Грани - Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары

      — Хм… Вен, Шустрёнок вчера работал в бестиарии?
      — Да, господин ланиста, — в голосе доктора чувствовалось волнение, — я дал Леендерсу в помощь его и Кау.
      Ланиста издал нечленораздельный звук, больше всего похожий на «у» и указал рукой на рыжего. Должно быть, Луций знал в лицо каждого гладиатора в своей школе.
      — Нет, благородный господин, рыжего там не было. Они с толстяком укатили телегу с навозом. Во дворе был только этот лохматый, — пояснил Влигер.
      — Понятно. Шустрёнок, ты вчера поил дракона?
      — Да… господин ланиста, — твёрдо ответил мальчишка.
      — А Леендерс предупреждал тебя о том, что этого делать нельзя?
      — Да… господин ланиста.
      — Тогда почему?
      — Он пить хотел. Это жестоко — так издеваться над… над…
      Серёжка смолк, не умея подобрать нужного слова. Вен смотрел на него таким взглядом, словно мальчишка вдруг превратился в кучу золота. Кто-то из синих сказал почти в полный голос "Ого!", другой тихо присвистнул. Влигер изобразил кривую усмешку и хмыкнул. И только ланиста оставался бесстрастным.
      — Ты строптив, Шустрёнок, — медленно произнёс Луций. — Твои прежние хозяева, похоже, не позаботились о твоём воспитании. Придётся этим заняться мне. Раб должен быть послушен, раб-гладиатор — послушен вдвойне. Я не могу допустить, чтобы кто-то осмеливался не исполнять приказы, которые отдаю я или мои слуги. Поэтому, сними калиги и пошли.
      Слова сами рвались из Серёжки. Что видел он таких воспитателей в гробу и в белых тапочках. Что он — не раб. Что он не собирается быть послушным, когда рядом издеваются над беспомощным существом. Что никогда не будет выполнять приказы, которые превращают человека в скота. Что лучше бы пойти самому ланисте Луцию и куда именно ему пойти. Серёжке очень хотелось сказать всё это и ещё многое другое, но… Но после этого останется, наверное, только одно: достойно встретить смерть. Нет, мальчишка не боялся того, что его убьют, но надо было выжить. Хотя бы для того, чтобы те усилия, которые тратят на его спасение Балис Валдисович и его друзья (а в том, что они стараются его спасти, Серёжка не сомневался ни секунды) не оказались напрасными. А ещё для того, чтобы потом помочь Шипучке. И дракону.
      Поэтому, мальчик ничего не сказал. Он покорно снял сандалии и вышел из казармы.
      Двор Боли оказался точно на противоположном конце гладиаторской школы. Если считать угол, в котором находился дворик учеников-первогодков правым верхним, то "вступительные экзамены" у них с Шипучкой принимались слева вверху, бестиарий был справа внизу, ну, а Двор Боли — внизу слева. Другого способа выстроить расположения мальчишка не знал. Разумеется, Серёжка умел ориентироваться по Солнцу, только вот стены школы смотрели вовсе не на стороны света.
      В дороге потеряли стражника-доносчика: после решетки, отделявший жилые дворы от хозяйственных он свернул направо, а второй воин, ланиста и, увы, Серёжка — налево. Дойдя до ворот, которые оказались украшены чеканным металлическим изображением морды какого-то чудовища: полморды на одной створке, вторая полвина — на другой, Луций негромко постучал.
      Почти тут же створка отъехала назад и в проёме появилась массивная фигура. Роста в обитателе Двора Боли было за два метра, а веса, наверное, под два центнера. Шириной плеч верзила раза в полтора превосходил Балиса Валдисовича, а сжатый кулак, наверное, был больше, чем Серёжкина голова. Зеленокожая бородавчатая морда очень напоминала жабью, если бы не широкий приплюснутый нос, крупные, но узкие глаза под нависшими бровями и заросшие неопрятной седоватой шерстью торчащие вбок острые уши. Лоб у существа был очень большой, наверное, из-за обширной залысины, но на макушке и затылке седые волосы росли густо и длинными космами падали на плечи. С подобным существом сражался Шипучка, но противник ящера был моложе и мельче, а этот, хоть и старый, казался просто махиной смерти.
