Прыжок в прошлое (Бригадир державы - 1)

      - Это можно, - сказал сапожник со снисходительной улыбкой, - нам такая работа, тьфу. Мы ее называем "солома". Ты бы мне что другое заказал, заковыристое, а то тьфу, а не работа.
      Обхаяв мой заказ, сапожник собрался уходить.
      - Постой, - остановил я его, - а как же мерка?
      - Мы таки мастера, что нам мерка - тьфу. И без мерки сошьем в лучшем виде.
      После примерки фрако-кафтана, я стал более осторожен с отечественными умельцами.
      - Я, конечно, вижу, что ты большой мастер, но ежели плохо стачаешь или будут не по ноге, при тебе сапоги в печи сожгу, а тебе копейки ломаной не дам.
      Сапожнику моя угроза не понравилась, он долго ее обдумывал и наконец, тяжело вздохнув, встал на колени и начал снимать мерку с ноги веревочкой.
      - Что это, у тебя даже аршина нет?
      - Мы таки мастера, что нам аршин не потребен. Нам погляда хватит.
      - А когда готовы будут?
      - Чего готовы-то?
      - Сапоги.
      - А... так, ден через десять примерка будет, а там как Бог даст.
      - Чего же так долго?
      - Пока приклад куплю, опять же подметку всяку не поставишь, потом то, да сё, нет, раньше никак нельзя.
      - Вот что, дядя, если сегодня к вечеру не управишься, - можешь и не начинать.
      - Не, сегодня не успею.
      - Тогда как знаешь.
      - Ежели только к вечеру, вот к вечеру-то управлюсь. Это точно, управлюсь.
      С тем мы и расстались. Аля между тем, забыв об учебе, разбиралась со своими сокровищами. Я прервал это приятное занятие и проэкзаменовал ее по вчерашнему заданию. Буквы она запомнила достаточно твердо и почти не путалась.
      Пришлось пойти дальше в изучении алфавита и объяснить еще насколько букв.
      К сожалению, вскоре нас прервал вездесущий мальчишка, объявив, что ко мне приехала барыня.
      Я поцеловал Алю, велел совершенствоваться в науке и пошел смотреть, кого принесла нелегкая. Как я и предполагал, это оказалась княгиня Анна Сергеевна. Она была одета в русский наряд с кружевным кокошником, очень шедшим ее простенькому, милому личику. Немой, которого я безо всякой фантазии уже прозвал Герасимом, горделиво сидел на высоком облучке в новой красной рубахе, синих штанах и лихо заломленной шапке. Его отмыли, подстригли "скобкой", и выглядел он форменным женихом.
      После бессонной ночи и кровавых приключений, единственно чего мне не хватало для полного счастья, это скучающей генеральши с ее сексуальными проблемами. Однако отказать ей в помощи у меня не хватило духа. Слишком важна для нее была предстоящая "прогулка".
      Я подошел к коляске и поздоровался с прелестной больной. К сожалению, сегодня она была во всеоружии женских чар и выглядела разрисованной куклой.
      Лицо ее было неестественно выбелено, а-ля бедная Лиза, брови густо подведены сурьмой. Симпатично смотрелись только пуделиные локоны.
      - А я вас уже заждалось, мон шер, - кокетливо попеняла Анна Сергеевна.
      Я только улыбнулся и развел руками. Приехала генеральша на вчерашней пароконной коляске. Никаких приспособлений для предстоящего "пикника" я не увидел.
      - Анна Сергеевна, а если вам захочется отдохнуть на травке, у вас есть на что прилечь?
      Она удивленно посмотрела на меня, догадалась, что я имею в виду, и смутилась.
      - Я как-то не подумала. Действительно, вдруг отдохнуть...
      - Сейчас что-нибудь подыщем, - пообещал я и вернулся в усадьбу. По пути в дом я ненароком покосился на окна гостиной, там маячили три женских силуэта: хозяйки, Али и Дуни. Однако когда я вошел в комнату, она оказалась пуста. Я разыскал хозяйку, и она принесла по моей просьбе кусок толстого войлока и отрез беленой холстины. Пока все это укладывали в коляску, я зашел проститься с Алей.
