Ввиду этой перспективы даже горелая утка не казалась мне уже такой отвратительной. Но стремление к гигиене было все-таки сильнее, чем даже страх смерти. Ну не могла я есть в грязи и из грязных рук! Где они, стерильные лабораторные дистилляты?..

Я внимательно огляделась. Дистиллированная вода – это, конечно, сказочные фантазии. Реальность не могла мне предложить даже просто кипяченой воды. Костер-то горел – Бокша, как я поняла из обрывочных мыслей-образов в головах окружающих, очень доходчиво и подробно показал и объяснил им, как поддерживать огонь, чтобы он никогда не гас. Но ни одной плошки, чтобы налить туда воду для кипячения, вокруг не наблюдалось.

– Где ручей? – спросила я. – Родник где у вас? Должны же быть у вас родники! Помогите мне подняться!

Поддерживая с крайней осторожностью, меня всей гурьбой повели к местному водопою.

Родничков тут оказалось сразу несколько. Я выбрала один с наименее затоптанными краями. С трудом нагнулась, тщательно ополоснула пальцы на единственной теперь руке. При этом правая рука, бестолково качаясь, мешала неимоверно. «Надо будет ее подвязать как-то, что ли…» – мелькнула мысль.

И началась трапеза.

Неудобно, неловко, неприятно было с одной рукой! Но то, что это первая трапеза почти за неделю, я почувствовала сразу. Зубы не успевали отрывать куски, рот – пережевывать, а горло– глотать. Утиное мясо падало в меня, как в пропасть, как в никуда. Хотелось еще и еще. Только огромным усилием воли я заставила себя остановиться на половине утки. Уговорила. Пообещала своему оголодавшему организму, что скоро – может, через час, ну хорошо, через сорок минут – мы вновь приступим к обжорству.

Организм побурчал животом, выражая недовольство, но успокоился. Расслабилась и я. Прилегла в тенечке, задремала, несмотря на постоянный гомон моего сопровождения, которое не покидало меня ни на минуту.

Дремота сменилась жаждой. Жажда – голодом. Насыщение – сном. Сон – естественными потребностями. И снова – жаждой.

Все это время десятки пар глаз смотрели на меня безотрывно. Даже… Это не вызывало у них ни отвращения, ни брезгливости. Потому что дети природы, это раз. Второе же– я была для них чем-то вроде божества. Следовательно, и мои естественные отправления были божественны…

Появление ночных звезд я отметила очередным циклом удовлетворения всех физиологических потребностей и уснула почти уже как здоровый человек. По крайней мере – как выздоравливающий.

Теперь спать сразу после еды уже не хотелось. Я сидела, слушая под гомон своих подданных журчание родничка, и пыталась предугадать дальнейшее развитие событий.

Если Бокша помчался к болоту позавчера… Как выяснилось – он отправился в дорогу совсем незадолго до моего первого, ночного пробуждения… И если он поперся к волхвам, то сколько времени у него может уйти на дорогу? Сюда мы шли меньше одного светового дня. Сделаем поправку на то, что дороги обратно, после встречи с лесовином, который его запутал, Бокша не знает. Хорошо, если сам не потеряется окончательно в лесу и выйдет к волхвам… когда? Ну, к примеру, сегодня. К вечеру. Значит, уже завтра наш дражайший Орей может нанести мне визит.

Не приказать ли антам, чтоб засыпали его стрелами? Тоже мысль.

Я вздохнула.

Но главная головная боль – князь.

С большим трудом, с помощью верных антов, я поднялась, еле-еле добрела до волокуши, сдвинула повязки, глядя на такое милое и родное лицо Михаила. Никаких изменений. Даже борода не выросла. Что с ранением шеи – трудно сказать. Под Витвиной след от стрелы плохо различим. Сама же Витвина по-прежнему зияла все той же рваной дырой.

Я улеглась сверху прямо на кокон князя. Стоять, нагнувшись, было трудно, а помочь чем-то хотелось. Вдруг моя Фи-лумана все-таки поддержит как-то его Витвину?

