Норманны в Сицилии

Но сицилийцы медлили сделать серьезное нападение на город, так как ожидали прибытия остального флота, который буря задержала в Эгейском море. Император Андроник начал беспокоиться. Он собрал большое войско и назначил его главнокомандующим своего сына Иоанна. Но главнокомандующий не очень заботился о возложенном на него поручении и вместо того, чтобы идти на выручку Фессалоник, забавлялся охотой. И другие византийские полководцы с полной беспечностью оставались в своем лагере под Константинополем. Жители осажденного города напрасно посылали гонцов за гонцами с просьбами о помощи. Сицилийцы сильно страдали от необыкновенного августовского зноя. Но Евстафий говорит, что они были настоящими демонами и ни во что не ставили опасности, труды и усилия. Их боевые машины наводили на византийцев ужас. Их инженеры славились своей особенной изобретательностью. Они умели подводить под стены мины и взрывать каменную кладку. Фессалоники, которые со многими церквами, дворцами и садами раскинулись на склоне горной возвышенности, были обнесены в виде полукруга валом, снабженным башнями. Этот вал надо было брать штурмом. Припасы в городе стали приходить к концу. Возникла угроза голода. Воды было мало, потому что осаждавшие разрушили акведук, по которому была проведена вода из горных ключей. Комендант Давид был в военном отношении абсолютно некомпетентен, и город уже давно бы пал, если бы не Эвмнос, один из полководцев, назначенных Андроником. Он попытался проникнуть в город. При этом на восточной окраине города завязалась битва между греческими и сицилийскими войсками. Горстка храбрецов выбежала из городских ворот, чтобы помочь полководцу и его воинам пробиться. Но комендант, который с главными силами гарнизона находился в акрополе, как и всегда, не обнаруживал ни малейших признаков деятельности. Он спокойно смотрел с террасы на битву, как на какое-то театральное представление, осыпаемый насмешками присутствующих женщин. Эвмнос не смог войти в город. Впрочем, часть населения решила защищаться до последней возможности. Религиозная ненависть греков к латинянам-католикам, которая была почти сильнее их ненависти к мусульманам, разожгла их до настоящего фанатизма. Если, как уже было сказано, некоторые воины оставляли город даже с согласия полоумного коменданта, то, по словам Евстафия, их с успехом заменяли женщины, которые бились, как настоящие амазонки. Они носили камни для боевых машин, носили воду, даже становились в боевые ряды, закрывались тканями и рогожами, как панцырем, надевали на голову шлемы, чтобы иметь вид воинов, поднимались на стены и сбрасывали оттуда камни.

Сицилийцы очень энергично вели осаду. Они метали из своих машин через валы камни, и греки сравнивали эти камни с теми скалами, которые Полифем бросал в Одиссея. В одном месте огромным бревном, обшитым железом, они разрушили стену, а комендант, слыша этот шум, улыбался. Евстафий делал все, чтобы воспламенить мужество защитников и заставить коменданта исполнять свои обязанности. Он появлялся в самых опасных местах и отказывался бежать из города, за что его особенно хвалит современный ему историк Никита. Особенное мужество проявили женщины Фессалоник, так как они не только убеждали воинов держаться, но и сами принимали участие в битве. Но постоянное напряжение и недостаток в продовольствии истощили наконец силы всех. В ночь на 15 августа по всему городу заговорили о каком-то предсказании, будто бы город на следующий день должен пасть. И действительно, перед утренней зарей первые сицилийские воины подземным ходом приникли в город. За ними следовали другие и молча расходились по улицам. Наконец флот подошел к городу с моря.

В городе забили тревогу. Многие жители полуодетыми бросались в битву. Хотя судьба греков была решена, но победоносные сицилийцы оказались в очень тяжелом положении, так как они находились в нижней части города и разъяренные жители своими стрелами и камнями из метательных машин наносили им большие потери. Греки, которые не вели войны и жили в нижней части города, толпами бросились в акрополь, чтобы оттуда бежать. Это была страшная свалка. На тесной дороге к крепости мужчины, женщины, дети и воины, побросавшие свое оружие, сплелись в один плотный клубок. Многие были раздавлены и растоптаны. Воздух оглашался жалобными криками несчастных. При первом шуме битвы комендант Давид выступил против наступавшего на него врага. Но едва только он увидел блеск оружия, он бросился на своем муле наутек и скрылся в акрополе. Воины, когда увидели геройское бегство этого храбреца, осыпали его грубой бранью. Некоторые из них показали геройскую храбрость и пали под мечами сицилийцев.

