Филумана

Воцарилось неловкое молчание. Оспаривать княгиню не решались. Да и поняли из того, что я наговорила, далеко не все.

Но супруг все-таки рискнул напомнить: – Однако гривны обладают помимо того еще многими великими свойствами. Ты вот мысли людей читаешь…

– Это потому, что скафандры ваши оказались многоцелевыми, – нашлась я. И победно огляделась, ожидая одобрения моей догадливости. Мужчины терпеливо смотрели на меня, ожидая разъяснений. Пришлось напрячься и разъяснить: – Ну, полифункциональные скафандры… Ноль на выходе. Не понимают. Вот же темнота средневековая!

– Много задач сразу выполнить могут, вот! Теперь ясно наконец? Надо же как-то общаться в агрессивной среде – вот и вставлена телепатическая функция: можно читать мысли на расстоянии. Опять же, если дотянуться до чего-то захочется, а рук не хватает. Извольте: телекинез твой, муженек! Фирменный дар Витвины! Ну и так далее… Все очень практично – не надо специальные запросы набирать на клавиатуре. Управляется скафандр мысленными приказами. Другое дело, что такие первобытные люди, как мы с вами, этих тонкостей не знаем… Вот и перебираем вслепую. Отзовется гривна на какой-то биоритм нашего организма, примет за своего хозяина, который, может, тысячу лет как умер уже, – мы и радуемся. А если вдруг случайно и еще какую функцию активизируем – вроде телепатии, – то это вообще! Полный восторг и восхищение! Стыдно, господа, стыдно. Обожествляем технические приспособления. Да еще и невероятно устаревшие.

– Но ты не говорила, что на той Земле, откуда пришла, уже имеется все это – скафандры такие, телепатия, телекинез, – осторожно выговаривая непривычные слова, заметил мой дражайший супруг. И опять попал в точку.

– Нет, – с сожалением в голосе покачала я головой. – Ничего этого на Земле пока что не имеется. Но было же! Если наши физиологические параметры так лихо совпадают с параметрами давно исчезнувших создателей гривен – так совпадают, что мы даже можем в некоторых случаях их вслепую активизировать, – значит? Значит, создатели всей этой техники тоже были землянами! Ну очевидная же вещь!

Молчание было мне ответом. И из мыслей большинства моих слушателей было видно: до очевидности ох как далеко!…

* * *

После обеда мы решили вновь произвести погружение.

Той же компанией явились на бережок Киршаговой пус-тохляби – в укромном месте, в тени высоких кремлевских стен. Мы с Михаилом, как голубки, взялись за руки и спустились под уклон. Наученный мною, супруг встал в песчаной массе на четвереньки – и спуск начался!

Правда, был он недолгим – очень уж неудобно скакать на трех конечностях. Мы ведь держались за руки.

Когда же уклон сменился более пологим дном, Михаил предложил вернуться: подергал своей каменной ладонью, одетой в пленку (наверно, ртутную – в песчаной темноте ничего не было видно), мою столь же каменную ладонь.

И мы вернулись.

– Нашли что-нибудь? – спросил Каллистрат.

– Нет, – покачал головой мой супруг.

– Но способ передвижения опробовали! – похвасталась я, – Шикарно!

– Но только отойдем чуть дальше – заблудимся, – напомнил супруг.

– А вы не отходите, – внес дельное предложение Никодим.

– А зачем тогда идти? – хмыкнула я. – Мы ведь не просто так гуляем, а ищем этот… Голос неба, что ли? Нет, это так роман назывался в старых изданиях, а теперь – глас Божий!

– Земной источник Божьей воли, – поправил Михаил.

– Его, его. Но если отвлечься опять же от мистики, то, сдается мне, что мы ищем обыкновенный компьютер, оставленный здесь пришельцами первого поколения.

– «Обыкновенный» – это я понял, – сообщил муж. – А вот второе слово – нет.

– Компьютер. Примерно то же, что телега. Только не сено возит, а сообщает информацию, решения, приказывает. В нашем случае – считает, что нас надо уничтожить.