Толпа антов замерла вокруг в благоговейном молчании. Хорошо хоть не лезли к хрустальному кокону – обстоятельный Бокша и на этот случай дал им все необходимые разъяснения с указаниями.

Вид княжеского лица напомнил о мо»их болезненных видениях.

Какой-то лыцар. Почему-то Покойный. «Моя» гривна – в противовес Филумане, которая как бы сама по себе. И «моя» гривна была на озере.

– У вас тут есть озеро? – спросила я у антов, все еще лежа лицом к лицу с Михаилом.

Разгорелась дискуссия. Сначала устанавливали смысл моего вопроса. После нескольких уточнений поняли.

Потом принялись обсуждать уже непосредственно озерную проблему. Близость болота и прочих открытых водоемов позволяла трактовать этот вопрос достаточно широко.

Я села в траву рядом с князем и, смежив веки, вслушивалась и вглядывалась в спор антов о том, какое озеро я имею в виду. Каждый предлагал свое любимое, с пеной у рта отстаивал его… Но при этом какая-то смутная тень, какая-то недоговоренность, граничащая с боязнью даже думать в том направлении, неясным светящимся облаком витала над мыслями спорящих.

– Стоп! – сказала я. Все разом смолкли.

– Есть у вас запретное озеро? На которое Краснорыбица запрещала ходить?

Испуг, отразившийся на их бородатых рожицах и в толчее куцых мыслишек, подтвердил подозрение.

– Туда ведите! – приказала я, делая неудачную попытку подняться на ноги самостоятельно.

Озеро, на которое привели меня понурые от страха анты, внешне ничем не отличалось от остальных озер, предлагавшихся на выбор в ходе устной дискуссии. Та же водная гладь, те же камыши. Озерцо небольшое. Но и немаленькое.

Я перевела взгляд на толпу антов, сбившихся рядом боязливой кучкой, – А куда именно Краснорыбица запрещала ходить?

Сначала вопроса не поняли («Куда? Сюда!»), но я настаивала. Не говоря ни слова, в ожидании другого, более интересного ответа.

Анты суматошно переглядывались, тужась постигнуть: чего же от них хочет госпожа?

Наконец в чьем-то мозгу мелькнуло «Колаксин взлобок». Ничего сексуального – просто маленький каменистый пригорок где-то рядом.

Название прозвучало вслух, быстро овладело умами, и через минуту образ взлобка стал так отчетлив, что я и сама бы нашла дорогу к нему. Но меня повели, осторожно поддерживая. И это было кстати – силы были на исходе и быстро таяли.

Путь к взлобку преграждали густолиственные заросли.

Я прилегла в травку передохнуть, а мое сопровождение рьяно кинулось на зеленую стену, мирно шевелящуюся под дуновением ветерка. Когда я минут через десять подняла голову, треск сучьев и шелест отламываемых веток сменились относительной тишиной – путь для меня через заросли был проложен.

Пришлось идти, хотя желания уже не было никакого.

– Ну и что здесь? – недовольно пробурчала я, выбравшись на лысую вершину взлобка.

Ничего, кроме редких тонких травинок, мелких камешков и желтой, потрескавшейся земли.

Я присела на ее теплую поверхность, вымотанная окончательно.

– Чего стоите? – устало спросила я свой почетный эскорт. – Копайте. Ройте, разгребайте. Не зря же эта тварь запрещала вам сюда соваться!

Вопросительно поглядывая на меня, анты принялись жилистыми заскорузлыми ладонями снимать верхушку бугорка.

Дело шло туго. Сухая глинистая почва поддаваться не хотела, камешки больно били по пальцам – я это чувствовала, хотя никто из антов и виду не подавал. Как-то все выходило неловко. Так обычно получается, когда сначала делаешь, а только потом думаешь.

– Перекур, – остановила я взмокших антов. – Перерыв на раздумья.

Они тут же спустились ко мне и сели ожидающим кружком.

Думать не хотелось. Но пришлось – уж больно сильно верил в меня народ!