Дольше всего продолжалась битва у западных ворот. И у греков были метательные машины, так что с обеих сторон летели смертоносные камни. Один греческий монах убил своим боевым топором тридцать сицилийцев, пока его на одолели. Ужасны были яростные крики бойцов и стоны сраженных. Акрополь еще не был взят, когда комендант, который боялся мести императора, спустился по веревке к врагам и был взят ими в плен.

Битва прекратилась, когда крепость и последняя башня пали. Начались грабеж и резня. Воспоминания о тех гнусных злодействах, которые греки в Константинополе учинили над латинянами, особенно распаляли ярость сицилийцев. По свидетельству Никиты, в Фессалониках не было места, где бы жители могли спастись от врагов, не было пыток, которым бы победители не подвергли побежденных. И церкви никого не спасали. Латиняне врывались в православные храмы с особенной яростью. Алтари и иконы были уничтожены, священные сосуды осквернены, а тех несчастных, которые искали там спасения, вытаскивали из их убежищ и убивали. Часовни и сакристии оглашались дикими песнями пьяных победителей. Евстафий рассказывает, что разрывали даже могилы и срывали с мертвецов украшения, которые с ними были положены в гроб. Достопочтенные матроны и посвященные Богу монастырские послушницы были обесчещены. Но, к чести сицилийских полководцев, надо сказать, что большинство из них всеми силами старалось сдержать рассвирепевших воинов. Толпа сицилийских воинов ворвалась в церковь святого Феодора и топорами разбила дверь, которая вела в крипту, где было погребено тело мученика. Толпа хотела уже вырывать из могилы его кости. Тогда туда подскакал один сарацин, состоявший на службе короля Вильгельма, которого Евстафий называет адмиралом, соскочил с коня и, размахивая палицей, заставил дикую шайку отказаться от покушения на труп мученика. Греческие писатели утверждают, что самые возмутительные акты варварства были совершены не сицилийцами, а армянами, которых было много в Фессалониках и которые ненавидели греческую веру еще сильнее, чем латиняне. Бесчинства продолжались с раннего утра до полудня. За это время командиры флота Алдуин и Ричард Ачерра остановили грабеж и кровопролитие.

Интересно то, что рассказывает архиепископ Евстафий. «Когда мы потеряли всякую надежду, – говорит он, – я со многими спутниками бежал из акрополя в места погребения, которые находились под церковью святого Доминика и под другими храмами. Там некоторые задохнулись, удивительно, что мы вышли оттуда живыми. Когда враги вытащили нас, они повели нас, осыпая насмешками и угрозами, на ипподром. Впрочем, мы не можем особенно жаловаться на их дальнейшее обхождение с нами. Но по дороге туда перед нашими глазами открылись ужасные следы опустошения. Ах, сколько жертв! Моя нога ступала между раскиданными трупами. Когда я сел потом на лошадь, она почти не могла идти вперед по кучам мертвецов, нагроможденных перед крепостью, и с каждым шагом наступала на два или на три трупа сразу. В городе и за городскими стенами среди диких победителей я видел сцены, которые заставляли плакать меня и других христиан, бывших со мною». От епископа за выкуп потребовали 4 ООО золотых монет, и, как кажется, он заплатил эти деньги. Адмирал Алдуин впоследствии относился к нему гуманно и приказал возвратить ему много драгоценностей, которые были у него отняты. И воины, которые похитили из церквей священные сосуды, он заставил отдать их обратно. Теперь сицилийские войска остановились в Фессалониках. Вожди разместились во дворцах, откуда выгнали прежних владельцев, а простые воины должны были довольствоваться более скромным помещением.

Так как поход готовились продолжать, часть флота была отправлена к Пропонтиде и ее берегам. Основная масса армии на кораблях была отправлена в Стримонский залив, чтобы оттуда частью сухим путем, частью морем идти на Константинополь. Передовой отряд встал лагерем у Мозинополиса в ожидании прибытия остального сухопутного войска. Император Андроник поручил своему полководцу, Алексею Бране, отогнать наступающего врага. Тот же приказ получили и другие собранные им войска. Византийская армия расположилась на склонах Гема. Принц Алексей, которому прежде всего предложил отправиться в эту экспедицию король Вильгельм II и который отнюдь не играл выдающейся роли в завоевании Фессалоник, старался убедить сицилийцев, осаждавших Мозинополис, что стоит только ему показаться, чтобы Византия пала. В предчувствии своего воображаемого будущего величия, он уже принял титул и регалии императора. Но сицилийцы не придавали этому никакого значения и занимали завоеванные ими области во имя короля Вильгельма П.

Император Андроник не высказал особенной воинственности, когда его войско праздно стояло у Гема. Правда, он приказал приготовить стены Константинополя для обороны и отдал приказание держать наготове весь флот, чтобы не допускать сицилийские корабли к Византии. Но сам он не стал во главе своего войска и большую часть времени проводил в садах Влахернского дворца среди сладострастных забав и пышных праздников. Причем в постоянной боязни, что против него может вспыхнуть возмущение, что на его жизнь может состояться покушение и имел для этого достаточные причины, ибо все более и более становился ненавистным народу за свою дикую жестокость. Не проходило дня, чтобы он не отдал приказания казнить или ослепить кого-нибудь из выдающихся византийцев.

Но, если Андроник даже в залитых кровью анналах Византийской империи представлен как один из самых гнусных тиранов, то все же есть факт, говорящий в его пользу. Он издал несколько полезных законов и старался оградить права и порядок от произвола низших чиновников. При нем не было тех бесстыдных вымогательств, которые практиковались при императоре Эммануиле. При нем не продавались должности, и он строго наказывал чиновников, виновных в растрате или самоуправстве. Он был доступен для каждого, даже для самого ничтожного гражданина империи, принимал жалобы, оказывал свое содействие и всегда был готов богатыми подарками помочь нужде и бедности. Он украсил свой город постройками и отменил почти повсюду принятое тогда береговое право, назначив суровое наказание тому, кто овладеет судном, прибитым волнами к берегу, или его грузом.

Во многих областях империи с негодованием относились к убийству юного императора и к тем злодеяниям, которые Андроник совершил вскоре после своего восшествия на трон. В Малой Азии вспыхнуло настоящее восстание. Скоро оно приняло такие размеры, что узурпатор, несмотря на свой преклонный возраст, вынужден был еще раз лично взяться за оружие.

Весной 1185 года он приступил к осаде Никеи. Ее защищал Исаак Ангел.

Так как этот город долго не сдавался, то Андроник прибег к жестокой хитрости. Он приказал привезти из Византии престарелую мать коменданта, Софию, и посадить ее на боевой машине, которая стояла у города, чтобы она погибла под выстрелами своего сына. Но он не достиг своей цели, Осажденные нацеливали свои стрелы и метательные снаряды так, что они не попадали в несчастную женщину. Ночью им удалось вырвать ее из рук изверга.

Наконец Никея пала и тяжело поплатилась за свое сопротивление. Многие из выдающихся граждан города были сброшены со стен. Тех, кто оказывал мятежникам содействие, победитель приказал посадить в окрестностях города на колы. Потом Андроник двинулся на Бруссу, главный город Вифинии, и взял ее штурмом после непродолжительной блокады. Его месть и здесь была также ужасна, как и при завоевании Никеи. Феодора Ангела, юношу, он приказал ослепить, привязать к ослу и гнать так до границы, где его приняли в свои палатки сострадательные турки. Два других начальника города и сорок их друзей были повешены на деревьях перед городскими стенами. Много других подвергнуто жестоким пыткам, брошено в пропасть, или сброшено со стен.

Когда пришло известие о завоевании Фессалоник, Андроник отнесся к этому событию, как к не особенно значительному, и наступление сицилийцев на Византию не вызвало в нем серьезного беспокойства. Но в народе возмущение росло со дня на день и часто высказывалось неудовольствие на неудовлетворительную подготовку к отражению врага. Этим воспользовались некоторые из свиты императора, чтобы возбудить в нем подозрение, будто бы византийцы составляют против него заговор. Другие нашептывали ему, что многие жители столицы поддерживали тайные связи с сицилийцами и даже подговорили их к этому походу. Их, говорили доносчики, прежде всего надо устранить, и поэтому все приверженцы императрицы Марии, которые томились в темницах, должны пасть под топором палача. Вельможи Андроника приняли ужасное решение – не только всех пленников, которые содержались в тюрьмах, но и их родственников бросить в море или умертвить каким-либо другим образом. Они оправдывали это государственной необходимостью. Но эти крайние меры испугали Андроника, и он медлил отдать кровавое приказание. Полный мрачного предчувствия, он обратился к предсказателям с вопросом, какая судьба его ожидает. Один из них предсказал ему, что на трон Комненов взойдет другой. Андроник должен был подумать при этом о вышеупомянутом Исааке Ангеле, о котором уже давно говорили, что он вынашивает подобные замыслы.

Отец этого Исаака бежал от преследований Андроника в Палестину и там умер. Двух его братьев тиран приказал ослепить. Исаак искал потом убежища у Саладина. Потом он возвратился в Византию, и Андроник не обращал на него особенного внимания. Но один из придворных захотел доказать свое усердие и для этого устранить с дороги того, кто будто бы хотел присвоить себе верховную власть в греческой империи. Он окружил толпой наемных убийц жилище Исаака, но тому удалось бежать и скрыться в соборе святой Софии, где он провел ночь, охватив руками алтарь. В народе прошла молва, что Андроник подослал убийц, чтобы погубить Исаака, который, хотя и по женской линии, принадлежал к императорскому дому Комненов. Возбужденные толпы собрались вокруг собора, и шум час от часа становился сильнее.

Андроник, который тогда находился на Принцевых островах, узнал о волнении, почти о восстании, в городе. Он прибыл в Константинополь и пытался лично успокоить бушующую толпу. Но толпа была против него, и он счел за лучшее искать спасения в бегстве. Он собирался с немногими людьми, которые оставались ему верными, со своей женой и одной блудницей из Хеле в Вифинии бежать в Россию. Там он взошел на корабль, который должен был отвезти его на противоположный берег Понта Эвксинского. Но неблагоприятная погода задержала этот корабль у берега до тех пор, пока в Хеле не прибыли воины Исаака Ангела, которого в это время народ провозгласил императором. Они схватили Андроника и привезли его в Византию. Ангел отдал престарелого Андроника, когда тот предстал пред его троном, на расправу всем тем людям, которые хотели ему отомстить. В присутствии нового императора несчастного избили самым позорным образом. У него вырывали волосы и зубы. Женщины, мужья которых были казнены или ослеплены Андроником, били прежнего императора кулаками. Наконец Ангел приказал отрубить ему правую руку и заключить его в тюрьму, где он должен был томиться без пищи и питья. Через несколько дней Андроника снова вывели из тюрьмы, выкололи ему глаза и на верблюде, покрытом паршой, возили по рынкам и улицам Константинополя. Чернь наперебой старалась оскорбить и избить человека, который несколько дней тому назад был всемогущим владыкой Византии и которого все когда-то славили как спасителя родины. Наконец на ипподроме его повесили среди стаи волчиц и гиен за ноги между двумя столбами. В ужасных мучениях несчастный испустил дух. Его последними словами были: «О Господи, сжалься надо мною! Зачем Ты ломаешь надломленную трость?»

Когда Исаак Ангел взошел на трон, он послал к сицилийским вождям послов – не с условиями мира, а с оскорбительным вызовом. Он говорил им, что после низложения Андроника, против которого Вильгельм начал войну, нет оснований для борьбы между двумя государствами и поэтому сицилийцы должны как можно скорее убираться домой, если не хотят навлечь на себя гнев нового императора. Граф Алдуин отвечал, что норманнское войско с полным равнодушием относится к гневу повелителя, который показывал свой меч только перед придворными и женщинами, никогда не носил панцыря, не спал на щите, не слышал пения стрел. Вместе с тем он давал Исааку совет снять с себя пурпурную мантию и отдать ее другому, более достойному.

В Исааке геройского духа было еще меньше, чем в Андронике. Это был ленивый и неспособный человек, трусливый и вспыльчивый. Но ему в голову пришла счастливая мысль назначить главнокомандующим очень способного полководца Алексея Брана. Кроме того, он набрал новые войска и увеличил жалование воинам.

Сицилийское войско из Фракии подходило все ближе. Туда же шел по Мраморному морю граф Танкред Лечче, командор флота. Блестящая победа при Фессалониках и прежнее бездействие византийцев расслабили сицилийцев. С места своих стоянок они в поисках фуража расходились по окрестностям маленькими отрядами. Ввиду этого новому греческому полководцу, который вывел свои войска из Гема, удалось некоторые из этих отрядов истребить, другие обратить в бегство. Это придало ему храбрости, и Алексей Брана повел своих воинов на Мозинополь, сжег ворота города, ворвался в них и преследовал бежавших оттуда, которые в панике пытались укрыться в Амфиполисе. Там и в окрестностях вожди сицилийцев собрали разогнанных беглецов и построили их в долине Деметрицы. Здесь они начали переговоры с Алексеем Браной и, по свидетельству латинских летописцев, заключили с ним соглашение, в силу которого им была предоставлена возможность свободно удалиться. Но им пришлось, если только мы захотим верить тем же самым летописцам, испытать на своей шкуре, что такое греческая верность. 7-го ноября вечером византийское войско напало на них. Сицилийцы, даже по свидетельству греков, защищались храбро. Битва продолжалась до ночи. Но численное превосходство сил императорской армии было слишком значительным. Норманны были разбиты наголову. Много их пало в бою, другие утонули в волнах реки Стримона. Граф Алдуин и Ричард Ачерра были взяты победителями в плен. Только немногим из сражавшихся удалось бежать в Фессалоники, где они хотели сесть на корабль и отплыть в Сицилию. Но, по несчастью это было очень нелегко. На море разыгралась буря. В отчаянии они садились даже на прогнившие лодки, и большинство из них погибло после долгих скитаний по волнам. Многие другие, блуждавшие по стране, стали жертвами ярости греков. Аланы, которые находились на службе у византийцев и отличались необыкновенной жестокостью, ворвались в Фессалоники и изрубили всех норманнов, которые там еще оставались. Снова город наполнился трупами. Принц Алексей, главный зачинщик этого похода, был взят в плен и ослеплен.

Граф Танкред Лечче некоторое время оставался со своим флотом в водах Константинополя, не подвергаясь нападению со стороны греческих кораблей, которые стояли на якорях в Золотом Роге. Когда он получил известие о том несчастьи, которое постигло сухопутное войско, он решил возвратиться в Сицилию. Он сжег много прибрежных поселений на Геллеспонте, опустошил остров Калоним и поплыл по Архипелагу дальше. Многие из его судов были разбиты бурей, на других значительная часть команды погибла от болезней. По свидетельству Никиты, 10 ООО сицилийцев было убито в битвах. Кроме того, 4 ООО, к качестве пленников, погибло в подземных казематах от голода и лишений вследствие жестокости греков.

Вильгельм II, когда он получил это известие, в письме к императору Исааку жаловался на обращение с пленными. Он в этом письме говорил, что пленникам было бы гораздо лучше погибнуть в разгар битвы, чем томиться в ужасных подземельях. Но это только усилило гнев императора Исаака на латинян. Особенную злобу он питал к графу Алдуину за его смелый ответ византийским послам на их высокомерные речи.

Однажды он в большом зале Влахернского дворца, одетый в пурпурную мантию, занял свое место на троне, пригласил туда высших придворных чиновников и наиболее влиятельных иностранцев, проживавших в Константинополе, и приказал привести туда сицилийских полководцев, закованных в цепи. Алдуин, когда-то такой надменный, казался совсем деморализованным, а Ричард Ачерра был спокоен и смел. Император обратился к обоим с такой речью. «Вы, которые так оскорбили меня, когда вам на минуту улыбнулось счастье, скажите мне, как я, помазанник Господа, должен поступить с вами, одержав над вами победу?» Ричард молчал, но Алдуин, чтобы приобрести благосклонность суетного Исаака, не задумался дать на этот вопрос недостойный его ответ. «О, великий монарх, я слишком поздно узнал, что бороться с вами это то же, что противиться небу. Кто сильнее, славнее и могущественнее вас?» Эта низкая лесть привела к тому, что король подарил жизнь обоим. Они снова были отведены в тюрьму. Впрочем, последствия этих слов Алдуина были таковы, что за них ему можно простить эту лесть. Императора до такой степени обрадовала эта почтительность, что он в тот же день объявил, что впредь он никого не будет ни казнить, ни увечить, хотя бы это был самый ожесточенный из его врагов.

По окончании этой войны король Вильгельм II имел все основания оставить византийское государство в покое. Но на следующий год случилось одно событие, которое послужило поводом для новой войны между Сицилией и Грецией. Еще до смерти Андроника, другой Исаак, прежде бывший правителем Армении, объявил себя независимым и овладел Кипром. Андроник с ним не боролся, а новый император Исаак пытался заставить узурпатора отказаться от его завоеваний за деньги. Получив отказ, он послал против Исаака флот, чтобы покончить с ним. Но недалеко от Кипра византийцев поджидал сицилийский флот, под командой адмирала Маргарита, посланный из Бриндизи Вильгельмом II. Здесь произошла битва между ними. Высадившиеся на остров византийские войска были разбиты Исааком, а византийский флот с двумя его предводителями попал в руки Маргарита, который с триумфом препроводил его к сицилийским берегам. Это было тяжелым ударом для императора Исаака, который так возгордился после своей недавней победы.

Скоро положение дел стало еще более опасным. Против Византии поднялись валахи и болгары. Правда, они потерпели поражение, но восстание вспыхнуло снова и приняло еще большие размеры. Большое войско из Болгарии и Валахии шло через Гем к Босфору, и император Исаак был вынужден послать против них Алексея Брану. Непонятно, как этот полководец часть своего войска составил из тех сицилийцев, которые еще содержались в византийских тюрьмах. Они были превращены в пехотинцев и вооружены копьями, длинными мечами и маленькими щитами, какими была вооружена конница. Но это оружие в схватках с болгарами оказалось очень эффективным.

Когда варвары были разбиты, Алексей Брана поднял мятеж против императора. Сицилийцы были на его стороне, они главным образом и составляли костяк его войска. При первой стычке войска Исаака начали отступать. Но в следующей битве Алексей Брана был убит. Его войско рассеялось, и сицилийцы отчасти попали в плен, отчасти искали спасения в бегстве. Вильгельм II направил к императору посольство, чтобы добиться освобождения пленных и заключить мир с Византийской империей.

Так окончился этот поход, исход которого больше принес выгоды тем, на кого нападали, чем самим нападавшим. Какую богатую добычу захватил Исаак, можно судить по тому, что он послал в подарок султану Саладину 400 превосходных панцирей, 4 ООО железных палиц и 5 ООО мечей – оружие норманнов. Но по другим свидетельствам, все эти предметы прислал в Византию со своим посольством Вильгельм II, чтобы задобрить императора.

Здесь еще раз мы должны бросить свой взгляд на императора Фридриха Барбароссу, так как в это время он сделал один шаг, который имел в высшей степени важное значение для Сицилии и для норманнского королевского дома. После тех достопамятных дней в Венеции, когда он заключил мир с Александром III и перемирие с ломбардскими городами и Вильгельмом II, Фридрих снова возвратился в Германию. После тщетных попыток восстановить прежние хорошие отношения с Генрихом Львом, после того, как он четыре раза приглашал его явиться к нему для ответа на рейхстаг, собранный специально для этого, – Фридрих осудил князя, который вместе с ним был самым могущественным князем в Германии, и Генрих искал себе убежища в Англии.

Вскоре затем взоры императора снова обратились на Италию. Папа Александр III в 1181 году умер, и его место занял Люций III. Союз ломбардских городов, и прежде для него не опасный, вследствие разнородных разногласий в его недрах, почти распался, и Барбаросса, который был утомлен вечными войнами, заключил с ними окончательный мир. Когда этот мир был окончательно определен и клятвенно подтвержден на рейхстаге в Констанце – в Германии, после почти беспрерывных войн, воцарился давно желанный мир. Чтобы ознаменовать это событие, в Майнце был устроен такой роскошный праздник, какого никогда еще не видал мир.

Когда блестящие дни праздников миновали, император отправился в Италию. Здесь он, который прежде являлся сюда разрушителем, показал себя кротким и милостивым, восстановил страшно опустошенную им Кремону и заключил с Миланом специальный мир. Вместе с тем он завязал дружеские отношения с королем Вильгельмом И.

