Волосы, кожа, одежда, оружие, каждый квадратный дюйм наших тел и всего, что их покрывало, был выкрашен в кричаще-оранжевый цвет. Нам пришлось окунуться в бочку с краской, наподобие титаноплодов, которых заставляют с головой заходить в бассейн, наполненный жидкостью от паразитов. Разумеется, об этой практике мы знали заранее, да и кто не знает? Не что иное, как эта странная «дыра в глазу» Пожирателей, полная невосприимчивость гигантами оранжевого (или того оттенка, который он принимает при голубоватом освещении Гнезда), делает возможной и саму откачку, да и всю живичную индустрию в целом. Этот дефект зрения Пожирателей с незапамятных времен обогащал человечество и обеспечивал вящее процветание его стад по всему миру.

Но знать – это одно, а стоять у спуска в шахту при ярком свете дня, льющемся внутрь главного здания сквозь дыры в потолке, практически голым и тыквенно-рыжим, точно карнавальный клоун, – это совершенно другое. Терпеть такой позор и надругательство накануне не менее унизительного спуска в ведре в недра горы, знать, что впереди тебя ждет тяжкий труд, сопряженный со многими опасностями, и быть не в состоянии получить у Костарда жизненно важную информацию – нет, от этого можно было просто сойти с ума.

– Или ты скажешь, – загудел Барнар, – каким образом ты заработал эту царапину на лбу, или мы отныне и навсегда предоставим твою шахту ее судьбе! Тебя заметили, так ведь? Несмотря на краску, Пожиратель увидел и схватил тебя? Почему это произошло?

– Я поскользнулся, – с холодным достоинством ответил молодой человек, – на экскрементах личинки.

Вскоре мы уже были в курсе основного содержания этой истории, как нам ее поведал раздражительный юноша. Поскользнувшись на экскрементах, он не позаботился о том, чтобы обтереть сандалии, движения которых стали заметны гигантам, поскольку краску на них частично скрывала грязь. Одна из вечно бодрствующих Нянек, которые кормят личинок и ухаживают за ними, бросилась на него с явным намерением сожрать, – очевидно, приняла его за паразита, – и Костард бросил свой флакон с сильно пахнущим веществом (средство предосторожности, которым снабжают каждого спускающегося вниз откачника) в самый последний момент. Умиротворенная ароматом, Нянька тут же принимает невезучего откачника за отпрыска своего собственного народа и заботливо водворяет его между остальных личинок. То, что Костард отделался лишь небольшой царапиной, свидетельствует о совершенстве устройства гигантских челюстей Пожирателей, которые способны с такой нежностью обращаться со столь мелким по их масштабам объектом, как человек.

Мы были чрезвычайно раздосадованы тем, что Костард предпочел бы принести полезный урок, извлеченный нами из этого происшествия, в жертву собственному тщеславию: мы должны зорко следить за тем, чтобы ни пятнышка грязи не пристало к нашим клоунским нарядам, ибо любая соринка делала нас частично видимыми для гигантов, которых мы обворовывали.

Слишком скоро наступил момент, когда мы должны были шагнуть в вагонетку-ведро и лишить себя счастья видеть небо и солнечный свет, наслаждаться ветром, дождем и звездами. И все же Барнар, прежде чем захлопнуть за нами крышку люка, не удержался от последних наставлений племяннику.

– Смотри, не упусти возможность воспользоваться помощью, щедро предложенной тебе Бантом, – поучал он. – Мы будем слишком заняты, обучаясь этому делу внизу, так что наверху все должно идти гладко. – Ледяной кивок Костарда показался нам не слишком обнадеживающим. Он все еще кидал на Банта полные непримиримого недоверия взгляды, – можно было подумать, что молодой осел подозревает скрытое коварство в неизменном миролюбии и доброжелательности пасечника.

– Слушай, Костард, – вставил я. – Прими помощь, которую предлагает Бант. Тебе нужна помощь. Разве упадок этого некогда величественного предприятия, – тут я высунул из ведра руку и взмахнул ею, указывая на окружавшее нас пустынное здание, – не подсказывает тебе, что ты, возможно, оказался не на высоте в качестве управляющего?

Костард стоял не шевелясь, точно громом пораженный: видно, мое причудливое предположение далеко превзошло самые дикие его фантазии.

