Грани - Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары

      — Погоди-ка, — припомнил Балис. — Знаешь, пил я в одном погребке в Таллине коктейль, так вот там такой ром был среди ингредиентов.
      — Запросто, — кивнул головой Мирон. — Он как раз в основном на коктейли да пунши и идёт, вкус у него как раз для такого дела подходящий. Вот с этим ромом толийцев и познакомлю. По нашим с Йеми прикидкам, месяца два у нас в запасе есть.
      — Погоди, о чём ты? Какие два месяца?
      — Местные, по тридцать шесть дней.
      — Ничего не понимаю. Почему они у нас в запасе?
      — Вообще-то местные инквизиторы, если ты забыл, кроме прочего следят за появлением новых технологий. И, если что, сразу к ногтю их прижимают.
      Гаяускас озадаченно поскрёб затылок. Определённо Йеми когда-то давно об этом рассказывал, но в суматохе погони за похитителями детей информация благополучно выветрилась из головы. А вот у Мирона не выветрилась. Похоже, у него мозги устроены так, что он вообще ничего не забывает.
      — И ты думаешь, что раньше, чем через пару месяцев инквизиторы на тебя внимания не обратят?
      — Именно так мы и считаем. Винодел — это не оружейник и не мореход. Подумаешь, вино по-новому делает, здешним порядкам это не угрожает. Пока дойдут руки всё проверить, мы должны и Серёжку выручить, и Риону найти.
      — Логично, — подвёл итог Гаяускас. — Вижу, ты всё продумал, и прибываешь в Толу во всеоружии.
      — Так иначе нельзя, положение обязывает. И вообще, к делу надо подходить серьёзно. Слишком долго мы опаздывали, пора уже решать вопрос.
      — Пора, — согласился Балис. — Быстрей бы уж эта Тола.
      Корабль капитана Бастена пришвартовался в порту Толы через пару часов после полудня в первый день после ладильских календ.

Глава 12
В которой только мысли и грёзы

      Над небом голубым
      Есть город золотой
      С прозрачными решётками
      И яркою звездой.
А. Волохонский

      Когда мы ещё только познакомились с Наромартом и потихоньку присматривались, притирались друг к другу, он поинтересовался у меня: не чувствую ли я себя обиженным на то, что мы с ним общаемся минут по десять в сутки, да и то не каждый день. Я в ответ объяснил, это меня совершенно не обижает. Я могу общаться хоть целыми днями напролёт, а могу, наоборот, целыми днями пребывать в себе.
      "И что же ты делаешь, когда тебе не с кем общаться?" — поинтересовался тогда мой новый друг.
      "Размышляю на какую-нибудь вечную тему", — честно ответил я.
      Кому-то это может показаться смешным, но это правда. В этом мире есть многое, о чём можно думать дни и ночи без перерыва. Например, о жизни и смерти.
      Слышал я забавную людскую легенду, о том, как в одной стране рождались порой бессмертные люди. Иноземцы думали, что это их счастье, но на самом деле бессмертие было не счастьем, а проклятьем. Такие люди доживали до семидесяти лет такими же, как их ровесники и только потом начиналось бессмертие — в теле семидесятилетнего старика или старухи.
      Это не так-то просто себе представить — очень немногие люди доживают до столь большого возраста. Но всё же, мне таких встречать приходилось. Большинство из них были совершенными развалинами: слепые, глухие, с трясущимися от слабости руками, с трудом понимающие, что происходит вокруг них, едва способные подняться с ложа, а то и вовсе на это не способные. Жалкое зрелище. А те совсем уж не многие, кто сумели сохранить крепость тела и ясность сознания… Они с грустью вспоминали себя, какими они были в двадцать, тридцать или хотя бы сорок лет.
      Бессмертие для таких людей — даже не насмешка. Я бы назвал это жестокой мукой. Трижды благословен будь милосердный Творец, кто бы он ни был, если эта легенда — всего лишь выдумка, каких немало ходит по разным мирам.
