многих отношениях он мог быть и твердым. Его» израненное детство, конфронтация с демонами, человек, которого ему пришлось убить в тот день, монстр на крыше их дома – все это укрепило его. И к тому же он имел счастливую возможность учиться у Йанана; возможно, он оказался способен сохранить какую-то часть себя в неприкосновенности, что-нибудь, на чем можно было строить дальнейшую жизнь. И все же… только посмотрите на него!

Мир убедили, насколько возможно, забыть о демонах, замутить память, исказить правду. Что же еще, думала она, было так же подавлено под психическим влиянием Несомненного на протяжении истории человечества? Возможно, некоторые из демонов вторгались в наш мир и раньше – под той или иной личиной, и возможно, тогда человечество так же заставили забыть об этом.

Болезни расползались по миру – болезни человеческого тщеславия, эгоизма, похотей и жестокостей – и сейчас было хуже, чем когда-либо.

«Может быть, – подумала она, и прилив отчаяния исторг слезы из ее глаз, – может быть, мы проигрываем эту битву. Может быть, мы уже потеряли наш мир». Так же, как она потеряла своего сына.

Батарея под окном зашипела, привлекая к себе ее взгляд, словно шепча ей: «Посмотри сюда».

Она посмотрела в наполовину зашторенное окно на четкие контуры домов, на контрастирующий с ними собор, стоящий среди них. Купол и византийский крест православного собора, освещенные сзади рассветным солнцем, казались вырезанными из черной бумаги. Она смотрела, как сияние нарастает, одаряя объем собора патиной розового и золотого. Многоэтажные здания вокруг начали казаться просто занимающими место, незавершенными архитектурными идеями; но церковь была неизменной, как полностью воплощенный замысел.

Она ощутила проблеск надежды – и в этот момент вошел Маркус.

– Мел… Мать, как он себя чувствует?

– Он спит.

– Хорошо. Хорошо. – Мальчик неловко топтался в дверях, глядя на нее. Глядя на нее, как глядел бы взрослый, желающий помочь, но не знающий толком, как это сделать. Не как ребенок, нуждающийся в ласке. И тем не менее единственное, что могло бы ей помочь, – это увидеть перед собой ребенка, нуждающегося в ласке.

– Лучше дать ему поспать, – хрипло проговорила Мелисса. – Я посмотрю за ним.

– Конечно. Хорошо. Да. – Маркус прочистил горло, помялся и вернулся обратно в кухню.

Она склонилась над своим мужем, прижалась лицом к его груди и разрыдалась, сжав голову руками.

Спустя мгновение звук дыхания Аиры изменился, и она ощутила на своей голове его ладонь, гладящую ее волосы, утешающую ее.

Пепельная Долина

Глинет почувствовала новый приступ боли и особую влажную теплоту. Она сказала:

– Мне нужно остановиться.

– Мы уже приехали, – ответил Дикинхэм, останавливая водородный «хаммер» у грязной стройплощадки. Был поздний вечер, небо низким, струйки тумана смазывали очертания бурого деревянного строительного вагончика в конце гравийной дороги, где две новые дороги из Пепельной Долины сходились углом. На настоящий момент здесь не было сделано ничего. Площадка пустовала. Кроме вагончика, стояла лишь пара неподвижных, заляпанных грязью бульдозеров, большой фургон и кабинка биотуалета.

– Я только забегу в уборную, – сказала Глинет.

Дикинхэм взглянул на нее искоса, словно колеблясь, давать ли ей разрешение, что она сочла странным, но затем кивнул. Она выбралась из машины и заковыляла по грязи. Она кинула взгляд на Пепельную Долину. Над ней поднимался дым. Это выглядело как большой пожар, а может быть, и два. Странно, что не было слышно сирен. Впрочем, они ведь перекрыли все дороги к Пепельной Долине.

Она вошла в ярко-голубую пластиковую кабинку, чувствуя вяжущий запах химикалий и густое зловоние фекалий. Она закрыла за собой дверь, открыла сумочку и достала тампон.

