- Да ты совсем мокрая! - всполошился я, не обращая внимания на ее наготу. И тут же взял полотенце и обтер ее.
      - Сейчас поищу простыню, - опрометчиво пообещал я. Искать в комнате было негде. - Полежи пока так, а когда вернется Тихон, я велю принести. Тебе не прохладно?
      - Нет, - односложно ответила Аля и неожиданно добавила, так и не взглянув на меня, - если тебе уж так хочется, можешь меня поцеловать. Я не настолько плохо себя чувствую.
      Удивительное дело, но, похоже, что у нее начал меняться лексикон. Во всяком случае, она стала говорить более грамотно и связно, чем раньше. Мне стало любопытно, с чего она взяла, что мне хочется ее поцеловать. Конечно, хочется, но я вроде так уж конкретно об этом не думал.
      - Думал, - тут же отреагировала она, - все время думаешь. И не бойся, я не умру, - сказала она и вдруг докончила прерывающимся голосом, - ну, целуй меня скорее!
      Я, конечно, ее поцеловал, и не один раз, и не только в лоб. Однако очень осторожно, памятуя о возможных осложнениях болезни.
      В это время вернулся Тихон с бутылкой вина. Не впуская его в комнату, чтобы он не пялился на Алю, я отослал его разыскивать простыню, пообещав, если быстро обернется, налить стакан мадеры. Его, понятное дело, тут же как ветром сдуло.
      Я вернулся в комнату. Аля лежала, приняв очень соблазнительную позу и, похоже, не капельки меня не стеснялась.
      "Чудеса, - подумал я, - только что глаза поднять стыдилась, а теперь такая раскованность".
      - Так я и думала, ты меня презирать будешь, а не наоборот, - опять вмешалась она в мой внутренний монолог, - и прости меня, Алешенька, я немного посплю, чтой-то очень устала.
      - Конечно, поспи, милая. Вот выпьешь сейчас таблетку и поспишь.
      Я повторил медикаментозный курс.
      Кстати под кроватью обнаружился роскошный ночной сосуд, так что и эта проблема была решена. Пока я возился с лекарствами, прибежал Тихон с простыней. Я укрыл больную, прихватил с собой мадеру и пошел амикошонствовать со слугой в коридоре. От мадеры Тихон расчувствовался и понес ахинею. Я заскучал и вернулся в комнату, оберегать сон болящей. Аля спала хорошим глубоким сном. Я полюбовался на ее юное лицо и принялся философствовать о странностях влюбленности, о том, как любовь превращает нормального человека в сентиментального придурка. Причем большинство из нас теряет всякое понятие о реальности и начинает верить, что только эта женщина способна заполнить для него весь мир, только она нужна ему на всю оставшуюся жизнь, только с ней он может быть счастлив.
      Неожиданный приход подвыпившего предка, слава Богу, прервал мои пустопорожние построения.
      - Петухов с девками хором поет, - сообщил громогласно Антон Иванович, не обратив внимания на спящую Алю.
      - Тише ты, крепостник! - шикнул я на него, показывая глазами на девушку. - Аля заболела.
      Я объяснил, что произошло, и Антон Иванович, то ли искренно, то ли из вежливости продемонстрировал сочувствие.
      - Я за своим крепостным-оброчником в город послал, - сообщил он, пусть соорудит тебе какую ни есть одежонку. А то, что тебе здесь с девкой киснуть? Петухов до завтра нипочем не уедет, слишком много выпил.
      Мне показалось, что много выпил не один Петухов.
      - А почему тебе к нам не присоединиться? - набрел на старую идею Антон Иванович.
      - Не хочу, чтобы твой Петухов по округе про меня рассказывал, повторил я давешние аргументы.
      - А почему бы тебе не сыскать одежду в дядюшкиных сундуках? - высказал новую мысль предок. - У него ведь должен был быть гардероб? Должен! Тишка! закричал он, опять забыв про спящую Алю. - Отведи барина в кладовую и покажи сундуки.