      А вот эльфы или драконы — и вправду бессмертные, в том смысле, что естественным образом они не умирают. Ни от старости, ни от болезней. Хотя… Приходилось мне слышать, что есть миры, где эльфы смертны. Не знаю, может так оно и есть, врать не стану. Но уж Наромарт — точно от старости не умрёт.
      Правда, я предпочитаю называть его не бессмертным, а "не умирающим". Потому что если, например, отрубить ему голову — сразу умрёт, на этот счёт у меня никаких сомнений. А вот таких, чтобы совсем бессмертные, ничего с ними сделать нельзя было — я не встречал. Боги? Так где они, эти боги? Где-то там, далеко, на иных планах бытия. Но мы-то все здесь. Богов мы видим очень редко, если вообще когда-то видим. И судим о них по своему разумению.
      Да разве только о богах? Вот ведь смертные люди о бессмертии тоже по своему разумению судят. Легенду о бессмертных людях я уже упоминал. А как относится к такой замечательной фразе: "Бессмертные часов не наблюдают!" Красиво, эффектно, но ведь совершенно неправильно. Часов не наблюдают увлечённые. Занятые. Счастливые в конце концов. А бессмертные, пусть и не ограниченные временем, всё же не могут не следить за его ходом. Я то знаю, о чём говорю.
      Или вот ещё одно заблуждение. Люди думают, что со временем неумирающие утрачивают вкус к жизни. Вроде, успевают всё посмотреть, всё почувствовать, всё узнать, и становится им дальнейшее существование неинтересным. Сколько я историй наслушался об угасании от потери интереса к жизни какого-нибудь могучего дракона или бессмертного мага. Кстати, никогда не встречал бессмертных магов, но это так, к слову. Зато очень старых драконов видел предостаточно, да и эльфы, прожившие намного дольше, чем я существую, попадались. И никто из них интереса к жизни не утратил. Почему? Да всё очень просто: жизнь так устроена, что всё время подбрасывает нам что-нибудь новенькое. Иногда столь необычное, что начинаешь просто разум терять: как же такое возможно.
      Во всяком случае, меня Грезящий не то, что удивил — поразил до полного умопомрачения. Я всё время думал, что он из тех, не наделённых сознанием. Ну, магии в него было вкачано так, что дальше не куда, так бывает. Это дело не слишком хитрое. На один разумный клинок волшебных приходится сотня, а то и больше.
      Но оказалось всё иначе: разум-то у него ничуть не слабее моего, только на себя замкнут. Оттого я ничего и не почувствовал, хоть и всё время рядом был. А вот когда его человек бросился в бой, да до своего клинка достучался, тут и открылись тайные силы. Сам я в том бою не участвовал: его человек отправился на битву в одиночку. Но по возвращении Грезящий ещё не успел уйти в себя и смог прикоснуться к его сознанию. То, что я почувствовал, повергло меня в шок.
      Грезящий не обращал никакого внимания на то, что происходит вокруг него. Он переживал какие-то древние битвы. Это удивительно, непостижимо, но для него давно прошедшие бои были реальнее того, что окружало его на самом деле. Клинок был здесь, а сознание где-то там, в далёком мире и далёком времени.
      Когда-то он принадлежал великому герою. Вместе они прошли множество битв, совершили немало славных подвигов, а потом удостоились особой награды. Я так и не понял, от кого. По всему выходило, что от богов, только эти боги не слишком-то походили на Элистри, которой служит Наромарт. Не больше, чем двуручный меч похож на кинжал.
      Яснее я объяснить не могу, воспоминания Грезящего были очень отрывочными и нечёткими. Похоже, он и сам не помнил толком, что с ним тогда произошло. Мне кажется, вынесло его вместе с его тогдашним спутником-героем куда-то за пределы не просто их мира, но и материального мира вообще. Наромарт называет это Высокими Планами, ему виднее. Главное, что за этими пределами они увидели нечто такое, что здорово изменило их дальнейшую судьбу. Герой-спутник, как я понял, и раньше был, как это называется у людей "не от мира сего", а уж после того случая окончательно впал в блаженство. И клинок, можно сказать, тоже в блажь впал, стал Грезящим. Происходящее вокруг для него утратило всякий смысл, он не желал согласился с тем, что вернулся в этот мир. И общаться со мной он не пожелал. Я даже не уверен, что он осознал, что я к нему обращался. А вскоре и обращаться не к кому стало: Грезящий окончательно ушел в себя и, как и раньше, воспринимался теперь как простой кусок хорошо обработанного металла.