      Но когда огромная туша склонилась перед Луцием Констанцием в низком поклоне, мальчишка не смог сдержать улыбки, пусть и короткой. Уж больно смешно смотрелось это со стороны, хоть и было Серёжке совсем не до смеха.
      Ланиста никак не отреагировал на поклон нечки. Распрямившись, огр широко распахнул ворота, пропуская пришедших внутрь Двора Боли. Увидев страшное место изнутри, Серёжка почувствовал, что начинает мелко подрагивать от страха. В учебнике было написано, что рабов за провинности секли, и мальчишка ожидал, что наказанием будет порка. Луций же учебников по истории не читал, поэтому в гладиаторской школе применялось огромное количество самых разных наказаний.
      Двор показался мальчишке ещё более просторным, чем даже бестиарий: из построек в нём были лишь неширокий навес вдоль внешней стены, да хижина у ворот, правда, размерами значительно превышавшая хижину Леендерса. Наверное, в ней и жил зелёный великан. Зато весь двор был уставлен самыми разнообразными конструкциями, устройство и принцип работы многих из которых Серёжке были совершенно непонятны. Правда, увидел он тут и кое-что знакомое. А именно пара дыб, напоминающих ворота, со свешивающимися с перекладин петлями. Недалеко стояла жаровня, полная багровых углей, рядом с которой из ведра торчали длинные металлические ручки каких-то инструментов. На фоне всего этого ужаса длинные плохо оструганные столы, рядом с которыми в бочках с водой мокли пучки прутьев, показались мальчишке чуть ли не милой игрушкой. Из всего собранного здесь они казались самыми безобидными.
      — К столбу! — услышал Серёжка голос ланисты.
      Стражник тут же сильно толкнул мальчишку в сторону ближайшего столба. Столб как столб — метра три высотой, в обхват толщиной, слегка стесанный с одной стороны. Через верхушку столба была перекинута верёвка. Один её конец свободно свисал с обтесанной стороны, а другой, пройдя через систему блоков, был намотан на ворот, укреплённый рядом со столбом. На первый взгляд, ничего страшного в столбе не было. Но Серёжку такое развитие событий не обрадовало.
      — Пусть погреется на солнцепёке, — добавил Луций после короткой паузы. — Давай, Аскер, работай.
      Зелёный верзила шумно засопел. Захватил широкой ладонью Серёжкины руки и принялся наматывать верёвку. Толстые пальцы огра двигались с удивительным проворством, мальчишка и моргнуть не успел, как его запястья оказались крепко связанными. Аскер крутанул ворот раз, другой. Руки потянуло вверх, а в следующее мгновенье мальчишку оторвало от земли, но не высоко, самую капельку. Встав на цыпочки, Серёжка коснулся земли, а огр заклинил ворот специальным клинышком.
      — Вот так постоишь, подумаешь, — усмехнулся ланиста. — Торопиться тебе некуда. Поймёшь, каково приказов не выполнять.
      Развернувшись, Луций Констанций пошёл к выходу со двора, вслед за ним двинулся и стражник. Зеленый великан, хрюкнув пару раз что-то неразборчивое, затопал громадными ножищами к сторожке, заметно припадая на левую ногу.
      Серёжка с облегчением выдохнул. Наказание страшным не казалось. Подумаешь, на носочках постоять. Хоть полчаса. А если бы не ломило мышцы после «тёмной», так и вообще хоть целый час. Можно сказать, опять ему повезло. Довольный таким оборотом дела, мальчишка принялся с любопытством осматриваться. Правда, идея погадать, для чего предназначена та или иная конструкция показалось ему слишком рискованной: накличешь ещё беду на свою голову. Увы, кроме орудий пыток перед его глазами были только внешние стены школы, угловая башня, да небо. Погода по сравнению со вчерашним днём стояла просто прекрасная: тучи ушли, ветер стих, небо было высоким и густо-синим, каким оно бывает только жаркими летними днями.