– Так считает нечисть.

– Да нет. Если я правильно поняла объяснения Морфея, то схема на самом деле такая. Лежит себе этот источник Божьей воли в пустохляби, полеживает. А между делом делает предсказания. И сообщает их нечисти. Та – волхвам. Как сообщает – это в свете умения пришельцев первой волны пользоваться телепатией интереса не представляет. Сообщает себе и сообщает. А вот что интересно, так это сами его сообщения-предсказания. Они же – приказы. Они же – объявление войны. В частности, нам с тобой, дорогой супруг. А если не в частности, а вообще – то объявление войны всему хоть чуть-чуть новому. Отсюда вывод?..

– Источник Божьей воли нас не любит, – предположил Михаил.

– Да не нас. А все новое. А нас потому, что мы тоже хотели кое-что новое в этот мир привнести. И еще, может, привнесем. Вот сынуля на ноги встанет – он сюда такого с Земли натаскает!… Мы еще покажем этому миру кузькину мать – в виде прогресса.

– Она так красива, эта мать? – заинтересовался Кадли-страт.

– Кузькина-то? Ужасна. Но чертовски привлекательна. Для людей. А вот престарелый компьютер первой волны, судя по всему, к ее чарам равнодушен. Потому и насылает на нас толпы всяческой нечисти. С присоединившимися к ней волхвами и даровыми ополченцами. Прямо скажем – нехорошо компьютер поступает. Не по-товарищески. Хотя, если разобраться, какие мы ему товарищи? У него своя программа. На полную экономическую и политическую стагнацию этого мира. На застой, – объяснила я Каллистрату, уже собравшемуся открыть рот. – Я разве этого слова еще не употребляла?

– Стаг?.. Нет. А звучит очень красиво! Скажите его еще раз: стаг… Как там дальше?

– Стагнация. А еще вот есть красивое слово – кандалы. Тоже не употребляла? Так это то же самое, что вериги. И этот компьютер намерен сделать все, чтобы снова надеть вериги на этот мир. На следующие пятьсот лет. Или пять тысяч – как получится. Наша же задача: мир ваш от вериг спасти. Ну и свою жизнь заодно. А для этого всего-то и надо – найти этот компьютер да заткнуть ему пасть. То бишь источник воли. Знать бы еще, что ищем…

– Но если он такой умный, может, он все-таки живой? – подал голос Никодим. – Сидит где-то там на дне. Старый такой. С седой бородой.

– Твоему описанию больше соответствует какой-нибудь морской бог. С бородой, на дне. А на Земле, где компьютеры уже изобретены, они выглядят совсем наоборот – как обычный железный ящик. Может, нам яшик как раз и поискать?

– Нам прежде надо поискать способ, как не заплутать в пустохляби, – напомнил Михаил. – Стой! – приказала я – Не сбивай! Что-то мелькнуло в памяти… Про ящик… А, ну конечно! Я же на этом ящике, кажется, уже сидела! Перед тем как Олежек опять ко мне пришел и увел под Киршаг, в пещеры. Точно – плоская, теплая поверхность. Очень ровная. Явно искусственного происхождения. Все, я готова искать! Пошли?

– Чтобы заблудиться навсегда? Представляешь, сколько в этой песчаной каше можно ползать? Нет, надо что-то придумать с веревкой!

– А что еще можно придумать? – пожала я плечами. – Проверяли ведь уже! Что-то там, среди песка, ее обрезает – и ничего тут не поделаешь.

– Когда? – спросил Михаил у Каллистрата. – Когда обрезает? Сразу, как мы заходим туда?

– Да, почитай, сразу. Только вы скрылись под песком – и тут же порез.

– Так… – наморщил лоб мой супруг. – Только когда скрылись – и сразу после этого… А что, Натальюшка, происходит, когда мы скрываемся с головой?

– Скафандр активизируется.

– Давай так сделаем, – решил Михаил. – Я возьму веревку в руку и буду спускаться в пустохлябь. Есть у меня одна мысль. А вы посмотрите и скажите – так или не так.