      Наромарту я не сказал ничего. Зачем? Про то, что Грезящий переполнен магией, он и так знал не хуже меня. А разумность… До сих пор не знаю, можно ли это назвать разумностью. Осмысленных действий от Грезящего ожидать можно было едва ли: занятый только собой, он никак не мог адекватно оценивать окружающую обстановку. Ни нам, ни своему спутнику он был не советчик.
      А с другой стороны, хоть и не советчик, но помощник. Своего спутника в том бою он крепко выручил. Да и из грёз я понял, что своих предыдущих спутников он выручал не раз. Как ему это удавалось? Да очень просто: он делал то, чего они хотели. В этот раз спутнику понадобился топор — и Грезящий стал топором. Подумай спутник, что его единственный шанс — меч, заколдованный против демонов, Грезящий и таким бы смог обернуться, сил для этого у него больше чем достаточно. Но, как я понял, только в момент смертельной опасности. А в остальное время ему хотелось быть формой — маленьким кинжалом, а мыслью — в неведомом замке где-то за пределами миров.
      И кто я такой, чтобы ему в этом мешать?

Глава 13
В которой всё хорошо начинается, но заканчивается отвратительно

      Лишь одно меня пугает,
      Лишь одно мешает спать:
      Вдруг да то, что помогает,
      Перестанет помогать.
      Может с нами силе этой
      Заниматья надоест,
      Вдруг она заклинет где-то
      Иль откажет наотрез.
Л.Дербенёв

       — Доброго дня, почтенный господин Тесла! — вежливо произнёс Теокл, входя в лавку.
       — О, почтенный господин Теокл! — радушно приветствовал старого знакомого мастер-гравёр. — Рад снова видеть тебя в Толе живым и невредимым. Господин Бюйтен.
       Хозяин повернулся к посетителю, с котором только что вёл разговор.
       — Позволь представить тебе почтенного Теокла, купца, что торгует изделиями из металла от северных фьордов и до Лакара. А почтенный господин Бюйтен — один из самых уважаемых членов братства кожевников в нашем славном городе.
       То, что Бюйтен — не простой горожанин, было сразу ясно по богатой одежде: серебряному с пурпуром упланду, отороченному горностаевым мехом и кожным башмакам с золотыми пряжками. Росту кожевник был невысокого и носил длинную окладистую бороду, посему человек несведующий мог бы принять его за гнома. Теокл же отлично понимал, что гномом толиец ни в коем случае не был: и выше на полголовы, и черты лица совсем не гномьи, да и телом жидковат. Кожи дубить работенка, конечно, не для лентяев, но всё попроще, чем ремесло рудобоя или литейщика.
       — Для меня большая честь познакомиться с почтенным мастером, — наклонил голову Теокл.
       — А для меня — с почтенным купцом, — солидным басом произнёс Бюйтен. Голос у него, разумеется, тоже был не гномьим.
       — Почтенный Тесла преувеличивает мои скромные возможности. До дела братьев Пелиццолю или мастера Гуна мне очень далеко.
       Кервинские купцы братья Пелиццолю были, наверное, самыми богатыми и известными торговцами скобяными изделиями в Империи. Торговля Гуна была куда меньше, но зато он был толийцем. Наверняка мастер Бюйтен выпил в компании Гуна не одну кружку любимого ламбика.
       — Не скромничай, Теокл, не скромничай, — подыграл Тесла. — Может ты не столь известен, но ты честный купец и достойный партнёр. Не сомневаюсь, что и мы и в этот раз устроим наши дела к общей выгоде.
