Постепенно мы приблизились к лесу. Здесь земля была не так сбита, и когда я углядел подходящий по размеру кусок песчаника, то без труда вытащил его из почвы. Каменюка была увесистая и бугристая, так что теперь я оказался хоть как-то вооружен. Мои действия преследователи видеть не могли, расстояние между нами было еще приличное, а вблизи леса рос густой кустарник.
      Бережно держа в руках халат и камень, я углубился в лес. Был он, как и подобает в нашем отечестве, заброшен и завален валежником и павшими стволами.
      Идеальное место для игры в прятки...
      Первым делом я избавился от мешавшего мне халата - сунул парчовый ком в кусты дикой малины возле приметного дуба, случайно затесавшегося в чернолесье, - после чего, стараясь не шуметь, побежал дальше вглубь. Метров через семьдесят начинался овраг с болотистым дном. Увязнуть в нем было как нечего делать, я было побежал вдоль края, но в этот момент меня озарила прикольная мысль.
      "Ну, я вам покажу, кто такой Рембо!" - подумал я, спускаясь по влажному склону к черной грязи, подернутой изумрудной ряской.
      В том, что мои противники никогда не смотрели кинобоевиков, можно было не сомневаться, - тем эффектнее должен был показаться им мой дебют.
      Первым делом я снял футболку, завязал снизу узлом и засунул в нее камень. У меня получилось некое примитивное подобие кистеня.
      После этого оставалось превратить себя в Рембо, на это ушло всего несколько секунд. Грязь в болотце оказалась черной, как деготь.
      Таким же сделался и мой обнаженный торс, после кого, как перекрестил его ладонями. С лицом я поступил гуманнее, всего-навсего разукрасив его пальцами.
      Вытерев о траву руки, я выбрался из овражка. Пока моих преследователей слышно не было. Это встревожило: если они соберутся в кучу, то поделать с ними я ничего не смогу.
      Правда, и им будет почти невозможно меня обнаружить... Но даже вариант, что разыскивать меня станут парами, казался чреват сложностями. Мужики были здоровыми и, скорее всего, хорошо владели своим оружием.
      Впрочем, трусить раньше времени и пугать себя разными "если бы, да кабы", я не собирался. Проблемы лучше всего решать по мере их возникновения, старась по возможности оказаться на шажок впереди...
      В густом захламленном лесу прятаться было не слояжно, тем более что я поменял масть, из яркого сделался грязным.
      Единственное, что необходимо делать - идти осторожно, стараясь не хрустеть сухими ветками.
      Направление я выбрал не в глубь леса и тем более не в сторону города, куда непременно двинутся разбойники, а наперерез, под углом их предполагаемого азимута. Крался я от дерева к дереву, легко ступая по земле. С ногой пока было терпимо.
      Колено почти не болело, только мозжила содранная кожа, а вот со щиколоткой дело обстояло хуже.
      Я невольно оберегал ее, стараясь не нагружать своим весом.
      После очередной перебежки, когда я стоял за толстой березой, слева от меня послышался треск валежника.
      Я мгновенно укрылся за стволом. Шел, судя по треску сушняка, один человек, притом в мою сторону. Мне осталось расслабиться и ждать его появления. Чтобы не маячило лицо, я опустился на корточки и выглядывал из-за покрытого мхом комля.
      Шаги приближались. Преследователь двигался совершенно открыто, не таясь, и вскоре я увидел своего "городошника".
      Малый еще не совсем отдышался после бега. Рубаха у него оказалась расстегнута и распахивалась на груди после каждого вздоха.
      Лицо было красным и потным. Шапку во время преследования он потерял и теперь был простоволос. В правой руке он держал свою замечательную дубину, а тыльной стороной левой, в которой был зажат длинный кинжал, отирал пот, заливающий глаза.
      Я медленно поднялся, по-прежнему укрываясь за деревом. Потом отвел немного назад руку, в которой держал футболку с камнем и стал терпеливо ждать, когда он подойдет вплотную. Товарищей его слышно не было, что меня вдохновило на немедленный ратный подвиг.