      Отдав распоряжение и попросив зажигалку, чтобы удивить Петухова, Антон Иванович наконец удалился. Мы же с Тихоном пошли искать ключницу, распоряжающуюся всем в доме. Ею оказалась полная, угрюмая женщина по имени Пелагия Ниловна. Тихон, льстя и, почему-то труся, передал ей распоряжение хозяина.
      Идея допустить меня до сундуков Пелагеи Ниловне очень не понравилась, и она начала что-то недовольно бурчать по нос. Я немного послушал и, видя, что если не проявлю инициативы, никаких сундуков мне не видать, рявкнул на жадную женщину и пообещал навести на нее порчу. Только после угрозы она согласилась отвести меня в святая святых.
      В кладовой, запертой на пудовый висячий замок, оказалось пять здоровенных сундуков. Сделаны они были на века, с врезными замками, и имели весьма древний вид.
      Это меня удивило. По словам Антона Ивановича, дядюшка его владел имением лет пятнадцать, сундуки же были какие-то доисторические, совсем не в едином стиле с европеизированной мебелью.
      Я принялся расспрашивать ключницу об их происхождении. Пелагия отвечала очень неохотно, но, в конце концов, купилась на лесть - я именовал ее "хозяюшкой" и всячески подчеркивал высокое положение в доме - и разговорилась. По ее словам выходило так, что поместье постоянно то уходило в частные руки, то возвращалось в казну.
      Сундуки стояли на этом месте, сколько она себя помнит, и после очередной смены хозяев в них складывалось все, что от тех оставалось ценного. Дядюшкины вещи занимали только часть четвертого сундука, пятый еще вообще пуст.
      От перспективы прикоснуться к пыли времен у меня проснулся исследовательский пыл, совершенно не одобренный Пелагеей Ниловной. Она начала валять ваньку с ключами и всячески отговаривать от экскурса в историю. Не помогли ни лесть, ни угрожающие намеки. Пришлось прибегнуть к испытанному векам средству - послать верного Тишку за бутылочкой красненького. Против неведомой мне доселе мальвазии добрая женщина не устояла. Мы мирно распили одну "бомбу" и, отправив Тихона за второй, преступили к археологическим изысканиям.
      После вскрытия первого сундука я понял, почему ключница так противилась неожиданной ревизии. Добрая женщина сгноила всю многовековую барскую рухлядь.
      В ближних сундуках хранились собольи и медвежьи шубы и шапки, какие-то камзолы и платья, почти полностью съеденные молью без ухода и проветривания. В следующих оказались более современные мундиры, платья, шляпы разных фасонов и разной степени истлевания. Больше всего было пожелтевшего от времени и плохой стирки постельного белья и аляповатых гобеленов. Ни старинного оружия, ни антикварных безделушек, найти которые я, собственно, и рассчитывал, в них не обнаружилось.
      Наиболее сохранившиеся вещи покойного хозяина оказались мне неподходящими по размеру. Судя по ним, "дядюшка" был небольшого роста и весьма тучен.
      Единственное, чем я мог воспользоваться при большой нужде - это почти новым парчовым халатом и красной турецкой феской с кисточкой. Халат был покойному, скорее всего, до пят, а мне слегка прикрывал колени и висел, как на вешалке.
      Наши неспешные этнографические исследования совместно с ключницей и слугой сопровождались постоянными взаимными пожеланиями здоровья. Тихон, который был на посылках, ослушавшись приказа, принес не два, а три лафитника, и в меру своих, как оказалось, недюжинных способностей, помогал оскудению хозяйского буфета.
      В конце концов настроение у нас сделалось праздничным, и Пелагия Ниловна без ворчания допустила явный грабеж.
      Я уволок в свою комнату, кроме упомянутых халата и фески, очень миленькое платье моды времен или очень поздней Елизаветы Петровны, или очень ранней Екатерины Алексеевны, светло-кофейного цвета с глубоким декольте, а кроме того, что-то вроде корсета, со шнуровкой сзади, панталоны девичьи с бантиками на щиколотках и связку каких-то бумаг.
