— Я тебе серьезно говорю, парень, топай наверх. Нам надо разделиться, чтобы дать Ахару побольше времени. Один — наверху, другой — внизу. Понял?
       В этом был резон. Стоя в дверном проёме, ведущим к лестнице, врагов мог сдерживать и один воин. Действительно, разделившись, они давали магу больше времени, а значит — больше шансов.
       Шипучка указал острием акинака на себя, потом — на пол зала. Гном, не первый год знавший сауриала, отлично понял эту пантомиму.
       — Не выйдет, парень. Здесь я простою дольше — им ещё придётся попотеть, чтобы разрубить мои доспехи. А от тебя больше пользы наверху — там ловкость будет поважнее устойчивости.
       Бенлин снова был прав. Шипучка огорчённо кивнул. Лица гнома не было видно за опущенным забралом, но сауриал был готов поспорить, что Норт грустно улыбнулся.
       — Давай, парень. И не слишком тоскуй. Когда-нибудь у каждого приходит время последней битвы. Клянусь Молотом Мастера, я счастлив, что в моей последней битве у меня оказались такие соратники. Лучших я не встречал за всю свою жизнь. А теперь — топай наверх. И постарайтесь остаться живыми.
       Окружив себя плотным запахом соснового бора, Шипучка двинулся вверх по широкой винтовой лестнице. Сауриалы использовали свою способность издавать сильные запахи как ещё один способ выражать свои эмоции — в дополнение к речи и мимике. Но другие существа, как правило, не понимали ни шипения сауриалов, ни языка запахов. Больше того, и то и другое доставлял им неудобства. Шипучка, проводящий большую часть жизни среди людей, давно приучился объясняться жестами. Но сейчас сильный запах был необходим, чтобы Грег ненароком не всадил в него бельт по самое оперение.
       — Шип? — удивленно воскликнул разведчик, поняв, кто поднимается вверх по лестнице. — Вы что, всех их перебили?
       Сауриал только отрицательно мотнул головой. Врагов было слишком много. Слишком много даже для таких мастеров, как компания Шоба. Грег всё понял правильно.
       — Кто?
       Шипучка провел рукой под подбородком, словно оглаживал воображаемую бороду.
       — Да, это похоже на Норта, — согласился разведчик. — Остальные погибли?
       Сауриал поднял морду вверх, к небу, от которого его отделяло не меньше пары миль камня и земли.
       — Да будут боги к ним милосердны, — вздохнул Грег. — Ахар, если ты провозишься ещё несколько минут без результата, то молится надо будет по нам. Только, делать это будет уже некому.
       Маг, погруженный в своё дело, даже не удостоил его ответом.
       Снизу донёсся шум возобновившегося боя. Шипучка на пробу взмахнул клинком. Рука успела немного отдохнуть. Что ж, пару минут он должен успеть продержаться. Грег с тяжелым склотом занял позицию в глубине комнаты. Если повезёт, то он успеет выстрелить два раза. А потом… Меч у Грега был, но мастер арбалета и кинжала мечом владел, наверное, хуже десятилетних детёнышей, мечтающих стать воинами.
       Время тянулось мучительно медленно. Вот шум боя внизу затих, а следом раздался топот ног по каменной лестнице.
       — Ко мне! — воскликнул за спиной Ахар. — Ко мне, быстрее! Я открываю портал.
       Сколько раз потом Шипучка ругал себя за то, что отступил. Если бы он остался на месте, то, конечно, погиб бы под топорами тургундаров, но маг и разведчик успели бы уйти. Двое. Но тогда он не размышлял и не оценивал ситуацию: на это просто не было времени. Сауриал бездумно выполнил команду мага, как выполнял её всегда, когда Ахар колдовал — непослушание в такой ситуации могло стоит жизни.
