Михаил покорно взял протянутую руку. Я повернулась, но едва ступила на невидимую черту границы между мирами, как почувствовала, как он неуверенно тряхнул руку.

– Ну что такое, я же только шагнула в калитку, – недовольно забурчала я.

Михаил поднял мою ладонь, как главное доказательство.

Она и впрямь выглядела необычно. Отливала в сгущающихся сумерках нездоровым ртутным блеском, который покрывал пальцы лаковой пленкой и тянулся дальше – по локтю и выше.

– Да я ведь вся такая! – охнула я, оглядывая себя с головы до ног.

Мертвенное ртутное мерцание покрывало весь брючный костюм, включая и походные кожаные сапожки. Исключение составлял только локоть правой руки, еще погруженный в стену и находящийся за пределами видимости.

Но, возможно, и он такой же?

Я отступила на шаг, вытаскивая локоть из иного мира. И наваждение кончилось. Блеск исчез – как его и не было.

– О! – только и сказал Михаил. А я почувствовала, что мою ладонь жадно мнут его осторожные теплые пальцы.

– Хм, – задумчиво сообщила я.

И вновь шагнула к невидимой черте между мирами. Ртутная пленка по всей видимой поверхности засеребрилась вновь. Я отступила – все исчезло.

Я вопросительно взглянула на Михаила и предположила: – Мир, располагающийся по ту сторону границы, обволакивает меня, стоит только к нему прикоснуться?

– Какой, однако, жадный мир, – покачал головой мои князь. – Стоит ли ему давать такую возможность?

– А вот мы поглядим! – сказала я, быстро вырвала у него свою руку и шагнула в стену парка.

Негодующий возглас супруга смолк, едва успев коснуться моих ушей. И наступила тишина.

Светло-серая тишина с голубоватым отливом.

Я стояла на том же месте, что и в прошлый раз, но, кажется, тут наступил день. Бледное меланхоличное солнце дарило свой рассеянно-блеклый свет бугристой пустыне, расстилающейся вокруг. Его большой, четко очерченный круг, висевший прямо над головой, глаз не слепил и был покрыт какими-то темными, несвежими пятнами. Впрочем, его сияния вполне хватило мне, чтобы сразу увидеть свою торбу, сиротливо валяющуюся в каком-то полуметре от носков моих сапог. Каковые мерцали уже знакомым мне ртутным блеском.

Ага, значит, не этот мир меня обволакивал, а тот!

– Хм, – пробурчала я.

А не хватит ли мистики про обволакивающие миры? Вот ведь им, мирам, больше делать нечего, кроме как меня обволакивать! Наверняка все гораздо проще, и стоит лишь напрячь мозги…

Но вот как раз этого мне сделать и не удалось. Едва я склонилась, чтобы поднять торбу, за которой пришла, как вокруг началось движение. Призрачные тени, как струйки дыма, стали подниматься со всех сторон.

Сначала – лениво и как-то неуверенно, потом все быстрее. И вот я уже стою в окружении целого леса колеблющихся и меняющих форму созданий. Я разглядываю их, а они – меня. При том, что ни глаз, ни даже голов у них не обнаруживается. Как и ног. Но это не мешает им постепенно и неотвратимо стягивать вокруг меня кольцо окружения. Они полупрозрачны, но их так много, что до этого четкий горизонт размывается, а потом и вовсе теряется, закрытый волнующимся маревом дымчатых существ.

Какой может быть вред от почти бестелесных созданий? Но их обилие, а главное, неотвратимое движение вперед, ко мне, начинает действовать на нервы.

– Кыш! – говорю я.

И взмахиваю левой рукой, свободной от торбы, отгоняя их. Но для них это мое движение – как сигнал к атаке.

Первая их волна окатывает меня сразу со всех сторон. Кольцо вокруг меня смыкается – и тут же распадается. Я не слышу визга, но, кажется, они должны визжать как ошпаренные.

Ртутный блеск, покрывающий меня, на мгновение смазывается, в некоторых местах даже исчезает совсем – например, на предплечье руки, которой я так неосторожно махнула. Ткань куртки при этом совсем не пострадала, но я чувствую в этом месте такое жжение, будто стая комаров одновременно впилась в кожу своими хоботками.

