Город Клондайк на планете Доусон по праву слыл наихудшим местом в Империи. Словно притянутые магнитом, со всех концов сюда сходились те, кого принято называть отбросами общества.
      Опустившиеся, потерявшие всякий интерес к жизни и к самим себе неудачники находили в трущобах Клондайка последний приют.
      Они заселяли покинутые благопристойными жителями дома, они располагались в подвалах и заняли чердаки. Когда места не осталось, а население все продолжало увеличиваться, новоприбывшие оккупировали туннели канализации, линии заброшенного метро и, наконец, просто свалки.
      Так, в городе, даже среди нижайших из низших, установилось некое подобие иерархии. Живущие в домах, в некогда шикарных апартаментах, заставленных изношенной мебелью, контролировали районы, кто пониже - улицы, еще пониже - мелкие шайки, во множестве возникающие и тут же распадающиеся, едва закончится выпивка.
      В Клондайке процветала проституция, наркомания, торговля живым товаром, убийства и еще многое-многое из длинного перечня благ цивилизации.
      Проститутки отдавались за выпивку, наркотики менялись на собственные органы, лишить жизни могли за корку хлеба. Власти округа, полиция поначалу пытались бороться с навалившимся беспределом, но, быстро поняв всю тщетность усилий, вместе с последними уцелевшими жителями убрались из Клондайка.
      И город остался сам по себе. Неуправляемый, неконтролируемый, да и кому придет в голову контролировать опустившихся бродяг. Вслед за местными властями на него махнуло рукой и более высокое начальство, и Клондайк получил нежданную свободу. Дотошные крючкотворы присвоили ему статус свободной зоны, впрочем, обитателей Клондайка это мало волновало. На том все и успокоились.
      Клондайка как бы не было, но он как бы был. Постепенно это имя стало нарицательным. Матери и учителя пугали им нерадивых детей, а когда хотели послать кого-либо особенно далеко, говорили: "Иди ты в Клондайк!" Или еще говорили: "Бардак, как в Клондайке".
      Они были не правы. Определенный порядок в Клондайке имел место. Западную окраину города занимали гуманоидные расы. От рубинаидов до фианнитов, и не дай вам бог спутать последних с парогонцами, которые селились немного восточнее и ненавидели Фианнитов больше лютых врагов. Нет нужды упоминать, что между кварталами проходили регулярные стычки.
      Люди обосновали район Пайр - это ближе к центру, но все равно не в нем, потому что в самом центре жили хамелеоны. Полулегендарные в Клондайке существа, способные изменять свой внешний облик. Так это или только сказки, дабы отпугнуть не в меру назойливых посетителей, никто не знал. Те, кто называл себя очевидцами, с пеной у рта отстаивали свое мнение, остальные рассеянно кивали. Проверять их слова никто не собирался. Хамелеоны, как и все непонятное, слыли хитрыми и жестокими.
      Осталось упомянуть, что весь восточный район принадлежал негуманоидам, в свою очередь также делясь на мелкие райончики. Верхние этажи, выжив оттуда исконных обитателей, заняли летающие и парящие формы жизни, а в канализации, предварительно затопив последнюю, обосновались формы жизни, но уже плавающие.
      Оставался север. Небольшой, по сравнению с остальными, клочок города. Жители Клондайка называли этот район Голди и сами сторонились его. Голди был своего рода клоакой в клоаке. Те, кто не прижился в остальном городе, отбросы клондайкской жизни (были и такие) оседали здесь.
      Глядя на них, сами клондайкцы, будучи далеко не сливками общества, говорили: "Конченый человек". Из Голди возврата не было. Это было самое дно.
      Именно здесь, на дне, за одним из грубых деревянных столов кабачка "Золотая жила", вперив мутный взгляд безжизненных глаз в кружку с пахнущим скипидаром пойлом, сидел человек.
      Отросшие русые волосы слиплись от давно не смываемой грязи, в некогда светлой бороде запутались кусочки пищи и остатки рвотных масс, лицо прорезали глубокие морщины.