       Он отступил, а враги ворвались в комнату. Щёлкнул склот Грега — тяжелый бельт, пробив шлем гномьей работы, до половины вошел в голову тургундара. Второй раз выстрелить человек не успел: гномы были уже рядом. Удар тяжелой секиры пришелся в плечо разведчика и разрубил его тело чуть ли не до сердца. Во все стороны брызнула кровь. Ахар что-то вскрикнул. Шипучка успевал парировать вражеские выпады и контратаковать, медленно пятясь к стене, где должен был находиться портал. Молниеносная двойная атака — и передние враги замертво упали на пол комнаты. Быстро обернув голову, сауриал увидел за спиной клубящийся белёсый туман. Схватив в охапку стоящего рядом мага, Шипучка метнулся в неизвестность.
      Так они и выпали в чужой мир: сауриал и человек. Портал захлопнулся сразу, едва маг оказался по другую сторону, преследовать их тургундары не могли. Вот только в спину Ахара ещё на той стороне по самый обух вошла секира одного из врагов. И в неизвестном для себя месте Шипучка оказался в одиночестве, да и ещё с мёртвым магом на руках.
      Впрочем, ящер сразу понял, что место, в которое его занесло, обитаемое: вдали он видел море, а на его берегу — рыбачью деревеньку. Он отчетливо различал вытащенные на берег лодки и воткнутые в песок жерди, на которых, он знал, сушились неразличимые на таком расстоянии сети. Обитателей деревни Шипучка тоже не видел, но не сомневался, что когда он подойдёт поближе, то они появятся.
      С магом на руках он двинулся по полого сбегавшим к морю травянистым холмам в сторону деревни. Местное светило нещадно палило, но сейчас сауриал этому только радовался: за проведенное в подземельях время он отвык от дневного света. Тело грузного мага было слишком тяжелым для передних лап Шипучки, к тому же предельно уставшего в бою с гномами, но и на это он не обращал внимание. Необходимо было во что бы то ни стало дойти, передать Ахара для погребения, а уж потом можно и о себе позаботиться.
      Он дошел, уже плохо понимая, где он и что с ним происходит. Взойдя на очередной холм, сауриал увидел, как от деревни к нему бегут люди. Он даже успел разглядеть в их руках топоры и удивиться этому, но больше уже ничего не смог: в глазах замелькали яркие разноцветные огни, ноги подкосились, и ящер без сознания упал на поросший редкой сухой травой песок.
      А пришел в себя уже в каком-то сарае, накрепко скрученный широкими кожаными ремнями. Двое мужчин, вооруженных острогами на длинных деревянных рукоятках, внимательно следили за ним из-за небольшой деревянной загородки, готовые вмешаться, если он попытается освободиться. Акинака, разумеется, рядом не оказалось.
      Шипучка недоумевал. Не понять, что существо, пусть и не похожее на человека, но способное принести тело погибшего товарища к ближайшему поселению для достойных похорон, разумно было невозможно. Не понять, что у него не было никаких агрессивных намерений — тоже. И, тем не менее, жители прибрежной деревни воспользовались его беспомощностью и лишили его свободы. Неужели они настолько глупы?
      Вскоре в сарай зашел ещё один человек и между людьми завязался разговор. Сауриал с удивлением обнаружил, что понимает их язык, хотя никогда раньше его не слышал. Видимо, это было побочным эффектом колдовства Ахара.
      Впрочем, ломать голову над этим чудом ему пришлось не долго. То, что Шипучка услышал в разговоре людей, повергло его в глубокий шок. Оказывается, эти люди понимали, что имеют дело с разумным существом. Но при этом считали себя вправе распоряжаться его жизнью. Сауриалу предстояло стать невольником, рабом, поскольку по закону этих мест не люди не могли быть свободными.
      Для Шипучки это было дико и непредставимо. Сауриалы вообще не знали понятия рабства и неволи. Живя среди людей, ему приходилось что-то там слышать о невольниках, но это были либо те, кто задолжал большие деньги, либо взятые в плен враги, пришедшие с мечом в чужие земли. Но Шипучка-то жителям деревни не был должен никаких денег, и пришел к ним с исключительно мирными намерениями. Если бы на его месте оказался человек, а на месте деревни — место обитание племени сауриалов, то можно не сомневаться, что ящеры отнеслись бы к путнику с заботой, помогли бы восстановить силы, а потом указали бы дорогу к ближайшему поселению людей. Он даже не мог себе представить, что можно поступать по-иному. Но оказалось, что можно. И это иное обращение Шипучке предстояло испытать на собственной шкуре.