       — Как обычно, — кивнул Теокл. — Я не знаю в городе лучшего гравёра, чем ты, Тесла. А потому именно тебе принёс свой заказ.
       Из потрёпанной торбы странник извлёк массивный золотой кубок.
       — Надобно выгравировать на нём какое-нибудь изречение, достойное благородных господ. Что-то вроде "Вера и верность" или "Высокий, как небо".
       — Всегда рад услужить. Две дюжины ауреусов за работу.
       Низенький кожевник с завистью поедал глазами кубок. Похоже, алчность в его характере жила бок о бок со скупостью.
       — Конечно, почтенный, какие могут быть споры. Надеюсь, к обеду третьего дня работа будет выполнена?
       — Непременно! — энергично кивнул Тесла и повернулся к Бюйтену. — Вот видите, почтенный, купец не торгуется, ибо понимает, что труд должен быть достойно оплачен.
       — Да, но с него ты берёшь вдвое меньше, чем хочешь взять с меня, — желчно возразил кожевник.
       — Так ведь он просит короткий девиз, а для тебя я должен выписать на блюде целое поздравление. Согласись, это стоит дороже. Почтенный Теокл за такую работу не отделался бы четремя дюжинами золотых монет.
       — Хорошо! — важно провозгласил коротышка. — Братство кожевников, интересы которого я имею честь сейчас представлять, заплатит за работу столько, сколько ты попросил, Тесла. Но всё должно быть готово к полудню третьего дня.
       — Обязательно и всенепременно, почтеннейший, — отвесил лёгкий полупоклон мастер-гравёр.
       — Желаю вам здравия и бодрости, почтенные. Я ухожу в твёрдой надежде получить заказанное в надлежащем качестве и в срок.
       — А может, останетесь? — предложил Тесла. — Я намерен угостить почтенного гостя кружечкой белого пива и послушать, что нового происходит в мире. Составите нам компанию?
       — Благодарю за предложение, но вынужден отказаться. Дела, дела…
       С силой толкнув тяжёлую дубовую дверь, коротышка покинул лавку. Тесла и Теокл переглянулись.
       — Итак, кружка белого пива и дружеская беседа, — подвёл итог гравёр. — Я только лавку закрою.
       Заперев дверь на мощный железный засов, Тесла проводил гостя в заднюю комнату.
       — Здесь нам никто не помешает, друг мой. Учеников сегодня я уже давно отпустил, Вичи тоже нет дома, она со своим парнем пошла смотреть на выступление бродячих жонглёров.
       — Парнем? — удивился Теокл, присаживаясь у круглого стола.
       — А что тут такого? Девка третью осьмицу разменяла, пора уж и своей семьёй жить. И парнишку себе присмотрела путёвого: Ко, сын мастера Тима. Я Конеком доволен: умный парень, работящий, ремесло своё знает. К старшим почтителен. Одна беда — не нашей веры.
       — И что делать будешь?
       — Как чего? Мы уж с Тимом сговорились обо всём. После Илока он сватов ко мне зашлёт, отдам дочку за Конека, чего уж от добра добра искать. Люб он ей, это главное. Что ж я буду девке жизнь ломать?
       Тесла, под разговор выставлявший на стол из продуктового шкафа всякую снедь, неожиданно остановился и, внимательно глядя в лицо Теоклу, спросил:
       — Благословишь?
       — Как не благословить, — не раздумывая, ответил священник. — Если любят друг друга и человек хороший, то пошли им Иссон счастья. В том, что веру свою дочь твоя сохранит, мы с тобой уверены, не зря же ты её Вичей назвал.
       Тесла родился в Хланде, на тамошнем языке слово «вера» и звучало как "вича".
       — А может, ещё и мужу своему глаза откроет, — подвёл черту Теокл.
       Гранильщик облегчённо вздохнул, видимо, он в глубине души опасался, что предполагаемый брак вызовет недовольство священника.
       — Добро бы, если так, — пробормотал он, разливая по кружкам пиво.
       — И как ты пьёшь эту гадость? — скривился священник, наблюдая за мутной белой струёй. Уроженец Торопии, он отдавал предпочтение виноградному вину.