Обычно месячные приносили ей ободрение. Хотя это был конец ее цикла, это значило, что она еще может иметь детей. Когда-то она хотела этого. Но сегодня у нее было беспокойное ощущение, что это было нечто вроде маленькой смерти внутри нее.

«Это все смерть, затопившая долину», – подумала она, закончив и натягивая джинсы. По пути сюда им пришлось объехать двух мертвых оленей и полдюжины мертвых собак.

Выйдя за дверь на более чистый воздух, она остановилась и посмотрела туда, где лежали мокрые поля. Даже здесь, открываясь, она могла чувствовать свою связь с Землей, с биосферой – то, что привело ее в экологическую политику, а затем, через профессора Пейменца, на службу Кругу. Ощущение чего-то неопределимо драгоценного, чрезвычайно могущественного и в то же время хрупкого. Ее долг – защищать это. Поэтому, когда они попросили ее назваться фальшивым именем, присвоить себе фальшивый послужной список и внедриться в «Западный Ветер» в качестве ассистента Стивена, она ответила согласием, хотя это и означало влезть в собачью свору [62].

Зачем, однако, Дикинхэм попросил ее выехать с ним в эту сточную канаву, недоумевала Глинет. Она ведь была ассистенткой Стивена, а не Дикинхэма.

Перебрасывая через плечо лямку своей сумочки, Глинет побрела к бурому вагончику и остановилась у двери, чтобы взглянуть на фургон с военными номерами, припаркованный в другом конце площадки. Не тот ли это фургон, который они видели тогда в городе? Она поняла, что прислушивается к приглушенным, почти шепчущим голосам, доносящимся из фургончика. Вороватые голоса.

Пригнувшись, она придвинулась поближе к маленькому открытому окошку, затянутому сеткой от насекомых.

– Она послала ему файл со всеми данными по МК ULTRA и дюжине других проектов, всю подноготную, – говорил Дикинхэм. – Мы только недавно начали перехватывать передачи с ее наладонника, и никто не успел оценить их до сегодняшнего утра.

Второй человек что-то пробурчал – она не смогла расслышать его слов.

– Мне кажется, она знает насчет контроля сознания; Уиндерсон проецировался ко мне как раз перед тем, как я выехал. Я сказал ему. Он говорит, раз так, надо предполагать, что это наши враги. Что она все знает. Что она какая-то посвященная… одна из них.

Снова бормотание. Дикинхэм ответил:

– Нет, большинство из них защищено от такого рода проверок, особенно если они связаны с Кругом Осознающих.

Слушая, она ежилась от последовательных припадков озноба, выглядевших словно начало гриппа. Итак, теперь она поняла, зачем ее привезли сюда.

Они знали – и собирались убить ее. Скормить ее Несомненному.

Она попятилась прочь от окна и, двигаясь как можно тише по засасывающей грязи, вернулась к «хаммеру». Ключей не было. Дикинхэм взял их с собой.

Она открыла капот и нашла под ним ошеломляющую путаницу проводов. Определив аккумулятор стартера, она выдрала его, через плечо поглядывая на фургончик. Оттуда не было никаких движений. Но в любой момент…

Во рту у нее было сухо и стоял металлический привкус. Она чувствовала, как трепыхалось сердце.

«Так вот на что похож настоящий страх», – подумала Глинет, ощущая его вкус, беспристрастно разглядывая его, но не позволяя себе отождествляться с ним слишком сильно. Пытаясь оставаться спокойной, настолько осознающей, насколько было возможно.

Она закрыла крышку капота – слишком громко – и, пригибаясь к земле, поспешила к фургону. Он был не заперт, но ключей не было и здесь. Пытаясь открыть крышку двигателя, она поранила пальцы и вполголоса выругалась от досады. Наконец крышка отскочила – и она не смогла найти аккумулятор. Это была какая-то разновидность гибридного двигателя, и аккумулятор здесь был здоровенной штуковиной, расположенной где-то глубоко внизу.