      Краем глаза мальчишка уловил какое-то движение справа и повернул голову. Задранная вверх рука мешала смотреть, но всё равно он сразу заметил неспешно идущего по стене человека. Стражника в кожаном доспехе. Того самого стражника, который совсем недавно указал на него ланисте.
      Навстречу из башни на стену вышли двое других воинов. Охранники разговорились. Первый указывал им рукой на привязанного у столба Серёжку и смеялся. Собеседники смеялись в ответ. В выходящей во двор бойнице мелькнула ещё одна ухмыляющаяся бородатая рожа.
      Серёжка плюнул в сторону стражников, чем вызвал новый взрыв хохота, и отвернулся. Каким же он был вчера дураком. В угловой башне сидели караульщики, они и рассказали Луцию о том, что мальчишка нарушил его приказ. А он-то думал, что его никто не видит… Нет, здесь, в гладиаторской школе, от наблюдения не скроешься ни на мгновенье.
      Над стеной показался краешек восходящего дневного светила. Серёжка быстро догадался, что оструганная сторона бревна, к которому его привязали, сориентирована таким образом, чтобы в своей высшей точке местное Солнце светило ему прямо в лоб. Теперь-то он понял, на что обрёк его ланиста. Мало того, что натянутые в струнку мышцы рук и ног уже начинали болеть, но мальчишке ещё и предстояло жариться под прямыми солнечными лучами. А это не на пляже у Днестра загорать. Там — в удовольствие: захотел — повернулся, захотел — искупался, захотел — вообще домой пошел. Здесь же от палящих лучей никуда не спрячешься.
      Серёжка облизал пересохшие губы. Сколько же они тут его собираются держать? Час, два? Издалека до него доносились крики, звон оружия, глухие звуки ударов. Значит, завтрак уже окончен, начались упражнения, а раз так, то он стоит здесь уже больше получаса. Зелёный же за это время ни разу из своей сторожки носа не высунул. В яму он там провалился, что ли? И стражники со стены уже ушли. Забились, наверное, в башню, сидят там теперь в тенёчке, отдыхают.
      Время шло, а о мальчишке будто забыли. Ноги и руки от усталости наливались свинцовой болью, а Ралиос поднимался всё выше и нещадно палил, обжигая кожу. Мальчишка вспотел, а внутри, наоборот, всё спекалось от жажды. Хоть бы глоток воды… Но поить, разумеется, его тут никто не собирался. Во Дворе Боли кроме мальчика по-прежнему не было ни одной живой души. Зеленый Аскер так и не показывался из своей сторожки. Серёжка пытался слизывать струйки солёного пота, сбегавшие со лба, но, конечно, легче от этого ему не становилось. Самообман.
      Сколько ещё продолжалась пытка, Серёжка так и не понял. Время словно остановилось. Желтый диск местного светила полз по раскалённому добела неба со скоростью старой улитки. Мучительная боль терзала тело мальчика от макушки до пяток. Он уже почти потерял сознание, когда, наконец, во дворик зашел ланиста в сопровождении вертлявого казначея Марке. Тотчас вылез из убежища и неуклюже затопал за господами старый огр. Словно в тумане мальчишка смотрел, как Луций подходит к нему, берёт за подбородок и задирает голову вверх. Издалека до Серёжки донеслись голоса.
      — Ещё держится. Очень, очень выносливый раб.
      — Упёртый, — это Аскер пробасил.
      — Упёртый, да не туда. Эй, Шустрёнок, слышишь меня?
      Серёжка попытался сказать, что слышит, но не смог: язык будто одеревенел во рту. К тому же, не очень-то удобно разговаривать, когда тебя держат за подбородок.
      — Аскер, освежи-ка его.
      В руках у огра оказалась деревянная бадейка, из которой тот окатил наказанного раба водой. Холод тысячью иголок впился в тело, заставляя отступить слабость. Фыркнув, Серёжка мотнул головой.
      — Ожил, — констатировал Луций. — Опускай.