       — Привык, — усмехнулся гранильщик. — Я ведь здесь, в Толе, считай что четыре полных осмии вёсен прожил. Совсем толийцем стал. Молодёжь меня за чужестранца не принимает. Только старики ещё помнят, откуда и когда в городе появился. Ну, давай всё-таки выпьем за встречу.
       — Давай.
       Глиняные кружки глухо стукнулись друг о друга.
       — Какие ещё новости в городе, кроме свадьбы?
       — Есть новость, но очень плохая. Третьего дня драконоловы привели в город пленного синего дракона. Инквизиторы хотели его выкупить и убить, но не успели: дракона перекупил ланиста из школы Ксантия. Не иначе как хочет устроить на Арене большое представление…
      Идея Льют встретила у инквизиторов горячее одобрение. Отец Сучапарек выделил три отряда для расспросов окрестных крестьян, по одному инквизитору и полудюжине воинов в каждом. С первым, который возглавлял сам отец Мареш на юг поехал Глид. Бараса влился в западный отряд, который возглавлял длинный как жердь отец Ширл. Ну, а на север, за реку поехал Реш. Его отряд возглавлял почему-то инквизитор из ордена Пламени, отец Трвай. Отпустить с ними юного пройдоху было наиболее безопасным: из всех пришедших освобождать Ская именно Реш был самым безразличным к учению Изона. Он скрывался не от преследования за убеждения, а от закона вообще. Разумеется, его спутники прекрасно об этом знали, но пока не возникало сомнений насчёт безопасности собственному имуществу, прикрывали на это глаза. В конце концов, не все воры — отъявленные мерзавцы. Кто-то запускает руку в чужое добро, потому что не может иначе оградить себя от голода, холода и беспросветной нужды. В изонистском приюте эти напасти никому не угрожали, а потому считалось, что проблема воровства в них как бы решается сама собой.
      Как и предполагал Олх, поездка абсолютно ничего не дала. Крестьяне испуганно косились на воинов, били поклоны и невпопад лопотали какую-то ерунду. Наёмники, изображая активность, время от времени задавали какие-нибудь вопросы, а потом многозначительно кивали, морщили лоб, всячески изображая бурную умственную деятельность. Инквизиторы Меча, казалось, были готовы нюхать след и рыть землю. Закончив опрос в одной деревне, галопом гнали лошадей к следующей, поторапливая подчинённых. А вот старенький, седенький отец Трвай, напоминавший Решу благодушного дедушку, никуда не торопился, вопросы задавал с ленцой, а ответы слушал в пол уха. Парень в душе потешался на безобидным старичком, пока тот не пояснил ему, указывая на очередную приближающуюся деревню:
      — А это, сынок, Опута. Я её хорошо помню, тут года три назад я мельника уличил в изонистской ереси.
      — И что? — для порядка полюбопытствовал Реш.
      — Как положено: приказал загнать в мельницу со всей семьёй, забить двери, да и сжечь во славу Аэлиса.
      — Все были изонистами? — побледнев, выдавил из себя молодой человек.
      Отец Трвай улыбнулся доброй и ласковой улыбкой.
      — Да кто ж ведает то? Мельник — точно изонистом был, а семья… Уж больно велика, разбираться долго. Чего время-то в пустую тратить?
      — Но, может, там были невиновные?
      — Как не быть, сынок. Младенчиков там двое были — уж точно невинные, несмышленые.
      — И их тоже сожгли? — ужаснулся Реш.
      — А как же. Что ж с ними ещё-то делать? Они ж не всегда младенчиками будут, глядишь, вырастут, мстить начнут. Заразу, сынок, надо выжигать без жалости и широко, чтобы духу её не оставалось.
      Вор почувствовал, что ещё немного откровений инквизитора и его вырвет прямо на холку лошади.
      — Что-то ты больно чувствителен для наёмника, — неодобрительно покачал головой отец Трвай.