      Бедняга! Когда я выскочил из-за ствола, у него не достало сил даже попытаться защититься. На его невыразительном лице отразился не простой, а по-настоящему мистический ужас.
      Светлые глаза стали круглыми и безумными, как у Ивана Грозного на картине Ильи Репина.
      Не ведаю, не случилась ли у него в тот момент медвежья болезнь. Проверять у меня не было ни времени, ни охоты...
      Все последующее произошло слишком быстро и на уровне рефлексов. Я взмахнул рукой и опустил свой кистень на русый вихор, топорщившийся посреди темени.
      Если бы не форс-мажорные обстоятельства и не принцип войны - "или ты, или тебя", - я никогда бы не ударил так сильно. То, что случилось с головой юного разбойника, было отвратительно. Подробности я опущу, но если найдутся любители сильных ощущений, жадные до кровавых подробностей, пусть купят арбуз, поставят его на колоду, и ударят по нему с размаха камнем, завернутым в мешок. Думаю, что эффект будет примерно тот же, включая брызги, которые, кстати, добавили новые штрихи моей боевой раскраске.
      Парень, не издав ни одного звука, рухнул на землю а я, еще сгоряча, рывком, преодолевая тошноту и отвращение, завладел его оружием.
      После чего, не оглядываясь и стараясь не воссоздавать в воображении увиденное, пошел прочь от места происшествия. На мое счастье, поблизости не оказалось ни души, ибо в течение нескольких минут я чувствовал себя оглушенным и совершенно не способным на новые подвиги.
      Было похоже, что настоящего Рембо из меня не получается. Впрочем, скоро я отдышался и взглянул на дело с другой стороны: противников у меня хоть и незначительно, но все же убавилось.
      Теперь даже с больной ногой бегать я буду немногим медленнее, чем оставшаяся троица. Прислонясь к очередному дереву, я взглянул на часы. Было всего-навсего четверть пятого. На все про все ушло лишь двадцать минут. Я не поверил и послушал, идут ли часы. Они шли, что подтвердило и солнце, видимое сквозь редколесье.
      Мне же казалось, что разбойники гоняют меня никак не меньше часа.
      Что лучше, самому искать встречи с остальным участниками конфликта, или ждать их появления, я так и не придумал, и чтобы зря не бередить ногу, пока остался на месте, присел на недавно упавший ствол осины и прислонился спиной к высокому пню. Теперь нужда в кистене отпала, и я освободил свою футболку от камня, однако надевать ее не стал, свернул и засунул в карман. Мне понравилось впечатление, которое моя раскраска произвела на покойного...
      Я осмотрел доставшееся мне трофейное оружие. Про палицу я уже упоминал, весила она порядка двух килограммов и напоминала бейсбольную биту. Шипы оказались длинными коваными гвоздями, пробитыми насквозь через толстую часть, так что их концы торчали сантиметров на пять-шесть.
      Интересным оказался нож, который новопреставившийся отрок держал в левой руке. Выглядел он старинным и был непривычной формы. Явно не "новодел", стилизованный под древность, а действительно старый кинжал, выкованный из стали не очень высокого качества, со сточенным лезвием. Было оно узким, как у испанского стилета, с классически толстой тыльной стороной, похожим на рапиру.
      Откуда у вооруженного примитивной палицей, верее будет сказать "ослопом", разбойника оказался довольно дорогой нож, оставалось только гадать. Мои теоретические изыскания внезапно были прерваны, причем самым опасным образом. Очередные противники незамеченными подобрались ко мне почти вплотную.
      Спасло меня, вероятно, только то, что я был в "боевой раскраске". Оставшиеся блондины высматривали человека в одежде, а не вымазанное грязью чучело. В отличие от своего погибшего товарища, двигались они осторожно и неслышно.