      Глава одиннадцатая
      Возвратившись к себе, я рассчитывал порадовать Алю обновками, но у нее опять поднялась температура. Жар был сравнительно небольшой, я дал ей лекарство и велел не вставать. После мадеры и мальвазии настроение у меня было слегка приподнятое. Мы немного комплиментарно поболтали с больной, пока она не задремала, после чего я взялся просматривать бумаги. К моему сожалению, большинство писем оказалось на французском языке. Отложив их, я принялся разбираться с русскими. Послания были адресованы "дядюшке", как я вслед за Антоном Ивановичем начал называть покойного хозяина имения.
      Толстый, низкорослый предок был, судя по ним, большой жуир или, по-простому, бабник. На некоторых из писем были проставлены даты. Пик его любовного коварства приходился на 60-80 годы. Написаны эти "эпистолы" были разными почерками и соответственно разными дамами, но одинаково витиевато и фривольно. В них мелькали сплошные Амуры и Психеи, Купидоны и Венеры, и воспоминания о пережитых незабываемых мгновениях.
      Во втором типе писем дядюшку те же самые женщины попрекали за измены и ветреность и призывали вернуться на любовное ложе.
      Только два письма были другого толка. В одном требовали вернуть просроченный долг в две тысячи рублей, в другом речь шла о чем-то очень таинственном, потому что не назывались никакие имена, и все было написано обиняками. Кажется, дядюшке давались какие-то инструкции относительно "известного лица" и "некоей персоны". Все время повторялись призывы "хранить инкогнито" и не дать ход "комплоту", то есть заговору.
      Продравшись через фонетическую орфографию, отсутствие знаков препинания, непонятные слова и доступные только адресату намеки, я все-таки составил общее представление, о чем шла речь.
      Получалось, что автор письма, или тот, кто стоял за ним, облагодетельствовал дядюшку и помог выйти из затруднительной ситуации. Это поминалось несколько раз в связи с требованием неукоснительно выполнить инструкции относительно "некоей персоны", которая, как я понял, была в зависимости от дядюшки, и которую он должен был сохранять в "инкогнито", то бишь, в тайне.
      Никаких идей относительно раскрытия старой загадки у меня не было, хотя любопытство она пробудила. Так как делать было совершенно нечего, я еще несколько раз перечел письмо, расставил, как смог, знаки препинания и попытался вжиться "в дух эпохи".
      Не знаю, насколько верно, но смысл письма стал казаться понятнее. Судя по всему, дядюшке предлагалось крупное материальное поощрение, которое помогло бы ему выпутаться из серьезных материальных затруднений, в обмен на услугу какому-то знатному лицу. Услуга должна быть сохранена в полной тайне, чтобы не дать возможности заговорщикам или недоброжелателям воспользоваться доверенной дядюшке тайной и напакостить его благодетелю.
      Кроме этого, в письме было несколько мутных мест, которые я совсем не понял.
      Я не успел взяться за них всерьез, как проснувшаяся больная отвлекла меня на более злободневные дела. У Али опять упала температура, и она сильно вспотела. Я послал Тихона за умывальными принадлежностями. Лукавый раб, кроме выпитого в моей компании, успел еще где-то изрядно приложится к бутылке, и теперь ему было море по колено. Вино придало ему смелости, и он, по старой памяти, попытался "поднять хвост".
      Я не стал тратить время на физическое воздействие, а просто показал Тихону пальцами рожки, чем привел его суеверную душу в испуганно-трезвое состояние. Все порученное было исполнено молниеносно. Дворня забегала, в комнату втащили давешнюю бадью и кувшин с теплой водой. Между тем Аля, не обращая внимание на всю эту суету, разглядывала лежащие на лавке тряпки. Я делал вид, что не замечаю ее пристального интереса.
      - Я сейчас тебя оботру, - сказал я и намочил свое московское полотенце.
      Аля хотела было возразить, но раздумала и промолчала. Она села на постели, и я обтер ее, испытывая при этом не только гигиеническое удовольствие.