Она выдернула все провода, какие попались ей на глаза, некоторые из них перегрызла зубами. Закрыв крышку двигателя, она увидела замысловатой конструкции противогаз, лежавший на одном из сидений фургона. Она схватила его, повесила себе на шею так, чтобы он болтался сзади, и с аккумулятором «хаммера» в руках побежала к дороге. Грязь засасывала ноги, налипала на туфли тяжелыми комками, словно специально пытаясь замедлить ее бег. Самое большее, что ей удавалось, пока она не добралась до дороги, – это плестись лихорадочной рысцой.

Хрустя по гравию – слишком громко, – Глинет бежала по дороге; налипшая на туфли грязь создавала впечатление, словно она бежит с гирями на ногах. Пробежав около пятидесяти ярдов, она швырнула аккумулятор в журчащий люк водовода. Она заметила, что солнце садится, и пожелала, чтобы оно садилось быстрее, поскольку знала, что на этой дороге представляет собой хорошую мишень: по обе стороны расстилались плоские стернистые поля, а впереди лежала четверть мили открытого пространства до ближайшей группы деревьев. Лишь темнота могла укрыть ее.

Позади она услышала разъяренные вопли. Они обнаружили ее отсутствие; они узнали о диверсии. Сейчас они пустятся за ней вдогонку.

Она услышала рядом со своей головой жужжание пчелы, за ним последовал треск, и она поняла, что это была вовсе не пчела.

У нее появилось чувство, словно ее спина стала голой, холодной – как всякое место, куда должна была ударить следующая пуля. Еще один темный зев люка открылся справа от нее, из него доносился гулкий плеск воды. Она услышала еще одну пчелу, и пригоршня гравия взметнулась в воздух, ужалив ее в икру. Стрелявший действовал наверняка, пристреливаясь без спешки.

Она огляделась, ища укрытия – здесь был только люк. Боже, хоть бы фонарик! Погоди-ка – у нее был маленький фонарик на цепочке для ключей.

Глинет метнулась к люку и спрыгнула в канал водовода, с плеском приземлившись в воду на четвереньки и охнув от соприкосновения. «Черт!» – вода была холодной, она совершенно не ожидала такого холода. Она выпрямилась и принялась рыться в сумочке. Где же он? В любой момент они могли появиться на краю люка и выстрелить в нее.

Наконец она нашла цепочку для ключей и включила миниатюрный фонарик. Если бы у нее, кроме ключей, была еще и машина!

Она заколебалась. Туннель вел к городу. Она теперь боялась этого города, но у нее над головой, на гравийной дороге, уже раздавался шум бегущих ног. Последуют ли они за ней сюда? Может быть, им не придется этого делать. Может быть, им нужно будет всего лишь послать людей, которые встретят ее с той стороны.

Она нырнула в затхлый гулкий туннель, немедленно наткнувшись на паутину. Ей пришлось бежать внаклонку в сырой гулкой тьме, нарушаемой лишь тонким лучиком прыгающего света в руке.

Ростов, Россия

Старый дервиш не случайно выбрал именно Ростов, так же как не случайно выбрал эту гостиницу. Здесь был надежный священник, служивший в православном соборе прямо через улицу. Но эта маленькая часовня, хотя и соединенная с собором подземным проходом, не была его частью. Круг Осознающих не хотел мешать особым священнодействиям собора; Православная церковь имела собственную духовно-вибрационную индивидуальность. Несмотря на то что согбенный старичок-священник принадлежал к Кругу Осознающих, он мог бы расценить его работу как ересь, если бы она проводилась непосредственно в соборе.

Это был парадокс, которым Мелисса так до конца и не овладела.

Они с Ньерцей помогли Айре взобраться на лежанку в углу почти пустого влажного каменного помещения и накрыли его одеялами. «Древнее помещение», – подумала она, выпрямляясь и оглядываясь вокруг. Его сырые стены были вырезаны в материковой скале; нарисованные на полу геометрические фигуры очень напоминали брелок, который носил на шее Араха.

Седобородый священник отец Успенский, в темной рясе и скуфейке, встретил Маркуса, а затем Айру серьезным взглядом бледно-голубых глаз. Его истощенное, изборожденное морщинами лицо в тусклом свете канделябров, стоящих в нише стены, само казалось вырезанным из камня, пока он внезапно не повернулся и не заговорил по-русски с шейхом Арахой голосом, звучавшим как скрип лебедки.