      Она сидела за учебной доской и еле взглянула на меня. Я поцеловал ее за ухом и постарался развеселить.
      - Вот и езжай со своей барыней, - сказала девушка ледяным тоном и повела плечиком.
      - Я-то уеду, а ты тем временем с Семеном слюбишься, - грустно посетовал я.
      - Да ты как такое мог подумать! - возмущенно закричала Алевтина.
      - А как ты про меня подумала? - поинтересовался я нарочито обиженным голосом.
      Аля нахмурилась, затем прыснула и махнула рукой.
      - Ладно, езжай, только быстрей возвращайся.
      Я наскоро поцеловал ее и заспешил к нетерпеливой пациентке.
      Мы умостились в коляске, и Герасим пустил лошадей легкой рысью.
      - Вы знаете, как проехать к реке? - спросил я княгиню.
      - Это где-то там, - мазнув рукой по горизонту, ответила она.
      "Куда-то туда" ехать не стоило, и я тронул кучера за пояс. Он обернулся, и я сделал ему знак остановиться. Герасим натянул вожжи и повернулся ко мне в ожидании приказаний. Как с ним объясняться знаками, я не знал. В наше время глухонемых учат читать по губам, но тут... Я начал медленно говорить, отчетливо артикулируя и помогая себе знаками:
      - Ты меня понимаешь?
      Глухонемой неуверенно кивнул.
      - Река. Понятно? - Он не понял. - Река, - повторил я, и жестами изобразил плаванье.
      Теперь Герасим понял и, развернувшись, мы поехали в обратную сторону.
      Вскоре, миновав городскую околицу, мы выехали в поле и по мягкой пыльной дороге, докатили до берега. Речка была, судя по ширине, та же самая, что протекала мимо Захаркина.
      Люди нам не встречались, но я решил не рисковать и подыскивал укромное место подальше от города и с хорошим обзором окрестностей.
      Анна Сергеевна заметно волновалась и с вожделением поглядывала на обтянутый тонкими штанами крепкий зад кучера.
      Наконец подходящее место отыскалось, и мы остановились. Герасим разнуздал лошадей и пустил их пастись. Я отнес в кусты кошму и холст и соорудил невидимое со стороны дороги гнездышко. Княгиня безучастно сидела в коляске, жалобно поглядывая на меня.
      - Может быть, не нужно? - спросила она с дрожью в голосе. - Может быть, в другой раз...
      "Ага, - подумал я, - только мне и радости выяснять с Алей из-за тебя отношения..." Но вслух сказал:
      - Вы пока идите, раздевайтесь, а там как получится...
      Анна Сергеевна с подчеркнутой неохотой подчинилась моему "жестокому" распоряжению и принялась снимать свободную, лишенную излишне сложных деталей национальную одежду. Если бы не бурная предыдущая ночь, я с удовольствием полюбовался бы этим нежданным стриптизом, но в этот момент княгиня со своими прелестями меня ничуть не волновала.
      Герасим, на чьих глазах происходило все это действо, оторопело смотрел на голую красавицу. Его тонкие штаны начали красноречиво вздуваться. Он попытался отвернуться, но не смог и, прикрыв руками срам, хотел убежать, но я его не отпустил.
      Показав на него и на княгиню, я сделал понятный всем и каждому интернациональный жест. Немой с ужасом смотрел на меня и не шевелился. Тогда я велел ему раздеться. Привыкнув повиноваться господам, он послушно скинул с себя платье. На это стоило посмотреть. Я, как и вчера, когда первый раз увидал его голым, испугался за княгинино здоровье.
      - Может, действительно не стоит? - крикнул я Анне Сергеевне. - Велеть ему одеться?
      - Нет, что ж... ладно, пусть идет, - с отчаяньем крикнула бедная, изголодавшаяся по любви женщина. - Только чтобы он не так сразу.