Впрочем, как только дыра в серебристой пленке затягивается, все неприятные ощущения исчезают.

Да только на смену первой волне существ-дымков идет вторая, еще более плотная. Она окутывает меня туманным мороком. Она такая плотная, что первый ряд существ, ошпаренных моим ртутным блеском, даже не может отступить – некуда. Он просто бессильно сползает вниз, под ноги, затягивая рытвины грязно-сиреневым мутным пологом.

А на его место выдвигаются новые призрачные струи. Они льнут ко мне, обволакивая, лишая сознания, истончая покрывающий меня ртутный блеск до полной невидимости – и он не успевает восстанавливаться, и клубы тумана, в котором уже запутались меланхоличные лучи здешнего светила, все плотнее. И я кричу, я зову Михаила, руку которого так самонадеянно отпустила, и валюсь в беспамятство.

К счастью, как выясняется, я валюсь навзничь, спиной прямо в калитку между мирами. И крик мой уже оказывается на этой стороне, а я сама – в крепких руках мужа, который и вытаскивает меня в благословенный сумрак наступающей ароматной парковой ночи.

Я прихожу в себя уже в собственной опочивальне. И первое, что вижу, – яркие звезды за окном.

Слава богу, значит, я выбралась! Потому что в том сумасшедшем мире, куда я теперь могу попасть вместо родной Земли, звезд не наблюдалось. Ни вокруг маленького красного светила, ни вокруг большого пятнисто-серого.

Потом я вижу силуэт Михаила на фоне звездного неба. Чувствую его руку, стискивающую мою ладонь. И считаю необходимым заметить: – Ну теперь-то держать меня не надо. С кровати я никуда не убегу.

Слышу тихий смех князя, он наклоняется ко мне, и его шепот шевелит мои волосы: – А я тебе и не позволю это сделать…

Вот все-таки муж мне достался – не муж, а чистое золото! Другой бы давно прибил такую самовольную жену, а мой супруг даже не потерял чувства юмора.

Я пытаюсь обнять свое сокровище, но – кстати о золоте! – правая рука моя до сих пор отягощена тяжеленной торбой, которую я вернула-таки во время своей второй лихой экспедиции.

– У-у, проклятое! – бормочу я, пытаясь побыстрее распутать узлы веревок, намотавшихся на ладонь. – Не зря говорят, что золото – причина всех бед людских!

Михаил забирает у меня торбу, опускает вниз, на пол, и сообщает: – У нас гость.

Это еще что за новости? Не хочу я никаких гостей.

Но возмущаться бессмысленно, и я только уточняю: – Кто такой?

– Твой знакомец по Вышеграду – турский князь Карпищев.

– А, этот толстяк Володимир…

– Добавь еще – и пьяница. А уж женолюб! Но сейчас он очень занят. Выслушивает рассказ о твоих новых подвигах.

Да, теперь я и сама слышала. Судя по ощущениям князя турского, его седалище располагалось на простой жесткой лавке, а локти опирались на непокрытый деревянный стол. Где же это он? Похоже, в нашей гриднице. Слушает, набычась, раскрасневшегося Никодима, который восторженно повествует о будто бы случившейся в иных мирах моей битве с чудовищами, тщившимися, да не смогшими отвоевать даже малую толику моих богатств.

Князь Карпищев напряженно размышлял: верить или не верить? С одной стороны, больно уж все сказочно… А с другой – про эту девку еще и не такое рассказывают. Да вот взять хотя бы и поручение царова величия – мало за кем специальное приглашение в Вышеград направляют. Да еще и с князем-посыльным. Оно, конечно, на царевы поручения грех обижаться – государева служба она служба и есть. Приговорил цар князю быть посыльным – так то и будет Но все ж таки к девке ехать с поклоном – это как-то для рода Карпищевых обидно.