«Не может это быть глубоко, – принялась размышлять я. – Силенок у этой малорослой нечисти не хватило бы серьезно запрятать то, что она так хотела скрыть. Вон люди – и то упарились. А она одна тут старалась. Или не одна?»

Я вспомнила помощников Колаксы, напавших на нас, приподнялась на локте и приказала: – Ищите нору. Засыпанную, заваленную. Но нора должна быть.

Мои подданные разбежались по взлобку, а я решила еще маленько отдохнуть. Было тепло, хорошо, мелькнула мысль: «Может, от Орея куда-нибудь спрятаться? Сюда, например. Он поищет-поищет да и уйдет…» – Шаце-ра-но-хер! – раздался возбужденный крик. Пришлось подниматься.

Нору заваливали старательно, утаптывали как могли. Уже что-то.

– Раскапывайте, – распорядилась я, присаживаясь в сторонке.

Для лисы нора была широка, для человека – узка. Большинство антов остались стоять в стороне. Они только вытягивали шеи, глазея на работающих.

– Поменялись! – скомандовала я. – Кто копает – вылезли, кто стоит – залезли!

Нора ушла глубже. Пришлось организовывать длинную цепочку по выборке грунта. Когда из недр взлобка раздалось приглушенное бормотание, а в голове очередного копальщика – восторженный возглас, я не сомневалась, что на свет божий будет извлечена шейная гривна Покойного лыцара.

– Ну, давайте, – протянула я руку. В которую легла перчатка.

– Что за новости? – возмутилась я.

Вокруг виновато молчали, озадаченные моей реакцией.

– Уважаемый лыцар Покойный, вы что, шутки тут вздумали шутить? – громко спросила я, сама понимая, насколько глупо это звучит. Кого надумала обвинять? Свои собственные сны? И в чем? В том, что сны – это только сны? Следовало, конечно, сюда притаскиваться, чтобы узнать эту немудрящую истину!

В полном расстройстве я кинула старую, полуистлевшую матерчатую перчатку на кучу извлеченного грунта и зашагала вниз по косогору.

– Шаце-по-ку-жа-гос-хер! Шаце-по-ку-жа-гос-хер! – умоляюще неслось сзади.

Анты огорчили свою госпожу и просили наказать их.

– Вы сами – наказание господне! – в сердцах крикнула я. Но это было совсем уж нехорошо. Они ж не виноваты, что такие…

– Ладно, идите сюда, – позвала я, демонстрируя милостиво-вымученную улыбку.

Достойное завершение утомительной и бессмысленной экспедиции, устроенной мною в последний, может быть, день жизни: теперь я должна еще и утешать собственных подданных… Кто б саму утешил?

Они прискакали, второпях оступаясь и спотыкаясь на склоне. Тот, что несся впереди всех, радостно протягивал злополучную перчатку.

Пришлось взять и ее. Но на большее меня уже не хватило. Я повернулась и молча поковыляла назад, в деревеньку.

Бокша не явился ни на следующий день, ни через день.

Мои анты пировали, пользуясь разрешением Госпожи брать новую, господскую пищу самостоятельно, а не только из ее рук. Их утиный стол расширился за счет рыбы, которую Госпожа также разрешила ловить. Это можно было делать в озерах прямо руками, а особо ленивым – просто накалывать на стрелы.

Я же проводила дни ожидания над князем, прощаясь с ним каждую минуту. Щеки мои были мокры от слез, как у царевны Несмеяны.

Единственным развлечением был осмотр перчатки, добытой в Колаксином тайнике. Зачем-то ведь она ее оберегала?

Перчатка как перчатка. Когда-то синяя (с изнанки цвет еще можно было различить), маленькая, почти дамская. Я даже вытряхнула земляные комочки и надела. Сначала на одну руку, потом на другую, парализованную и обезображенную. Не про изошло ровным счетом ничего…

Так бы я и осталась в недоумении, если б не наш\папа уплотнение на тыльной стороне перчатки. Маленькое, квадратное. Пришлось вспарывать антикварную ткань.