      Как мне было это объяснить немому, я не знал. Он между тем весь трясся от возбуждения, не понимая, что здесь происходит. Пришлось импровизировать. Я велел ему сесть на траву и изобразил пантомиму с элементами техники секса.
      Герасим оказался смышленым парнем и науку схватывал на лету.
      Он уже немного успокоился, и рабский страх оставил его. Он начинал понимать, что все это всерьез и, по-моему, не очень вдумывался в резоны наших поступков. Впрочем, будь я на его месте, мне тоже было бы не до философии с психологией.
      В самом конце моего театрализованного урока я показал ему на солнце и объяснил, какое расстояние светило должно пройти по небу, прежде чем ему можно будет делать с хозяйкой все, чего ему захочется. Окончив спектакль, я обнаружил, что у меня не один, а сразу два ученика. Княгиня, не вынеся неизвестности, явилась узнать причину нашей задержки. Анну Сергеевну, как она потом созналась, весьма тронуло мое мимическое описание ее тайных прелестей и предупреждение бережно и нежно с ней обращаться.
      Амореты были теперь рядышком и с таким вожделением друг на друга смотрели, что я почувствовал себя лишним и оставил их на волю судьбы и природы.
      - Ну, с Богом, - напутствовал я любовников и с чувством выполненного долга отправился в тень, досыпать.
      Проспав часа два, я проснулся от припекавшего солнца. Из кустов слышалось мычание и женские стоны. Я выкупался и пробежался по окрестностям, чтобы согреться. Когда бегать надоело, я вернулся к коляске. Из кустов доносилось мычание и женские стоны. Я влез в экипаж и, устроившись на подушках, опять задремал. Проснулся я оттого, что у меня затекла нога. Из кустов раздавалось мычание и женские стоны. Мне стало интересно, что этот паршивец Герасим делает с бедной генеральшей. Однако я так удачно выбрал им место для уединения, что ничего не смог разглядеть.
      Я опять разделся и полез в реку. Когда я выкупался, замерз и вновь согрелся на солнышке, из кустов по-прежнему доносились все те же звуки.
      - Анна Сергеевна, - не выдержав, позвал я, - нам пора возвращаться.
      Мне долго не отвечали, потом стоны на время прекратились, и раздался голос княгини полный неги и сладострастия:
      - Ах, оставьте меня...
      - Анна Сергеевна, - опять позвал я, - нам нужно ехать. Или вы хотите, чтобы муж вас больше не отпустил одну?
      - Ну, какой вы, право... Хорошо, сейчас иду... Вылезли из кустов они минут через десять и пришли ко мне голые, взявшись за руки, как Адам и Ева до грехопадения, ничуть не стесняясь. Застеснялся я сам, и ушел на берег, чтобы они могли одеться.
      - Доктор, мы готовы, - вскоре позвала меня княгиня.
      Я подошел к коляске. Анна Сергеевна взъерошенная, с красным потным лицом, с растрепанными кудрями и остатками косметики, превратившейся в темные подтеки, мило улыбалась, строя мне невинные глазки.
      - Господи, да вы представляете, как сейчас выглядите?! - сказал я, вытаращившись на нее.
      Возвращать ее мужу в таком виде было нельзя.
      - А что? - удивилась дама. - Кажется, я не сделала ничего, что могло бы.....
      - У вас есть с собой зеркальце? - прервав ее защитительную речь, спросил я.
      - Нету.
      - Есть у вас хотя бы гребень и белила?
      Естественно, что у этой дуры ничего с собой не оказалось. Хорошо, хоть какое-то подобие гребенки нашлось у Герасима. Я заставил ее смыть остатки грима и кое-как восстановил прическу. Осталось только уповать на невнимательность супруга.
      Наконец мы тронулись в обратный путь. Анна Сергеевна была счастлива и щебетала, как птичка. Она восхищалась видами Среднерусской возвышенности, безбрежными полями и всякими бабочками и цветочками. О том, что произошло, мы не обмолвились ни словом. Только когда коляска подкатила к городу, княгиня смущенно сказала:
      - Доктор, вы такой милый и умный... Я хочу посоветоваться: а что нам делать, когда станет холодно?