Мне стало зябко и захотелось спрятаться с головой под одеяло. Только приглашения в Вышеград мне сейчас и не хватало. «Штирлиц ничего хорошего не ждал от срочных вызовов в ставку фюрера…» А учитывая, при каких обстоятельствам мы расстались с царовым величием в прошлый раз, – так и вовсе…

– А зачем турский князь пожаловал, знаешь? – спросила я Михаила.

Тот в сумраке едва заметно пожал плечами: – Сказывал – по важному делу. А что за дело – то, мол, самой княгине скажет.

– Царово величие меня в Вышеграде видеть желают, – сообщила я.

– Одну? – напрягся Михаил.

– Вроде да.

– Это что еще за новости! – возмутился мой дражайший супруг. – Как можно мужнюю жену куда-то одну звать? Хоть и к царову двору! Неприлично это. Даже и царову величию неприлично.

– Ох, боюсь, не до приличий нам сейчас… Стыд, как говорится, глаз не выест. А вот с палачом мне бы в Вышеграде повстречаться не хотелось.

– Натальюшка, опомнись! Ты что такое говоришь! – забеспокоился Михаил. – С палачом! С чего вдруг? Ты что – преступница? Беглая душегубка? За что тебя с палачом встречать? Да и потом, если бы пар хотел тебя покарать, разве он выпустил бы тебя из Вышеграда в тот раз? А он выпустил! И на княжение сесть милость им была дарована!

– Да уж, дарована. Правда, после дарования он планировал меня убить. Руками моего злейшего врага, лыцара Георга. Так что милость эта мыслилась пустой формальностью. А вот то, что после неудачного покушения цар выпустил меня из Вышеградского кремля живой и здоровой, – это, конечно, его недоработка. Следствие растерянности.

– Натальюшка, что ты так на него? Цар – столп, оплот порядка! Зачем ему князей своих изводить?

– Поеду – может, и узнаю… Если дойдет до разговора. Если меня сразу не порешат по прибытии в столицу.

– Тем более я тебя с такими мыслями одну никуда не отпущу. И даже к царову величию на уединенцию приду с тобой. Ведь мы все-таки…

– Не муж и жена в царовых глазах, – напомнила я. – Мы же обсуждали это с тобой. По минутам сверяли наши воспоминания. Ну не дал он согласия на наш брак! Не прозвучала царова воля!

– Но ведь и не запретил?

– Кто его знает… Одно тебе скажу: ни с тобой, ни без тебя я в Вышеград ехать не хочу. По-моему, это ловушка. Ладно, давай спустимся к князю Володимиру. Не зря же человек в такую даль тащился – пусть выполнит возложенную на него миссию.

– И повелел цар, – велеречиво говорил Володимир, – передать княгине Шагировой грамоту, собственноручно подписанную.

Он на секунду отвлекся от созерцания видимых частей моей фигуры и полез за пазуху. Доставать скатанную трубочкой грамоту было неудобно. Склоненная шея турского князя побагровела, дыхание стало шумным.

– Вот, – наконец сообщил он, выволакивая на свет божий матерчатый чехольчик. Развязал тесемки и торжественно вручил бумажный свиток.

Я приняла царову волю, скромно потупившись, как и подобает добродетельной княгине.

Развернула. Витиеватая вязь строчек запрыгала перед глазами: «Повелеваю… не позжее серпеня месяца сего года… прибыть…» – А какой сейчас месяц? – спросила у Михаила. – Червень, – одними губами ответил тот.

– Ну, значит, время есть.

– Но он уже кончается, – возразил Михаил. – Каких-тотри осталось. г.,

– А что нового в Вышеграде, дорогой князь? – повернулась я к Карпишеву.

– О, много нового! —приосанившись, сообщил Володимир.

В его мозгу замелькали довольно интимные воспоминания о встреченных в столице женщинах и посещенных кабаках, но сообщил он мне, конечно, не о них: – В Вышеграде сейчас многолюдно. Почитай, все князья сейчас там. Да многие со своим лацарством. Пиры – горой! Веселье! Винцо, правда, подорожало…

– А чего так многолюдно вдруг стало? – продолжала допытываться я.

– Да так, – заморгал недоуменно князь Володимир. – Съехались все…

– А причина съехаться была? Может, их всех, как меня, царовой волей вызвали?