– Да какая мысль-то? – не выдержал Каллистрат.

– Вы глядите внимательнее, – погружаясь все глубже, приказал Михаил.

И скрылся, держа руку с веревкой над песчаной гладью.

И тут же под лучами солнца блеснула ртутная пленка, охватившая его руку. И продолжение руки – веревку Но по веревке ртутный скафандр забрался недалеко. Самое большее – на метр. Этот метр и был отмечен разрезом.

Каллистрат вытянул из песка то, что осталось.

– Ну что? – спросил Михаил, поднимаясь на бережок.

– Как раз по этот… по скафандр, – сообщил Оболыжский.

– Так это скафандр ее и режет! – весело объяснил мой супруг. – Он же полностью меня покрыть должен, чтобы защитить?

– Края скафандра смыкаются на веревке! – воскликнула я.

– Да, любовь моя! Чик – и сомкнулись. Как ножичком!

– Вот и раскрыт секрет обрезанных концов… – сообщила я, не боясь двусмысленности сказанного – кто из присутствующих мог эту двусмысленность понять? – Только что нам с этого? – Теперь мы можем спокойно гулять по дну, – улыбнулся муж. – С чего вдруг? Ведь ничего не изменилось! Мы, конечно, нашли злодея с бритвой – им оказался скафандр. Но он же все равно будет резать. И ему совершенно не важно – знаем мы об этом или нет.

– Радость моя, а кто меня учил пословице: «Знание – сила»? Раз мы знаем, то можем принять необходимые меры. А мера одна – веревка все время должна находиться снаружи скафандра.

– Мы должны обвязаться только после того, как окажемся в скафандре! – наконец сообразила я.

– Умница! – похвалил муж. – Вперед и вниз!

* * *

Но в этот день мы так ничего и не нашли.

А на следующее утро нас поджидал сюрприз. Очень неприятный. В виде дохлых мышей. Дохлых крыс. И совершенно не подходящих для жизни в каменном кремле полевых хомячков и сусликов. Они вылезали из неведомых нор и гибли прямо посреди комнат. Сверху на кремлевские дворы слетались птицы, которые, не успев сесть, тут же валились на бок и, дернувшись, замирали навсегда.

– Нам все-таки объявили бактериологическую войну, – мрачно констатировала я, глядя в окно на множащиеся горы трупиков. – Теперь о мирных переговорах можно забыть. Вариантов только два. Или они нас, или мы их. Если успеем. Надо распорядиться о противоэпидемических мероприятиях.

Распоряжения были следующими: всех, кого можно, срочно удалить за стены. Остальным рот и нос повязать чистой тряпицей, которую регулярно менять. Трупики убирать, не прикасаясь к ним. Мыть все только кипятком и даже руки – горячей кипяченой водой. Пить и есть только прокипяченное и проваренное. Вообще беречься как только можно. А большое, отдельно стоящее крыло жилых помещений кремля определить под будущий лазарет.

То, что в этом лазарете весьма скоро появятся больные, было несомненно. «Компьютер» из пустохляби, зацикливший-ся на сохранении статус-кво любой ценой, начал против нас тотальную войну на уничтожение.

Как назло, еще и погода резко переменилась. Пронзительный холод, стоявший на дворе еще вчера, сменился теплынью. Градусов пятнадцать, не меньше. Дерево, уныло стоявшее напротив окон нашей с Михаилом спальни, очнулось, раскрылись почки и даже начали появляться крохотные зеленые листики. Весна! Чтоб ее черти побрали… Теперь-то уж эпидемия развернется!

Быстро собрав по кремлю все веревочки, какие только можно было найти, я приказала делать новые. А мы с Михаилом занялись пустохлябью.

Идти решили по направлению к ее центру. Потому что если уж вся песчаная трясина была задумана всего лишь как хранилище для источника Божьей воли, то разумно было и размещать этот источник именно посередине.