      - А что такое "подмыться"? - вдруг спросила девушка.
      Я смутился и стал думать, как бы поделикатнее осветить эту публично не обсуждаемую процедуру. Однако говорить мне ничего не пришлось, у меня это просто вытащили из головы.
      - Отвернись, - попросила девушка, безо всякого смущения вставая с постели. Я полюбовался легкой фигуркой и с сожалением отвернулся. По полу прошлепали босые ноги, и послышался плеск воды.
      - Может, тебе помочь? - с тайной надеждой предложил я.
      - Не оборачивайся! - испуганно остановила Аля мой душевный порыв.
      Я подошел к лавке, сел и в окно уставился на темнеющий двор. "Нужно заказать ужин", - подумал я, стараясь ни обращать внимание на соблазнительный плеск воды за спиной.
      - Теперь можно, - наконец раздался вполне бодрый голосок. Я обернулся. Аля успела не только помыться, но и надеть свою холщовую хламиду. - Очень есть хочется, - сказала она, не обращая внимания на мой молчаливый протест против любых, тем более таких жутких, одежд.
      Я выглянул в коридор и попросил Тихона принести ужин.
      Пока товарки Али накрывали на стол, мы почти не разговаривали. Вопрос о сложенном на лавке платье висел в воздухе, не выпадая в осадок. Не то чтобы я вредничал, наверное, больше боялся того, что платья ей не подойдут, и наступит большое разочарование.
      Наконец, еда была принесена. Мы сели за стол. Получилось так, что днем я не успел толком поесть, и был изрядно голоден.
      У Али, как только ей полегчало, тоже прорезался волчий аппетит. Мы с жадностью накинулись на вкусную деревенскую снедь.
      Оказалось, что девушка совсем не умела пользоваться столовыми приборами и не догадывалась об этом. Мне было не очень приятно смотреть, как она берет руками куски и ест, чавкая.
      Все это я фиксировал краем сознания, чтобы Аля не догадалась, о чем я думаю. Судя по тому, что она никак на меня не реагировала, похоже, что я нашел способ не давать ей бесконтрольно копаться у себя в голове. Глядя на девушку, я подумал о том, что между ней и моей бывшей женой есть что-то общее.
      - Ты женатый, барин Алеша? - внезапно потеряв интерес к еде, спросила Аля.
      - Нет, - кратко ответил я.
      - Вдовый? - продолжала она допытываться, не удовлетворившись ответом.
      - Разведенный, - невнятно буркнул я, не вдаваясь в подробности.
      - Это как так? - удивленно спросила юная вдова, не поняв смысл незнакомого слова.
      Я объяснил, что там, где я живу, когда люди не могут жить вместе, они разводятся.
      - Так это же грех! - ужаснулась Алевтина.
      - Никакого греха в этом нет. Даже церковь признает разводы. А у меня был не церковный, а гражданский брак, - опрометчиво проговорился я, испугавшись, что теперь придется рассказывать о принципе работы загсов.
      Однако Алю заинтересовало совсем другое.
      - Значит, я со своим мужиком тоже могу развестись?
      - Зачем тебе разводиться, ты теперь вдова.
      - Как так вдова? - удивленно спросила она.
      - Бабка Ульяна сказала, что твой муж умер.
      - Ишь, ты, - только и произнесла Алевтина и надолго задумалась.
      Было похоже, что новость сильно огорчила ее. Меня это почему-то обидело.
      Как ни глупо было ревновать ее к несуществующему прошлому, я все-таки ревновал.
      - А она красивая? - вдруг, невпопад с моими мыслями, спросила она.
      - Кто красивая?
      - Твоя жена.
      Вот уж действительно, кто о чем, а вшивый о бане.
      - Красивая.
      - Красивей меня?
      - Вы совсем разные, - честно сказал я и подумал, что этот вопрос надолго войдет в наши отношения. Действительно, сравнивать обеих женщин было невозможно. Одна - уверенная в себе, ухоженная, умеющая подчеркнуть свои достоинства, элегантно одетая, и другая - в холщовой рубахе, с незатейливыми косами, не умеющая прилично есть за столом.