      Потом был долгий путь неизвестно куда в рабском караване, где его привязывали и кормили отдельно, потому что остальные рабы были люди, даже в неволе считавшиеся существами более высокого происхождения, чем ящер и сами себя считавшие таковыми. За всё время путешествий ни один человек не даже не попытался поговорить с сауриалом, поддержать его, хотя возможности у них для этого были. Была камера в особом невольничьем бараке, где пришлось просидеть довольно долго. Был, наконец, корабль, на котором он сейчас плыл в неизвестность…
      Как-то в таверне им попался сочинитель — мужчина уже в летах, седобородый и серьезный. Подвыпившие Грег с Ахаром не упустили случая выяснить, чего это он там сочиняет. Стихи там всякие, песенки — это понятно: товар ходовой, многим нужный. А вот истории-то не бывшие в действительности выдумывать зачем, ежели в жизни случается столько всякого, что никакой сочинитель не придумает? Тот сначала долго отмалчивался, но, после третей кружки пива вдруг заговорил. И объяснил собеседником, что главное в его сочинениях вовсе не чудеса, магия, древние боги, таинственные эльфы и могучекрылые драконы. Всего этого добра в их мире и вправду навалом, и любой авантюрист может рассказать из своей жизни вполне достоверную историю, гораздо занимательнее, чем то, что придумывает господин Агром. А уж если немного прихвастнет (а куда ж без этого-то), то и вовсе тягаться с ним станет невозможно. Нет, господин Агром придумывает истории не о приключениях, а о людях. О том, как они ведут себя, попав в эти приключения. Для того, чтобы лучше смогли понять себя те, кто никогда ни в каких приключениях не бывал и не побывает до самой смерти.
      — Я сейчас задумал историю, — говорил бородач, выпуская из трубки клубы ароматного дыма, — в которой отряд друзей движется к заветной цели. Им приходится столкнуться с тяжелыми испытаниями, один за другим авантюристы гибнут. Но один всё же доходит до конца… и понимает, что повезло-то не ему, а его погибшим друзьям.
      Тогда Шипучка посмеялся в душе над глупым человеком, наверное, никогда не смотревшим в лицо смерти и не понимавшим, что может чувствовать живой, настоящий искатель удачи, дойдя до заветной цели. А сейчас, свернувшись клубком в тесной корабельной каюте, он понимал, что мудрый бородач был совершенно прав. Сказитель знал жизнь гораздо больше, чем самоуверенный молодой сауриал, пусть даже за плечами Шипучки был не один опасный поход. Сейчас ящер действительно полагал, что участь его погибших друзей завиднее, чем та, что досталась ему. В этом мире они бы не прижились. Может быть, не всех их ожидала участь раба: в конце концов, Ахар, Грег, Лейда, Бабац и Тил были людьми, но уж точно бы никто из них не смог смотреть на мыслящее существо, как на что-то низшее и недостойное только потому, что это существо — не одной с тобой крови. Здесь же абсолютно все воспринимали сауриала как грубое животное, не отличали его от ослов или лошадей, хотя при этом ясно понимали, что он наделён разумом. И это угнетало больше всего. Шипучка бы давно сразился со своими хозяевами и погиб в неравной борьбе, если бы не Закон Рода, гласивший, что обрекший себя на смерть ради себя самого в Великие Леса не попадает. Исключений закон не признавал, а потому каждый сауриал старался строго следовать ему, как бы не складывались внешние обстоятельства. И Шипучка терпеливо выполнял то, что требовали от него люди, считавшие себя хозяевами ящера. Готовил себя к тому, что терпеть придётся долгие обороты, пока не придёт, наконец, милосердный покой.