Что совсем не близко. И дополнительная нагрузка – версты и километры страховочных веревок, тянущихся позади…

* * *

Все-таки это довольно мерзкое занятие. В кромешной темноте, на четвереньках, ползти неизвестно куда, понимая одно: вокруг – и справа, и слева, и сверху – только тонны песка.

Сам песок, правда, вел себя по-джентльменски – не мешал. И тяжесть его не ощущалась. По крайней мере до тех пор, пока мы не решались распрямиться. Вот тут он был категорически против.

Еще постоять в вертикальном положении несколько минут было можно – хотя тоже мало приятного. Потому что появ лялось ощущение неописуемой тяжести, будто песчинки вдруг вспомнили о том, что все-таки имеют вес. Их масса злобно каменела, из мягкой каши превращаясь в железобетонную стенку. И о том, чтобы в ней шевельнуться, нечего было и думать.

Вскоре мы с Михаилом прекратили всякие попытки подниматься и даже отдыхали, лежа на дне.

А дно было как дно.

С ямами и буграми, глубокими неожиданными рытвинами и препятствиями в виде каменных завалов. Некоторые завалы казались довольно свежими и состояли из острых, будто только что разломанных скальных пород. Откуда такое чудо? Даже если Киршагова пустохлябь существует всего несколько тысяч лет, ее донный рельеф должен был существенно сгладиться!

Такие завалы были опасны и еще одним – об их острые гранитные края могли легко перетереться наши хиленькие веревочки, сплошь состоящие из узлов. А вот это уж точно было ни к чему!

Мы ползли и отдыхали. И снова ползли, и снова ложились. Часов у нас не было, сколько времени ползем, мы определить не могли. Чувство голода тоже не посещало. Может, замечательный раскладной скафандр, который я знала под именем Филумана, обеспечивал не только дыхание?

Но бесконечная шелестящая тьма вокруг постепенно начала все-таки подминать под себя, Я ползла и ползла, а безнадежность затеянного нами предприятия начинала казаться все более несомненной.

В какой-то момент я даже испытала острое чувство унижения. Мне ли, княгине, заниматься таким, столь неподобающим делом?..

И потребовалось огромное усилие воли для того, чтобы это разлагающее переживание трансформировать в радостную уверенность скорой победы. Помогло только то, что я вспомнила: со мной такое уже было! Я уже пела сама себе дифирамбы, восхищаясь своей исключительностью. Значит, я опять прохожу где-то рядом с тем местом, где уже была раньше. И значит, цель – ровная площадка под крышей – уже близка!

Обрушивалось ли в это время и на Михаила чувство собственной вселенской значимости, оставалось неясным. Общаться мы никак не могли, а движения вперед он вроде не замедлял.

Однако и эта ставшая уже почти привычной стабильность бессмысленного ползания должна была когда-то кончиться. И она кончилась – в тот момент, когда раздвоенная веревка, держащая каждого из нас за пояс поверх скафандра, натянулась, останавливая движение. «

В Киршагском кремле иссякли запасы простыней, которые можно разорвать на ленты? Или веревка позади нас все-таки зацепилась за какой-то из камней? А может, наоборот, застряла в узкой шели? Впрочем, был вариант и другого рода: нас останавливают специально. Наши люди, оставшиеся на берегу, подают нам таким образом сигнал к возвращению.

В любом случае поступательное движение должно было прерваться.

Мы с Михаилом прилегли рядышком на ровном участке дна, отдыхая.

«Что ж, значит, и сегодня нам не повезло», – безразлично подумала я, как можно теснее прижимаясь к Михаилу. Его скафандр был на ощупь так же тверд, как любой булыжник, встреченный нами по дороге, но понимание, что за ним надежно упрятан родной и любимый человек, все-таки бодрило.

Вот он опять поднялся на четвереньки. За ним и я.

Поползли назад. Я – чуть впереди, держась за лежащую веревку. Михаил – позади. Он эту веревку скатывал в клубок.

А не бросить ли нам ее? Пусть бы лежала, где лежит!…

Но Михаил все катил перед собой постепенно увеличивающийся клубок, и объяснить ему мое предложение не было ни возможности, ни сил. Тем более что клубок рос довольно быстро, и через какое-то время мой супруг все равно не сможет его катить. И бросит.