      - Попробуйте найти место в доме.
      - Господь с вами, у нас же полно слуг.
      - Тогда ездите в карете или кибитке
      - Но в ней же очень тесно.
      - Что ж, пользуйтесь позой "наездницы".
      - А что это значит?
      Я объяснил. Идея Анне Сергеевне так понравилась, что глаза ее заволокла мечтательная дымка. Мне показалось, что она не прочь испытать сей метод, не откладывая дело до осени.
      Однако сперва княгиня, как дама набожная, поинтересовалась, не грешно ли делать такие вещи. Мне пришлось дать ей двусмысленный ответ: мол, не грешнее, чем все остальные.
      - Доктор, - переменила тему княгиня, - а правду болтают, что с вами приехала крестьянская девушка?
      - Кто обо мне может говорить? У меня здесь и знакомых-то нет...
      - Троицк очень маленький город, и тут все на виду. Про вас много говорит доктор Винер: дескать, вы якобинец и Der Abenteurer, а купец Липкин рассказывает, что вы соглядатай из Петербурга. И все уже знают, что вы спасли меня от смерти.
      - Интересно... - только и сумел выдавить я.
      Становиться мифологической или политической фигурой мне отнюдь не хотелось.
      - Так я о вашей девушке... Прислать ей несколько платьев, которые мне малы?
      В этом маленьком городе знали всё, даже размер платья, который носит любовница проезжего доктора. Я посмотрел на Анну Сергеевну. Было похоже, что ей искренне хотелось сделать мне приятное.
      - Извольте, буду благодарен.
      На главной улице Троицка, возле дома Котомкина царило оживление. Улицу загораживали два экипажа. В одном из них княгиня узнала дрожки уездного начальника. Второй была обывательская бричка.
      "Точно, весь город знает", - раздраженно подумал я. После всей этой порнографии, вынужденным свидетелем которой я только что стал, мне очень хотелось пробыть часок-другой наедине с Алей. Все-таки у меня медовый месяц...
      Наш экипаж остановился, и я соскочил с генеральской коляски. Навстречу мне двинулся старик-солдат с седыми прокуренными усами.
      - Ваше благородие, их высокоблагородие просят пожаловать, - сказал он сиплым, пропитым голосом.
      - Погоди, голубчик, скоро поедем, - ответил я. Я знаками велел Герасиму вернуть моим хозяевам "ложе любви" и пошел проведать Алю. К моему удовольствию, она не страдала от ревности в одиночестве, а плодотворно проводила время с хозяйской Дуней, стоя у стола, заваленного все теми же пресловутыми подарками. Я передал предложение княгини и, по-моему, впервые Аля испытала к ней симпатию. Я наскоро приласкал ее и, сообщив, куда еду, вернулся к ожидавшему меня ветерану.
      Через пять минут мы подъехали к обиталищу уездного начальника. Дом оказался попроще генеральского но более монументален. Стены его были толщиной в три кирпича и так прочно слеплены, что, думаю, он без проблем достоял бы и до нашего времени.
      Солдат проводил меня внутрь. Судя по запахам и порядку, здесь жил холостяк.
      Мы прошли несколько полупустых комнат и оказались в спальне начальника. На здоровенном разлапистом диване лежал худой старик в ночной рубашке и колпаке.
      Лицо его, заросшее пегой щетиной, кривилось от боли. Увидев меня, он заговорил сиплым, страдальческим голосом:
      - Позвольте отрекомендоваться, надворный советник Киселев. Осмелился побеспокоить вас по случаю немощи и болезни.
      - Что вас беспокоит? - спросил я, присаживаясь на край дивана. Другой мебели в спальне не было.
      - В боку болит, как кол вбили. И чем больше лечусь, тем хуже становится.