Араха ответил ему на том же языке и повернулся к Мелиссе.

– Он хочет знать, зачем мы принесли сюда больного. Он говорит, что у нас нет времени, чтобы исцелять кого-нибудь сегодня вечером.

Тогда Маркус выступил из тени и заговорил на спотыкающемся русском – но несколько удивленный старый священник, по-видимому, его понял и кивнул, молча соглашаясь. Мелисса вопросительно взглянула на Араху.

– Он сказал, что хочет, чтобы его отец присутствовал. Что Айра должен остаться здесь. Он не сможет концентрироваться, когда его отец находится в таком плачевном состоянии, если не будет видеть, что он по крайней мере находится в безопасности вместе с нами.

Она взглянула на Маркуса, который подошел, чтобы помочь старому священнику возжечь благовония в маленьких бронзовых курильницах, установленных в девяти концах фигуры на полу. Вокруг фигуры стояли низкие деревянные табуреты, весьма потертые от давнего использования. Их было девять – для Мелиссы, Маркуса, Ньерцы, Арахи, отца Успенского и еще четверых.

Араха встал на колени рядом с Айрой. Руки шейха сомкнулись вокруг старой глиняной чашки, по края наполненной водой. Он что-то прошептал над чашкой – так же как делал это для Маркуса, – и Мелисса увидела, что вода заволновалась. Потом Айра, морщась, сел и выпил ее.

Он много раз получал от Арахи подобное лечение с тех пор, как вышел из тюрьмы. Постепенно он, казалось, возвращался к ним, исцеляясь и с каждым разом становясь немного крепче.

Священник выпрямился и повернулся, чтобы поглядеть на Мелиссу. Он проговорил, неуверенно произнося английские слова и показывая на нее:

– Это… это Чаша, да[63]?

Ньерца заговорил, впервые за несколько часов:

– Да, но Золото сейчас не с ней. Она была в гневе – ее гнев был вполне справедлив, – и к тому же их связь была и без того слаба. Но все вместе… мы, возможно, сумеем найти к ним путь…

Священник покачал головой; он почти ничего не понял. Араха перевел. Священник кивнул и, подойдя к раскрашенной деревянной статуе святого Антония, стоявшей в стенной нише, опустился перед ней на колени, встав на голый камень. Он начал молиться по-русски. Он входил в исихию, сердечную молитву: молитву, которая была скорее внутренним состоянием, нежели словами.

Мелисса присела на корточки рядом с Айрой, пощупала его лоб. Здесь было сыро и холодно; по-настоящему ему не стоило бы здесь находиться.

– Я в порядке, – хрипло прошептал он, посмотрев на нее все еще опухшими глазами, и криво улыбнулся.

– Ты, конечно, будешь жить, если это то, что ты имеешь в виду, – сказала она, лишь настолько громко, чтобы он мог ее слышать. – Но они ведь не только мучают человеческое тело.

– Это… этот допрос… был не таким уж долгим. Это было ужасно. Но бывает и хуже. Мне не хотелось бы, чтобы это прозвучало…

– Ханжеством? Ложной скромностью? Ты как раз на границе. Пусть это звучит как ты хочешь. Скоро мы найдем врача, который поможет тебе пробраться через это.

– Мой гнев до сих пор со мной. Я чувствую подавленность. Это… – Он облизнул губы и попытался отыскать нужные слова. – Это чувство, что люди – просто… вещи, роботы. Бездумные, только делающие вид, что они есть… что их что-то заботит. Но люди, которые пытали меня, возможно, любят своих детей…

– Может быть. Я сомневаюсь, но может быть. Послушай – ты силен, ты прошел через многое. Ты глядел семи кланам в лицо. Ты убил человека, защищая меня, и я помню, как ты скорбел о нем и молился за его душу. Я не недооцениваю тебя, милый. Но и ты не должен недооценивать того, через что ты прошел.

Он засмеялся, показывая дырки в зубах.

– Каждый раз, когда я двигаюсь, мне больно. Не беспокойся – это напоминание. – Он повернул голову, чтобы посмотреть на Маркуса, Араху и Ньерцу, которые сидели на табуретах в углах священной фигуры на полу.