– Не-е! – замотал головой царов посланец. – Как вас, скажете… Да так, как вас, княгинюшка, на моей памяти никого не вызывали! Это ж надо – турского князя посылать!…

Прорвало мужичка все-таки. Не утерпел, пожаловался на обиду, нанесенную ему царовым величием.

– За другими если и посылали кого, так только рынд. А то, может, и простых лыцаров, что несут службу при Вышеградском кремле!

Значит, все-таки посылали за другими. Не так помпезно, как за мной, но не сами вдруг князья в столице собрались. Собрали их. И уж не я ли тому собранию причина?

– Да, мне оказана большая честь, – глубокомысленно покивала я. И вдруг всплеснула руками, будто только что додумалась. – Но как же вы, князь? Все там, в Вышеграде, а вас отправили ко мне? А потом все-таки в Вышеград вернетесь? Или теперь уж в Туре остаться придется?

– В Тур-то я, конечно, заеду, но долго оставаться там не буду, – хитро глянув на меня, заверил князь Володимир,

Пожевал губами и —решился. Склонился доверительно, сообщил конспиративным шепотом новость, которую я давно знала, поскольку она давно вертелась у него в голове: – Возьму в Туре свою дружину, кое-кого из особо доверенных лыцаров и опять отправлюсь в Вышеград. Царово величие там смотр устраивать надумал. Потому и собирает всех!

– Вон оно как! – ахнула я. – Так, может, и мне прихватить свою дружину, когда к царову величию поеду? Карпишев нахмурился в раздумьях:

– Нет, княгинюшка, не надо. В Вышеград же не всех с дружинами собирают. Вам же в грамотке ничего про дружину не прописали? Вот, значит, и не надо! Да и не бабье это дело, простите уж, княгинюшка, с дружинами таскаться! У вас вон для этого супруг есть! Да и не только для этого! – И князь Володимир радостно захохотал, вполне удовлетворенный своей шуткой. Я выждала, покуда он отсмеется, и с грустным вздохом сказала: – Так-то оно так, но только моему супругу вообще никакого приглашения в Вышеград не было – ни с дружиной, ни без нее…

– Как не было, почему? – встрепенулся Карпищев, – Неужто забыли? Ты, Михаил, этого дела так не оставляй! Ежели княжеские фамилии начнут забывать – это куда ж все тогда покатится? Сегодня одного князя помянуть забудут, завтра другого, а послезавтра и вовсе даже и Правь не вспомнят? Нет, нельзя так! Да я первый царову величию челобитную подам. Как это – смотр и без кравенцовского князя?!

– Да и я сам подам тоже, – хмыкнул Михаил.

– И ты подай! – горячо поддержал этот благой порыв князь Володимир. – А хочешь, вместе подадим!

– Нет, – деловито наморщил лоб Михаил. – Лучше будет, если каждый подаст.

– И то верно! – тут же согласился Карпищев. – Две челобитные лучше, чем одна. Слушай, а может, и не надо будет подавать? Может, гонец к тебе в Кравенцы поскакал? Или даже в Киршаг? И приглашен ты уже давно, а сам того не ведаешь?

– И так может быть, – рассудительно проговорил Михаил. – Завтра же пошлю кого-нибудь в Кравенцы узнать.

– И в Киршаг! – наставительно поднял палец князь Володимир.

– И туда тоже, – кивнул Михаил. – Все разузнаю, а потом уж царову величию буду надоедать челобитными.

– И мне потом дай знать, чтоб я пока тоже зря бумагу не марал, – вставил турский князь. Ему уже расхотелось марать бумагу челобитными – его самого не забыли, и слава богу!

– Обязательно дам знать, – заверил Михаил. – А сейчас – пора вечерняя… (По правде сказать, пора была уже глубоко ночная, но я не стала поправлять супруга) Не перекусить ли нам, дорогой князь. После дальней-то дороги, а?

– Дело говоришь, – степенно согласился Карпишев, у которого давно уже пересохло в горле от пустых разговоров.