      Наши пути не пересеклись от силы на десяток метров. Когда я краем глаза заметил их в движении, что-либо предпринимать было поздно. Стоило мне пошевелиться, и настороженные охотники непременно бы меня засекли. Я это понял на подсознательном уровне и застыл на месте, пытаясь слиться с высоким темным пнем, у которого сидел, привалившись спиной.
      Блондины шли, низко пригибаясь к земле, перемещались рывками от дерева к дереву, в точности так, как совсем недавно делал я сам.
      Разница была в том, что тогда я был один и безоружен, а их двое, и они исполняют роль не добычи, а охотников. Это мне очень не понравилось. Они еще тогда, когда мы впервые столкнулись, показались мне настоящими бандитами-профессионалами. Равнодушие, с которым они говорили обо мне, как об уже неодушевленном предмете, выдавало привычку к убийству и палаческое равнодушие к жертве.
      Их товарищ был много смелее, эмоциональнее и безрассуднее, за что впрочем, и поплатился жизнью. Подобраться к таким осторожным людям казалось проблематично, а справится с ним обоими в честном бою мне было не под силу.
      По мощи они оба превосходили меня; я был, пожалуй, ловчее, но только не теперь, после растяжения. Если же к ним присоединится атаман с пистолетом, то коротать ближайшее тысячелетие мне придется в этом лесу, в компании их неудачливого товарища.
      Между тем они продвинулись немного вперед так что я оказался не только сбоку, но и позади них. Из осторожности, я старался не смотреть в их сторону, чтобы они не почувствовали моего взгляда. Сам я не обладаю такими способностями, но чем черт не шутит... В последнее время мне довелось сталкиваться с такими аномальными особенностями людей, что теперь я ни в чем не был уверен.
      Между тем, блондины продолжали скрытно красться по лесу, страхуя друг друга. Когда они почти исчезли из вида, я двинулся следом, стараясь не терять их из поля зрения.
      Делать так было опасно, но иного выхода не представлялось.
      Лес был не очень густым, сказывалась близость города и возможные порубки. Блондинов я отпустил вперед метров на семьдесят.
      Такая дистанция была наиболее безопасна на случай, если вдруг затрещит валежник под ногами, и позволяла не упускать их из виду.
      Где сейчас охотится "чернобородый", я не думал, хватало впечатлений и от этой парочки. Никакого определенного плана у меня пока не было. Единственно, чего ни под каким видом нельзя было делать, - это нападать на них в открытую.
      Когда охотники замирали на месте, я опускался на землю и маскировался в кустах или в высоком папоротнике.
      Во время одной из таких остановок у меня появилась плодотворная идея использовать нож как копье, - благо, длинных ровных сучьев здесь оказалось предостаточно.
      Имея такое самодельное копье, я мог, не сходясь в рукопашную, вывести из строя одного из противников, что давало шанс успешно противостоять и другому. Конечно, нападать из-за угла, а тем более сзади, было не очень благородно, но если рассматривать такое действие, не как рыцарский турнир, а как военную хитрость, - то это вполне допустимо.
      Единственно, что меня еще удерживало на месте, так это необходимость пустить на "веревки" свою единственную футболку. Ничего другого, подходящего, чтобы привязать нож к древку, у меня не нашлось. Такие колебания, если смотреть на проблему с позиции жизни и смерти, были смешны; и все же, хотя умирать я, конечно, не собирался, но и любимую футболку было до ужаса жаль...
      Однако время шло, лес должен был скоро кончиться, а с ним и моя относительная безопасность. Охотники неминуемо повернут назад, и преимущество неожиданности может оказаться утраченным. Пришлось, скрепя сердце, резать футболку на полосы. Зато короткая пика, вроде римского дротика, получилась на славу. Правда, сук был сухой и вполне мог обломиться, но это меня не смущало, - все равно оружие было разовое. Если не удастся сразить одного из блондинов с первого броска, выход оставался один: брать ноги в руки и надеяться, что подвернутая лодыжка выдержит, и мне удастся убежать.