      Я попросил его снять рубашку. Он разделся. Беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы определить причину хвори надворного советника. Крылась она в неумеренном систематическом потреблении напитков крепостью выше сорока градусов. Печень была сильно расширена, и я заподозрил цирроз. Что у него было на самом деле, я не знал. Помочь я ему мог только психотерапией и рекомендацией изменить диету. Я посоветовал воздерживаться от крепкого, жирного, острого и вместо водки пить клюквенный морс. Еще раз перед отходом ощупав ого печень, я повторил рекомендации и этом откланялся.
      - Чувствительно благодарен, - ответствовал мне Киселев, как и все чиновники на Руси, предпочитая подарить словом, а не деньгами, - очень признателен за ваше ученое внимание. Уже ощущаю большое облегчение.
      Я еще раз пожелал ему выздоровления и вышел из ароматных пенат. На крыльце меня догнал командный рык больного:
      - Ванька, водки!
      У ворот меня ждал посыльный от следующего страдальца. Обывательская бричка следовала за нами от дома портного до особняка начальника, соблюдая вежливую иерархическую дистанцию. Корявый мелкий мужичонка с глуповатым лицом, одетый в длинную желтую рубаху, подпоясанную сыромятным ремешком, ожидал меня, переминаясь с ноги на ногу. В его примитивную безрессорную бричку были впряжены две низкорослые мохнатые крестьянские лошадки. При моем приближении мужичок снял шапку и поклонился.
      - Барин, хозяин просит пожаловать, - сказал он, глупо улыбаясь.
      - Что с ним случилось? - спросил я, не скрывая недовольства.
      В конце концов, я, из-за происков военной кафедры мединститута, клятвы Гиппократа не давал и не собирался открывать частную практику, да еще и бесплатную. К тому же я зверски хотел есть, и меня грызли сомнения по поводу этичности моего метода "лечения" генеральши.
      Мужичок, не отвечая, таращил глаза.
      - Так что с твоим хозяином случилось? - повторил я вопрос.
      - Недужат они, - неопределенно ответил он.
      - Скажи ему, пусть позовет доктора Винера, - посоветовал я.
      - Барин помирает, просили помочь.
      - Я никак не могу, - решительно отказался я и хотел пройти мимо.
      Однако мужичок внезапно повалился на колени и обнял меня за ноги.
      - Барин, не погуби!...
      Такого оборота дела я никак не ожидал и не был к нему готов. Я попытался освободить ноги, но мелкий стервец, как пиявка, вцепился в меня. Не лупить же было его, в самом деле...
      - Ладно, поехали, - вынужденно согласился я.
      Только тогда он перестал хвататься за меня и подвывать. Я сел в бричку на солому, застеленную рогожей, и мы затряслись по разбитой дорожной колее. Ехать оказалось довольно далеко, через весь городишко, а потом по узеньким кривым улочкам, мимо бедных полукрестьянских изб.
      - Далеко еще? - поинтересовался я у возницы.
      Вместо ответа он промычал что-то нечленораздельное и показал кнутом куда-то в сторону. Кривая улочка выгибалась дугой, и понять, куда мы едем, было невозможно. Вскоре мы миновали последние городские строения, и впереди, у леса, я увидел странное сооружение, вроде старинной крепости. Когда мы подъехали ближе, я рассмотрел его как следует. Это был деревянный замок, окруженный частоколом из врытых в землю заостренных бревен.
      Представьте себе стоящие вплотную телеграфные столбы, и получите представление об этом "заборчике". Скорее всего, это был старинный острог для защиты от соседей и кочевников. Мне стало интересно. Из-за высоченного частокола виднелось мощное бревенчатое строение теремного типа, увенчанное четырехскатной островерхой крышей. К центральному корпусу примыкали два крыла с двухскатными крышами. Все это сооружение возвышалось над шестиметровым забором.
      - Это чей замок? - спросил я.
      - Чево? - не понял вопроса возница.
      - Терем, спрашиваю чей? - повторил я, показывая пальцем на дом.
      - Энта терем, - придурковато открыв рот, повторил провожатый.
      Я так и не понял, прикидывается он дураком, или такой от природы, что тоже частенько встречается.