      - Очень красивая, - вдруг печально сказала Аля, - я таких отродясь не видала. Только одежда какая-то небывалая, и голова простоволосая.
      - Это точно, - согласился я, - а ты ее ясно видела?
      - Да, почти как живую, как будто мы раньше встречались.
      Аля как-то сникла и загрустила. Хорошо, хоть ревность не протекала у нее в агрессивной форме. Я попытался ее отвлечь едой и разговорами. Она машинально отвечала, слушая меня в пол-уха. Наконец, что-то решив, вымучено улыбнулась и сказала:
      - Все равно ты меня больше любишь.
      Я хотел ее поцеловать, но она уклонилась от моих губ. Мы в молчании закончили есть. Насытившись, Аля перевернула вверх дном десертную тарелку и на нее сверху положила ложку. Я про себя хмыкнул, но промолчал. Она подозрительно покосилась на меня, но оставила все как есть. Впоследствии она тарелки больше не переворачивала.
      Мы молча сидели в полумраке комнаты. Чувствовалось, что ее что-то беспокоит.
      - Тебе плохо? - попытался я узнать причину ее необычного состояния.
      - Нет, мне хорошо, - ответила она нарочито равнодушным голосом. - Я вот думаю, не прибрать ли здесь, а то какие-то тряпки набросаны...
      - Какие тряпки? - удивился я.
      Девушка посмотрела мне за спину, я оглянулся и понял, какая я бесчувственная скотина и кретин. Я совершенно забыл про принесенную одежду. Устроить девчонке изощренную пытку смотреть на новую одежду и не дать возможность ее примерить, на это способен только садист или мужчина.
      - Что же ты раньше не сказала, - упрекнул я ее, - у меня эти платья из головы вылетели.
      - Я знаю, - скромно призналась Аля и ехидно докончила: - Ты про свою жену думал.
      Я не стал возвращаться к скользкой теме и принялся раскладывать на кровати добытые туалеты. Аля, всю жизнь прожившая в деревне, ни разу не видела городского платья. Дамы к барину не ездили, а своих крепостных подружек он дворянскими нарядами не баловал. Ее, бедолагу, ни разу в жизни не свозили даже на ярмарку.
      - Посмотри, что я нашел в сундуках, может быть тебе что-нибудь подойдет, - сказал я.
      Аля без церемоний сбросила с себя рубашку и попыталась надеть на себя самое роскошное платье, однако тут же запуталась в хитросплетении застежек и завязок. Я попытался ей помочь, но все время отвлекался на мелькающие в пышной материи женские прелести, чем сердил "барыню".
      Это увлекательное занятие потребовало уйму времени. Наконец, с горем пополам я разобрался в конструкции старинного вечернего туалета и повязал на нем последние ленточки.
      Платье оказалось бальным с глубоким декольте и открытой спиной.
      Внизу оно состояло из десятка нижних юбок, видимо, заменявших кринолин. Последняя, "наружная" юбка была отделана воланчиками, оборочками, фестончиками, розеточками, кружевами и прочими неведомого названия и назначения украшениями. Так что у Али образовалась осиная талия, стянутая шнуровкой, и здоровенная... ну вы понимаете, что я имею в виду - нижняя часть.
      Сказать, что платье хорошо подошло по фигуре, было бы явным преувеличением. Оно было ей узко в груди и коротко. Из-под юбок, значительно выше щиколоток, виднелись босые, в цыпках ноги, чего я постарался не заметить, чтобы не испортить девушке удовольствия. К тому же, наряду требовался большой и серьезный ремонт. Однако такие мелочи пока не смущали счастливую обладательницу. Глаза ее счастливо сияли, голова с совершенно неуместными при таком наряде косами с прямым пробором была гордо закинута.