      Нож я приматывал во время остановок, когда был вынужден отсиживаться в кустах.
      В три присеста я надежно прикрутил его к палке и начал понемногу догонять противников. Теперь пришлось удвоить внимание и при малейшем поводе бросаться ничком на землю.
      Вскоре, как я и предполагал, охотники добрались до дороги, ведущей в город, и надолго затаились, - смотрели, не выйду ли я на них. Мне пришлось ложиться на землю и ждать, когда они на что-нибудь решатся и начнут движение.
      Старший из двоих разбойников появился надо мной внезапно, я прозевал его неслышные шаги.
      Внезапно увидев меня, он растерялся еще больше чем я сам.
      Мой боевой окрас вверг его в ступор не меньший, чем убитого парня. Он махнул в мою сторону рукой, как будто отгоняя наваждение.
      Потом мы на мгновение встретились взглядами, и он внезапно бросился на меня.
      Его ослоп висел на ремешке на левой руке, в правой же был нож, еще более длинный и тонкий, чем у погибшего товарища.
      Я стремительным рывком перекатился на спину; под правой рукой вдоль тела, острием вперед находился дротик. Палица оказалась слева. Старший бандит налетел сверху, намереваясь пригвоздить меня своим тесаком к земле.
      Однако мгновенная заминка и нерешительность его погубили. Я успел вскинуть навстречу дротик и даже направить его в область сердца.
      Все кончилось в считанные секунды - тело по инерции напоролось на острие, и нож по самое древко вонзился в грудь. Громко хрустнул сломавшийся сук, раненный отчаянно вскрикнул и, рухнув наземь и обливаясь кровью, попытался достать меня своим ножом. Я этого ждал и успел откатиться в сторону, после чего вскочил на ноги.
      Скрываться больше не имело смысла. Не было и времени расслабляться.
      Ломая кусты, к нам мчалась очередная машина для убийства.
      Я едва успел укрыться за деревом. Почитатель библейского Иосифа бросился к товарищу, мгновенно оценил обстановку и закрутился на месте в поисках противника.
      Реакция и взрывная сила у него были на самом высоком уровне. Он рассекал воздух палицей, вопил, прыгал на месте, как будто входил в шаманский раж. На нервы, и без того напряженные до предела, это действовало убийственно.
      Казалось, что противник обладает неиссякаемой силой и раздавит меня, как козявку. Мне с трудом удалось взять себя в руки и не запаниковать.
      Я продолжал прятаться за стволом и, невидимый за разросшимся подлеском, наблюдал за тем, что происходит на полянке.
      Умом я понимал, что бесноватого вряд ли хватит надолго, но когда все существо охватывает ужас, разум - плохой советчик. Ноги дрожали от напряжения, готовые унести меня прочь от смертельной опасности. Каким-то чудом удалось устоять на месте, а не пуститься в бегство...
      Блондин наливался малиновым цветом и продолжал свои безумные телодвижения. Не представляю, сколько времени прошло с начала его дьявольского танца... скорее всего, несколько минут, показавшихся мне бесконечными. Движения его, несмотря на хаотичность, были ритмичны и подчинены какой-то непонятной логике, так что я невольно начал впадать в транс, подобно малолетним фэнам на рок-концерте их кумира. Невиданное действо заводило, и я уже понемногу сам начал повторять движения бесноватого...
      Вдруг танец кончился, так же неожиданно, как и начался. Парень явно переборщил со своей пляской смерти. Теперь он стоял неподвижно, высоко подняв руку с дубиной. На губах пузырилась розовая пена.
      Я, не выдержав атаки адреналина, как черт из коробочки, выскочил из-за дерева. Противник затрясся и выронил воздетую палицу.
      Его безумные глаза смотрели мне прямо в лицо. Потом они начали выкатываться, в прямом смысле вылезая из орбит, и в них мелькнул вполне человеческий ужас.