– Я распоряжусь! – подхватилась я.

Участвовать в пирушке двух князей я не стала. Только утром помахала ему платочком на прощание. А Михаил поделился добытой в ночном кутеже информацией: – Войско в Вышеграде собирается невиданное. Тысяч десять, никак не меньше! Байкам про какой-то там смотр может верить князь Володимир, но мне видится, что дело ясное: такие полки собирают, только когда воевать думают. Этакой силищей наши с тобой княжества, к примеру, извести под корень ничего не стоит. Да так, что еще лет на десять они безлюдными останутся.

– И что же нам делать? – растерянно спросила я.

Вот она, расплата за мечты о преобразовании этого мира. Ни преобразования не получится, поскольку от Земли я, как выяснилось, отрезана, ни даже просто мирной жизни… Ох, и не нравлюсь я кому-то. Может, самому царову величию, может, тем, кто стоит у его трона. Но, кажется, за меня решили взяться всерьез. И даже Михаилу, похоже, не избежать намечающейся кровавой мясорубки…

– Как ты думаешь, а если я явлюсь в Вышеград и они меня схватят, – может, все и успокоится? Ведь меня могут и не убить – ну, бросят в какую-нибудь темницу, я и буду там сидеть. А войны не будет…

– Будет! – убежденно возразил Михаил. – Я-то не успокоюсь! И они это знают. Потому и готовятся.

– Вообще, это мне напоминает стрельбу из пушки по воробьям. Ну что мы с тобой такое, чтобы против нас собирать десятитысячную армию? Не проще ли было б послать одного-единственного хорошо вооруженного и натренированного убийцу?

– И где же найти такого убийцу, который к тебе, родная, сможет приблизиться и при этом не выдать себя. Как там тебя нечисть называла – Узнающая? Меня можно попытаться убить так, я ведь мыслей читать не умею… Может, потому они и хотят в первую очередь с тобой покончить? А войско – так, на всякий случай, – если ты сама к ним в силки не пойдешь. А ты не пойдешь. Потому что я тебя не отпущу. – Но ведь тогда погибнут тысячи и тысячи невинных людей… – попыталась возразить я.

– Ну, совсем уж невинных людей не бывает…

– А младенцы?

– Это ты с батюшкой нашим приходским побеседуй. Он тебе объяснит, что человеческая порода греховна от рождения. Но не в батюшке дело. Может, у вас там, в бывшем твоем мире, и принято большую чужую кровь искупать малой, зато своей, но здесь, в нынешнем твоем мире такого быть не может. И не будет! Кто хочет войну, тот ее получит. И вся вина падет на него!

– Репетируешь речь перед дружинниками? – грустно усмехнулась я.

– Ретипи… Репири… В общем, не важно, как оно называется, но дружинникам моим такие речи без надобности. Они и без речей за меня на смерть пойдут. И тем счастливы будут. И анты мои пойдут. Хоть против дарового величия, хоть против кого. Потому столь могучее войско и собирается, что победить наши княжества можно, только вырезав всех поголовно. Кроме разве что младенцев бессмысленных. А я хочу одного: чтоб ты не попалась на их удочку! Если любишь меня. Если веришь мне.

– Верю? Чему? Что в кровавой бане победа останется за нами? Что ради чувств одного мужчины к одной женщине можно громоздить какие угодно горы трупов?

Михаил стоял передо мной, в бессилии сжимая и разжимая кулаки. Он не знал и не собирался признавать моих рассуждений. Он думал над тем, как меня убедить выкинуть эти порочные мысли из головы. Неужели все-таки прольется кровь? Реки крови, водопады крови! Опять кровь…

Первой мыслью, когда я пришла в себя на руках у Михаила, было: «Что-то часто я стала падать в обморок…»

Повернув лицо к озабоченному супругу, я заплетающимся языком произнесла:

– А нельзя ли как-нибудь подробнее узнать про планы царового величия? А то мы напридумывали тут всяких ужасов, а может, того и нет… Кого я хотела успокоить: себя или его? Но в любом случае цели своей не достигла.