      И только после встречи с Волчонком в душе забрезжил лучик надежды. Этот человеческий детёныш оказался не похож на людей этого мира. С самого начала, когда его втолкнули в камеру, где держали Шипучку, маленький человек поразил сауриала своим поведением: в нём не было ни высокомерия, ни страха — того, что ящер привык по отношению к себе видеть от людей этого мира. Чувствовалось, что он немного опасается обитателя камеры, но это были вполне понятные опасения: ведь раньше Волчонок никогда не видел таких, как Шипучка. И стоило ему только понять, что сауриал не питает к нему агрессивных намерений, как в глазах Волчонка Шипучка из чудовища превратился в товарища по несчастью. Пожалуй, даже, как-то слишком быстро. Взрослого человека на месте Волчонка, наверное, можно было упрекнуть в излишней доверчивости, но, говорят, детёныши — доверчивы по своей природе. Во всяком случае, в своё время Шипучке не раз приходилось принимать участие в розысках невесть куда забредших малышей. Всё им интересно, всё кажется загадочным и непременно добрым. А вот то, что маленький сауриал для кого-то может оказаться лакомой пищей — хотя бы для безмозглого тиранозавра, в их головенки, конечно, не влазит. Точнее, влазит, но вылетает с первым же порывом ветра. Короче, детёныши — они детёныши и есть, хоть в чешуе, хоть в человечьей коже.
      Даже от души хлебнувший горя, Волчонок всё равно оставался доверчивым и наивным. Малыш рассказал ящеру свою историю, из которой Шипучка понял, что Волчонка похитили и продали в рабство какие-то разбойники. Маленький человек очень надеялся, что его взрослые друзья разыщут и освободят. Сауриалу подумалось, что для такой надежды у Волчонка нет никаких оснований: судя по тому, как вели себя люди этого мира, было не похоже, чтобы кто-то из них рискнул броситься в погоню за разбойниками и работорговцами. Но разубеждать детёныша он, конечно, не стал: не только потому, что не умел говорить, но и из-за того, что жестоко убивать в том, у кого всё отнято, последнюю надежду. Пусть верит хоть во что-нибудь.
      Впрочем, представление о Волчонке, как о беззащитном малыше, пришлось пересмотреть сразу после того, как его хозяин, человек по имени Меро, купил Шипучку. Сразу по выходе с невольничьих бараков хозяин набросился на детёныша с упреками и угрозами. Сауриал привык, что невольники в таких случаях молят господ о пощаде, но Волчонок не унижался и ничем не показывал страха. Удивленный Шипучка забылся настолько, что и сам попробовал вмешаться в разговор и защитить малыша, забыв, что делать этого не следовало: если наемник и простил дерзость рабу-человеку, то уж от нечеловека он этого точно не потерпит. И детёнышу не поможешь, и себе навредишь. Разумеется, новый хозяин тут же пригрозил сауриалу расправой, а Волчонок вдруг кинулся Шипучку защищать. Человек рисковал собой, чтобы защитить не человека. В мире Шипучки это было в порядке вещей, в этом мире такого с ящером ещё не бывало. Малыш смело шел против всех правил, это был поступок.
      Второй раз Волчонок удивил Шипучку уже на корабле, когда им, загнанным вместе в одну каюту, принесли ужин. Миска для сауриала была больше, но в ней была лишь каша, а в плошке детёныша кроме того оказалась пара кусков мяса. Едва дверь за принесшим еду наемником захлопнулось, как Волчонок протянул Шипучке один из кусков. Сауриал отрицательно мотнул головой.
      — Бери, ешь, — объясняюще произнес Волчонок.
      Шипучка снова отрицательно покачал головой. Указал на мясо, потом на Волчонка: мол, тебе дали, ты и ешь. Тот понял, но руку с мясом не убрал.
      — Бери, видишь, у меня тоже мясо есть. А то получается не честно: я мясо ем, а ты — нет.
      С того момента, как волшебством Ахара его забросило в этот мир, Шипучка не слышал слова «честно» и не видел честных поступков. Сауриал полагал, что это понятие, как и многие другие, здесь просто никому неизвестны. Обращение Волчонка застало его врасплох и заставило принять дар. Положим, честным есть предложенное детёнышем мясо он не считал, в стаде всегда было принято отдавать малышам самую лучшую еду, но объяснить отказ было невозможно. Волчонок — не Грег, не Норт и не Ахар, с которыми Шипучка ходил в походы много оборотов подряд, и которые понимали его мысли с полушипа.