      Бандит пронзительно выкрикнул что-то нечленораздельное и начал мешковато оседать на землю. Его тело забилось в конвульсиях, оно несколько раз выгнулось, как это бывает во время приступа эпилепсии, дернулось, затряслось и затихло.
      Я подбежал к нему и замахнулся дубиной. Он остался недвижим. Глаза были открыты, но смотрели не на меня, а в небо.
      Пересилив страх, я наклонился и проверил на вздутом, напряженном горле пульс. Оный отсутствовал напрочь. Третий участник драмы был мертв. Похоже, у него не выдержало сердце. Надеюсь, не от вида моей камуфляжной раскраски...
      Впрочем, я и сам находился в полной прострации. Ноги дрожали от напряжения, палица выпала из ослабевшей руки, и очень захотелось пить. В таком состоянии меня можно было взять голыми руками. На сопротивление я был не способен ни физически, ни морально. Хотелось просто лечь на землю, вытянуться и закрыть глаза...
      Я с тоской посмотрел на дорогу, до которой было метров тридцать, - но их еще предстояло, набравшись сил, преодолеть... И причем незамедлительно. Поклонник египетского менеджера Иосифа во время своей пляски так громко вопил, что прибытия последнего участника драмы можно было ожидать с минуты на минуту. Лес был небольшой, и вряд ли чернобородый атаман зашел настолько далеко, чтобы не услышать ритуальных воплей своего бесноватого товарища. А именно этого хлопца с его крупнокалиберным пистолетом я меньше всего хотел бы сейчас встретить.
      Думаю, что не инстинкт самосохранения, а лишь любовь заставила меня преодолеть навалившуюся слабость и апатию.
      Беспокойство об Але принудило наклониться за палицей, подобрать выпавший из рук заколотого разбойника нож, и, едва передвигая ноги, пуститься в обратный путь.
      Почти не осознавая того, что делаю, я двинулся не в сторону дороги, где меня легче всего было догнать четвертому разбойнику, а обратно в лес - туда, где он наверняка не станет меня искать. Именно из-за боязни оставить Алю одинокой и беззащитной я не мог себе позволить бездарно погибнуть от руки случайно встреченного бандита.
      Сначала я не шел, а влачился, с трудом переползая через поваленные стволы деревьев и медленно продираясь сквозь густой кустарник.
      Однако чем дальше я отходил от роковой поляны, тем лучше себя чувствовал. Ноги перестали дрожать и подгибаться, голова больше не казалась чугунной, а палица - такой неимоверно тяжелой. Пот на теле высох, и мне стало зябко.
      Для прогулки без одежды утро было слишком свежим. Однако нереальная жажда пока не проходила, и пить мне хотелось даже больше прежнего. В лесу, кроме болотца в овраге, из которого я взял грязь для своей боевой раскраски, другой воды не было.
      Теперь, когда я ни от кого не прятался, а шел открыто, лес выглядел совсем мирно и буднично. К тому же был он небольшим, - узким клином врезался между лугом и дорогой.
      Вскоре показался приметный дуб, около которого я спрятал свой халат. Он так и лежал в густом малиннике. Спелых ягод было немного, но, тем не менее, я предпочел сперва не одеться, а хоть как-то утолить жажду. Съев две горсти малины, я полез в кусты за халатом, а когда выбрался, то обнаружил, что нахожусь в лесу не один. В нескольких шагах от меня вольно стоял мой бородач, скалил в хищной улыбке крупные желтоватые зубы и целился из седельного пистолета. Понятно, что мишенью был я.
      - Востер ты бегать, барин! - насмешливо сказал он, так и не дождавшись от меня ни единого слова.
      Обращение "барин" меня почти порадовало: статус явно вырос, ведь в первую встречу он называл меня запанибрата "добрым человеком"...
      Прихватил разбойник меня, как говорится, тепленьким. Палицу я оставил около дуба, нож, заткнутый за ремень джинсов, не много стоил против его пистолета.
      - Чего молчишь? - все так же ухмыляясь, поинтересовался он. Испугался?