Михаил поднял сонное лицо, наполовину освещенное трепетным огоньком свечи, спросил невнятно:

– Не спишь?

Я вздохнула, провела рукой по своим волосам, поправляя выбившуюся прядь. Язычок пламени на свечном фитильке нервно затрепетал, будто пойманный мотылек, а полупрозрачная тень от ажурного рукава моей ночной сорочки серым сполохом метнулась по стене.

– Мне кажется, что на меня все время кто-то смотрит, – пожаловалась я.

Михаил рывком привстал на локте: – Откуда, с какой стороны? Враг? Лазутчик?

– Нет, не думаю… – поднимаясь с кресла, я сладко потянулась. – На врага не похож. Взгляд такой, как бы сказать… внимательный, но отстраненный. И он вроде как отовсюду. Ни справа, ни слева – везде и нигде. Ерунда какая-то… Так и в Бога поверить можно – всеведущего и всевидящего.

– Иди сюда. – Михаил протянул руку. Я села на кровать. Он обнял меня за талию, сразу стало тепло и спокойно.

– Знаешь, что будет завтра? – спросила я.

– Ранним утром разбужу тебя поцелуем. Я засмеялась: – Разбуди. А потом мы напишем грамотку царову величию. Ответную. Вежливую. Мол, я всецело подчиняюсь вашей воле и в конце серпеня, в последних числах, прибуду к Вышеградскому двору.

Рука Михаила на моей талии напряглась: – Извини, но так нельзя! Мы уже с тобой говорили. Я тебе не позволю строить из себя жертвенную овечку!

– Чу-чу-чу… – я прикрыла его губы ладошкой. – Не горячись. В Вышеград я поеду обязательно. Но не через месяц, как пообешаю в грамоте, а прямо завтра. В крайнем случае – послезавтра. И ты будешь меня сопровождать.

Я отняла ладонь от его губ и погладила чуть колючую мужнину щеку.

– Вернее, это я тебя буду сопровождать. Потому что официально именно ты отправишься в столицу. Без меня. И всем встречным-поперечным будешь жаловаться на царову неми-лось: мол, всех князей на смотр пригласили, а Квасурова, бедного, забыли. То есть отрабатываем версию князя Володимира. А я при этом нахожусь возле тебя незримой тенью, предупреждаю об опасности в случае чего, и совместными усилиями мы собираем информацию. Которая мать интуиции. А также всех прочих озарений. Потому что озарения нам сейчас ох как нужны!

– Но что-то ты уже задумала, – проницательно отметил Михаил. – Так?

– Ничего я не задумала…

Я сняла с себя его обнимающую руку, поднялась и медленно прошлась из конца в конец по спальне.

– Не задумала. Но решила. Что не буду подчиняться вашим средневековым законам и столь же средневековой морали. «Глаз за глаз, ухо за ухо…» Я пришла в ваш мир сделать его хоть чуточку лучше, а не губить тысячи и тысячи жизней. Поэтому даже здесь попробую действовать гуманными, бескровными методами.

– Ты же вроде говорила, что не боишься крови?

– Когда она проливается в медицинских целях – да. Когда необходимо человека спасти, а не погубить. И кстати – именно такую меня ты и полюбил. А если я превращусь в типичную даму вашего времени – этакую курицу-наседку: трусливую и агрессивную одновременно… Которая то прячет голову под крыло, то готова любому глаза выцарапать… Но тогда меня, нынешней, не будет. Развяжем братоубийственную войну, начнем бойню – и что? Ты же меня первый и разлюбишь. Вот, допустим, я приспособлюсь к окружающей жестокости нравов, мы как-то там исхитримся перебить всех врагов и, таким образом, победим их – хотя это и весьма сомнительно… И что? Ты не думаешь, что при этом мы уже окажемся другими? Без любви, без высокого смысла – один звериный оскал! И зачем мне нужна будет такая жизнь?