      Я предложил Але распустить волосы, она, поломавшись, согласилась, и пепельная волна слегка вьющихся волос окутала ее голые плечи. Выглядела "мужичка" просто отпадно. Я представил ее в нашем современном платье, стильной обуви, с высокой прической, открывающей идеальную линию шеи, породистое лицо с огромными глазами... Для модели ей явно не хватило бы роста и костлявости, но модели ведь и нравятся только женщинам и педерастическим кутюрье.
      Теперь, когда "новая" одежда была апробирована, появилась следующая проблема, как дать Алевтине увидеть себя. Я, пристыженный своей недавней черствостью, искренне хотел ей помочь, но в доме не было больших зеркал, и ей оставалось только видеть себя "моими глазами" или идти любоваться на себя в пруду. Однако, Аля обошлась и без зеркала, крутясь и разглядывая себя, сколько позволяла шея.
      В довершении всего случилась еще одна нечаянная радость. Пришедшие убирать со стола дворовые девушки, застав недавнюю изгойку и оборванку в барском в прямом смысле лишились дара речи. Не знаю, что они думали про себя, но глаза у моей подруги сияли от торжества.
      Все эти одевания и связанные с ними волнения совершенно измучили Алевтину. Я видел, что она еле держится на ногах, и уговорил лечь в постель. Действие лекарств на неадаптированный к ним организм было похоже на чудо, но все-таки не настолько, чтобы за один день преодолеть тяжелую болезнь. К моему сожалению, усталость и волнения сморили мою подругу через несколько минут, а я лежал без сна рядом и думал, что раньше был не прав, считая, что женщин приятно только раздевать. Иногда одевать бывает почти так же приятно.
      Глава двенадцатая
      Ночь прошла спокойно. Аля почти не кашляла, и температура не поднималась. Я спал плохо, прислушиваясь к ее дыха нию, и крепко заснул только под утро. Пробудился я довольно поздно от пристального взгляда. Девушка с тревогой смотрела на меня. Я погладил ее по щеке и пожелал доброго утра. Она машинально ответила.
      - Как ты себя чувствуешь? - спросил я.
      - Хорошо, - ответила она, продолжая напряженно смотреть на меня.
      - Что-нибудь случилось? - встревожился я.
      - Я видела твой сон, и мне стало страшно.
      - И что же ты видела?
      - Не знаю, я не поняла. Какие-то чудовища... Алеша, ты человек?
      - В какой-то мере, - честно признался я, - а что, не похож?
      - Ты совсем другой. Я не знаю, как объяснить... Ты добрый... Я всегда немножко понимала, о чем думают люди, а сейчас совсем хорошо понимаю. Но ты думаешь по-другому, не только про меня, про всех. Ты всех жалеешь. Ты вот боишься, что я понимаю людей, а они могут про меня плохо думать, и мне будет больно... - девушка запуталась и замолчала.
      Мне стало неловко. Я знал, что совсем не такой хороший, как ей кажется. Я вполне эгоистичен и себе на уме. Может быть, не больше других, но и не меньше. Не знаю, что Аля накопала у меня в голове, но было похоже, что она меня сильно идеализирует. Тем горше будет разочарование, когда она узнает меня получше.
      - А что значит "разочарование"? - поинтересовалась все слышащая подруга.
      Я помялся. Объяснять общеизвестные понятия труднее всего.
      - Разочаровать - это... ну, если ты во что-то веришь, а потом окажется, что верила зря, и тебя обманули, и все оказывается не таким хорошим, как тебе казалось.
      - Вот видишь, - улыбнулась Аля, - ты еще меня не разочаровал, а уже боишься. Не за себя, а за меня.
      Я слегка обалдел от такой логики и не нашелся, что ответить. Поэтому замял разговор поцелуем.
      - Так что тебя в моем сне напугало?
      - Там были какие-то страшные большие чудовища, со стеклянными глазами, они неслись...
      - Понятно. То, что ты видела - это машины. Там, откуда я пришел, их очень много. Их делают люди для того, чтобы быстро ездить. Они совсем не опасные, если соблюдать правила дорожного движения, - сострил я. - Ты же телег не боишься?