Оттуда извлечена была пластиночка, и по размеру, и по толщине напоминающая почтовую марку. Только металлическую. Очень легкую. Ассоциацию с лезвием для бритвенных станков я отмела: края у пластиночки были вовсе не острые. Зато поверхность неоднородно-волокнистая.

Я взглянула вниз, на шею князя.

Ну конечно! Это же фрагмент гривны! Где были мои глаза?!

И где были мои руки…

Это наконец произошло: я уронила найденный квадратик. Выронила из неумелой левой руки прямо на хрусталь княжеского кокона. Доигралась…

Мигнула вспышка – и моей находки не стало.

Я застонала, кляня себя за неуклюжесть. Но, приглядевшись, решила, что поторопилась с обвинениями. Пластиночка не сгорела. Пройдя некий невидимый барьер, она вновь материализовалась – уже внутри. И теперь медленно планировала, слегка покачиваясь, будто плыла в неспешных потоках невидимой жидкости.

Вязкие струи явно имели какую-то цель и направление. Подождав немного, я поняла эту цель: мою находку как магнитом тянуло от груди князя, куда она свалилась, к его голове. Медленно, но верно.

Я наблюдала за передвижением пластиночки до тех пор, пока не проголодалась.

Поела рыбы, которую сама себе поджарила (с кулинарами из местных пока связываться было опасно). Попила родниковой водички. Вернулась.

Пластиночка все плыла.

Только к закату солнца она достигла княжеской шеи. И остановилась. Прямо над рваной дырой Витвины. Зависла сантиметрах в пяти над ней.

Больше ничего не происходило.

Я напрягала зрение до самой темноты. А потом решила вернуться к наблюдениям завтра. Спозаранку.

Однако крики Бокши: «Госпожа! Госпожа княгиня!» – разбудившие меня ни свет ни заря, заставили позабыть обо всех планах.

«Началось…» – подумала я тоскливо.

В голове у Бокши была сплошная радость – ведь он вез мне лекаршу, которая обещала помочь!

Лекарша?

Чем ближе подбегал Бокша, тем яснее становился ее образ – Меланья! А почему не сам волхв?

Но Бокша и думать не думал ни о каких волхвах. Госпожа и лекарша! Эти двое заполняли всю его голову, больше никто втиснуться в его мысли уже просто не мог.

– Госпожа! Вы живы! – Бокша бросился передо мной на колени, жадно рассматривая, будто все еще не веря, что снова обрел это долгожданное счастье – меня. – Но что с вашей рукой? – вдруг задохнулся он от гнева.

– Успокойся, Бокша. – Я мягко погладила его под теменной костью, упорядочивая мысли. – Она у меня что-то… совсем отказывается работать.

– Сейчас, сейчас, – торопливо заговорил он. – Лекарша уже здесь, она вас вылечит!

Да там была не только Меланья! Ко мне приближался целый отряд людей. И впереди всех – Никодим.

Вот оно что! Успел! Тогда, похоже, моя казнь может оказаться и отложенной. На неопределенный срок.

Никодим вел под уздцы коня, на котором восседала Меланья, связанная по рукам и ногам.

– Бокша, – с удивлением обернулась я к анту, – она же вроде и сама не против была помочь?

Бокша засмущался. Я ясно увидела, что привязывал Меланью, конечно, Никодим, приговаривая: «А вот чтоб не вздумала бегать!»

– Ладно, – улыбнулась я. – Главное – вы прибыли. А то я уж заждалась.

– Здравы будьте, княгиня! – поклонился Никодим, сдергивая с головы что-то вроде папахи. – Мы уж даже и не надеялись… Этот дурак (кивок в сторону Бокши) гнал нас, как сумасшедший, – верите, всю ночь ехали. По лесу! Сейчас чуть в болоте не утопли – слава Господу, светать начало.

– Рада тебя видеть, Никодим. Знаю, что Орей завел тебя вовсе не туда, куда мы думали… Да развяжи ты девочку!

– Ничего, целее будет, – зло сверкнул глазами на Меланью Никодим. – А что это с рукой вашей?

– Вот это и есть теперь объект лечения, – вздохнула я и подошла к наезднице. – Здравствуй, Меланья, сейчас все будет хорошо.