      Шипучке очень захотелось, чтобы те друзья, на которых так надеялся Волчонок, оказались достойными его надежд и освободили малыша. И ещё сауриал твёрдо решил, что, если сможет хоть чем-то помочь детёнышу — то обязательно это сделает, чего бы это ему не стоило. Пусть даже жизни. Умирать ради помощи другим Закон Рода не запрещал, даже если эти другие и не были сауриалами.
      Деревянная клетка: пять шагов в ширину, семь в длину, метра два в высоту. Маленькому Серёжке ещё можно было нормально ходить, а вот Шипучке — только на четырёх лапах. Каютой назвать это помещение язык не поворачивался: в каютах должны быть иллюминаторы, а здесь — глухие стены. Темнота кромешная: светильника невольникам не оставили. Духотища. Делать абсолютно нечего. Проснувшись утром, Серёжка быстро понял, что это заточение будет для него похуже, чем путешествие в караване. Там, хоть и связанный, но идёшь по земле, под солнцем. Свежий воздух, небо, деревья вокруг. Тогда это не воспринималось, как что-то ценное, но сейчас, когда его заперли в четырех стенах, он понял, как всего этого ему не хватает.
      Стало понятно, почему сходил с ума заточенный в одиночной камере замка Иф Эдмон Дантес. "Ничего, мне терпеть не долго, несколько дней всего", — подбадривал себя мальчишка, но бодрость не спешила прибавляться.
      Загремел засов. Дверь отворилась, у входа стоял Арш со светильником в руке. "Завтрак, наверное, принёс", — подумал Серёжка, но ошибся.
      — Эй, волчонок, вылезай давай, — прикрикнул наёмник.
      С лёгкой руки Меро теперь все наёмники звали его волчонком. Мальчишка даже не обижался, наоборот, где-то гордился этим прозвищем. Отец очень любил песню про охоту, в которой один из волков перепрыгивал через красные флажки и уходил в лес от стрелков и собак. А ещё вспоминался Волчонок из фильма про Красную Шапочку, которого сыграл мальчишка, немного похожий на Серёжку. Ему тоже нелегко приходилось, но он умел терпеть и добиваться своего. Вот и Серёжка покажет, когда придёт время, что у волчат есть острые зубы. А пока…
      А пока надо было исполнять приказания Арша. Мальчишка вышел в коридор. Там было светлее: из люка лился солнечный свет.
      — Давай на палубу, — приказал наемник, задвигая тяжелую щеколду.
      "Что это мне так везёт?" — заинтересовался Серёжка, взбираясь наверх по лестнице.
      На палубе было хорошо. Ралиос стоял уже довольно высоко, но в воздухе ещё чувствовалась утренняя свежесть. Нагревшееся дерево палубы обдало босые подошвы сухим приятным теплом. Ветра не чувствовалось, но, судя по тому, что паруса были подняты, и судно двигалось, пусть и со скоростью торопливой черепахи, он всё-таки легонько дул. Куда не кинешь взгляд — всюду яркое синее небо и синее море… Если не считать столпившихся у борта наемников и купцов.
      — Поди сюда, — Меро заметил, что мальчишка вышел на палубу.
      Серёжка подошел.
      — Мы тут с почтенными господами поспорили, сможешь ли ты спрыгнуть с мачты. Отвечай честно.
      Немного удивившись, Серёжка окинул конструкцию внимательным взглядом. Высотой мачта была, пожалуй, под десять метров. В паре метрах от верхушки — поперечный брус, на котором подвязан парус. Значит, прыгать с бруса. От палубы до воды… Серёжка заглянул через высокий борт… Метра два. Значит, прыгать примерно как с десятиметровки. Ну, этим нас не удивишь.
      — Конечно, я могу спрыгнуть… господин Меро.
      — Так прыгай. И без глупостей.