      Отвечать мне не хотелось, равно как и пугаться. Почему-то не верилось, что сейчас грянет выстрел, и я упаду с простреленной грудью. Вообще, вся эта сцена была такая нереальная, что воспринимать ее как последние секунды жизни никак не получалось.
      - Отдай кафтан-то, - опять завел разговор бородач, так и не дождавшись ответа, - запачкаешь ненароком.
      Только теперь я обратил внимание, что стою, прижимая халат к груди. Стало ясно, почему он не стреляет: боится испортить добычу. В голове лихорадочно закрутились мысли, - нельзя ли как-то воспользоваться жадностью разбойника.
      - Дался тебе этот кафтан, - спокойно ответил я. - У меня не то что серебряный, а и золотой есть, и еще красные портки!
      - Значит, не хочешь миром отдать? - не купившись на посулы, грустно переспросил разбойник. - Воля твоя. Я и в глаз могу попасть... поди, не промажу!
      - Смотри, получше целься, - в тон ему посоветовал я. - Коли, промахнешься, я тебя по-другому достану. Твои товарищи-то уже приказали долго жить!
      - Мне они не указ! У каждого своя планида.
      - Ишь, как заговорил! Где это ты слов таких нахватался? - делая небольшой шаг вперед, спросил я.
      - У дьячка за две копейки выучился, - ответил разбойник и левой рукой взвел курок. - Ну, прощай, барин, товарищам моим на том свете привет передавай!
      - Передам, коли встречу, - лихорадочно раздумывая, как спастись, пообещал я, - да боюсь, ты с ними раньше меня увидишься!
      - Пошутить перед смертью собрался?! - опять ухмыльнулся бородач.
      - Почему шутить? Твоя смерть у тебя за спиной стоит, - совершенно серьезно сказал я, пытаясь до выстрела еще немного приблизиться к разбойнику, и посмотрел ему за спину, как будто там действительно кто-то стоял.
      Прикол был немудрящий, однако он на него клюнул и мельком оглянулся. Терять мне было нечего, и я кинулся на него, выхватывая из-за пояса нож. Однако расстояние было слишком большим, а курок уже взведен. Разбойник обжег меня взглядом и нажал на спусковой крючок. Сухо и громко щелкнули кремни. Выстрела не произошло, пистолет дал осечку.
      Дальше случилось то, о чем лучше не рассказывать. То ли мне очень хотелось жить, то ли дуракам счастье, то ли разбойник пострадал за свои грехи или самоуверенность, но он не сумел ни отбить удар, ни увернуться.
      - Говорил тебе, смерть за спиной стоит... - тупо бормотал я, глядя на корчившееся на земле тело. - Не поверил!
      - Он не поверил, а я поверил, - раздался вдруг сзади скрипучий голос. С тебя еще бутылка!
      Я рывком повернулся к новому противнику.
      - Это я ему с полки порох сдул! - гордо сообщил мне, улыбаясь во весь рот, лесной дед.
      - Дедушка! - только и сумел выдавить я. - Ты-то как здесь оказался?
      Леший, по своему обыкновению, на вопрос не ответил, прибрал лежащий рядом с разбойником пистолет и сунул в свою необъятную пазуху.
      - В хозяйстве пригодится, - сообщил он. - А с тебя старый должок и бутылка.
      - Будет тебе бутылка!
      - То-то! А денежки твои были фальшивыми...
      - Деньги, они и в Африке деньги, - неопределенно ответил я, не обращая внимания на странное в устах старика словцо. Спрашивать, откуда он в своем лесу знает о фальшивых деньгах, было бессмысленно: все равно не ответит.
      - Вернешь с процентами! - безапелляционно заявил дед. - Это кто тебя научил так рожу вымазать?
      - В кино видел, - сердито ответил я. Мне сейчас только и было радости, что разбираться с грязными рожами...
      - Принесешь, покажешь! - опять распорядился старик.
      - Этого не смогу, - честно признался я. - В лес кино нести нельзя.