– А то уж не твоя забота! – ожесточенно выкрикнула она, демонстративно глядя поверх моей головы. – Хорошо будет! Это я приехала делать хорошо! И все вы у меня еще плясать будете!

Я невольно отшатнулась. Не от голоса девочки – от ее воспоминаний.

Я увидела, как голого, крепко привязанного к дереву Орея какой-то человек прижигает раскаленным на костре железным прутом. Старческая кожа дымится, шкварчит, словно сало на сковородке. Отвратительно воняет паленым. И делает это… – Когда он оборачивается, то отчетливо видно, что это Никодим. Его рот перекошен, сыплются грязные ругательства, но что они значат в сравнении с раскаленно-оранжевым концом железного прута в его руке?..

– Боже мой… Никодим… – медленно обернулась я к нему. – Ты, пытал ее деда?

– А чтоб правду говорил! – заносчиво восклицает Никодим высоким, яростным голосом, но мысли у него скорбные и горькие. – Я же приехал с дружиной – вас нет. Ну и поспрошал я его. А он – возьми да помре…

– Здравы будьте, княгиня, – весело поприветствовал меня сзади незнакомый голос. Я обернулась.

– Каллистрат, рода Оболыжских, – поклонился он.

– И вы допустили, чтобы в вашем присутствии пытали человека и запытали насмерть? – тихо спросила я у невысокого, гладко выбритого, лучисто улыбающегося человека.

– О, княгиня… – Улыбка сползла с его лица. – Если вы так добры, что переживаете даже из-за грязного колдуна, не желавшего вам ничего хорошего, тогда Никодим прав – стоило бросить все и мчаться вас спасать…

– Как это мило: замучить человека и тут же говорить комплименты даме. Из вас выйдет настоящий джентльмен, – покачала я головой.

– Надеюсь, княгиня, вы меня не слишком сильно сейчас отругали? – галантно поинтересовался Каллистрат. – Хочу вас обрадовать: зло, которое мы с Никодимом совершили… Нет, я, конечно, не пыткой добивался у этого мерзавца, куда он нас дел. Этот грех взял на свою душу Нмкодим. Но вы правы, княгиня, конечно, правы – я грешен в той же мере, что и он. Потому что не препятствовал пыточному способу дознания. Я все это отлично видела в его голове. Не было там только раскаяния, переполнявшего сумрачные мысли Никодима. Кал-листрат же был уверен, что поступил правильно, добиваясь информации любой ценой. И на пыточную меру он пошел с холодной головой, а вовсе не обезумев от горя, как Никодим, который решил, что опоздал, не сохранил княгиню, не выполнил последнюю волю Порфирия…

– Чем же вы хотите меня обрадовать? – вежливо поинтересовалась я, хотя ответ уже знала.

– Ваш Бокша явился очень вовремя. Ведь после смерти деда нам оставалось только взяться за внучку… И мы готовы были пойти на это. А пытать ребенка – это уже гораздо более тяжелое испытание для души, согласитесь, княгиня… Так что я самым искренним образом благодарен вашему анту, явившемуся как небесный ангел и спасшему меня от еще большего греха.

– Вы умны, Каллистрат из рода Оболыжских, – вздохнула я.

– Только разумен, княгиня. И мне жаль, что моя разумность с самой первой встречи была повернута к вам такой жестокой стороной… Но что сделано, того не воротишь. Надеюсь, княгиня, что хотя бы моих дружинников вы не будете винить в злодейском умерщвлении волхва. Они, конечно, присутствовали при пытке и даже помогали вязать колдуна, но только выполняли мой приказ.

Больше двух десятков утомленных, невыспавшихся мужиков позади него недружно поприветствовали меня:

– Здравы будьте, княгиня!…

– Кстати, о здоровье, – вновь оживился Каллистрат. – Бокша действительно гнал нас день и ночь. Но я вижу, что можно было не торопиться?

– До осени, во всяком случае, – кивнула я. – Местные жители заверили, что до осени я буду жива. А то и до весны. Но не позже.