      — Молод ещё, — пробасил один из инквизиторских стражников. — По молодости все сначала чувствительные. А потом ничего, привыкают. Бывало, всего одну весну парень провоевал, а на шее ожерелье из отрубленных ушей. Вроде оберега, значит.
      — Суеверие это, — наставительно заметил инквизитор.
      — Дак всерьёз это никто и не воспринимает. А только всё равно на душе как-то спокойнее, когда в бой идёшь. И, опять же, уважение к тебе: уши-то берешь с тех, кого своей рукой…
      — Больше с баб да детёнышей, — хмыкнул другой стражник.
      К счастью для Реша, отряд уже въезжал в деревню.
      Торопиться Йеми не любил, но знал, что бывают ситуации, когда действовать надо без промедления, и из вечера того дня, когда судно Бастена прибыло в Толу, постарался выжать максимум возможного.
      Первым делом пристроил в харчевне свих «слуг»: Балиса и Олуса. Затем поспешил в базилику. Как он и предполагал, в столь поздний час там оказалась лишь несколько писцов, дожидающихся урочного времени, чтобы отправиться по домам. Увидев перед собой незнакомого благородного лагата, чиновники затрепетали и мигом раскопали ему требуемые бумаги. Их содержание Йеми сильно удивило, но в целом он был доволен. Главное, что мальчишка здесь, в городе. Непонятно, конечно, что в его возрасте можно делать в гладиаторской школе, но это не так уж и важно. В любом случае, цена вопроса не должна превысить трёх дюжин ауреусов.
      Забежав обратно в харчевню, кагманец, однако, не стал торопиться радовать Балиса, а накинул длинный серый плащ и потихоньку снова выбрался в город. В Толе у него был очень ценный осведомитель, граверных дел мастер Неко Тесла. Уроженец Хланды и верный изонист, он помогал Йеми не за страх, а за совесть. Разумеется, поговорить с ним можно было и в другое время, попозже, но откладывать беседу Йеми не хотелось. Хороший шпион должен знать все новости того места, где находится, а кто мог лучше Неко ввести его в курс дела?
      До дома Теслы он добрался без приключений. Правда, долго пришлось стучаться в дверь занимающей первый этаж лавки. Наконец, она отворилась, и на пороге появился хозяин.
      — Ба, какие люди! Никак…
      Мастер сделал паузу, делая вид, что вспоминает имя стоящего перед ним молодого человека. На самом деле, ждал, пока тот назовёт, как его в этот раз следует величать.
      — Лечек. Лечек из Шофа я и есть.
      — Ну, конечно. То-то я и смотрю.
      Тесла крепко обнял дорогого гостя. Если кто из соседей случайно смотрит в окно — пусть ещё раз полюбуется пылким южным гостеприимством.
      — Пошли в дом, дорогой. Угощу с дороги, накормлю, напою…
      — Отчего ж не пойди, — согласился Йеми.
      И только войдя внутрь, поинтересовался:
      — Кто-нибудь дома есть?
      — Только дочурка, — успокоил мастер. — Счас она нам на стол соберёт. Ты давно в городе?
      — Сегодня после полудня приплыли, — ответил кагманец, проходя во внутреннюю комнату. — Ну, рассказывай, что тут у вас интересного.
      — Дык, ты сначала бы перекусил.
      — Успеется. Хотя… Кваску у тебя холодного не найдётся?
      — Как не быть. Вича! Вича!
      На зов отца появилась дочка: красивая статная девица. Одежда вся толийская, машинально подумал Йеми, а голова не покрыта. Конечно, толстая русая коса — это очень красиво, только вот в Толе для женщины показаться перед посторонним мужчиной с непокрытой головой считается неприличным. В Хланде нравы проще, особенно в горах. Тесла, правда, с побережья, но и там простоволосая женщина — обычное дело. Что и говорить, не так строго следят на полуострове за формальной нравственностью. Зато и карают тех, кто нарушил законы чести не в пример строже, чем в большей части Заморья.
      — Ой, отец, что же ты мне сказал… — Вича остановилась на пороге и залилась краской от смущения.