– Хватит! – прогудел Барнар. – Давай спускаться, быстрее начнем – быстрее кончим. Запомни, племянник, две недели, не больше! Готов, Ниффт?

– Да, – вздохнул я. Барнар захлопнул дверь в шахту. Тросы пришли в движение, и мы с грохотом поползли в темноту.

Заглотивший нас каменный пищевод пропитывал едва ощутимый запах, выдававший присутствие какого-то животного, который становился тем сильнее, чем глубже мы опускались, пока не превратился наконец в резкую вонь звериного логова. Несколько лет тому назад в нескольких сотнях лиг от этого места мы с Барнаром уже спускались однажды в глубину гор Кайрнского континента (о чем рассказывается в «Рыбалке в море Демонов»), и теперь, погружаясь в скрипучую, гремящую тьму, мы оба вспоминали то приключение.

Однако теперь аура, в которую мы соскальзывали, была явно не демонического происхождения. Запах Гнезда был более жизнеутверждающим, оно дышало плодородием и неукротимой энергией. Наш спуск напоминал не погребение заживо, но вход в святилище божества, бурлящее и кишащее примитивной жизнью.

Мы давно были готовы к остановке вагонетки – и она наконец остановилась с громким металлическим лязгом, – ибо аура Гнезда стала настолько сильной, что воздух, казалось, гудел вокруг нас, и все же финальный толчок, свидетельствовавший, что путь вниз завершен, заставил учащенно забиться мое сердце.

Прямо перед нами призрачно светился прямоугольник тонких голубых линий: дверь в личиночную камеру. Пошарив, я нащупал задвижку и резким движением распахнул люк.

Только ощутив болезненный укол разочарования, я осознал, насколько напряженным было мое ожидание. Никаких гигантов там не было, дверь вела всего-навсего в наполненную инструментами подсобку, просторное естественное углубление в стене детской. Здесь, на нашей базе, лежали мешки с инструментами, стояли шкафчики с припасами, тюки и коробки с провизией, висела пара гамаков. Все было оранжевое, под стать нам самим, точнее, в бледном голубоватом свете подземелья мы и все нас окружающее приняли дымчато-серый оттенок.

– Вперед же! – выпалил я. И мы почти бегом устремились в камеру, так нам не терпелось встретиться лицом к лицу со своими страхами и превозмочь их.

Постройки, возведенные человеком, включая даже замки волшебников, ничто по сравнению с одной-единственной камерой, вырытой Пожирателями. Фосфоресцирующий грибок покрывал стены мраморными разводами, заполняя необъятное помещение неестественным синим свечением.

Гигантский провал, открывшийся на месте выбранного камня, ошеломил бы нас даже в том случае, будь он совершенно пуст. Но наполненный залежами личинок?.. Клянусь Ключом, Котлом и Трещиной! Да у нас по всему телу волосы дыбом встали! Каждая бледная веретенообразная форма была размером с торговый шлюп, и целые косяки их мерцали в этой гигантской лагуне голубого света, изобильная плоть громоздилась лоснящимися холмами, так что они напоминали греющихся на скалах тюленей. В густом полумраке подземелья, круглые, как бочонки, с маслянисто поблескивающими боками, бесчисленные личинки походили именно на то, чем они и были на самом деле: пузатые цистерны беспримесного питательного вещества.

– Взрослый! Нянька! – Барнар схватил меня за руку и развернул в другую сторону. Громада ее тела плыла к нам по морю личинок. Она была больше океанского галеона, а двигалась легко и изящно, как будто ничего не весила. Ее сложно устроенные челюсти – черные жвала, напоминающие оленьи рога, – беспрестанно двигались, измельчая какой-то кусок плоти. Она протанцевала между рядов своих подопечных, остановилась недалеко от нас и принялась перекладывать пережеванную массу в раскрытый клюв на конце одной из голодных личинок. Пищей, несомненно, служило мясо демонов.

Личинка с жадностью поглощала угощение. Только торчавшие с разных сторон заостренная головка и хвост могли двигаться относительно свободно; хвостик этой личинки так и ходил из стороны в сторону в такт деловитым движениям ее маленьких черных челюстей.