      - Жаль, у нас здесь развлечений мало.
      - Так ты бы, - начал было я, но тут оказалось, что говорить-то не с кем. Старый черт опять внезапно исчез. - Спасибо! - на всякий случай крикнул я. - С меня бутылка!
      - А то! - с довольным смешком ответила невидимая "субстанция" стариковским голосом. - Поторопись, тебя любезная ждет! И рожу умыть не забудь!
      Я машинально провел ладонью по щеке, потом осмотрел свою заляпанную грязью и кровью грудь. Вид у меня действительно был "умереть и не встать": все, что попало на кожу, высохло, запеклось и превратилось в шелушащуюся черно-бурую корку. Нужно было срочно помыться. Не рискнув натягивать на эту грязь халат и стараясь не оборачиваться на убитого, я заспешил восвояси.
      Стрелки часов приближались к шести. В это время усадьба уже просыпалась. Мне же нужно было успеть умыться и привести себя в порядок, чтобы избежать лишних вопросов. Никакого желания попадать под следствие у меня не имелось. После всех волнений и стрессов о растянутых связках я забыл, а вспомнив, удивился, что нога практически перестала болеть.
      Начав с быстрого шага, я вскоре перешел на трусцу и через четверть часа вернулся во двор портного. Около дома уже слонялись люди, но на задах пока никого не было. Никем не замеченный, я пробрался в баню. У Котомкиных вчера топили, и в большом котле осталось немного не успевшей остыть воды. Первым делом я наконец утолил жажду, после чего, как сумел, смыл с себя остатки боевой раскраски.
      В дом я вернулся прогулочным шагом. Видел меня один мальчишка-ученик, которому до приезжего барина и дела не было. Пробегая мимо, он спешно сдернул с головы картуз и умчался по своим делам...
      Я воровато нырнул в свою комнату. Аля по-прежнему спала, уткнувшись лицом в подушку. Когда подо мной скрипнула кровать, она, не просыпаясь до конца, поцеловала меня в щеку и пожаловалась:
      - Мне всю ночь такой страшный сон снился!
      - Спи, еще рано, - ответил я шепотом.
      Глава восемнадцатая
      Не успел я толком заснуть, как раздался настойчивый стук в дверь. Я с трудом вырвался из сонной одури и пошел смотреть, кого принесла нелегкая в такую рань.
      - Барин, хозяин спрашивает, можно придти примерять? - вопросил меня юный портной с заспанными глазами.
      Я взглянул на часы, была всего половина седьмого.
      - Скажи хозяину, что скоро выйду, - ответил я, зевая.
      Аля тоже проснулась, она была свежа и румяна, как будто безмятежно проспала всю ночь, и вчера ничего особенного не произошло. Не успел я одеться, как пришел Фрол Исаевич с одним из подмастерьев. Они принесли мое платье, а Але велели идти к хозяйке, у которой оставили ее обновки.
      По-моему, Котомкина больше интересовал не наряд, а то, чем кончился мой визит к грозному генералу. Однако спрашивать напрямую он постеснялся и начал напяливать на меня сметанные штаны и фрак. Большого зеркала у Котомкина не было, поэтому, как сидит платье, мне было не видно, однако почувствовал я себя очень некомфортно.
      Штаны, то бишь "панталоны навыпуск", были явно заужены и морщили на ногах.
      С фраками у меня была полная нестыковка по эпохе и социальному положению, но счесть, что наряд сидит как влитой, я никак не мог.
      - А почему фрак без хвостов? - поинтересовался я.
      То, что портной называл "фрачком", представляло собой длиннополый обуженный пиджак, а никак не фрак в нашем понимании.
      - А это не фрак, а сюртук-с, - объяснил мне Фрол Исаевич, - я их сиятельству князю точно-с такой сшил.
      Похоже, что опять начинался наш отечественный ненавязчивый сервис.
      - А почему не фрак, вы же вчера говорили, что сошьете фрак?