      Серёжка только плечами пожал: какие тут могут быть глупости. Берег едва виднелся тонкой тёмной линией слева на горизонте, до него отсюда не меньше пяти километров. Не доплыть. Тем более, что на корабле наверняка не буду просто наблюдать за тем, как кто-то пытается бежать. Не зря же между мачтой и кормовой надстройкой посреди палубы стояла лодка.
      Сбросив шорты прямо на палубу у мачты, мальчишка полез вверх по верёвочной лестнице. "Интересно, Тошка бы мне позавидовал или нет?" — неожиданно мелькнула мысль. Антошка Климанов, Серёжкин сосед, одноклассник и друг, был большой любитель парусных судов и морских приключений. Сам он, правда, не разу не плавал по морю, даже на простой яхте, но мечтал когда-нибудь выйти в открытый океан на самом настоящем паруснике. Оказывается, и такие корабли к концу двадцатого века в мире ещё остались. А пока Тошка читал книги и клеил модели, их у него дома не меньше пятнадцати штук. Когда Тошке исполнилось десять, Серёжка подарил ему на день рождения модель линкора «Марат» — парусников не нашел. Тошка современные корабли любил не так сильно, но подарку всё равно обрадовался, линкор склеил и поставил на полку в книжном шкафу.
      Разумеется, друг знал наизусть, как называется на судне каждая деревяшка и каждая верёвка. Если бы они с Серёжкой были на этом корабле как туристы — он бы всё рассказал и объяснил, что для чего нужно. Даже, наверное, юнгами можно было бы поплавать — только недолго. А рабом… Нет, тут завидовать нечему. Когда ты невольник — самое любимое увлечение не радует, рассудил Серёжка, как раз добравшись до верху и переходя с лестницы на брус, который, кажется, назывался рея.
      Цепко ступая босыми ногами, Серёжка быстро дошел до её конца. Если честно, это было не так уж и сложно: это только с палубы рея казалась тонкой, а на самом деле, её толщина даже на концах был не меньше десяти сантиметров, а в середине — ещё больше. Рея тихонько потрескивала, но Серёжку это не пугало: если уж она взрослого моряка выдерживает, ведь парус-то они как-то должны натягивать, то уж под ним точно не сломается. Главное — не волноваться и лишний раз не смотреть вниз. Но теперь, дойдя до края, Серёжка глянул на палубу. Наемники, купцы, капитан и его помощники сбились в кучу у борта и оживлённо что-то обсуждали. Точнее, не что-то, а кого-то, и мальчишка отлично знал, кого именно. Что ж, на первый раз особого зрелища их не ожидает.
      Пружинисто оттолкнувшись, парнишка взвился в воздух. В падении он вытянулся в струнку, прижал руки по швам и через мгновение вошел в воду «солдатиком». Прыжками в воду Серёжка бросил заниматься два года назад, и, наверное, сделал какую-то небольшую ошибку. Пятки больно ударились о воду, внутренности прямо тряхнуло от удара. Но это было только мгновение. А потом прохладная морская вода обняла разгоряченное мальчишеское тело. Как же было приятно очутится в ней после стольких дней путешествия по пыльным дорогам и грязным городам, после ночёвок на голой земле или на гнилой соломе в бараках.
      Серёжка раскрыл глаза. Вверх устремлялись мириады маленьких воздушных пузырей. Чуть зеленоватая вода была удивительно чиста и прозрачна — куда там Чёрному морю. И без маски он видел вокруг себя метров на тридцать, никак не меньше. Две крупных потревоженных медузы, недовольно шевеля щупальцами, уходили на глубину — подальше от непонятной опасности. А совсем рядом медленно и величаво проплывало тёмное днище корабля.
      Мальчишка вынырнул на поверхность. С борта ему бросили канат. Серёжка умел плавать кролем, но сейчас, намеренно, плыл по-собачьи. Во-первых, чтобы не светить лишний раз свои способности, а во-вторых, растягивая удовольствие. Да только не сильно оно растянулось. Несколько гребков и он уже подплыл к канату. Перебирая руками и упираясь пятками в борт, мальчишка забрался на палубу.