Долго-долго мы не могли двинуться с места, наблюдая за тем, как приходили и уходили Няньки, как Лизуны, величиной почти не уступавшие им, патрулировали стены камеры и кормили своей слюной святящийся грибок. В деятельности взрослых особей были свои приливы и отливы: иногда их бывало немного и они разбредались далеко друг от друга, временами, наоборот, они буквально переполняли камеру, кормя по дюжине личинок за раз.

Изорванные в клочья тела демонов, которые приносили Няньки, поступали, как нам было известно, через внешние туннели от могучих Фуражиров, которые собирали дань с подземного мира далеко внизу. Иногда фрагменты добычи были еще живы и подавали голос, болтая и хихикая на пути к месту вечного упокоения внутри тела личинки. Но, не считая их инфернального бормотания, вся жизнь гигантов протекала в относительном молчании и тишине, лишь изредка нарушаемых шелестом трения хитинового панциря о камень да приглушенным цоканьем когтей по полу пещеры.

Мы все смотрели и смотрели, пораженные. Зверский по своей жестокости грабеж, ради которого мы явились сюда, показался нам, в те первые мгновения, самым высокомерным бредом, с которым мы когда-либо сталкивались. Да как можно осмелиться убивать детенышей этих потрясающих гигантов прямо у них на глазах? Мы застыли, парализованные этой мыслью.

Поначалу, когда способность двигаться только вернулась к нам, мы были робки и скромны чрезвычайно. Потом постепенно осмелели. Наконец, когда наша самоуверенность возросла настолько, что мы отважились сплясать джигу, размахивая руками прямо перед носом одной из Нянек, которая стояла не более чем в двух саженях от нас, в ее черных фасетчатых глазах мы не увидели и тени подозрения: она нас не замечала.

Не оставалось никаких сомнений, что мы располагаем полной свободой заниматься тем, ради чего пришли. Но отлучиться по сулящему небывалые выгоды поручению Банта можно будет не раньше, чем мы поставим Костарду наверх немного живицы. И потому, испытывая страх и неприязнь к стоявшей перед нами задаче, мы все же принялись за ее выполнение.

Трубки для откачки, или «сосунки», как их еще называли (все восемь, разумеется, выкрашены в оранжевый цвет), расходились, точно паучьи ноги, из пробуренного в потолке камеры отверстия. Каждая трубка крепилась к вбитым в потолок камеры скобам при помощи крепкой эластичной тетивы, перехватывавшей ее через равные промежутки. При помощи длинного шеста с изогнутым концом, известного как крюк, откачник подцеплял трубку и подтягивал ее поближе к облюбованной им личинке; когда он выкачивал из нее все и отпускал трубку или когда той случалось каким-то образом выйти из-под его контроля, эластичные тетивы прижимали ее к потолку, от греха подальше, ибо, хотя шланги и оставались невидимыми для Нянек, те, повинуясь врожденному инстинкту уничтожать любой мусор, который попадался им по дороге, могли попросту оборвать и смести их, если бы вдруг случайно о них споткнулись.

Наша задача, короче говоря, сводилась к тому, чтобы залезть на личинку при помощи пары «когтей», подцепить на потолке шланг, подтянуть его поближе и вогнать его конец (или «рыльце сосунка») в спину личинки, а потом потянуть за висевший в подсобке сигнальный шнур, чтобы наши помощники наверху начинали качать.

Мы скинули тяжелые пояса с инструментами, оставив при себе только оружие, которое повесили за спину. Потом, неуклюже с непривычки, прицепили «когти» к ступням и лодыжкам и взяли в руки крючья на манер копий.

– Ну… – Голос мой прозвучал робко и безнадежно. – Как насчет вон той, что поменьше? Она и выглядит потише, не так дергается, как остальные.

– Согласен, – ворчливо одобрил Барнар. – Начнем помаленьку.

Хотя у нас было такое чувство, будто человеческий мир остался позади давным-давно, мы не вступили по-настоящему в мир Пожирателей, пока не коснулись впервые их плоти. Спина личинки была чуть шероховатая на ощупь, светящаяся и маслянистая, как старый пергамент. Мы скользили и теряли равновесие до тех пор, пока не научились вгонять в нее «когти» со всего размаха. Я все никак не мог поверить, что юная великанша подо мной останется безучастной к стальному укусу моих шипов. Взбираясь на нее, я ощущал толчки медленного, но мощного, как землетрясение, пульса, а вместе с ним и еще что-то: какое-то клокотание, словно у личинки были проблемы с пищеварением.