Я тебя никогда не разлюблю! – торжественно сказал Михаил – Ха, – пренебрежительно махнула я рукой. – Давать такие обещания может только человек, совершенно не знакомый с законами психологии. Разлюбишь. Если все пойдет по вашему средневековому пути, еще как разлюбишь! Но оно не пойдет. Не знаю, что для этого нужно сделать, но постараюсь узнать. Для этого мне и нужна информация. Вся информация. Из голов князей, которые общались напрямую с царовым величием. Из лыцаровых голов. Потому что они треплются с другими лацарами. Да из каких угодно голов! В твою задачу входит как можно больше голов собрать для моего анализа.

– Анализ, метод, информация, психология… – горько пробурчал Михаил. – Это все красивые слова. Но нездешние. Может быть, где-то там, где ты жила раньше и куда тебе ходу теперь нет, они и имели смысл… Но в теперешней нашей с тобой жизни они напрочь лишены смысла, и рассчитывать на них…

– Да! – Гордо остановившись, я уперла руки в бока. – Пусть методы, которыми я решила действовать, больше похожи на попытку вручную остановить локомотив! Который летит на меня на всех парах! Пусть даже очевидно, что наиболее прогнозируемый исход моих усилий – это то, что локомотив вашей истории раздавит меня и даже не обратит внимания на мои наивные методы! Но попытаться я собираюсь! И ты… – Я опять присела на кровать, положила ладони на обнаженную грудь Михаила. – Ты ведь поможешь мне? А? Вдруг да что-нибудь у нас получится?

– Куда ж я денусь? – грустно сообщил мой супруг, увлекая меня в свои объятия.

Страшный раскат грома так шарахнул по барабанным перепонкам, что неоново-белый свет молнии, на мгновение озаривший тоннель из плотных ветвей деревьев, росших вдоль лесной дороги, по которой ползла моя карета, остался почти незамеченным. Дождь хлестал потоками, прокатывавшимися по крепкой крыше кареты с дробным цокотом, будто галопирующие кавалерийские эскадроны.

– Заворачивай сюда! – проорал кучеру злобный голос Михаила, пытающегося перекричать буйство стихий. Кажется, кучер Матюшка понял наконец, что ему приказывал князь. Карета накренилась, выворачивая направо из грязной дорожной колеи.

Неужели нашлось что-то для ночлега? Это было бы совсем неплохо среди этой грозы!

Лай дворовых собак и последующий стук отворяемых ворот убедили меня, что пристанище все-таки отыскалось.

Как только я приоткрыла дверцу, по запястью тут же пробежались смачные дождевые капли. Но я успела во вспышке очередной молнии увидеть приземистую рубленую избу, которая тяжело выпирала из мрака своим крыльцом, и широкий двор, окольцованный высоким забором из бревен, плотно подогнанных друг к другу и заостренных наверху, как пики. Не двор, а прямо крепость!

– Вот когда пригодился бы зонтик, о котором ты рассказывала! – прокричал Михаил, помогая мне выйти из кареты.

Его слова потонули в новом раскате грома, а сверкнувшая затем молния позволила заметить, что мы не первые путники, нашедшие приют на этом постоялом дворе: у ограды сбилось в кучу несколько подвод, чуть в стороне, в важном одиночестве высилась темная масса другой кареты с вычурными резными шишечками по углам крыши.

– Ты помнишь, что я твоя служанка? – спросила я, стараясь придать голосу строгость.

Но это было невозможно в окружающем шуме грозы. Как и наша попытка соблюсти конспирацию.

В зале для господ, куда нас провел сумрачный чернобородый мужик, хозяин этого заведения, в печальном одиночестве сидел, потягивая вино из высокого стакана, субъект весьма неказистого вида. Но с очень горделивой осанкой.

– О! – только и сказал Михаил.

Субъект же сказал много больше, торопливо поднимаясь нам навстречу: – Здравы будьте, Михаил Никитович! И жена ваша, Наталья Вениаминовна! Сердечно рад свидеться и благодарю Бога за случай, что свел нас в этом поистине медвежьем углу! – сообщил он, сладко улыбаясь и подбегая с поклоном.