      Верёвка чуть ослабла, Серёжка почувствовал под ступнями твёрдую землю. Только вот в ногах твёрдости теперь и не было. Если бы не верёвка, то он так и повалился бы на землю прямо перед ланистой, но опытный Аскер, прекрасно знавший последствия такого наказания, вытравил верёвку совсем чуть-чуть и мальчишка устоял.
      — Ну что, Шустрёнок, понял, что здесь бывает за непослушание?
      — Понял… господин Луций.
      Если честно, то мальчишка и не собирался делать эту паузу. Она получилась сама собой, и Серёжка от удивления даже глазами хлопнул. Выходит, у него ещё остались силы сопротивляться.
      — Так-то лучше, — жестко усмехнулся ланиста, приписавший паузу не дерзости, а слабости: то, что полуживой раб-ребёнок может дерзить после такого наказания, Луцию и в голову не могло прийти. — Что, принёс тебе кто-то глоток воды? Не принёс и не принесёт. Запомни: хочешь выжить — учись убивать, а не пытайся подкупить врагов добрыми делами, это никогда не помогает. Добренькие долго не живут.
      Он повернулся к огру.
      — Пусть ещё часок отстоит, чтобы крепче усвоил урок. А потом отвяжи его и позови кого-нибудь из стражников, чтобы оттащил в казарму. Пусть отлёживается.
      — Да, господин ланиста, — пробасил Аскер и крутанул барабан, снова подтягивая мальчишку вверх.
      Луций, потеряв интерес к происходящему, пошел прочь со двора. Аскер, проводив хозяина, снова спрятался в сторожке, а Серёжка остался отбывать последний час наказания.
      Мальчишка думал, что после холодного душа ему будет легче, но ошибался. Прошло, наверное, не больше десяти минут, как боль и жар принялись терзать его с удвоенной силой. Правда, теперь Серёжку укрепляло то, что он смог выдержать и длительное наказание, и разговор с ланистой. Выдержать — и не сломаться, остаться собой. Но сейчас обязательно надо было вытерпеть ещё и этот час, иначе получалось, что Луцию удалось сломить его волю. А проклятый час всё тянулся и тянулся, словно сдвоенный урок по метаматематике. Математику Серёжка любил, только не два урока подряд. Особенно, если это пятый и шестой уроки, а чаще всего именно так и бывало.
      Мальчишка попытался отвлечься, не думать о боли, жаре, жажде… Думать о чём-нибудь хорошем. Не вышло: слишком сильно пекло солнце, слишком сильно болело тело. Оставалось только одно: терпеть.
      Терпеть, терпеть, терпеть…
      Серёжка уже чувствовал, что внутри до предела натянулась самая последняя струна, после разрыва которой он будет плакать, визжать на весь двор, просить, чтобы его отпустили, готовый на что угодно, но в этот момент зеленокожий мучитель наконец-то выполз из своего логова. Очень медленно (или это только так казалось) огр подошел к столбу. Серёжка закусил губу: чем ближе подходил Аскер, тем сильнее рвался из груди крик боли. Кто первый?
      Быстрее всё-таки оказался огр. На сей раз он не стал аккуратно ослаблять верёвку, а просто выдернул клин. Мальчишка мешком упал к подножию столба. Аскер не обратил на это никакого внимания, распустил узел на запястьях и заковылял к воротам — звать стражу.
      Пока не пришли двое охранников, Серёжка успел немного оклематься, растереть себе руки, а потом и ноги. Очень хотелось пить, но поить мальчишку ланиста Аскеру не приказывал, а огр был не из тех, кто проявляет инициативу.
      — Ха, да этого ж клопа только третьего дня купили, — подойдя ближе, изумился стражник, в котором Серёжка узнал Нелиссе. — И уже наказание заработал?
      Огр промолчал. Серёжка тоже.
      — То-то Влигер говорил, что какой-то малыш отличился, а я-то сразу и не понял, — продолжал стражник.
      — Меньше парень — легче тащить, — хмыкнул второй охранник.
      — Сам пойду, — буркнул мальчишка.