– Да, теперь я вижу – ваша рука… Мне не совсем удобно говорить с девочкой, на глазах которой я запытал ее деда и едва не начал пытать саму… Никодим рассказывал чудеса о ваших способностях понимать людей. Может быть, вам самой с ней поговорить?

– Еще одно весьма разумное предложение с вашей стороны. Но прикажите все-таки ее развязать!

– Разумеется, княгиня. Василий, Фрол, снимите девочку!

– Есть хочешь? – спросила я Меланью, когда ее спустили на землю.

Она хотела сказать что-то резкое, но вдруг расплакалась:

– Хочу…

– Ну и пойдем. Жители местной деревни как раз славятся умением жарить уток!

– Нет, – вынесла вердикт Меланья. – Здесь обыкновенный сухоцвет. Такой красоткой, как раньше, конечно, не будешь, но делать рука сможет все,

Я увидела ее глазами будущее моей руки и согласилась:

– Лучше так, чем никак…

– Тогда я пойду собирать травы, – сообщила Меланья, ожидая отказа.

Никодим дернулся. Каллистрат вопросительно посмотрел на меня.

– Тебе дать кого-нибудь в помощь? – поинтересовалась я.

– Зачем? – тут же набычилась девочка.

– Лукошко нести, например. Ведь у тебя пальчик так и не зажил? Вот видишь! Могу сказать какой-нибудь девочке из местных, чтоб сходила с тобой, помогла.

– Ну ладно, – важно согласилась Меланья.

– Вы так уверены, что она не сбежит? – с показным безразличием спросил Каллистрат. – Ведь потом, в лесу, мы ее не найдем. Лес ей – дом родной.

– Уверена. Меланье самой интересно: получится ли у нее что-нибудь? Видели, как она поставила диагноз – послушать, так у меня что-то не сложнее насморка. Уверена, если мы спросим ваших господских лекарей-цирюльников, они от этого диагноза в обморок упадут. А Меланья – нет, взялась лечить. У нас в больнице тоже есть такие врачи. Профессионалы высочайшие. Но лечат болезнь, даже не замечая, что рядом с болезнью есть еще и больной. До пациентов им, по большому счету, дела нет, но за интересный клинический случай готовы Душу продать —днюют и ночуют в палате. И еще одно – вопрос престижа Даже волхвам не каждый день выпадает лечить княгиню! Не думаю, что и ей такое выпадет еще хоть раз. По крайней мере, очень на это надеюсь.

– Мне б вашу уверенность, княгиня! – хохотнул Каллистрат, – А что там с нашим князем Квасуровым? Никодим поведал страшные вещи…

– Пойдемте посмотрим. Вам судить – страшно ли это. Только не прикасайтесь, а то нашей травнице прибавится работы

На князя прибывшие смотрели, не разворачивая моих завязок. Ведь больше завязывать было некому, а я со своей парализованной рукой теперь вряд ли способна повторить такой подвиг.

Дружинники были подавлены положением, в котором очутился их князь. Кроме сочувственных: «Гляди-ко! Э-эх!… Да-а…» – устных комментариев не последовало, а в головах царило уныние.

Каллистрат внешне своих чувств тоже особо не проявил, хотя они и были весьма сильны.

Я вглядывалась в его мысли изо всех сил.

Каллистрат наклонился, поцокал соболезнующе, спросил.

– Что это там над Витвиной плавает?

Невинный интерес – не более. Если б я не знала, с каким напряженным вниманием он ждет ответа.

Квадратик уже не плавал – висел совершенно неподвижно Больше никаких изменений я не заметила, поэтому не стала делиться своими предположениями, а только неопределенно пожала плечами.

Не дождавшись ответа, Каллистрат постоял над князем, разглядывая лоскутки, в которые тот был укутан, еще раз низко наклонился к Михаилу, внимательнейшим образом разглядывая мою находку, внедрившуюся в кокон.

Он думал и переживал, вспоминал и сопоставлял, метался мыслью от текстов древних, крошащихся в руках фолиантов до содержимого стеклянных колб в своей домашней лаборатории.