Возвращение без победы всегда тоскливо, а когда окружающая обстановка еще добавляет тоски, то хочется забыться и отключиться.

Я практически и отключилась. Только удар по голове вывел меня из состояния прострации.

Когда ползешь на четвереньках, не видя ничего впереди, очень легко наткнуться на какой-нибудь камень. Ничего страшного. Надо просто обползти его, следуя за веревкой, и двигаться дальше.

Но это был странный камень. Он лежал прямо на нашей веревке. Может быть, он нас и остановил? Скатился, да и придавил наше несчастное вервие? Один только вопрос: а откуда он, собственно, скатился?

В меня ткнулась голова Михаила. Я посторонилась, чтобы он сам мог понять причину задержки.

Кажется, понял.

Постучал по моему правому плечу. А это что значит?

Подождал. Уяснил, что я не восприняла его сигнала, потянул меня за правую руку. Предлагает обойти этот валун справа?

Обогнул меня и полез направо. Таким образом получается. что я его правильно поняла.

Я поползла следом, придерживаясь пальцами за неровную поверхность валуна. И, не преодолев еще и метра, ахнула, насколько мне позволял скафандр, и замерла. Потому что рука моя провалилась внутрь. Не в щель, не в трещину, а просто в полость. В пустоту, где не было и намека на твердость камня.

Осторожно потянувшись за своей рукой, я и опомниться не успела, как ухнула в эту полость целиком. И зажмурилась от яркого света. И вскрикнула. Нормально вскрикнула – как обыкновенно и вскрикивают люди, находящиеся в окружении воздуха, а не тонн песка.

Осторожно, через прищуренные веки, взглянула вокруг и убедилась, что попала именно туда, куда так стремилась.

Это была та самая пещерка с плоским дном, в которую меня смог как-то переволочь мой заботливый сынуля и в которой я и очнулась от забытья пустохляби. Единственное отличие – освещенность помещения. На этот раз пещерка вполне обозрима благодаря легкому туманному шлейфу, плавающему под потолком.

Освещение обнажило всю отвратительность этой крохоту-льной пещерки. В предыдущий раз я знакомилась с нею на ощупь, теперь могу не утруждаться вставанием. Голые холодные бугры потолка-свода достаточно хорошо видны и отсюда, с пола.

Вот пол – совсем другое дело! Его теплая гладкость, оказывается, не совсем и ровная. Вернее, она вполне ровная, но вокруг меня. А подо мной она мягко прогибается, повторяя выпуклости тела, как хорошая перина. Потому на этом полу и лежать так приятно.

Сквозь необработанный камень сбоку от меня просунулась голова супруга. Вид у головы был страшноватый – синюшный покров скафандровой пленки своим фиолетово-ртутным отблеском совсем не красил Михаила. То есть красил, конечно. но очень по-своему – делая его весьма похожим на утопленника.

Синюшная морда, проклюнувшаяся среди бугристого свода, сначала, как и я, зажмурилась от резкого перехода к свету из темноты. Потом осторожно приоткрыла один глаз, посмотрела на меня и пошевелила губами, что-то произнося.

– Тебя не слышно, – сообщила я, переворачиваясь на бочок. И даже прокричала как глухому: – Не слышно!

Как будто он меня мог слышать, по-прежнему пребывая в скафандре.

Тогда, не тратя слов, я просто помахала ему и указала на место рядом с собой: мол, проходи, ложись, будь как дома!

Он понял и тут же влез.

Защитная пленка с него мгновенно исчезла. Почти мгновенно – кажется, на этот раз мне тоже удалось заметить ее возвращение в гривну. А может, показалось?

Муж несколько потеснил меня, устраиваясь, и спросил: – Где мы? В том компьютере, про который ты рассказывала?

– В нем родном! – подтвердила я.

– А зачем он сам к нам пришел? – задал Михаил самый разумный на сегодняшний момент вопрос. – Он же вроде должен нас бояться?