      - Не боюсь.
      - А мельницу?
      - Тоже скажешь!
      - А теперь представь, что будет, если их увидит человек в первый раз в жизни. Он испугается?
      Аля задумалась, наморщив носик, и засмеялась:
      - Наверно.
      - Вот и тебе страшно, потому что никогда таких вещей раньше не видела. Ты, поди, дальше своей деревни нигде не была?
      - Почему не была, была в самом Санкт-Петербурге.
      - Ишь ты, - удивился я, - когда же ты там успела побывать?
      - Не знаю, я тогда совсем маленькая была, ничего не помню.
      - А откуда знаешь, что была?
      - Люди сказывали, что меня барин оттудова привез.
      - Так, выходит, ты не здешняя?
      - Нет, меня барин с собой привез и Максимову в приемыши отдал. А потом, когда замуж выдавал, в людскую жить отправил.
      Мне наш разговор делался все интереснее.
      - А родственники у тебя какие-нибудь есть?
      - Нет, только Максимовы.
      - А этот Максимов тебе кем приходятся?
      Аля задумалась, потом ответила:
      - Крестным, наверное. Я, как все дети, тятю тятей звала, мамку мамкой. Потом как большая стала, люди сказали, что я приемная.
      - А фамилия у тебя девичья какая?
      - Знамо, Максимова. Так токо в деревне-то по фамилии не кличут, а все больше по имени.
      Мы вернулись к тому, с чего начали. Похоже, что с происхождением Алевтины оказалось не все просто. Зачем было помещику везти маленькую девочку из Петербурга, а потом отдавать приемышем в крестьянскую семью?
      Если она крепостная, то должна быть где-то записана... Как это называлось у Гоголя в "Мертвых душах"? В "ревизские сказки".
      Если Аля внебрачная дочь - то причем здесь крестьяне?
      Обычно помещики давали своим внебрачным детям какую-нибудь непонятную фамилию, вроде Герцена или Фета и воспитывали их в благородном духе.
      - А покойный барин тобой интересовался, отличал как-нибудь?
      - Не знаю, он к нам в деревню редко ходил. Я его издали видела, когда он на охоту или в гости через деревню ездил, а вот тятю отличал, кажон год рубль давал.
      - А с отцом твоим можно встретиться?
      - Так он второй год как помер.
      - Ты не знаешь, барин в деревню только с тобой приехал, или с вами был еще кто-нибудь?
      - Камельдинер был при нем, Михеич, только он тоже помер, когда я еще малая была, и жена его тетка Пелагия.
      - Это которая ключница? Пелагия Ниловна?
      - Она самая.
      "Ну, эту-то бабенцию я быстро разговорю", - подумал я.
      - Тихон! - позвал я. Никто не отозвался.
      - Я за ним сбегаю, - подхватилась с места Аля.
      - Тебе пока бегать не стоит, поправься сначала.
      - Тогда надо из окна во дворе кому наказать, ему и скажут, - нашла выход из положения Аля. Она окликнула игравшего во дворе мальчонку и ему велела разыскать Тихона. Хмурый, похмельный слуга возник минут через десять, когда у меня начало кончаться терпение. Повторялся сценарий вчерашнего дня.
      - Быстро умываться и завтракать, - грозным голосом приказал я. - К завтраку принесешь из буфета бутылку мальвазии и покличешь Пелагию.
      Упоминание о вине оживило душу моего Планше, а втихую от Али показанные рожки предали ему необходимое ускорение. Тишку как ветром сдуло.
      "Умывальные принадлежности" были доставлены без промедления, и я приступил к утреннему туалету. Удалить Алевтину, от греха подальше, я не мог, да и следовало начинать приучать ее к моим "странностям".
      Реакция на мои манипуляции у нее была примерно такая же, как и у Антона Ивановича, только с переменой акцентов. Если его больше заинтересовало бритье, то Алю, соответственно, чистка зубов. Пришлось объяснять, для чего это делается.