      — Сам, — подразнил Нелиссе. — Да ты сейчас на ноги-то не встанешь.
      Мальчишка упрямо тряхнул головой и попытался встать. К удивлению стражников ему это удалось.
      — Однако, — пробормотал второй охранник.
      Пошатываясь, Серёжка медленно пошел к воротам.
      — Полдюжины лориков, что выйдет за ворота, — прошептал Нелиссе.
      — Столько же, что не выйдет, — ответил его напарник.
      За ворота Серёжка вышел. И даже сделал несколько шагов по проулку. А потом, потеряв сознание, рухнул на землю. Нелиссе лениво нагнулся над потерявшим сознание рабом, пощупал под ключицей пульс.
      — Ну, что?
      — Что-что? Живой. Деньги давай.
      После того, как шесть медяков перекочевали из одного кошеля другой, стражники подхватили мальчишку под руки и поволокли в казарму.
      Сам Серёжка момента потери сознания не помнил. Открывая глаза, мальчишка был твёрдо уверен, что перед ним окажется утоптанная земля проулка. А вместо этого где-то вверху он увидел потемневшие доски деревянной крыши.
      Повернув голову, Серёжка увидел, что он лежит в казарме синих. На соседнем матрасе сидел задумчивый Ринк, больше никого из ребят в помещении не было.
      Почувствовав, что мальчишка зашевелился, подросток повернулся в его сторону:
      — Ага, ожил! Шустрёнок, пить хочешь?
      — Хочу, — признался Серёжка.
      — Держи.
      Подросток протянул ему глиняную миску с водой. Взять её было не так просто: мышцы рук ныли, пальцы казались одеревеневшими, как бывало зимой, на сильном морозе. Серёжка очень старался, чтобы Ринк не заметил, как ему трудно, вроде бы, ему это удалось.
      А вот удовольствия от выпитой воды мальчишка не скрывал. Внутри у него буквально всё спеклось, и теперь простая вода приносила больше удовольствия, чем когда-то компот или "Пепси-кола".
      — А ты молодец, Шустрёнок, — уважительно протянул Ринк. — Три часа выдержал.
      Серёжка криво усмехнулся. Эти три часа показались ему целой вечностью. Особенно — последний.
      — Морон в прошлую додекаду на третий час сознание потерял. Правда, он в обед стоял, утром-то полегче. Но, всё равно…
      — А его тоже так ставили? — удивился Серёжка.
      — Луций многих в струнку ставит. Особенно — младшую группу. После такого наказания быстрее в себя приходишь, чем после сильной порки. А ланиста очень не любит, когда ученики пропускают занятия.
      — И когда же мне идти на занятия? — поинтересовался мальчишка.
      — Когда врач скажет.
      — У вас тут и врач есть? — вот уж о чём Серёжка никогда бы не подумал.
      — Ещё какой! — гладиатор и не пытался скрыть гордости. — Господин Мика один из лучших врачей в городе. У него почти все главы братств лечатся. И богатые купцы. И эшевены.
      — Тогда чего ж он на рабов время тратит?
      — Так ведь мы не просто рабы. Мы — ученики лучшей гладиаторской школы Толы и соседних провинций. К тому же старый хозяин распорядился щедро платить за лечение гладиаторов, и ланиста выполняет его приказ, сколько бы не визжал казначей…
      Дальше рассказать Ринк не успел: в казарму вернулись синие. Первым, естественно, вошел Лаус.
      — Ого, — усмехнулся вожак, глядя на беседующих ребят, — мы-то думали, что наш малёк помирает, а он, похоже, в полном порядке.
      Серёжка передёрнул плечами.
      — Не жалуюсь.
      — Ты вообще не жалуешься, это мы заметили.
      — А чего жаловаться? От этого разве будет легче?
      — Не будет, — Лаус присел рядом с мальчишкой. — Слышь, Шустрёнок, а ты, оказывается, парень ничего.
      — Ага, — с серьезным видом кивнул Серёжка, — сойду с горчинкой.
      — С горчинкой? — разумеется, рассказов Юрия Нагибина Лаус не читал.