      - Потому, что не моден-с. Да и это не сюртук-с, а почитай кафтан получился, на край полукафтанье-с.
      Портной и подмастерье, в восхищении от собственного мастерства, с восторгом меня рассматривали и одобрительно цокали языками.
      Такой примитивной наколки от Котомкина я никак не ожидал. Я рассмотрел дрянную материю, плохо сотканную и мохрящуюся, и совсем расстроился. Ругать такого солидного человека было неудобно, но и носить, то, что он сшил, казалось невозможно, даже в восемнадцатом веке.
      - А нет ли у вас в городе другого портного? - невинным голосом поинтересовался я.
      - А вам на что? - живо отреагировал Котомкин.
      - Да, шьете вы, Фрол Исаевич, как доктор Винер лечит...
      Котомкин покраснел и насупился.
      - У меня появились деньги, так что я смогу подобрать себе материю получше, да и за работу есть чем заплатить, вот мне и нужен хороший портной.
      - А я чем не хорош?
      - Всем хороши, только шить не умеете.
      В это время в комнату ворвалась Алевтина. Глаза ее пылали восторгом. На ней были сметанные на живую нитку обновки: белая полотняная рубаха с квадратным вырезом у горла, с короткими ситцевыми рукавами, и красный сарафан на лямочках, присборенный под грудью. Она победно крутнулась посредине комнаты.
      - Вот это лепота! - закричала девушка и, застеснявшись, выскочила из комнаты.
      - А ты говоришь, шить не умею, - с упреком сказал Котомкин. - Народ, он знает...
      - Сколько стоит это сукно? - спросил я, показывая на свой "почти камзол".
      - Нешто можно, ваше благородие, мы так не договаривались. Это от меня вам, - он поискал в памяти слово позаковыристей, -...сюрпризец.
      - Ну, разве что "сюрпризец", - засмеялся я. - Так какая цена у этой дерюги и Алиных тряпок?
      - Двенадцать рублев с гривной, на ассигнации, - с гордостью сказал портной.
      Стало ясно, что халява мне выпала очень скромная. Отеческая любовь к единственной дочери не пересилила крестьянской прижимистости.
      Я вытащил из кармана халата деньги и, отсчитав двести пятьдесят рублей, протянул их портному.
      - Этих денег хватит, чтобы купить хорошей материи мне и Алевтине на нормальное дворянское платье?
      - Господи, - засуетился Котомкин, - да таких денег на что хочешь хватит!
      - Вот и хорошо, купи нам наилучшей материи, а сумеешь хорошо пошить, получишь награду.
      - А с этим сюртучком что делать? - совсем другим тоном спросил портной.
      - Исправьте и дошейте, буду одевать как затрапезу. А как подберете нам товар, покажете, тогда и фасон обговорим. И вот еще что: в городе есть хороший caпожник?
      - Как не быть, есть.
      - Пошли за ним, мне еще и обувь нужна.
      Фрол Исаевич покидал комнату совсем с другим выражением лица, чем пришел. Теперь я в его глазах был не бедный сродственник барина и неизвестный лекарь, а первейший богач. В мою связь с нечистой силой он, как умный человек, быстро перестал верить.
      Окрыленная Алевтина вернулась в комнату и удивилась моей привередливости. Ей все казалось чудесным и почти сказочным. Она опять взялась разглядывать вчерашние подарки и с упоением занималась этим до завтрака.
      Вчера, за делами, я не успел поужинать и теперь с волчьим аппетитом набросился на еду. Ничего особенного нам не подали: пирог с говядиной и яйцами, студень с уксусом и огурцами, свинину, запеченную в тесте, и молоко с медом.
      - Работали бы они так, как жрут, - в сердцах упрекнул я предков, доедая субботний завтрак.
      Вскоре явился сапожник, замухрышистый мастеровой с сальными кудрями.
      Я заказал ему две пары полусапог, Але и себе. Ей красные, а себе черные с короткими голенищами "бутылками", по самой последней моде.