Но вот мы уже стояли, неловко балансируя, на спинном бугре личинки; пузыристая почва под ногами заставляла нас поминутно оскользываться, и потому первые опыты с крюком оказались не слишком удачны. Наконец я сумел подцепить ближайший шланг с металлическим наконечником. Я перехватил его ближе к середине, чтобы дать Барнару свободу маневра. Двумя руками он поднял наконечник высоко в воздух.

– Ну ладно, – буркнул он и со всего размаха воткнул наконечник в пузыристый бок личинки.

Можно только представить, с каким ужасом ждали мы, к чему приведет этот удар, равно как можно вообразить всю глубину нашего облегчения, когда мы убедились, что личинка под нашими ногами не шелохнулась. Ее сердце продолжало биться так же размеренно, как и раньше; в брюхе, правда, забурчало сильнее, чем прежде, но это была единственная ее реакция на внедрение постороннего предмета в ее плоть.

Один удар сердца… второй… третий. Мы перевели дух и, ухмыляясь, уставились друг на друга. И тут я увидел, как у Барнара упала челюсть. Я обернулся, взвизгнул от ужаса и выдернул Бодрого Парня из ножен, которые болтались у меня между лопаток.

Я почти опоздал: утыканный шипами черный жук, размером вдвое больше любого нормального ползуна, навис надо мной, оскалив клыки. Мне только-только хватило места, чтобы замахнуться мечом, и мой Парень отсек клык и переднюю ногу устрашающего личиночного паразита – а это была она, Сосущая Звезда, и мешочек в нижней части ее живота едва не лопался от переполнявших его яиц. Отступив едва ли на шаг, она встала на дыбы, полная боевого пыла, покрытые шипами щупальца метнулись ко мне. У Звезды не было никакого желания покидать гостеприимную хозяйку; нам посчастливилось напасть на паразита, полного яиц, готового зарыться в мякоть беззащитной личинки, чтобы там, подальше от глаз бдительных Нянек, устроить гнездо для будущего потомства. Яйца как раз созрели, ареал обитания для отпрысков найден, так что чудовищу не было смысла уходить. Барнар выдернул наконечник и послал шланг назад, к потолку, затем выхватил свою палицу, Веселого Громилу, и покалечил еще две ноги по левому боку паразита. И вдруг, заметив что-то у меня за спиной, заревел:

– Ниффт! Прыгай!

Не однажды мне доводилось избежать верной смерти только потому, что я слушался интонаций голоса моего друга. Сделав сальто назад, я перевернулся в воздухе и приземлился точно на ноги. Мы кинулись в тень между двух соседних ли-*чинок. Высоко над нами сверкнули полушария глаз Няньки. Вот ее голова качнулась вниз и тут же снова взмыла в воздух с зажатой во рту Сосущей Звездой, которая уменьшалась прямо на глазах, исчезая между работающих, точно ножницы, челюстей.

Но на этом усилия Няньки по наведению порядка отнюдь не закончились. Она снова опустила голову, точно принюхиваясь к обмякшей личинке, ее усики-антенны мелко дрожали, будто от любопытства. И вдруг при помощи передних ног и челюстей она оторвала личинку от земли и начала пожирать ее, не сходя с места. Та даже не пыталась сопротивляться; ее бледная мясистая туша нависла над нами, словно луна, и, подобно ночному светилу, таяла в свирепых объятиях Няньки, а живица дождем лилась на камни вокруг нас.

Такова была безжалостная в своем совершенстве экономия Гнезда: увечные и больные отпрыски шли в пищу более сильным и жизнеспособным, возвращаясь таким образом в коллективное тело племени; здесь ни одному импульсу энергии не давали пропасть даром. Нянька еще раз опустила голову и собрала с пола все до последней крошки. Ее глаз оказался всего в каких-то пяти шагах от нас. Луч ее взгляда скользнул по нам и не признал. Покончив со своим делом, она выпрямилась и заспешила прочь.