      — Конечно. Сам же говорил, «синим» позор, что сопляка к ним зачислили.
      — Дык, кто ж знал, какой ты на самом деле. Ты это… теперь забудь, чтобы уходить из "синих".
      Мальчишка ехидно улыбнулся.
      — Ещё одну тёмную устроите, чтобы убедить?
      — Теперь тебя никто из наших пальцем не тронет. Ты стал свой, понимаешь? Мы теперь одна команда. Каждый за всех, все за каждого.
      — И что, вы теперь ради меня готовы отказаться от того, чтобы быть первыми?
      Лаус хмыкнул.
      — Ещё чего. Мы будем первыми, вместе с тобой. Согласен?
      Серёжка из-под чёлки посмотрел сначала на Лауса, потом на насторожено стоящих за его спиной ребят, улыбнулся и кивнул:
      — Согласен.

Глава 11
В которой морское путешествие оканчивается

      И в воздухе сверкнули два ножа,
      Два ножа.
      Пираты затаили все дыханье:
      Все знали, что дерутся два вождя,
      Ой, ли!
      Два мастера по делу фехтованья.
Народное творчество

       Бой на ножах, которому обучают элитные воинские подразделения, совершенно не похож на поножовщину из приключенческих фильмов. Того, чему учат офицеров и солдат, в кино не показывают. И слава богу, что не показывают! Потому что в умелых руках боевой нож — страшное оружие.
       Руки капитана морской пехоты Сергея Лысака с ТОФа были умелыми. А ещё у Серёги были длинные ноги. И тоже умелые. Балис едва успевал блокировать сыпавшиеся на него со всех сторон удары или уворачиваться от них. Впрочем, он ещё и находил время для того, чтобы наносить свои удары, справляться с которыми противнику тоже было непросто. Финальный поединок длился уже вторую минуту, очень много для такого боя, особенно если учесть, что ему предшествовали ещё несколько спаррингов. И черноморец и дальневосточник прилично устали и прекрасно понимали, что первая ошибка будет решающей, но уступать никто не собирался.
       Ошибся всё-таки Лысак. Размашистый удар получился чуть длиннее, чем нужно, Сергей не сумел справиться с инерцией тела и деревянный муляж ножа в правой руке Балиса наискось чиркнул но животу противника. Конечно, Лысак успел и повернуться и отпрянуть назад. В боевой обстановке, разумеется, живот бы ему такой удар не вспорол, но мышцы бы разрезал здорово.
       — Всё! — моментально скомандовал инструктор. — Закончили. Гаяускас победил.
       Тяжело дыша, соперники замерли напротив друг друга, а потом устало побрели к скамейке, где сидели остальные участники двухнедельных сборов.
       — Только выглядит всё это паршиво. Гаяускас победитель, а ножом размахался, будто на него в кейптаунском порту четырнадцать французских моряков навалилось.
       Кто-то из сидящих на лавке рассмеялся. Балис остановился, медленно повернулся к инструктору и, чуть растягивая слова, произнёс:
       — Не понял, товарищ капитан второго ранга…
       Он не намеренно утрировал литовскую медлительность и не подражал артисту Волонтиру. Нет, капитан Гаяускас действительно был сбит с толку таким заявлением инструктора. Песню про то, как в кейптаунском порту с какао на борту «Жанетта» поправляла такелаж Балис выучил ещё во втором классе, только какое отношение это имело к происходящему?
       — Вижу, что не понял, — усмехнулся, кивнув, кавторанг. — Садитесь капитан. Ваши товарищи тоже ни черта не поняли. Иначе бы не ржали тут, как жеребцы на ипподроме. Старший лейтенант Бедарев, Вас это в первую очередь касается. Гаяускас-то с четырнадцатью французами справится, а вот Вас и десять зарежут.
       Молодой старлей, прибывший в Видяево из Кронштадта, густо покраснел. На взгляд Балиса, кавторанг со сравнениями перебрал. Четырнадцать моряков — это четырнадцать моряков. Хотя, конечно, если моряки не военные, да ещё и напившиеся до того состояния, когда ноги держать отказываются, то можно справиться и с четырнадцатью.