      — Молодец, волчонок. Я доволен, — кажется, Серёжка впервые увидел Меро улыбающимся. Не скалящим зубы, не ухмыляющимся, а именно улыбающимся — широко, от души. И выглядел наемник очень даже не плохо, уж точно, не зло. "Тем лучше", — усмехнулся в душе мальчишка и спросил, стараясь сделать голос как можно невиннее.
      — Я всё сделал хорошо?
      Не почуявший подвоха наёмник милостиво кивнул.
      — Я доволен. Ты принёс мне хорошие деньги. Хочешь чего-то попросить?
      Серёжка почесал слипшиеся волосы. Вообще-то хорошо бы было попросить искупаться, но… Пожалуй, это он оставит напоследок.
      — Господин, я бы мог показать более интересное зрелище, за которое, думаю, господа будут не против заплатить вдвое.
      Улыбку с лица наемника как стёрли, глаза превратились в узкие щёлочки.
      — Вот как? В таком случае — показывай. Я хочу это увидеть.
      Кто бы сомневался…
      — Конечно, господин Меро. А попросить я хочу, чтобы ты лучше кормил Шипучку. Так же, как меня.
      — Ты что, действительно изонист?
      Меро, не на шутку испугался, даже с дрожью в голосе не смог справиться. Неужто в такую пакость вляпался? Ежели мальчишка — последователь Изона, то плакали денежки. Но в глазах паренька было столько недоумения, что наёмник понял — от этой напасти боги миловали.
      — Я не знаю… господин Меро. Я никогда раньше не слышал этого слова.
      Точно, не из этих, больных на голову. С таким характером как у этого волчонка от своих богов не отрекаются.
      — Тогда что тебе дался этот ящер? Ты хоть и раб, но всё же — человек.
      — Но… господин Меро, ты же заботишься о своих собаках?
      Наёмник ошалело посмотрел на мальчишку, потом вдруг громко расхохотался.
      — Зверушку, значит, себе нашёл?
      Серёжка только молча плечом передёрнул. С Меро такое поведение его часто выручало: наемнику далеко не всегда действительно хотелось слышать ответ на свой вопрос, очень часто его вполне устраивало молчание — знак согласия.
      — Ладно, — добродушно решил Меро, — если они действительно заплатят вдвое, то будет по-твоему.
      Серёжка совершенно случайно задел в наёмнике чувствительную струну: своих псов Меро просто обожал и окружал вниманием и заботой. Разумеется, в тех дозах, которые пристало получать бойцовой собаке, а не изнеженной комнатной псине благородной лагаты. Если бы один из псов, заработав для хозяина три ауреуса, а именно столько Меро в общей сложности стряс с купцов и моряков за прыжок мальчишки с мачты, мог обратиться к нему с подобной просьбой, то наёмник, пожалуй, её бы выполнил. Почему же не выполнить просьбу человека?
      Переговоры со зрителями оказались короткими — Серёжка даже обсохнуть не успел. Меро кивнул на мачту: давай, мол, взбирайся. Серёжка залез и на этот раз прыгнул ласточкой. Уже в воздухе понял, что получилось плоховато: забыл вовремя разогнуть ноги, из-за этого вошел в воду не ровно. Конечно, не животом плюхнулся, но всё же поднял кучу брызг. Кольнула мысль: "А вдруг зрители будут недовольны?" Плакала тогда Шипучкина кормежка. И не только она одна плакала.
      Вынырнув, бросил тревожный взгляд наверх и, облегченно выдохнув, улыбнулся. Купцы и моряки были, можно сказать, в восторге. Орали что-то ободряющее, потрясали вытянутыми вперёд руками с оттопыренным вверх большим пальцем. Меро стоял в стороне, довольно улыбаясь. Арш бросил вниз верёвку, Серёжка выбрался на палубу, хитро посматривая на Меро. Наёмник поманил мальчишку пальцем, а когда тот подошел, вместо одобрения поинтересовался:
      — Хочешь показать что-нибудь ещё?
      — Да… господин Меро.
      — За это мне заплатят ещё вдвое больше?