Думы же у него были пугливы и беспокойны, он боялся сразу всего: и того, что князь Квасуров будто бы в опале, а потому встречаться с ним – недобрый знак, и того, что с княгиней Шагировой тоже надо держать ухо востро, хотя она вроде и обласкана самим царовым величием —даже гонцами к ней посылают не абы кого, а князей, однако темна вода во облацех и что-то нечисто вокруг новоявленной княгини… А еще одна боязливая мыслишка, что все время елозила в его голове с засаленными волосами, стриженными «под горшок», касалась уже его собственной миссии, коей надлежало быть секретной, а вот же – привел Господь встретиться… А с такими встречными господами какие уж секреты теперь…

– И вы здравы будьте, лыцар Лукьян. Я-то вас знаю, а княгиня, поди, не ведает, кто ее приветил, – попенял Михаил лыцару.

Тот вытянулся в струнку и, преданно поедая меня глазами, отчеканил: – Лыцар Кевролевского княжества Лукьян Стрешнев! – И добавил, уже сутулясь и ласково косясь на Михаила: – А с супругом вашим, княгиня, я давнее знакомство имею! Неоднократно сопровождал в Киршаг кевролевского князя Петра Траханиотова. Еще когда батюшка князя Михаила Никитовича князь Никита Квасуров был жив. И сам князь Никита частенько заезживал к нам, в Кевроль, к князю Петру.

– И давно вы, лыцар, от князя Траханиотова будете? – лениво поинтересовался Михаил, помогая мне снять намокшую накидку с капюшоном. – Как там, в славном городе Кев-роле, – все ли в порядке?

«Ой, что делать? – затрепетал лыцар Лукьян. – Сказать „недавно“ – а он, может, слыхал что про князя Петра… Сказать „давно“ – тайну нарушить… Да уж нарушил ведь – все одно теперь…»

Решив, таким образом, говорить правду, лыцар повеселел и затараторил: – Ох, давно я видел светлый лик князя Петра! И в Кевроле не был давненько. Все дела, дела, все поручения – мотаюсь из конца в конец, по лесам, по полям. Яко серый волчище-одичал уж весь…

– Ой ли? – усмехнулся Михаил, присаживаясь к столу. – Вы, лыцар, всегда знамениты были остротой и затейливостью ума. Уж, помню, как горазды были на выдумку, на ухищрения всяческие!

– Это —да, – потупил глазки Лукьян, как от приятного комплимента. – За то меня князь Петр и отличал! – А теперь, что ж, не отличает? – заинтересовалась я. – Почему это? – всполошился Лукьян. – Меня и сейчас князь Петр любит! Возможность княжеской немилости его очень волновала. – Так вы ведь говорите, что не видели его давно! Надо ли так понимать, что отстранены вы теперь от персоны князя? – настаивала я, подливая масла в огонь Лукьяновых страхов

Особо раскатистый удар грома заставил лыцара вздрогнуть и поежиться.

– Нет-нет! – замотал он головой, отгоняя наваждение опалы. Я всегда выполняю самые важные и щекотливые поручения князя!

– Какое же сейчас? – невинно поинтересовалась я.

Прелесть моих вопросов в том, что я немедленно получаю ответы, а потом долго выслушиваю отговорки.

Вот и сейчас: у Лукьяна быстро промелькнули в голове все обстоятельства отъезда из Вышеграда, наказы, данные князем Петром, конечная цель путешествия (ого! а у Траханиотова, оказывается, под Кевролем железоделательный заводик имеется), но вслух верным лыцаром было произнесено нечто обтекаемое и невразумительное: – Бью челом, матушка княгиня, только поручений разных всяких столько – всех и не упомнишь… Воля князя Петра прихотлива и многообразна, не мне с моим скудным умишком запоминать все – выполнил да и забыл, уж не прогневайтесь, матушка…

– А-а, – равнодушно протянула я. Поднялась, демонстративно подавив зевок. – Пора уж на отдых. Завтра-то опять в дорогу… В какой горнице почивать будем?

Князь Михаил сразу понял намек, и мы с ним удалились.

Горница нам была выделена не очень большая, но чистая и даже с широкой кроватью, а не просто с лавками у стены.

– С хитроумным Лукьяном надо поговорить подробнее, – на всякий случай шепотом сообщила я князю.