       — Но, товарищи офицеры, всё, что вы тут показывали, хорошо для физических упражнений на свежем воздухе. А у нас сегодня по графику, если кто забыл, подводная подготовка.
       Да уж забудешь тут. Командировочные уже голову себе сломали, какого хрена преподаватель подводной подготовки капитан второго ранга Кирилл Степанович Мазуров вместо бассейна с утра потащил их в спортзал и устроил этот мини-турнир. На подводку выделено всего два дня, столько же было отдельно отдано на рукопашный бой, который офицеры честно отработали ещё в начале сборов.
       — И под водой вы так, товарищи офицеры, ножами не помашите. Если кому-то из вас доведется плавать, — инструктор особо выделил голосом последнее слово, которое у боевых пловцов означало совсем не то, что у нормальных людей. Плавать — это значит выполнять задания, включающие в себя подводный контакт с боевыми пловцами враждебной стороны. — Так вот, если доведется плавать, и против вас окажутся не любители, а профессионалы, то с такой подготовкой вас убьют настолько быстро, что не успеете сказать «мама». Ну, а после окончания этих курсов профессионал вас, конечно, скорее всего, всё равно убьёт. Но!
       Мазуров поднял вверх указательный палец, призывая слушателей к особому вниманию.
       — Убьёт от вас не сразу, а провозится с вами, надеюсь, не меньше, чем целую минутку. Этого может оказаться достаточным, чтобы кто-то успел на помощь. Кроме того, если профессионал будет слишком самоуверен, то у вас будет шанс его за это наказать. Один шанс, второго он вам не даст. Поэтому, хлебалом не щёлкайте, убивайте сразу. Или они, или вы. Впрочем, этому учить вас не нужно, вижу, что вы — офицеры, а не депутаты в мундирах.
       А сейчас перерыв двадцать минут, потом — отрабатываем линейную технику ножевого боя. После обеда — то же самое, но уже в бассейне, в гидрокостюмах. Всё ясно?
       — Так точно, — прозвучали в ответ нестройные голоса.
       — Тогда — все свободны.
       Но стоило только офицерам подняться со скамеек и расслабленно потянуться к раздевалке за куревом, как инструктор, неожиданно произнёс.
       — Да, ещё одно, раз уж мы затронули тему. Имейте ввиду, что "в порт Кейптауне решает браунинг". Поэтому, если имеете возможность справиться с боевым пловцом не через поединок на ножах, а другим способом, то не пренебрегайте ею. И пусть совесть вас потом не беспокоит.
      Военный совет устроили на баке, согнав оттуда дежуривших матросов. От пассажиров Балис привёл с собой Мирона и Йеми. Очень хотелось взять ещё и Наромарта, но кагманец отсоветовал: хоть опасность и была нешуточной, но предрассудки могли оказаться у моряков сильнее страха за свою жизнь. Провоцировать конфликт в такой ситуации, конечно, было бы глупо до невозможности. Гаяускас чувствовал себя очень неловко, когда объяснял все эти тонкости эльфу, но Наромарт воспринял новость совершенно спокойно, не позволил даже Балису толком извиниться.
      — Такой здесь мир, что теперь говорить. Я послежу за пиратами с палубы, пока вы совещаетесь.
      Кроме капитана и трёх пассажиров в совещании принял участие помощник Бастена с совершенно непроизносимой фамилией Керкховен. Впрочем, выговаривать её нужды не было: помощник всё время молчал. Говорил только капитан.
      — Первую битву мы выиграли вчистую. Сейчас уже слишком темно, чтобы эти мерзавцы предприняли ещё одну атаку. Нет, до рассвета они в бой не сунутся, это точно.
      — Это хорошо, — кивнул Мирон.
      — Очень хорошо, почтенный. Но, всё же, опасность пока что не миновала. Пиратское судно закрывает нам выход из лагуны. Проскочить мимо мы не сможем — ни ночью, ни днём. Думаю, завтра к утру они осмелеют и попытаются ещё раз атаковать.