Она вспомнила, как держала мужа в объятиях в то утро, когда он проснулся более-менее в здравом сознании. Он съел овсянку, выпил немного чая – и вдруг начал плакать, и слезы капали в его чашку. Она держала его, а он всхлипывал у нее на груди добрый час, пока снова не заснул. А когда Айра проснулся, Маркус наклонился над ним, поцеловал его в лоб и погладил по щеке. Даже сейчас Айра повернулся на лежанке, чтобы внимательно посмотреть на сына.

Знал ли Айра? Понимал ли Айра, что произошло с мальчиком? Слышал ли он в своем бессознательном состоянии, как она обсуждала это с другими?

Тут вошел еще один человек, и она вздрогнула от его внезапного появления. Это был старый помощник Арахи, Хайрам. Он кивнул им, слегка улыбаясь, и немедленно прошел к одному из табуретов, опустившись на него.

Затем вошел еще один человек, и Айра с Мелиссой оба ахнули от удивления.

– Йанан!

Йанан, в длинном пальто, подошел и встал рядом с Айрой, мягко улыбаясь, глядя на него сверху вниз.

– Я прямо из аэропорта. Я не был в этой комнате несколько лет, но здесь ничего не изменилось. Что ж – я рад, что ты в безопасности и с теми, кого любишь, Айра, хм?

– Да, это так, – сказала Мелисса, колко взглянув на Йанана. Она отвела его в сторону и заговорила, понизив голос так, чтобы Маркус и Айра не могли услышать. – Со своей женой – и своим так называемым «сыном». Вы знали, что они собираются делать, Йанан?

– Я… знал только то, что они сказали: что он сможет помочь. Что он сможет пробудиться, вспомнив, кем был прежде.

– Он не просто вспомнил, – прошептала она, – он стал им. Он потерял того себя, которым являлся.

– Многие умерли девять лет назад в нашем круге, э? И после этого умерли еще другие, от слабости. Без Менделя нас было недостаточно – мы чувствовали, что он рядом, в мальчике. Видишь ли, Арахе было сказано, что он может пробудиться вновь, если его приведут в место, где воздействия достаточно сильны. Но что до того, как это отразится на тебе… я чувствую, что ты страдаешь. И я не думал, что это будет так.

– Вы не изменили бы ничего, никто из вас, даже если бы знали, что я чувствую!

Йанан подвел ее обратно к Айре. Айра пытался сесть.

– Я… нашел в себе кое-что… в эти последние дни… что может помочь…

Йанан улыбнулся.

– Ты готов помочь нам сейчас, Айра?

Мелисса решительно помотала головой и надавила на плечи Аиры, вынудив его вновь опуститься на лежанку.

– Маркус просто хотел, чтобы он был здесь. Мы не можем… я имею в виду – Айра не может помогать. Вы не знаете, что случилось с Айрой, Йанан. Через что он прошел.

– Да нет же, я знаю, – мягко сказал Йанан. – Я очень хорошо знаю. Со мной уже случалось такое, хм? – Он улыбнулся, и в его улыбке была древняя печаль. – Мы все должны платить по счетам, э? Пойдем, Айра. – Он протянул руку, чтобы помочь Аире встать.

– Нет! – рявкнула Мелисса.

Йанан стоял над Айрой, глядя на него сверху и протягивая руку. Айра глотнул, потом устало улыбнулся и взял его руку. Он поморщился, когда наставник поднимал его на ноги.

Мелисса была готова выйти прочь. Что они сделали с ее семьей? Сначала Маркус, теперь Айра.

Ее отец учил доверять им. Может быть, он ошибался.

На Айре была только пижама, халат и шлепанцы, но он проковылял через комнату, опираясь на Йанана, и сел на табурет.

– Я в порядке, Мелисса, – сказал он. – Мы потребуемся все – и Маркус тоже, – чтобы призвать его…

– А ты понимаешь, кого мы собираемся призвать, э? – спросил Йанан, глядя на Айру. Тот кивнул.