– Должен… – растерялась я.

– А чего ж приперся? Прямо нам в руки. Так спешил, что даже веревку нам придавил!

– Не знаю, – созналась я. И возмутилась: – Могу я что-то не знать? Может, ты сам, для разнообразия, ответишь на какой-нибудь из своих вопросов?

Муж с удивлением взглянул на меня, что заставило меня тут же пожалеть о нелепой вспышке гнева. Сказалось, видимо, напряжение, накопившееся за время путешествия на четвереньках.

– Как здесь хорошо! – с удовольствием выдохнул супруг, переворачиваясь на спину.

Что хорошего можно было найти в этой мерзкой пещерке, я не знала и даже собиралась об этом спросить, но не успела. Восхищенный голос мужа заставил встрепенуться.

– Ух ты! Какие огоньки! —радостно завопил он. – И мигают! И ползают!

Таким глуповато-восторженным я супруга еще не видела. Он тыкал пальцем в потолок, суча ногами.

Мне из положения «лежа на боку» в потолок было посмотреть нелегко, я чуть не вывернула шею, следя за его пальцем. Но оно того стоило.

Грубый каменный купол над нашими головами исчез. Стенки его остались, а середина будто была аккуратно вырезана.

И в этой квадратной дырке висел мягкий зеленый полумрак, расцвеченный праздничными, прямо новогодними огоньками Они действительно двигались, приветливо помигивали, улыбчиво переливались всеми цветами радуги – Это и есть компьютер? – с трепетом в голосе поинтересовался Михаил. Ясно было, что на такую красоту у него просто рука не поднимется.

Ох уж эти мужчины! Ради новой игрушки они готовы забыть все на свете!

– Если это и компьютер, – осторожно сказала я, – то как с ним обращаться, я не знаю. И кстати!… – Мне пришла вдруг в голову мысль, от которой я даже подпрыгнула. И вновь перевернулась на бок, пристально глядя на мужа. – А ведь этил огней до твоего прихода здесь не было! Не ты ли их заставил появиться?

– Я? – ошалел супруг. – Я никого не заставлял.

– Но именно твое присутствие породило иллюминацию на потолке. Пока я одна здесь была – ничего подобного не наблюдалось. А ты пришел, улегся – и вот он, результат!

– Но как я мог?.. – вяло сопротивлялся Михаил.

– Уж не знаю! Может, когда ложился, на что-нибудь на: давил? Какую-нибудь кнопку нажал – вот и включилось! Или рычажок повернул?

– Нет здесь рычажков! – взмолился супруг. – Не мог я ничего включить, как ты выражаешься!…

– А может, и не ты, – неожиданно согласилась я. – Может, твоя Витвина все это включила? Если допустить, что несколько тысяч лет назад она принадлежала какому-нибудь оператору ЭВМ, программисту… Дорогой мой, а сам-то ты не чувствуешь внутренней потребности разобраться в этих огоньках? Генетической, так сказать, предрасположенности поуправлять ими – Поуправлять?.. – как эхо. повторил супруг, завороженный этой сказочной перспективой.

– Да! Перенастроить компьютер! Пусть он помогает нам. вместо того чтобы мешать!

– Я хотел бы… Разумеется… Но как?

Он протянул руку, пытаясь прикоснуться к одному из приветливо подмигивающих огоньков. Рука прошла насквозь, пальцы ударились о холодную бугристость каменного свода.

Голография! Имитация… – – Да это одна видимость!… – разочарованно протянул Михаил, потирая ушибленные костяшки пальцев.

– Да? – в расстройстве осведомилась я, не желая признавать очевидного. – Но, может, все-таки можно их как-то ухватить… Подвигать… Попробуй еще, может, получится?

– Да как тут ухватишь… – Михаил помахал рукой над головой. Рука проходила сквозь огоньки, не задевая их. – Тут никак не ухватишь…

– Эй! – бодро крикнула я. – Ты! Как там тебя? Князь? Да еще великий? А не хочешь ли воспользоваться тем, что даровала тебе княжеская Витвина? Телекинез-то тебе на что был дан?