      — Снова будут вытравливать якорь?
      Капитан покачал головой.
      — Не думаю. Тротто не из тех, кто падает в одну и ту же яму второй раз. Полагаю, что он решится подойти к нам на вёслах и взять на абордаж.
      Керкховен согласно кивнул.
      — Людей у него больше. Намного больше. Если дело дойдёт до рукопашной, то нам придётся очень туго.
      — Значит, нужно сделать так, чтобы до рукопашной не дошло, — логично заметил Мирон.
      — Это было бы прекрасно. Только вот, как это сделать?
      Нижниченко деликатно промолчал.
      — Надо было попробовать перестрелить якорный канат, пока светло было бы, — задумчиво проговорил Балис. — Снесло бы их к…
      Подходящему эквивалента крепкому русскому выражению в местном языке не нашлось. "Оно и к лучшему", — подумал Гаяускас. — "Нечего как чуть что, сразу ругаться".
      — Плохая идея, — ответил капитан. — В этом случае Тротто, конечно, пошел бы на абордаж.
      — А если это сделать сейчас?
      — Ну, ночью, в бой пираты, конечно, не полезут. Слишком темно, лун не видно из-за туч. Мотаться по лагуне в поисках нашего корабля им себе дороже: быстрее налетят на мель или на скалу. Только вот как отсюда ты в темноте разглядишь их якорный канат, ольмарец?
      — Никак. Но зачем в него стрелять, когда можно просто перерезать?
      — Тротто не дурак. Наверняка сейчас выставлена усиленная вахта, вооруженная арбалетами. Как только они услышат, что к кораблю кто-то подплывает…
      — А разве нельзя подплыть так, чтобы не услышали?
      — У меня в экипаже матросы, а не водолазы.
      Морпех понимал, что слово «водолаз» в устах капитана Бастена имеет несколько иное значение, чем на Земле в конце двадцатого века. До тех пор, когда здесь узнают технологии, без которых нельзя изготовить водолазный костюм Августа Зибе, пройдёт еще не одна сотня лет, а все более ранние конструкции больше годны для исполнения смертных приговоров, чем для работы под водой. И всё же принцип остаётся тот же: водолаз — тот, кто умеет себя вести под водой.
      — Кроме экипажа, в твоём распоряжении ещё и пассажиры, капитан.
      Оба моряка изумлённо уставились на Балиса. Йеми тоже.
      — Ты хочешь сказать, что ты — водолаз? — изумился Бастен.
      — Ну, не корабельный же плотник, за которого ты меня сначала принял, — усмехнулся Гаяускас.
      — Дела-а! — удивлённо покачал головой толиец. — Если так, то, конечно, перерезать канат — самое лучшее решение.
      — Только наверняка у них есть запасной якорь. И незаметно плавать вокруг, пока они его не бросят, мне будет довольно трудно.
      — И что ты предлагаешь?
      — Как думаешь, усиленная вахта, о которой ты говорил, — это сколько человек?
      Бастен задумался.
      — Не больше полудюжины.
      Молчаливый Керкховен кивком подтвердил своё согласие.
      — Но не считай пиратов дураками, — предостерёг морпеха капитан. — Это только в портовых байках они сейчас сядут в кружок у бочонка пива и будут пить до рассвета. На самом деле, они разобьются на две или три группы и будут очень внимательно нести дозор. Если добыча ускользнёт, Тротто их не помилует.
      — Я и не думаю, что они пьянствуют, — усмехнулся Балис.
      — Шесть человек, которые находятся в разных частях корабля незаметно убить невозможно, — не очень уверенно заявил Бастен. — Они поднимут тревогу.
      — Пусть поднимают. Главное, успеть привести в негодность запасной якорь, а там я просто прыгну в воду и уплыву.
      — Ты сильно рискуешь…
      — Мы все сейчас рискуем. И, если дело дойдёт до рукопашной схватки на палубе твоего судна, почтенный, то шансов выжить у меня будет, пожалуй, поменьше, чем во время ночного визита на пиратский корабль.