      - Терем, оно конечно... А как же, почто ж не терем, - недовольно бормотал мужик себе под нос, пока мы подъезжали к крепости.
      Глава девятнадцатая
      Ворота крепости соответствовали ее облику и назначению. Доски были вытесаны из целиковых дубовых бревен. Такие затворы вряд ли смогли бы расшибить даже московские омоновцы со своими кувалдами. Нас уже ждали. Как только мы подъехали, створки начали расходиться. Пока их открывали, я успел рассмотреть стены: заостренные бревна частокола сверху были утыканы острыми железными шипами. Все это в комплексе напоминало крепость времен Ивана Калиты.
      Наконец мы оказались в мощеном тесаным песчаником дворе и, громыхая, подкатили к терему. Вблизи здание выглядело еще внушительнее, чем издали. Стояло оно на мощном цокольном этаже "подклети", срубленном без окон из бревен полуметровой, если не больше, толщины.
      Красное обширное крыльцо с двусторонней лестницей подпирали совершенно невероятной толщины резные столбы. У самого терема были узкие стрельчатые окна-бойницы, отблескивающие то ли цветной слюдой, то ли витражным стеклом низкого качества. Причем большинство было закрыто окованными железом ставнями.
      Мне делалось все любопытнее. Облик дома никак не вязался ни с убогой бричкой, ни с дебильным возницей. Впечатления заброшенного и неухоженного он не производил. Двор и дом были в хорошем состоянии, никаких следов тлена и разрушения не обнаруживалось. Все было очень старое, но прочное и обихоженное.
      Архитектура, а также расположение построек и служб показались иными, чем я видел до сих пор. Впрочем, видел я пока очень мало, поэтому никакого несоответствия духу времени не усмотрел. Все, с чем я до сих пор встречался, было для меня седой стариной, поэтому век тудa, век сюда погоды не делали. Я выпрыгнул из брички и прошелся, разминая затекшие от неудобного сидения ноги. Сзади раздался стук колес. Мой возница, торопливо, не глядя на меня, разворачивался.
      - Где хозяин? - крикнул я ему вслед.
      Он ничего не ответил, хлестнул кнутом лошадок и, громыхая колесами по камням, поехал прочь. Не успела бричка миновать ворота, как они начали закрываться. Только теперь я увидел двух здоровенных мужиков, с усилием закрывающих створки. Из дома никто не выходил, и я пошел выяснить, что происходит у привратников. Когда я приблизился, они уже начали задвигать засовы.
      - Эй, мужики, - позвал я, - где здесь хозяин? Они на меня никак не среагировали, что было само по себе странно. Все-таки я был одет в парчовый халат и выглядел почти комильфо. Пока я удивлялся, привратники навесили на засовы амбарные замки и куда-то ушли вдоль забора.
      Я начал ощущать себя в западне. Похоже было на то, что мой визит может затянуться. О том, куда я подевался, не знает ни одна живая душа.
      - Барин, хороший барин! - раздался со стороны крыльца тонкий глумливый голосок.
      - Вон он, барин, на солнце парен, на сковородке жарен, - откликнулся еще более тонкий и мерзкий дискант.
      Я обернулся. Два странных существа обоего пола приплясывали на крыльце в шутовских одеждах. Что-то чудилось в их кривляний удивительно мерзкое. Уродцы были одеты так, что выпячивались все их физические недостатки. В этом была какая-то средневековщина и самоуничижение личности.
      На голове у мужчины красовался дурацкий колпак с бубенчиками, а на женщине - кокошник с длинными лентами, подчеркивающими ее маленький рост.
      Я сделал вид, что не обратил внимания на их дразнилки, и спросил, где хозяева.
      Они не ответили и продолжали кричать какие-то глупости, возможно и обидные, но совершенно мне не понятные.
      Я двинулся в их сторону, и они с визгом бросились в открытые двери дома. Я пошел следом.