– Того, кто ушел за предел – кто сможет поговорить с их Ретривером… Маркус… – Он посмотрел на мальчика. Тот пожал плечами. – Маркус сказал мне.

Старый священник медленно поднялся на ноги – она чуть ли не слышала, как скрипят его суставы. Священник, повернувшись, посмотрел на нее, его глаза пылали бледно-голубым огнем. Он ждал.

Она глубоко набрала в грудь воздуха и позволила гневу ускользнуть прочь, в какое-то темное место внутри нее. Она пересекла комнату, подошла к своему деревянному табурету и села; он был настолько низким, что она сидела почти на корточках.

Священник подошел и сел напротив нее. Они сомкнули руки – и это началось. Они призывали девятого участника в своем Круге – мертвого.

Под Пепельной Долиной

Глинет уже почти не чувствовала ног в холодной воде. Далеко ли она ушла? Спина болела от ходьбы внаклонку; носки в туфлях сбились. Время от времени мимо ее щиколоток проскальзывало что-то склизкое, покрытое шерстью, заставляя ее шипеть от отвращения, но она продолжала путь, опасаясь кое-чего похуже. Следуя за течением воды.

Она остановилась и прислушалась. По водоводу до нее донеслись звуки, искаженные из-за многочисленных отражений. Какое-то звяканье, треск, плеск – было трудно разобрать определенно. Она глубоко вздохнула, двинулась вперед, следуя за слабеющим лучом своего фонарика, завернула за поворот – и ударилась головой о трубу.

Охнув от боли, она упала назад, забарахталась и, оглушенная, села в воде на покрытом слизью бетоне. Через несколько мгновений пульсирующая боль стихла, и она осторожно ощупала набухающий желвак у себя на лбу – он был мягким. «Ох. Мать-перемать», – пробормотала она. Затем наступила минутная паника. Фонарик! Где он? В воде разливалось тусклое сияние, словно от фосфоресцирующей рыбы. Она ухватила фонарик неуклюжими от холода пальцами и вытащила его из воды. Он моргнул – раз, другой, третий – и она всхлипнула. Но он не погас.

Она застыла, замолчав и прислушиваясь. Позади нее в темноте раздавался приближающийся громкий плеск. Или это было впереди?

Она встала, помня о трубе у себя над головой, и, не зная, что еще здесь можно сделать, двинулась дальше. Понемногу звуки стали стихать. Исчезающий луч фонарика порхал над поверхностью грязной воды; не раз она видела огоньки желто-красных глаз, маленькие мокрые мордочки, рассматривавшие ее из небольших боковых дренажных каналов, сочащихся водой. Она вполголоса ругалась на них, и крысы разворачивались и плыли прочь. Их голые хвосты извивались в воде, как взбудораженные дождевые черви.

Понемногу она начинала слабеть от холода, ощущая, как тепло утекает из тела под медленным холодным напором воды. Ее неудержимо колотило.

Еще пятьдесят шагов – и ей показалось, что она различает вдали какой-то свет. Выключив фонарик, она обнаружила, что освещения вполне хватает, чтобы позволить ей без помех пробираться вперед по шипящему туннелю.

Водовод немного расширился, так что она смогла выпрямиться, и тут выяснилось, что свет шел сверху: там бок о бок располагались решетка для стока дождевой воды и люк. Свет проходил главным образом через решетку. Он был похож на свет уличного фонаря. Где-то неподалеку прошуршала машина.

Она нашла металлическую лестницу и начала взбираться по скобам, глубоко забитым в сырую бетонную стену, думая: «Вот оно! Наконец-то я выбираюсь из этой вонючей дыры!»

Добравшись до нижней стороны люка, она толкнула его. Он не шевельнулся – даже не дрогнул. Она попробовала еще раз. Люк был закрыт наглухо. Должно быть, это был один из тех люков, что сверху закатаны асфальтом.

Канализационная решетка держалась на болтах – она их видела. «Хотела бы я добраться до того умника, который работал над этой улицей, – бормотала она сквозь стиснутые зубы, спускаясь по скобам обратно в сырую тьму. – Какой, черт побери, прок от люка, если… если…» – Она осеклась, замерев на середине лестницы и метнув взгляд вниз.