      — Не стесняйся, дочка, — перешел на родной язык Тесла. — То гость с наших земель, достойный Лечек из Шофа.
      — Истина правда, — подтвердил на хландском Йеми, сопроводив слова характерным движением головы, принимаемым в Заморье за отрицание.
      Девушка шумно вздохнула.
      — Ой, а я уж испугалась…
      — Хорошего человека не нужно бояться, — усмехнулся Неко. — А лучше принеси-ка нам, дочура, по доброй кружке холодного кваса из погреба.
      — Конечно, папа.
      — Хороша у тебя дочка, — одобрительно промолвил Йеми, когда стихли шаги. — Вроде видел её не так давно, около позапрошлого Квицо.
      — У, это когда было, — протянул Тесла. — В таком возрасте восемь осьмий минуло — уже не узнать. А ты говоришь "позапрошлый Квицо".
      — В прошлый не сложилось, — виновато развёл руками Йеми. В последний раз в Толе он был по дороге в Тампек и очень спешил. — Замуж ей пора.
      — Дык, есть уже жених на примете. После Илока сватов зашлёт — и свадебку сыграем.
      — Кто таков?
      — Сын красильных дел мастера.
      — Ясно.
      "Новых секретов это мне не откроет", — подумал Йеми. А с другой стороны, нелепо было ожидать, что дочка гравёра выйдет за писца из базилики, или станет женой толийского графа. Что уж тогда сразу не принца на белом коне?
      — Ладно, рассказывай новости, что у вас изменилось с моего последнего приезда.
      — Да многое. Мастера почтенные померли: Зенден-литейщик и Вегкамп, старшина красильщиков.
      — Хм… Зенден-то вроде молодой ещё.
      — Не старый, по имперскому счёту пары вёсен до четырёх дюжин не хватало. А вот слёг зимой — и помер. Как говориться, чему бывать — того не миновать.
      — Ясно. Ещё что?
      — Верховный жрец Фи умер, ещё осенью, — неторопливо продолжал Тесла.
      — Туда ему и дорога. Кто вместо него стал? Мельхион?
      — Нет, отец Тейс.
      Йеми наморщил лоб.
      — Это белобрысый, что ли?
      — Он самый, — подтверждающе кивнул хозяин. По северному кивнул. Да, длительная жизнь в чужих краях привела к тому, что родную культуру отец и дочь изрядно подзабыли. Хотя, не до конца. Коса-то у Вичи хландская, местные девушки волосы в косы не плетут. Да и Нико в домашней обстановке предпочёл родной таларис северной камизе.
      Вернулась Вича, неся на деревянном подносе две пузатых глиняных кружки. Навязчивая идея подмечать всё и вся заставила Йеми отметить, что роспись на кружках была хландской, а не толийской.
      Кроме кваса на подносе оказался изрядный кус ветчины. Поставив поднос на стол, девушка извлекла из продуктового шкафа начатый каравай ржаного хлеба и большой кухонный нож.
      — Да ничего, дочка, ступай к себе, мы уж тут сами за собой поухаживаем, — ласково сказал Тесла.
      — Хорошо, отец.
      Йеми снова дождался, пока утихнут шаги, потом поднялся и прикрыл дверь на лесенку. Иссон оберегает того, кто и сам себя беречь не ленится.
      — Хорош квас.
      Тесла поморщился.
      — До нашего, лакарского, ему далеко.
      — До лакарского — далеко, это верно, — согласился кагманец. — Но для местного — хорош. Ладно, что ещё интересного?
      — Жрецы про знамение толкуют. Дескать, взошла над городом хвостатая звезда, и принесёт она нам неисчислимые бедствия.
      Йеми задумчиво потёр подбородок. Хвостатая звезда — это очень серьёзно. Тем более, что при храме Аэлиса подвизался отец Тиммер. Священником он был никаким, зато астрономом — пожалуй, лучшим на всём восточном побережье.
      — Кто говорит-то? Сам Тиммер?
      — Когда это Тиммеру говорить позволяли? — усмехнулся Тесла. — Его дело — в небо смотреть. А кому говорить — Гален найдёт. Языкастых у него много кормится.