      Искушение было очень велико, но Серёжка сдержался. Рея — не мостик, рисковать здесь незачем и не перед кем.
      — Я не знаю… господин Меро.
      — Но в прошлый раз ты угадал.
      — Я думаю, что они заплатят втрое против того, что заплатили сначала.
      — Тоже неплохо. Будешь просить что-то для своей зверушки?
      — Выходить наружу, мне и Шипучке. Хоть немного, но каждый день… господин Меро.
      Наёмник поскрёб заросший подбородок. Кормил он ящера, понятно, из своих запасов, и что там кидают в миску невольникам — никого не касается. А вот вывести тварь на палубу без согласия капитана нельзя. Да и купцам такое соседство может оказаться не по вкусу. А уж если вдруг ящер проявит агрессивные намерения…
      — Тебе выходить на палубу придётся в любом случае: занятий никто не отменял. А ящерице тут делать нечего! Если он на кого-то нападёт…
      — Он не станет нападать, Шипучка мирный.
      Серёжка не успел моргнуть глазом, как Меро схватил его за волосы, дёрнул голову назад, задирая лицо вверх, и прошипел:
      — Запомни, волчонок, раб не смеет спорить с господином. Я сказал нет — значит нет. А сейчас — марш на мачту, и покажи лучшее, на что ты способен. А если ты прыгнешь плохо, или, хуже того, прыгнешь на палубу — обещаю тебе, не пройдет и часа, как я спущу шкуру с этой ящерицы. Пошел…
      Меро толкнул мальчишку к матче. Глотая слёзы, Серёжка лез вверх по веревочной лестнице. Руки и ноги дрожали. Наёмник загнал его в угол и хладнокровно раздавил, как давят жука или гусеницу. Ещё минуту назад мальчишка считал, что хоть и обращенный в рабство, он оставался внутренне свободным. А сейчас с ним поступили, как с вещью, а он ничего не мог с этим поделать. Да, ему придётся прыгнуть как можно лучше, иначе Меро и вправду расправится с Шипучкой. Серёжка не чувствовал страха за свою жизнь, в конце концов, его один раз вроде как уже убили, но не мог допустить, чтобы из-за него убили кого-нибудь ещё.
      Добравшись до реи, мальчишка несколько раз глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Ещё не хватало сорваться и разбиться. Нет, сейчас надо было сосредоточиться. Попытался вспомнить что-нибудь приятное, почему-то в голову пришло, как в третьем классе первым пробежал километровый кросс. Собраться. Раз. Два. Три. Пошел…
      Быстрый рывок по рее, прыжок, сальто, и ласточкой в воду. И ноги, кажется, успел распрямить. Вынырнул, бросив полный ненависти взгляд на столпившихся у борта. Ну, почему у него нет сейчас автомата? Нет, не сейчас, сейчас автомат был бы бесполезен… Но раньше, раньше… Как же хотелось не видеть этих мерзких довольных харь. И — нельзя было их не видеть, потому что теперь от этого зависела жизнь Шипучки. Теперь Серёжка был в руках у Меро абсолютно беспомощным и беззащитным. Теперь из мальчишки можно было вить верёвки: он ни за что бы не смог обречь ящера на мучительную гибель.
      Тяжело дыша, парнишка выбрался по верёвке на палубу. Взгляд раба пересёкся со взглядом хозяина. Казалось, ненависти в серых глазах мальчишки было столько, что её хватило бы и на десятерых, но холодно-насмешливые искорки в карих глазах наёмника она не растопила.
      — Очень неплохо, волчонок, — произнес Меро, продолжая смотреть прямо в глаза невольнику. — Очень неплохо. Так вот, если эта ящерица сделает на палубе хоть одно лишнее движение — я спущу шкуру с тебя. Понял?
      Серёжка недоуменно хлопнул глазами.
      — Если, конечно, ты хочешь, чтобы я разрешил ей сюда подниматься. Только на таких условиях. Так как, будешь выгуливать свою зверушку?
      "Шипучка — не зверушка!" — хотелось крикнуть мальчишке. Но вместо этого он лишь тихо произнёс: