Во Франции во времена Карла Великого появление этих даже по внешнему виду страшных чужеземцев испугало прибрежное население. Однажды, когда великий король находился в одном из городов Нарбоннской Галлии, в гавани этого города показались корабли викингов. Жители приняли было их за иноземных купцов. Но могущественный король, до которого дошли уже вести о страшных гостях, узнал их сразу.

Не успели они показаться, как тотчас же куда-то скрылись, а Карл, который сидел тогда за столом, подошел к окну. Долго стоял он там, и присутствующие заметили, что он плачет. Никто не смел его спросить о причине этих слез. Наконец он сам прервал свое молчание и сказал вассалам: «Знаете ли вы, верные мне, о чем я плачу так горько? О, конечно, я не боюсь, что они причинят нам большой вред своим жалким грабежом. Но меня глубоко смущает то, что они при моей жизни так близко подошли к этому берегу. Мне слишком тяжело думать о том, какое несчастье они принесут моим племянникам и их народам». Но и сам великий Карл не мог защищать от вторжений с Севера свое огромное царство на всем его протяжении. Однажды к берегам Фрисландии неожиданно пристал флот из двухсот ладей, который собрал богатую добычу и снова ушел в открытое море, пока Карл готовился к обороне. В 820 году тридцать норманнских предводителей совершили хищнический набег на берега Франции и триста миль прошли вдоль по берегу. Они нагрузили свои корабли такой огромной добычей, что не могли транспортировать пленных и отпустили их на свободу. Скоро на своих боевых ладьях, снабженных башнями, они стали заходить в устья рек, на веслах или на парусах подниматься далеко вверх по течению, приставая то к правому, то к левому берегу. Прибрежные жители, заметив приближение врагов, трубили в так называемый громовой рог и этим давали населению сигнал к бегству. При первых звуках этого рога все бросались прочь от берегов – пастухи старались отогнать подальше свои стада, жители сел – унести свои пожитки.

Мало по малу викинги под предводительством своих морских королей становились все смелее. В середине IX века они опустошили Гамбург. Тогда они появились так неожиданно, что жители не успели бежать; спаслись только архиепископ и его духовенство. Церковь и монастырь были сожжены, много жителей было взято в плен, много убито, и гамбургское архиепископство на долгое время прекратило свое существование. Викинги, идя от Шельды и Эльбы по немецкому и французскому берегам, достигали Гаронны и еще дальше – Испании. Они останавливались на островах в устьях Сены, Луары и Шельды. Они поднимались по Гаронне, чтобы осадить Тулузу, и по Сене, чтобы осадить Париж.

Карл Великий делал все от него зависящее, чтобы преградить норманнам дорогу в глубь страны, но его племянники в борьбе за наследство не брезговали пользоваться услугами свирепых чужеземцев и, таким образом, давали им возможность проникать во внутренние районы Франции. Скоро они наводнили почти половину Франции, так как все новые и новые толпы искателей наживы шли по следам предшественников. Население бежало и напрасно искало себе убежища в церквях и монастырях. Норманны врывались в священные места, захватывали беглецов и сокровища, забирали драгоценности из тайников под алтарями, из крипт и могил мучеников, убивали всех и потом жгли сами храмы. В кровопролитной битве при Фонтенэ (841 г.) франки понесли страшное поражение, и норманны, которым никто уже не мог оказать сопротивления, растеклись по стране во всех направлениях. В Нанте они убили епископа и вырезали его общину в кафедральном соборе. Страх перед ними был так велик, что крестьяне не осмеливались собирать урожай. По стране бродили стаи волков. Казалось тогда, что хищные звери вместе с северными варварами станут хозяевами Франции.

Особенно интересно сообщение арабского историка о тех опустошениях, которые эти морские разбойники произвели на берегах Испании.

Еще в 844 году они попробовали напасть на астурийский берег и на Корунью, но король Рамиро I заставил их отступить. Тогда они направились к югу, чтобы напасть на арабов-мусульман, которые тогда владели большой частью Испании. Прежде арабы были в дружбе с норманнами, и калиф Абдуррахман II, неизвестно по какому поводу, посылал к одному из морских королей поэта Газаля. Арабский поэт при этом посольстве импровизировал в стихах, славя красоту супруги короля, Тевды. Правоверные называли норманнов маджу, язычниками. Ибн-аль-Кутиа, один из старейших испано-арабских летописцев, рассказывает следующее:

«Абдуррахман строил в Севилье большую мечеть, и так как стены этого города в 230 (845 г.) были разрушены маджу, приказал восстановить и их.

Приближение язычников смутило всех жителей; все бежали и искали убежища то в горах, то в Кармоне. На всем западе никто не смел выступить на борьбу с этими бешеными людьми. Поэтому призвали к оружию население Кордовы и соседних провинций. Когда ополчение было собрано, визири повели его против врагов. Для защиты границ, как только маджу высадились на крайнем севере и овладели долиной Лиссабона, призвали и пограничных жителей. Визири со своими войсками остановились у Кармоны. Но так как враг был очень храбр, они не посмели напасть на него до прибытия пограничных войск. Наконец пришли и они… На восходе солнца было замечено войско маджу из 16000 человек, которое шло по дороге к Морону. Когда они прошли мимо, мусульмане отрезали им отступление к Севилье и всех их изрубили. Потом визири двинулись вперед и, когда дошли до Севильи, увидели, что ее комендант осажден в замке. Он соединился с ним, и жители толпами стали возвращаться в город. Кроме того отряда, который был изрублен в походе, у маджу было еще два больших отряда – один шел к Лаканту, другой двигался к кварталу Бениль Лаита в Кордове. Когда же маджу, которые еще находились в Севилье, заметили приближение правоверного войска и узнали, какое несчастье постигло их отряд, двигавшийся к Морону, они поспешно сели на корабли. Поднимаясь вверх по реке вплоть до замка, они встретили своих товарищей. Когда и те сели на корабли, они все вместе стали спускаться вниз по реке, а жители провожали их проклятиями и бросали в них камни. На милю ниже Севильи маджу закричали жителям: «Оставьте нас в покое, если хотите освободить пленных!» Народ перестал бросать в них камни, и они позволили каждому выкупать пленных. За большинство из них предлагали определенную денежную сумму. Но язычники не хотели ни золота, ни серебра, а брали только одежду и съестные припасы. Потом маджу опустошили и тот, и другой берег. После этой экспедиции, которая продолжалась 14 лет, они пошли в страну Рум и в Александрию.

Когда большая мечеть была окончена, Абдуррахман видел во сне, будто бы он вошел в мечеть и там в нише увидел Пророка, мертвого и закутанного в саван. Когда он проснулся, он был очень печален, просил объяснить ему этот сон и получил ответ, что будет время, когда богослужение в этой мечети прекратится.

Так и случилось, когда маджу овладели городом. Многие шейхи рассказывали, что маджу бросали на крышу мечети горящие стрелы и что те части крыши, в которые эти стрелы попадали, падали на пол. Следы этих стрел можно заметить еще и теперь. Когда же маджу узнали, что таким образом им не сжечь мечети, они нагрузили дерево и циновки с рогожами на один из своих кораблей. Они хотели зажечь эти предметы и надеялись, что пламя пожара достигнет крыши. Но один молодой человек, который появился со стороны михраба^[3], вышел к ним навстречу, выгнал их из святилища и три дня подряд вплоть до решительной битвы не позволял им проникнуть в мечеть. Маджу говорили, что молодой человек, который гнал их из мечети, был необыкновенной красоты.

После этого Абдуррахман принял меры для обороны. Он приказал организовать в Севилье арсенал, готовить корабли и вербовать на андалузских берегах матросов. Он назначил им большое содержание, дал им боевые машины и нефть. Когда же в 244 году (с 19 апреля 858 г. до 7 апреля 859 г.), в правление эмира Мухаммеда, маджу пришли во второй раз, им вышли навстречу, чтобы сразиться с ними в устье реки. Они были разбиты, многие из их кораблей сожжены, и они были вынуждены искать спасение в бегстве. Еще тогда, когда норманны в первый раз высадились в Лиссабоне, они попробовали напасть на Африку и высадились в бухте, где позднее был основан город Арцилла. Летописец Себастьян из Саламанки о набегах в 851—861 годах говорить так: «В правление Ордоньо I норманны второй раз показались на берегах Галиции. Потом они двинулись к арабской Испании и, грабя, сжигая, убивая всех, опустошали берега этой страны. Потом они переправились через пролив, овладели тем местом, где потом была Мезамма (в Мавритании), и там убили множество мусульман. Вскоре они напали на острова Майорку, Форментеру и Минорку, опустошили их и отсюда отправились в Грецию. После этого похода, который продолжался три года, они вернулись на родину».

Нас удивляют мужество и отвага викингов при их военных походах в далекие страны, но еще более ярко проявились эти особенности их характера в их путешествиях с целью открытия и заселения новых земель.

Как известно, Исландия, отделенная от Европы, первоначально была занята христианами-ирландцами, которые там поселились. Викинг Надодд был первым из норманнов, кто достиг этого замечательного острова. В 861 году страшная буря отбросила его от Фарерских островов к берегам Исландии. Вскоре Надодд вернулся на родину. Немного спустя швед Гардар Свафарсон, после продолжительного плавания по бурному морю, пристал к этому острову, который под властью норманнов стал центром самобытной культуры и учености, который сберег для нас старые скандинавские саги. Вернувшись домой, он много говорил о том, что видел, и это побудило других викингов отправляться именно туда. Два знаменитых своими подвигами норвежца, чтобы избежать грозившей им мести, вынуждены были оставить свою страну и решились переселиться в далекую Исландию, что в свою очередь, мало по малу привлекло туда и других переселенцев – в особенности потому, что ее южный берег был удобен для земледелия, а рыбная ловля во всех бухтах давала огромный улов. Когда в Норвегии стала усиливаться королевская власть, многие, чтобы сохранить свою независимость, стали переселяться на те северные берега, над которыми возвышался огненный кратер Геклы, – туда, где они могли не бояться самовластных деспотов.

Но этот остров для скандинавов был только перевалочной базой на дороге, которая вела их дальше на запад.

Эрик Рыжий, изгнанный с родины за убийство, снарядил огромный корабль, чтобы с отрядом смелых мужчин идти под парусами к закату, где, как он слышал, моряки брошенные туда бурей, видели большую страну. Во время своего путешествия в 982 году он увидел берег, увенчанный высокой ледяной горой. Негостеприимный вид этих берегов заставил его плыть дальше и несколько южнее. Двигаясь в этом направлении, он прибыл в страну, которую назвал Гренландией, так как там – дело было летом – он увидел зеленые долины. Он остановился здесь на зимовку и предполагал, что эта страна удобна для колонизации. Когда он вернулся в Исландию, его рассказ об этом новом открытии привлек общее внимание, а его решение – попробовать еще раз пробиться к зеленым берегам на западе и там поселиться – побудило многих идти за ним. Так страна, север которой скован вечной стужей, в южной береговой полосе покрылась многочисленными поселениями колонистов.

Среди поселенцев был и известный Хериульф, сын которого Бьярни с юности питал живой интерес к морским путешествиям. Во время одного из них, предпринятых на собственном корабле, однажды, сбившись с курса, много дней и ночей блуждал по морю. Он уже давно не видел солнца и совсем потерял надежду, когда увидел берег, который – как по его мнению, так и по мнению его спутников – рельефом своих берегов совсем не был похож на Гренландию. Он не бросил здесь якоря, но пошел дальше. Он встретил одну за другой еще две береговых полосы. Над последней из них поднимались высокие горы, покрытые снегом. Но и эти берега не заставили его сойти с корабля. Двигаясь вперед при сильном юго-восточном ветре, он увидел еще землю, которая, как ему показалось, была Гренландией. И Бьярни не ошибся. Сойдя с корабля, он нашел жилище своего отца Хериульфа, который принял его после такого рискованного путешествия с большим торжеством. Там Бьярни и провел остаток своей жизни. На основании его рассказов о путешествии, анализируя все его данные, с уверенностью делают вывод, что буря загнала его к юго-востоку до 40 градусов широты, к берегам Массачусетса. Вторая страна, которая показалась перед ним в дальнейшей поездке по истечении двух дней и ночей, была Новой Шотландией. Третья земля, покрытая горами и льдом, которую Бьярни видел, вероятно, была Ньюфаундлендом, высокие горы которого – по крайней мере, зимой, – скрыты подо льдом и снегом. Таким образом, легендарному Бьярни принадлежит честь открытия за пять веков до Колумба берега Америки, хотя его нога и не ступала на американский берег.

Сын Эрика, Лейв, жадно прислушивался к рассказам Бьярни о далеких берегах, жалел, что Бьярни не сошел на берег и не собрал там более точных сведений, и, наконец, решил сам туда отправиться. С трехсот пятьюдесятью товарищами, после довольно продолжительного плавания в юго-западном направлении, он встретил по пути множество островов и побережий, на которых, впрочем, не захотел высадиться и, наконец, вошел в устье одной реки, которая, вытекая из одного озера, вливалась в море. Так как берег густо зарос зеленью, а в реке было много больших лососей, он решил перезимовать здесь. Река в этом краю в зимние месяцы не замерзала и дни были гораздо длиннее, чем в Исландии или Гренландии. Лейв посылал вглубь страны своих людей, которые каждый раз должны были вечером возвращаться к берегу. Однажды Лейв заметил, что одного из его посланных, германца, нет, и тотчас же сам отправился на поиски; последний нашелся и сообщил ему о своей удивительной находке. Недалеко от моря он нашел виноградник, покрытый спелыми гроздьями, которые таким образом созревали здесь на исходе зимы или в начале весны (тогда было именно это время года). Лейв приказал нагрузить свой корабль деревом и множеством виноградных кистей и снова отправился в море, чтобы вернуться в Гренландию. Увиденную страну он назвал Винландом. В других странах, которые он проходил раньше, видят Лабрадор и Новую Шотландию, а в Винланде – Род-Айленд, где и теперь часто встречаются дикие лозы. Рассказы вернувшегося домой Лейва побудили его брата Торвальда пуститься в плавание к этим новооткрытым, таким заманчивым берегам. В 992 году со своими спутниками он прибыл туда и видел там еще сохранившееся хижины, построенные его братом. В следующем году он оттуда отправился, ради новых открытий, к югу и, все время двигаясь вдоль берега, узнал, что эта страна покрыта прекрасным лесом, но не нашел там никаких следов людей или животных.

Род-Айленд, к которому норманны возвращались из этих поездок, был их главной стоянкой. Но Торвальд на своем корабле прошел еще к северу и пристал к одному мысу, на котором решил основать колонию. Там ему пришлось вступить в битву с аборигенами, в которой он был убит. Его товарищи избежали этой участи и вернулись в Гренландию. Ту местность, где Торвальд сошел с корабля и был убит, идентифицируют с мысом Гернет в плимутской гавани. После этой экспедиции к американским берегам, особенно к Вейнландии, было много других, но мало по малу западные берега, открытые норманнами, были преданы забвению.

В 1121 году, епископ Гренландии Эрик Уфи предпринял путешествие, чтобы снова найти легендарный Винланд. Но это предприятие не имело успеха. В 1347 году одно исландское судно должно было идти к этим берегам, но потом подобных путешествий уже не предпринималось, да и поселения норманнов в Гренландии вскоре пришли в упадок. Сведения о том, будто бы из Исландии еще в X веке доходили до таких южных регионов Америки, как Флорида, вряд ли можно считать достоверными.

Исходя из выше сказанного, можно сделать вывод, что сфера норманнских интересов была весьма широка. Скандинавские искатели приключений проникали вглубь Руси, подчиняя своей власти местное население. Они обретались в главном городе Византии в качестве телохранителей императора и представляли из себя большую силу, подобно позднейшим египетским мемелюкам и турецким янычарам. Оттуда они проникали дальше, в Грецию, о чем свидетельствуют руны, которые были высечены на львиных статуях, когда-то украшавших пирейскую гавань, а теперь находящихся в Венеции перед Арсеналом.

Почти все береговые области восточных и северных морей, где постоянно появлялись хищные дружины норманнов, истекали кровью под их ударами. Преодолевая любое сопротивление, которое оказывали им жители в устьях рек, они по рекам глубоко проникали вглубь страны. Эти викинги в 864 году разграбили значительный тогда Ксантен, потом в Нимвегене сожгли великолепный замок, построенный Карлом Великим, в 882 году поднялись вверх по Рейну, и испуганное население, которое с обоих берегов легко могло бы уничтожить всех этих смельчаков, не оказало им никакого сопротивления. Они сожгли Кельн, потом Бонн и в Кобленце вышли на берег. Они двинулись в Трир, где разграбили и разрушили его богатые Церкви и монастыри, захватили Бинген и Вормс. Первый город они совсем уничтожили, и теперешний Бинген построен уже на новом месте. От их нападения пострадал и Ахен с его дворцом и собором, которые были построены Карлом Великим.

По мнению некоторых исследователей, в IX столетии скандинавский отряд пробился даже до Швейцарии и там поселился на долгое время. Но они не приводят никаких исторических доказательств в подтверждение этого и едва ли можно считать доказательствами те аналогии, которые находят между швейцарским языком и норманнским, между нравами гельветов в старых кантонах и нравами скандинавов. Если бы можно было доказать, что викинги действительно вторглись в Швейцарию, то это объяснило бы нам, как древняя норвежская сага о выстреле по яблоку Пальнатоки проникла к озеру Четырех Кантонов и там превратилась в легенду о Вильгельме Телле.

Чаще всего норманны нападали на Францию, особенно на ее северозападные области.

Норманн Роберт Вас в своей стихотворной хронике изображает эти набеги так: «Они убили священников и епископов в Нойоне, и покровы с алтарей взяли себе на штаны и рубахи. Город был сожжен, мужчины вырезаны, женщины обесчещены, имущество расхищено. Повсюду раздавался плач детей, стоны мужчин, вопли женщин. В феканском монастыре они опозорили и обесчестили молодых монахинь. Там, в бешеной ярости язычники убили всех мужчин. На своих кораблях они поплыли по Сене и высадились недалеко от аббатства Юмиеж. Девятьсот монахов, которые там находились, бежали, и аббатство было сожжено. Отсюда они двинулись на Руан и превратили город в груду развалин. Едва ли где-нибудь они могли найти больше сокровищ. Они убивали, жгли дома и грабили монастыри. От Нойона до Сен-Дени, от Шартра до Парижа не было дома или города, которого бы они не сожгли. И Сен-Женевьева была разграблена и погибла в пламени. Они нагрузили добычей свои корабли, крестьяне бежали в леса. В ужасе бежали и священники, унося с собой свои святыни, псалтыри и служебники, кадильницы, митры и все, что можно было унести; чего нельзя было унести зарывали глубоко в землю».

В середине IX века викинги поднялись по Луаре и напали на Тур, неистовствовали и там и сожгли знаменитое аббатство и церковь святого Мартина, мощи которого монахам чудесным образом удалось спасти. Орлеан и Флери тоже подверглись нападению, и церкви их были осквернены. Монах Адревальд в своих «Miracula Sanctus Benedicti» оплакивает судьбу Франции этого времени: «Разве не разграблен и не превращен в пепел Париж, этот когда-то богатый город, который находился в такой благодатной долине, где жили такие мирные люди? Бово, Нойон и столь многие другие французские города – разве они не разрушены варварами? Пуатье, Санте, Ангулем, Периго, Бурж, Лимож и даже Оверн – разве их печальная участь не доказывает жестокости норманнов, их жажды разрушения и неспособности франков остановить их? 30 лет жители Франции тяжко страдают, искупая этим свое неуважение к божественным законам».

Когда норманны разграбили Флери, некий священник, человек святой жизни, явился, по словам летописца к графу Сигильгофу и сказал ему: «О, дорогой граф, как ты беспечен и труслив! Ты не защитил моего аббатства Флери, в котором я твой предстоятель! Ты не освободил служителей Бога, которые пали под ударами мечей язычников и теперь лежат непогребенными!»

Но сила этого святого, по-видимому, была не так велика, как сила того ангела, которого послал Мухаммед, чтобы защищать от нападения викингов мечеть в Севилье.

Однако граф погнался за норманнами, освободил пленных, которых они уводили и на обратном пути предал земле убитых христиан. Норманны доходили даже до Блуа и здесь сожгли дома вокруг старого замка.

Слухи о баснословных богатствах Рима навели викингов на мысль выступить в поход против вечного города. Они даже не знали определенно, где находится этот город, но под предводительством неистового Гастинга двинулись в путь. Гастинг, располагая флотом из 100 кораблей, опустошил испанские берега, напал на берега Африки и Балеарские острова. Когда христианское и мавританское население названных берегов было ограблено, разбойничий флот двинулся к Италии и вошел в гавань, которую норманны ошибочно приняли за гавань Рима. Это был старый город Луна в устье Магры, который с тех пор пришел в упадок, но в то время, время своего расцвета, отличался богатыми домами и зданиями. Жители праздновали в соборе праздник Рождества Христова, когда распространился слух, что в гавани показалось множество чужеземных кораблей. Тотчас же жители Луны приготовились к обороне и закрыли ворота города. О дальнейшем Роберт Вас, сообщения которого зачастую носят легендарный характер, хотя и не лишены исторической основы, повествует так.^[4]

«Вероломный Гастинг, хорошо понимал, что ему не удастся овладеть городом с таким сильным гарнизоном, и поэтому прибег к хитрости. Он послал сказать епископам и священникам, что не замышляет против них ничего худого. Недостаток в провианте и сильный встречный ветер загнали его сюда, и он очень сожалеет об этом. Скитаясь по морю, он случайно попал в эту гавань и, если бы только был благоприятный ветер, а он сам был здоров, он не пробыл бы здесь ни одного лишнего часа. Но он чувствует себя слишком нехорошо и в настоящее время не может двинуться в путь. Ему необходимо отдохнуть, он не просит ничего другого, кроме милостивого позволения купить съестных припасов. Теперь его сильно мучит страх смерти и он хотел бы умереть христианином. Полный раскаяния, он видит, какое зло он причинил Франции и хочет принести в этом покаяние. Жители Луны поверили старому лису и позволили ему покупать вино и другие припасы. При этом они велели сказать ему, что они охотно пустят его к себе, если он хочет креститься. Гастинг притворился, будто он сильно болен, жаловался на боль во всем теле, метался на ложе, корчился, ломал руки, и все думали, что настал его последний час. Кто слышал, как он кричит, скрипит зубами, вращает глазами и стонет, тот был уверен, что Гастинг никогда уже не выздоровеет. Его для крещения принесли в церковь, так как он делал вид, будто слишком слаб и идти не может. Епископ произнес торжественную речь, крестил его и совершил миропомазание. На это торжество явился и граф, который стал его крестным отцом. Когда таинство было совершено, притворщик вышел из купели, оделся и сказал: «Я слишком слаб и не долго осталось мне жить. Если я умру, то, ради Бога, дайте мне могилу здесь, в монастыре; позвольте мне покоиться в этом соборе – месте, которое стало для меня драгоценным. Почтите меня, как принято у христиан, погребением». Жители клюнули на эту удочку изменника. Его осторожно перенесли на корабль, но он не пробыл там и недели. На другой же день Гастинг собрал своих ближайших соратников и в числе их Бьёрна. Им он открыл свой вероломный план. В панцирной кольчуге, с мечом у бедра, они положили его в гроб, а гроб покрыли черным шелком. Потом все начали плакать и стенать. Едва ли бы они так надрывались, если бы он действительно умер. Всю ночь и весь следующий день язычники предавались невыразимому отчаянию, как будто каждый из них потерял отца, или сына, или брата. Спрятав под траурными одеждами свои панцири и мечи, они понесли к городским воротам гроб, в котором лежал Гастинг. Обманутые горожане при виде такой глубокой скорби открыли ворота. Звонили колокола. Навстречу входящим вышла процессия со священниками и певчими, которые несли кадильницы и крест. Каждый из сострадания подходил к ним, чтобы видеть плачущих, которые смиренно шли пешком. Никто не подозревал ужасного умысла. Вот появились епископ и граф со своей свитой; все сошлись сюда, как будто это был прах святого. Покойника внесли в церковь. Было бы гораздо лучше, если бы его оставили за дверями, так как с ним внесли в Дом Божий великую беду. Капеллан совершал отпевание. Сам епископ служил мессу. Кругом теснилось множество язычников. Но вот, когда подняли гроб и покойника хотели предать земле, Гастинг с обнаженным мечом быстро выскочил из гроба, первым ударом снес голову епископу, вторым – раздробил череп своему крестному отцу. Тогда язычники сбросили плащи, обнажили мечи и заперли церковные двери, чтобы никто не мог убежать. Началась ужасная резня, точно волки набросились на стадо, к которому они подкрались, незамеченные пастухами. Как нападают эти хищники на овец и баранов и рвут их в клочья, так эти варвары неистово устремились на толпу бедных христиан. Было убито огромное количество людей. Потом окровавленная, свирепая толпа вооруженных чудовищ ринулась через весь город от дома к дому. Язычники, овладев таким образом Луной, думали, что они завоевали Рим. Но теперь они узнали свою ошибку и пришли в неописуемую ярость. Вся местность кругом была опустошена, стены и церковь разрушены; развалины их сохранились и до сих пор. Они уничтожили и осквернили все, что могли, а добычу унесли к себе на корабли; потом они решили вернуться во Францию и прежней дорогой отправились в свою страну».

На Сене, на острове Осселле, норманны обосновались прочно. Отсюда они высаживались на оба берега реки. В 857 году они захватили Париж и жгли его церкви. Но некоторые из церквей были не тронуты, за огромный выкуп, который жители уплатили нападавшим. Город и его окрестности пять лет подряд распаляли алчность викингов. Спустя тридцать лет было совершено новое серьезное нападение на главный город Франции. Флот из семисот кораблей поднялся по Сене; на две французских мили река была сплошь покрыта их судами. Только у Парижа, до которого в 885 году доходило это дикое ополчение, им было оказано сопротивление. После трех нападений там, наконец, осознали необходимость укрепить город и, по-видимому, занялись этим серьезно. Норманны решили взять штурмом башню, защищавшую въезд на большой мост, который, вероятно, находился на месте нынешнего Шатле. Одинаково ожесточенны были как атаки, так и сопротивление. Среди норманнов было много раненых и убитых, которых они с наступлением ночи унесли на свои корабли. Утром они пытались сделать подкоп под фундамент башни и работали под защитой навесов из звериных шкур, которые они соорудили.

Но осажденные обрушили на них потоки кипящей смолы и издевались над осаждавшими, когда те вынуждены были отступить. Когда викинги вернулись, чтобы возобновить свою попытку, на них сбросили громадный камень, который раздавил некоторых из них. Попытка поджечь город тоже не удалась. Парижане совершали чудеса храбрости, но потеряли много людей. Их мужественное сопротивление и декабрьские холода заставили норманнов временно отказаться от своих планов и ограничиться грабежом окрестностей, убийством крестьян и монахов и той разбойничьей добычей, которую они нагрузили на корабли. Много крестьян бежало в леса и там бесславно погибло. В январе 886 года норманны, свирепая доблесть которых, казалась, не знала границ, вновь попытались взять город штурмом. Они подступили к башне с тремя осадными машинами, которые стояли одна на другой и вмещали по 60 человек каждая. Они надеялись сломить этим всякое сопротивление, но тщетно. На следующий день они с удвоенной силой возобновили эту попытку, и бастион Парижа неминуемо должен был бы пасть, если бы не мужество его защитников. Норманны пытались засыпать рвы вокруг башни и для этого бросали туда землю и трупы. Монах Аббон в своем стихотворении «Lutetia» утверждает, что для этого они даже убивали пленных. Потом они пробовали пробить стены тремя таранами. Когда же и это им не удалось, они пустили три корабля, наполненные горящим деревом, к мосту, чтобы его поджечь. При виде трех плывущих к мосту грандиозных костров многие из осажденных, охваченные ужасом, бросились к мощам святого Германа, чтобы молить святого о помощи. Но другие, мужественные и непреклонные, стали бросать на корабли кучи камней и этим погасили огонь. И еще не раз были схватки, в одной из которых двенадцать парижан погибли смертью героев. Несмотря на сверхчеловеческие усилия, викингам не удалось взять город, который защищали с изумительной стойкостью. В момент наивысшей опасности на призыв парижского епископа откликнулся граф Генрих Саксонский и Лотарингский. Горожане, соединившись с прибывшими немецкими воинами, напали на лагерь норманнов, но это не принесло им особенной пользы. Когда немцы весной покинули парижан, в городе с приходом тепла стали свирепствовать болезни. Жители умирали сотнями и многие в отчаянии предпочитали сдаться, чем выносить такие страдания. Но чудо вновь вселило в них мужество. Часовой видел святого покровителя города, когда тот парил над домами и окроплял их святой водой. Воин, охваченный общим унынием, который хотел уже бежать, видел во сне, как небесное воинство идет на выручку Парижа. Надежда и мужество вновь воспламенили сердца горожан. Когда же в торжественной процессии по улицам пронесли мощи святого Германа, открылось, что святой готов оказать им действенную помощь. Вождь норманнов, утомленный долгой и бесплодной осадой, изъявил готовность отступить за умеренное вознаграждение. Парижане охотно приняли это предложение, и вождь действительно ушел. Но не все последовали за ним. Оставшиеся норманны продолжали осаду. Летом уровень вод в Сене из-за сильной засухи очень упал, и это облегчило им нападение, они пробились вперед до того места Сите, где теперь выстроен и Notre Dame. Но парижанам, хотя город здесь был защищен очень слабо, удалось отбросить нападавших. В другой раз норманны взошли на стены и начали уже поджигать башню, которая защищала город, но храбрые защитники еще раз спасли его. Наконец, со значительным войском подошел Карл Толстый. Но не его военной мощью, а только значительной суммой Денег добились того, что викинги после десятимесячной осады отступили от города.