      — А что за бедствия — не уточняют?
      — Не уточняют. Сейчас в городе отец Теокл, я его спрашивал. Он говорит, что раз не уточняют — значит и сами не знают. Может, это вообще не знамение никакое, а просто хвостатая звезда.
      — Духовным виднее, — машинально согласился Йеми и тотчас подскочил на табурете, будто его в мягкое место иглою ткнули. — Отец Теокл? Нашей веры?
      — Нашей, нашей, — успокоил собеседника гранильщик.
      — А зачем он здесь?
      — Полагаю, из-за дракона.
      — Из-за какого дракона? — изумлению Йеми не было предела.
      — Да ещё перед Квицо охотники за драконами притащили в город живого диктатора. Пока инквизиторы глазами хлопали, его Луций Констанций возьми, да и купи.
      Йеми удивлённо моргнул. Это имя он сегодня уже слышал.
      — Луций Констанций? Ланиста гладиаторской школы Ксантия Деметра Линвота?
      — Он самый. И продавать дракона инквизиторам он не захотел ни в какую.
      Кагманец улыбнулся.
      — Представляю, как взбесился Сучапарек.
      — Не то слово. Постоянно теперь в школу наведывается, но Луций упрямец ещё тот. Да и дракон, говорят, нрава скверного. В общем три упрямца теперь подсиживают друг друга: кто кого переупрямит.
      — Какое уж упрямство у дракона, в его-то положении, — махнул рукой Йеми.
      — Не скажи. Луций не может выпустить его на Арену, пока не укротит. Дракон — это тебе не осквип и даже не медведь.
      — Пожалуй…
      — Вот, а укоротить дракона у Луция пока что не очень получается. Морит голодом, жаждой, но всё без толку.
      — Ясно. А при чём здесь отец Теокл?
      — Он не так давно был в городе, тоже про новости спрашивал. Я ему про дракона и рассказал. А теперь вот пришел снова, опять про дракона расспрашивал. Только ведь ничего нового я ему сказать не могу: сам понимаешь, гравёр гладиаторской школе не надобен, да и дружбы ни с кем я там не вожу. Стражник один на нашей улице живёт, столкнёмся иногда в харчевне — тут-то я и узнаю новости.
      Йеми задумчиво потёр подбородок.
      — А отец Теокл обычно где живёт?
      — Откуда мне знать? Где-то в глубине Угольного леса прячется.
      — Угольный лес, Чёрные горы, Белые горы… — рассуждал вслух кагманец. — Неко, а тебе не кажется, что он пришел попробовать освободить дракона?
      Хозяин промедлил с ответом. Он откусил ветчины и хлеба, долго и тщательно жевал пищу, Гость не торопил. Наконец, Тесла произнёс:
      — Может и освободить. Мне он про это ничего не сказывал. Чем мог — я помог. А что большего не сделал — не взыщи.
      — Так я разве тебя в чём упрекаю? — очень натурально возмутился Йеми. — Давно он приходил-то к тебе?
      — Да вчера и приходил. Про дракона расспрашивал и про оборотня.
      — Про кого? — вот теперь изумление кагманца достигло предела.
      — Про оборотня, говорю. Спрашивал, не идут ли слухи, что оборотень в городе завелся.
      — И что?
      — Да нет никаких слухов. Уж не знаю, откуда он это взял.
      Йеми аккуратно поставил кружку на стол. Сердце трепетало так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Конечно, это могло быть совпадением, но могло быть и следом Рионы. Следом, на который он наткнулся совершенно случайно. Или по воле Иссона, воздавшему верному адепту за то, что в сложной ситуации пожертвовал своим интересом ради помощи ближним. Покинув убежище в Торопских горах, можно было идти по следу похитителей, пусть и остывшему, но всё же следу. Но шансов спасти других детей было намного больше, и Йеми согласился на время отложить спасение племянницы. И вот теперь, приехав в Толу, он неожиданно получил новый след Рионы, гораздо более ясный. Или это всего лишь усмешка судьбы?