– Но ведь… Как же это… Я ведь двигать могу, да… Но только вещи всякие… И то – небольшие…

– А что может быть меньше вот этого маленького огонка? – задорно спросила я. – Представь, что именно его ты и хочешь сдвинуть с места!

– Представить?

– Ну я же не знаю, как ты управляешь своим телекинезом! Представить… Или просто пожелать… Или еще что-нибудь – возненавидеть двигаемый предмет, например…

– Я его чувствую. Будто он внутри меня. Будто он – часть моих пальцев. И как почувствую, тогда и могу двигать им. Как своим пальцем.

– Так давай же, чувствуй огоньки быстрее! – возбужденно приказала я. – Делай все, как умеешь, – оно и получится!

Михаил помолчал. Потом снова протянул руку к потолку. Но его движения не были резкими и суматошными, как в прошлый раз. Он протянул ладонь, как бы приглашая в нее кого-то. Или что-то.

И, видимо, это «что-то» откликнулось на его приглашение и пришло. Его пальцы чуть дрогнули, как бы ощупывая полученный предмет, ладонь чуть повернулась…

О чудо! Огонек тоже повернулся! Да не один. Вся гирлян-дно-елочная картинка будто чуть сместилась по своему зеленому фону.

– Ах ты, милый мой… – ласково сказал Михаил. – Как же ты устал ждать.. Как застоялся…

– С кем ты разговариваешь? – подозрительно спросила я.

– Ну с ним же… – озадаченно ответил мой супруг, – С ко нем. С Чернавцем. – '» —.

– Опомнись, – всерьез испугалась я за сохранность мужниных мозгов. – Проснись! Твоего коня Чернавца давно нет! Его убили в заповедном лесу. Когда нечисть на нас напала. Сначала, вернее, Георг напал, а потом уже нечисть. Тебя же тогда ранили стрелой, и ты попал в пылающий нубос… – Да я и не сплю… – с извиняющимся смешком сообщил Михаил. – Просто он такой горячий, такой чуткий, как Чер-навец. Кажется, даже ушами прядет, как и он…

– Да кто он-то? – ахнула я. – Здесь нет никаких коней!

– А этот?

– Ка… ка-ко-торый?.. – заикаясь, пробормотала я в ужасе.

Неужто страшный компьютер, вместо того чтобы сдаться на милость новому программисту, взял да и подмял его под себя? Внедрился в человеческий мозг и сделал его безумным?..

– Михаил! – строго и спокойно сказала я, беря мужа за руку. – Ты слышишь меня? – Я успокаивающе погладила его запястье, – Здесь нет никаких коней. Мы лежим в странной пещере, ты видишь огоньки, но коней здесь нет и быть не может! – Я мягко, но решительно опустила его поднятую руку, уложила ее на пол, – Все нормально. Все хорошо и даже прекрасно…

– А на ком же мы тогда едем? – смущенно улыбнулся мне Михаил. И показал глазами наверх.

Зеленое поле, и правда, потеряло свою статичность. Огоньки будто чуть плыли по нему. Медленно, едва заметно. И все в одну сторону.

– Ведь мы едем!

– Это… – Я замешкалась, подыскивая ответ. – Это морок. Видимость. Если бы мы ехали, я бы чувствовала движение!

– Мы просто очень плавно едем, – пояснил муж. – Ему так нравится нас везти, он очень боится потревожить нас. Но сейчас я натяну поводья, мы остановимся – и ты почувствуешь.

Что Михаил сделал – не знаю. Руки он, по крайней мере, не поднимал. Но нас слегка тряхнуло, как бывает на полке поезда, начавшего торможение.

– Видишь – остановились, – опять показал Михаил под потолок.

Да, едва уловимое движение огоньков прекратилось. Не которые из них, правда, продолжали двигаться, но не вместе со всеми, а по своим неведомым маршрутам.

– Но это все-таки не конь, – возразила я.

– А кто тогда?

– Не кто. А что. Это самодвижущаяся повозка. У нас, на Земле, их называют автомобилями. Это автомобиль такой. Странный, конечно. Но у пришельцев первой волны вообще эстетика была странная…

– Ты ведь вроде говорила – компьютер? – прервал меня супруг.

– Говорила. А оказалось – автомобиль. А Витвина оказалась принадлежностью не программиста, а автомобилиста. Впрочем, в автомобили тоже вставляют компьютеры, чтобы облегчить вождение.

– И мы должны этот автомобиль-компьютер… Что? Разбить? – с неудовольствием потребовал ответа супруг.

– На автомобиле ездят, – назидательно произнесла я. – Разбивают, конечно, иногда. Но это уже называется автокатастрофа.

– Мы должны автокатастрофу устроить?

– Зачем?

– Чтобы он нам не вредил.

– А разве он нам вредит? Едет себе тихонечко. Или стоит. Чуткий твой Чернавец. Это он за тобой, наверное, бежал, когда на веревку нашу наступил. Услыхал зов знакомой гривны и прискакал. Он же тебя слушается?

– Конечно!

– Ну и замечательно. А нам нужен совсем другой компьютер.

– Совсем другой автомобиль? Еще один? По-моему, это можно! Вот эти красноватые точки – это другие такие же автомобили. Мне так почему-то кажется.

– О, профессиональный водила! – с уважением констатировала я. – С лету другие авто узнает! Может, еще и марку определишь? Что вон то поехало – «мерседес»? Или «запорожец»?

– Это имена автомобилей на Земле?

– Не то чтобы совсем…

– А давай и этот так назовем!

– Как? Мерседес?

– Нет, мне больше понравилось Запорожец.

– М-м… Название, конечно, звучное, ничего не возразишь, но, боюсь, впечатление от этой звучности несколько обманчивое… Впрочем, называй как хочешь, я смотрю, ты уже сродмы направо поехали. Или налево. Быстрее или медленнее. А спрашивать…

– Но как-то ведь он с тобой сообщается? Ты же чувствуешь его, когда ему хорошо, когда плохо. Ты ведь говорил, что чувствуешь!

– Чувствую, – согласился Михаил. – А так, чтобы прямо спросить, не могу… Не умею.

– Ладно, водитель-недоучка, смотри на экран. А то мы сейчас как въедем прямо в стену этого суперкомплекса! Я примолкла, обдумывая возникшую идею: – Слушай, а если так и сделать? Как можно прорвать оборону? Тараном! На полной скорости врезаемся в этот вычислительный центр – трах! Все взрывается, куски компьютерных мозгов летят во все стороны!

– А с нами самими что тогда будет? – резонно поинтересовался супруг. – Куски наших мозгов не полетят вслед за компьютерными? Или даже впереди тех!

– Это – да… Это возможно. Очень даже. И еще вопрос – пробьем ли мы таким образом его оборону? А вот что сами пострадаем – это наверняка…

Я поежилась на теплом полу, представив, как вминается бугристый купол, как валится на меня, обдавая каменной крошкой, булыжниками, неизвестными реактивами, а пол топорщится кверху и размазывает меня по обломкам стены – той самой, которую мы пытаемся таранить… Да уж. Тут, наверно, ни один скафандр не спасет. Если даже успеет раскрыться.

Плавно качнувшись, наш Камаз остановился.

– Приехали уже? – спросила я.

– Похоже.

– Так что – выходим? Михаил пожал плечами: – Раз уж приехали…

– Да, – решила я. – Разведка боем. Пошли!

Наружная песчаная тьма нисколько не изменилась. И вертикально мне пройти не удалось – так же, как и прежде. Пришлось вернуться к привычным четверенькам.

Соприкасаясь плечами, мы двинулись вперед. Михаил, ориентируясь по зеленой схеме, предсказал еще в автомобиле, что наш Камаз почти уткнулся в искомый объект. И это соответствовало действительности – преграда, о которую дружно стукнулись наши головы, находилась на расстоянии протянутой руки от бугра автомобиля.