Последнему его жена англичанка не принесла в потомство мальчика. Род Роберта Гюискара прекратился еще в 1127 году со смертью его внука, Вильгельма, герцога Апулийского. До этого времени сицилийский трон занимали преемники его брата, графа Рожера I, – династия, не особенно долговечная, так как она состояла только из четырех поколений: Рожера I, Рожера II, Вильгельма I и Вильгельма П. Теперь из дома Готвилей, кроме самого бездетного короля Вильгельма II, в живых оставался только тот граф Танкред Лечче, который командовал сицилийским флотом в неудачном походе на Византию. Он был внуком короля Рожера II, но незаконного происхождения. Все законные сыновья Рожера II умерли еще в молодые годы, кроме Вильгельма I, который в свою очередь оставил после себя только одного сына, получившего от него в наследство сицилийский трон. Иоанна Английская, супруга Вильгельма II и сестра жены Генриха Льва, не могла иметь детей. Поэтому наследницей сицилийского трона была Констанца, дочь Рожера II, которая родилась в 1154 году вскоре после смерти своего отца. Блестящая будущность этой принцессы остановила на ней внимание Фридриха Барбароссы. Если бы она вышла замуж за его сына и наследника, Генриха, то принесла бы в приданое одну из самых блестящих корон в Европе. Захваченный перспективой объединения процветающего южного государства с северным, он не подумал о том, какую беду это принесет для Германии, так как Сицилия была леном святого престола и неизбежным следствием этого союза должна была быть борьба между палами и императором. И сам по себе этот брак, кроме надежды на корону, которую невеста приносила юному Генриху, не представлял ничего привлекательного, так как Констанца была на десять лет старше принца из дома Гогенштауфенов и отнюдь не отличалась красотою.

В твердой решимости сделать все, чтобы заключить этот брачный союз, Барбаросса в 1185 году послал в Палермо доверенных людей прозондировать почву. Королевы Маргариты тогда уже не было в живых. Главными руководителями государственных дел были тогда протонотарий и вице-канцлер Матвей Айелл и архиепископ Вальтер Оффамиль. Оба они пользовались полным доверием Вильгельма II. Ричард Пальмер, теперь архиепископ Мессинский, удалился от двора.

Когда послы Барбароссы прибыли в Палермо и открыли цель своего посольства, Матвей Айелл высказался категорически против предложения императора. В своей беседе с королем Вильгельмом он указывал ему на то, что предлагаемый брак грозит опасностью для самой независимости государства, что он резко противоречит тем принципам, которым до сих пор следовали представители норманнского королевского дома. Он говорил, что после этого брачного союза Сицилия превратится в провинцию Германии и вместе с ней вся Италия попадет в зависимость от немецких императоров, что сицилийцы, которые любили своих князей, будут ненавидеть повелителя, живущего по ту сторону Альп. Вальтер Оффамиль был другого мнения. Он особенно упирал на опасность, которая может возникнуть для Италии в том случае, если когда-нибудь не окажется налицо законного отпрыска королевской фамилии и трон государства станет свободным. Смуты и различные раздоры будут неизбежны. Только могущественный король Генрих, в качестве супруга Констанцы мог бы предотвратить это несчастье. Если Констанца не выйдет замуж или отдаст свою руку человеку неспособному, в стране вновь воцарится анархия. Бароны, вероятнее всего, вновь поднимут мятеж, и тогда тот, кто мог бы вступиться за Сицилию, как зять великого Рожера II, должен будет войти на остров как усмиритель бунта. Между Оффамилем и Айеллом возник конфликт. Когда первый советовал королю изъявить согласие на предлагаемый ему союз, он полагал, возможно, устранить своего соперника. Король Вильгельм II принял предложение Барбароссы и тотчас же созвал вельмож королевства для принесения присяги на то, что они, если сам он умрет бездетным, признают над собой сюзеренные права принцессы Констанцы и ее мужа.

В начале 1186 года принцесса Констанца оставила Палермо, чтобы медленно двигаться к северу Италии для встречи со своим будущим мужем. Ее сопровождали придворные и сановники государства. За нею следовал обоз, состоявший из более чем ста пятидесяти вьючных животных, нагруженных золотом, серебром, драгоценными камнями, дорогими сосудами, шелковыми тканями. В Риети ее встретили послы императора Барбароссы. Последний сам прибыл в Милан, чтобы присутствовать на свадьбе сына. Этот важнейший из итальянских городов обратился к императору с просьбой о проведении здесь праздничных торжеств. Все значительные ленные властители Италии получили приглашение на эту свадьбу. Сам Барбаросса и король Генрих выехали навстречу невесте. Ареной празднеств был избран императорский Пфальц, который возвышается рядом с древнею базиликой святого Амвросия.