Я не успевала, терялась, начинала сомневаться в трактовке увиденных в его голове быстрых образов и наконец сдалась Это вам не у лесных антов, опущенных до первобытности, их короткие мыслишки читать!

– Уважаемый господин Оболыжский, – произнесла я.

– Я не господин, – мягко поправил он, указывая на свою обнаженную шею без гривны.

– Но как-то неловко называть вас просто Оболыжский – Тогда зовите еще проще – Каллистрат. С вашей княжеской высоты мы все тут мало отличаемся от дворовой челяди.

– Хорошо, Каллистрат, – сказала я, вспомнив, что говорил князь о его имени – предмете особой оболыжской гордости. Тонкую шпильку насчет челяди я оставила без внимания. – Отпустите дружину на отдых, и давайте присядем, поговорим. Есть о чем.

– Не сомневаюсь, княгиня, – учтиво улыбнулся он и махнул рукой, отпуская дружинников.

– Не будем играть в жмурки, – для начала предупредила я. – Ваши мысли для меня – как на ладони.

– Ага! – довольно воскликнул он.Значит, я был прав, когда после рассказа Никодима предположил…

– Знаю я все ваши предположения! – оборвала я, не давая ему увлечься своей привычкой к рассуждениям. – Поэтому давайте сразу расставим точки над «и» – Над «и»? – не сдержал удивления Каллистрат. – А зачем там точки?

– Это над другим «и». Впрочем, не важно. Важно, что, несмотря на все ваше обаяние, ваши матримониальные планы в отношении меня обречены на провал.

– Из-за пыток и смерти колдуна… – грустно кивнул Каллистрат.

– Нет. Не только и даже не столько. Я не кисейная барышня и понимаю: ситуация была максимально приближена к боевой. То есть предельно ненормальной. И судить вас за это по законам мирной, нормальной жизни просто глупо. Не радуйтесь! – подняла я палец, пресекая его ожившие иллюзии. – Для отказа есть причины более веские. Вы почему-то уверены, что я сплю и вижу себя женой князя, что он – ваше единственное препятствие на пути к моей руке. Не оправдывайтесь – какие оправдания, когда я вижу ваши мысли? И вижу, что планы ваши строятся на безнадежности положения, в котором князь очутился. Мы сейчас разберемся с этой безнадежностью! – повысила я голос, не давая Каллистрату возразить. – Повторяю: я и так знаю, что вам не в чем себя упрекнуть. Если хотите, я даже могу похвалить вас за ту исследовательскую работу, что вы провели сейчас Надеюсь, она поможет нам с вами разобраться в том, что здесь происходит. Я имею в виду не только ситуацию, в которой оказался князь Михаил, но и весь ваш мир в целом. Нам предстоит сугубо деловое сотрудничество. И я не хочу, чтобы вы отвлекались на ненужные мысли и бесплодные фантазии. Поэтому и предупреждаю: выкиньте из головы женитьбу на мне! И князь здесь ни при чем. Я доходчиво объяснила?

– Не вполне. Здесь есть непроясненные моменты…

– Для меня их нет! – отрезала я. – По крайней мере, в наших с вами отношениях. А отношения эти – только партнерские. Вы искренне желаете, чтобы князь вернулся к жизни. Даже если это помешает вашим матримониальным планам. Утешу вас – не помешает. И не надо обид, вы же разумный человек. Хороший или плохой, красивый или уродливый – для нашего брака это совершенно не важно. Свадьбы не будет. И закончим с этим вопросом. Нас ждут более серьезные вещи.

– Какие же? – с кислой иронией посмотрел он на меня

– Какие? Вот в этом вы и поможете мне разобраться. Я слегка запуталась в куче информации, которую вывалил на меня ваш мозг. Поэтому сделаем так: я кратко расскажу о том, что показалось мне важным. А вы будете меня корректировать.

– Подсказывать, правильно ли вы поняли?

– Может, и подсказывать не придется – вы ведь будете слушать. И конечно, тут же думать над услышанным. Это и будет подсказка.