      С крыльца в дом вела низкая массивная дверь, окованная медными ромбами. Я перешагнул через непомерно высокий порог и попал в просторные сени, слабо освещенные одним небольшим стрельчатым окном.
      Визг и смех карликов раздавались уже из глубины дома. Пока глаза привыкали к полутьме, я огляделся. В отличие от обычно загроможденных всяким хламом сеней в богатых домах, эти оказались пусты. Единственным украшением можно было посчитать витражное окно с мелкими переплетами довольно замысловатого плетения.
      Мой приход опять проигнорировали. Чем дальше, тем больше все это мне не нравилось. Уйти восвояси я не мог, а здесь, я чувствовал, меня подстерегала опасность.
      Разные люди обычно по-разному ведут себя в сложных ситуациях. Это зависит от психического склада характера. У человека моего типа появляется веселая злость, агрессивность, и он начинает переть напролом, не задумываясь о последствиях.
      Вот в соответствии с таким стереотипом поведения я и начал действовать. Не дожидаясь приглашения, прошел через сени и попал в большое помещение прямоугольной формы, судя по размерам, занимавшее весь первый этаж дома.
      У широких двустворчатых дверей стояли два стражника в старинной одежде и с бердышами. Оружие в натуре, а не на картинке, выглядело очень внушительным, хотя, на мой взгляд, неуклюжим.
      На деревянной двухметровой палке, толщиной чуть больше, чем черенок лопаты, был надет серповидный топор в комплекте с пикой. Сам топор был сантиметров тридцать - тридцать пять в длину, плюс тонкое двадцатисантиметровое острие. Как у всякого универсального инструмента, у бердыша было много недостатков: слишком длинное древко для топора и слишком короткое для пики.
      Впрочем, я не специалист по холодному оружию, просто эта мысль автоматически пришла в голову, когда я представил, как неудобно биться бердышом в помещении.
      - Где хозяин? - обратился я к стражникам без большой надежды получить ответ. Очень уж каменные у них были рожи, прямо-таки почетный караул у мавзолея.
      Они, как и следовало ожидать, окаменело молчали. Тогда, отвлекшись от "привратных" мордоворотов, я обозрел весь зал, стилизованный под седую старину. Не под наш изящный и просвещенный ХVШ век, а под что-то очень, очень древнее и нецивилизованное.
      На прокопченных стенах помещения висели какие-то цепи, мечи, головы медведей, кабанов, оленей. Между окон чадили примитивные факелы. Под всеми этими варварскими украшениями стояли стражники с кривыми саблями, булавами и бердышами.
      Одежда их напоминала картинки из учебников истории, с той разницей, что была не комплектна и не единообразна. Скорее, так одевают в кино пиратов, разномастно и небрежно-живописно.
      Вдоль всего помещения, не знаю как его и называть - залой, горницей, или вообще, по-старинному, повалушей, - тянулся длинный стол, во главе которого, прямо напротив меня, у противоположной стены, сидел необычайно тучный человек. Нас разделало метров двадцать, и в мерцающем неверном свете я не смог толком его рассмотреть, тем более что внимание отвлекали на себя карлики, с визгом бегавшие друг за другом по середине стола.
      На меня по-прежнему никто не обращал внимания. Если говорить честно, то я начал мало-мало трусить. Не считая толстяка, в зале было еще восемь стражников: двое у дверей и по трое у каждой стены. Ребята они, судя по виду, были крепкие, хоть и не очень рослые. Да и острых железяк у них имелось в избытке. Что собой представляет самодурство помещиков, я теперь представлял не только по учебнику истории.
      Судя по интерьеру, у толстяка, - если, конечно, хозяин именно он, полностью съехала крыша на средневековой романтике, а что может выкинуть псих, имеющий столько здоровенных вооруженных помощников, я не знал, но вполне мог предположить.
      Лезть на рожон мне как-то расхотелось, и я попытался потихоньку покинуть помещение. Однако привратники со звоном скрестили бердыши, отрезав мне выход.