      - А мне можно попробовать?
      Запасной зубной щетки у меня не было, пришлось отдать свою. Девушка долго, с душой, драила зубы и с сожалением, по моему настоянию, прополоскала рот.
      - Ишь, скус-то какой! - похвалила она пасту "Блендамет". Тяга к экспериментам так затянула Алю. что мне пришлось поделиться с ней не только зубной щеткой, но и мылом, и, уже совершенно не по делу, пеной для бритья. Мои скромные предметы гигиены произвели на Алевтину большое впечатление. Она попеременно все нюхала, пробовала на вкус и делилась со мной радостью первооткрывателя. В конце концов пришлось их отобрать, чтобы приступить к завтраку.
      Вместе с блюдами в нашу комнату была доставлена и милейшая Пелагия.
      Добрая женщина долго чинилась, отказываясь сесть за стол с "барином".
      В конце концов, уступив уговорам, начала ломаться, не соглашаясь принять на свою пышную грудь первый стакан сладостной мальвазии.
      Дальше, впрочем, дело пошло быстрее и без задержек. Тем более что верный Тихон, чтобы зря не бегать, принес из буфета не одну, а две бутылки вина и емкость для себя.
      Так что день у нас начинался празднично.
      Пить с утра сладкое вино было противно. Однако на что не пойдешь ради святого дела? Тихона, после приличной порции, я отправил в коридор. Але, чтобы не спаивать малолетних, давал вина только пригубить и основное внимание сосредоточил на Пелагее Ниловне.
      После второго лафитника ключница развеселилась, а после третьего наша дружба переросла во взаимную привязанность.
      - Слыхал я, матушка, что ты вдовеешь.
      - Вдовею, сударик, который уж год вдовею, - сообщила женщина не без игривости в голосе.
      - Тяжко, поди, одной?
      - И не то слово, очень тяжко. А какой золотой человек был мой Иван Михеич, таких уж нынче и не сыскать.
      Мы пригорюнились и вином помянули покойного.
      - А слышал я, что ты, Пелагия Ниловна, с покойным барином сюда приехала?
      - С ним, кормильцем нашим. Мы с Михеичем ихние холопы, опосля ихнего батюшки Африкан Савича в наследство им достались. Мы, милый сударик, не деревенские какие, мы не простого звания, мы и в Москве и Санкт-Петербурге живали. С нами не шути! А уж каков человек золотой был барин-то покойный, Леопольд Африканыч!
      Мы опять дружно пригорюнились и помянули лафитниками покойного барина.
      - А не знаешь ли ты, Пелагия Ниловна, как и когда к твоему барину Алевтинка попала? - как бы невзначай, спросил я. Знатная холопка зыркнула на Алю хитрым, тревожным взглядом и уставилась на меня умильно честными глазами.
      - Запамятовала, батюшка, как есть запамятовала. Да сам посуди, сколько годов-то прошло.
      - Правильно, что запамятовала, - похвалил я старуху. - Барин наказал запамятовать, ты и запамятовала.
      - И то, - подтвердила она, - мы барскую волю завсегда чтим.
      - Зачем же сейчас созналась, что врала? - удивленно спросил я.
      Пелагия Ниловна, поняв, что проговорилась, конфузливо заулыбалась, прикрывая кончиками платка щербатый рот.
      - Ты не трусь, - успокоил я ключницу. - Барин-то помер, теперь значит, и обета нет. А нам с Антоном Ивановичем для государственной надобности в подробности все изложи.
      - Так он, покойник-то, Леопольд Африканыч, никому не велел сказывать.
      - Да, поди, сама ничего толком не знаешь, - сказал я с театральной пренебрежительностью и разлил вино по лафитникам.
      - Знаю, да не всякому скажу, - упрямо проговорила ключница и выпила, не дожидаясь меня.
      - А, спорим, не знаешь!
      - Спорим!
      - Вот я говорить буду, а ты подтверждай, коли знаешь.
      - Говори!
      - Девчонку твоему барину привез толстый барин в статском платье.