Он молча глядел на меня, проверяя.

– Вижу, вижу – согласны! – подтвердила я. – Тогда приступим. Значит, по терминологии старинных летописей, вот это – то, что сейчас окружает князя, – именуется «пылающий нубус».

– «Нубос», – поправил Каллистрат.

– Видите, дело пошло! Дальше. «Пылающий нубос» – это, по свидетельству летописей, страшный знак. Возникает, когда гривна фатально повреждена. Ветхий свиток, из которого вы почерпнули эти познания… А, он был не один? Еще рукопись, еще… Ну, тем вернее сведения. Хотя радоваться, вы правы, нечему. «Пылающий нубос» ничего хорошего ни гривне, ни ее владельцу не сулит. Держится стойко – иногда много лет, а иногда… Даже так? Ну уж трое суток мы пережили. Будем надеяться, что некоторый срок впереди еще есть. А значит, есть и надежда. Кто? Кулеш Бородасый?

– Бородастый.

– Значит, этот почтенный летописец считал, что лежать в «пылающем нубосе» положено до окончания срока, отмеренного богом именно этому человеку. Если Кулеш прав, то князь застрял в нубосе не на одно десятилетие – человек он молодой, здоровый… Да, я вижу, какой безрадостный итог ожидает его по окончании срока: когда нубос исчезает, лежавшего в нем обнаруживают мертвым. То, что поврежденная гривна при этом с мертвеца не спадает, как это ей положено, меня мало интересует.

– Это может оказаться важно! – Каллистрат не выдержал игры в молчанку.

– Но не для князя Михаила! – жестко оборвала я. – Не беспокойтесь, я заметила замечание все того же Бородастого о попытках снятия гривны с мертвого тела «с натугой». Видимо, да, вы правы. Какую натугу ни используй, а обезглавить мертвеца при этом придется. Тем печальнее результат – на нового претендента гривна все равно надеваться не желала. Свойств никаких новому владельцу не даровала, поразительно быстро ржавела, как ее ни хранили, и вскоре рассыпалась в труху. Все это важно с научной точки зрения, но пока что Михаилу ваши летописные источники сулят совершенно определенное будущее, вернее, его отсутствие. Вижу, вижу – вы искренне опечалены. Вижу даже, что напуганы такой будущностью князя. Но и надеетесь. Ага! Как? Скажите вслух, чтоб я не ошиблась в произношении.

– Тетарт, – внятно произнес Каллистрат.

– Значит, этот квадратик тоже был известен летописцам. И даже назван. Да, и в старые времена он был очень редок, но все же его знали настолько, что поименовали специальным словом. Однако в отношении тетарта старинные свитки на редкость противоречивы. Почитались божественной субстанцией куда более могучей, чем гривна? Но это мнение только одного летописца, причем вы же сами ему и не доверяете – ничего конкретного о предполагаемом могуществе тетарта он не говорит, только ссылается на еще более древнего автора, которого сейчас никто даже из библиофилов не знает. Зато Рахитопс… и даже мудрейший Архип? Ух ты! Они указывали на очевидную неполноту и фрагментарность тетарта по сравнению с гривной. И предполагали, что тетарт – суть гривна расчлененная. Но как можно расчленить гривну и почему результат членения не ржавеет и не распадается – об этом они скромно умалчивали. А ваш любимый Кулеш Бородастый? Неужто совсем не упоминает? Да, я понимаю, что тетарты – редкость, но все же такой авторитет, как Бородастый, должен был их заметить! Я иронизирую? Ну извините, увлеклась. Так в чем же надежда все-таки? В том, что они вместе – тетарт и нубос? Чудо в чуде? А вы не верите случайностям, которые суть проявления закономерностей… Что-то хиленькие получаются основания для надежды. Я сама виной появлению те-тарта в нубосе Михаила. Как ни смешно, но я его туда уронила. Совершенно случайно – вот и все.

– Ну и уронили – так что? Не это главное! – прорвало Каллистрата. – Вопрос в другом: как может повести себя сочетание сразу двух таких великих явлений? Что даст их взаимодействие?