      Чувствуя себя загнанным в угол, я поневоле стал просчитывать варианты спасения. Пара шансов из ста на то, чтобы выбраться невредимым, у меня еще была. Когда-то, в бытность студентом, я два года занимался фехтованием.
      Особых спортивных успехов не достиг, но все же мог попытаться не дать зарезать себя, как барана. Я пошарил глазами по стенам, присматривая подходящее оружие. Мне нужно было что-нибудь близкое к стандарту спортивного эспадона.
      Между тем карлики продолжали бегать по столу, а я приблизился к толстому господину. Он неподвижно сидел и смотрел на меня круглыми совиными глазами, безо всякого выражения.
      Когда я оказался совсем рядом, карлики принялись визжать, махать руками и плевать в мою сторону, а потом, изображая ужас, спрыгнули со стола и спрятались за кресло хозяина.
      Я, стараясь сохранить спокойное выражение лица, спросил:
      - Вы здесь хозяин?
      Толстяк на секунду остановил на мне взгляд, сделал попытку пошевелиться, но передумал и опять вперил неподвижный взор в никуда.
      Только теперь я заметил небывалую и страшную для Руси вещь: на стене висело перевернутое распятие. Мало того, в грудь Христа был воткнут кинжал. В наше время меня бы это не очень удивило. Мы привыкли ко всяким выкрутасам ущербных граждан, особенно малолетних, стремящихся любыми способами самовыразиться и выделиться.
      Это обычное человеческое свойство создавать себе кумиров или низвергать чужих. Но одно дело XX век, другое - XVIII, когда ко всяким символам относились на полном серьезе. Похоже было, что я не ошибся в оценке психического состояния хозяина дома, и прорываться наружу мне придется с боем.
      Покуда меня никто не трогал, я не дергался и продолжал осматривать коллекцию холодного оружия, развешанную на стенах, в надежде найти что-нибудь подходящее.
      Дело в том, что с двуручным мечом или боевым топором я не смог бы сделать ничего путного. Каждый спортивный снаряд требует привычки и адаптации. Мне нужна была сабля весом около полукилограмма и определенной длины. Ничего подходящего я не углядел, на стенах было представлено, в основном, тяжелое оружие.
      Так как никто (кроме карликов, строивших мне рожи) по-прежнему не обращал на меня внимания, я пошел осматривать коллекцию. Из всего, что я увидел, подходящей показалась только одна сабля, судя по эфесу, очень дорогая и не русского производства. Ножны и эфес были отделаны витыми золотыми и серебреными нитями и цветными камнями. Такими саблями пользовались крымчаки, турки и арабы. Я бы не удивился, если бы клинок оказался дамасской ковки.
      Понятно, что я не проявил к сабле никакого интереса и прошел дальше, уделив повышенное внимание двухстороннему боевому топору.
      Не найдя больше ничего интересного, я вернулся к сидящему без движения существу. Если бы мне предложили сравнить его с каким-нибудь литературным персонажем, я бы представил его племянником гоголевского Вия. У этого человека было голое скопческое лицо, отвисающие почти до плеч щеки и оловянные глаза с налитыми кровью белками, смотрящие перед собой с высокомерным равнодушием.
      - Это вы больной? - Я попытался опять завязать разговор.
      Наконец существо удостоило меня взглядом. Судя по выражению лица, оно только сейчас обратило на меня внимание.
      - Взять его! - прокричал племянник Вия неожиданно высоким, красивым голосом.
      - Кого? - поинтересовался я, но довольно быстро догадался, кого именно он имел в виду.
      Взяли меня, и очень крепко. Два лба, до того стоявшие у стены, подкрались ко мне сзади и ухватили за руки. Я попытался вывернуться, но не смог. Оба были невелики ростом, но очень крепкой комплекции.
      Вспомнив все, что видел в американских боевиках, я ударил одного из стражников каблуком по голени и резко вывернул запястье. Увы, я был в кроссовках с мягкой подошвой, замах мне не удался и удар не причинил противнику большого вреда. Он только жестче вцепился в мою руку и, в свою очередь, пнул меня твердой кожаной подошвой сапога.