      Дрожащая рука подняла кружку к потрескавшимся губам и помогла сделать обладателю очередной глоток. Человек даже не почувствовал вкуса выпитого, лишь желудок, протестуя против подобного отношения к себе, слабо буркнул.
      Рука, облаченная в ткань некогда дорогого, а сейчас всего в дырах и пятнах костюма опустилась на место.
      Второй рукав костюма ниже локтя безжизненно свисал пустой тряпкой. У человека не было правой руки.
      Если бы Рип Винклер, что невероятно, забрел бы в этот город, этот район и этот кабак, то, проходя мимо безрукого, он наверняка бы даже не обернулся. Мало ли проходимцев кончают свои дни таким образом. А вместе с тем обернись юноша, да еще и присмотрись повнимательнее, то, к своему удивлению, узнал бы в сидящем некогда закадычного друга Сэма Бруттаро.
      Того самого Сэма, который пытался убить Рипа в космосе свыше пяти лет назад. И того самого Сэма, что повторил свою попытку, когда внезапно оживший, но потерявший память Рип вновь возник в его жизни. Последнее покушение увенчалось тем, что Сэм потерял руку, которую Рип отрубил вместе с направленным на него бластером. После этого Сэм исчез с Адониса центральной планеты Галактической Империи и о нем никто ничего не слышал.
      С его стороны это был единственно правильный поступок. Юноше не было возврата на работу, где его уничтожил бы генерал Гордон за то, что последний своим вмешательством разрушил тщательно вынашиваемые планы военного. Ему не было возврата домой, где ненавидящая его жена, по совместительству являющаяся любовницей генерала, тем более не обрадовалась бы возвращению блудного мужа.
      С той памятной встречи с Рипом, стоившей Сэму руки и карьеры, прошло всего-навсего чуть больше полугода. Каким образом за столь короткий промежуток юноша опустился до Клондайка, сказать никто не мог. Как, наверное, и он сам. Скорее всего дело было в том, что за свою не такую долгую жизнь Сэм всегда плыл по течению, практически ничего не предпринимая, чтобы ускорить или замедлить плавание. После окончания академии его устроил на "тепленькое" местечко в правительстве дядя, тот самый генерал Гордон, ну а дальше уже предприимчивая жена, благодаря некоторым личным качествам, способствовала восхождению суженого по служебной лестнице.
      Единственным героическим, если можно так назвать, поступком в жизни Сэма было покушение на Рипа, стоившее последнему любимой девушки и пяти лет жизни. Хотя, конечно, это был поступок труса. Отчаявшись завоевать сердце Надежды традиционными способами, Сэм сделал единственное, что мог. Убрал конкурента. Лучшего друга. Но трус есть трус, независимо, что он делает или о чем думает. У Сэма даже не хватило смелости проверить, действительно ли он довел дело до конца. Это и спасло Рипу жизнь.
      – Свободно?
      Удивленный Сэм с трудом оторвал глаза от мутной поверхности содержимого кружки и посмотрел поверх ее.
      Рядом со столиком стоял человек. Был он статен, широкоплеч. Шляпа с высокой тульей и широкими полями скрывала лицо. Лишь рот, красиво очерченный рот, кривился, ощущая смрад, пропитавший стены и потолок заведения, а заодно и его обитателей.
      За последнее время Сэм настолько отвык от общества, что даже опешил. Правда, довольно слабо. Отупевший от неимоверного потребления выпивки мозг с запозданием реагировал на сигналы.
      Не дожидаясь приглашения, человек уселся на второй стул. Его одежда была довольно потрепана, но все равно являла разительный контраст с облачением остальных посетителей.
      – Ты Сэм Бруттаро, не так ли? - Глаза, холодные глаза незнакомца впились в Сэма.
      Первым желанием последнего было бежать. Никто в Клондайке не знал, как его зовут. Мысли одна мрачнее другой пронеслись в начавшем трезветь мозгу: "Дядя - хочет меня наказать; Рип - отомстить; Надя - ...".
      – Успокойся! - Человек заметил его состояние. - Я не работаю на твоих врагов. Даже наоборот. У меня есть для тебя предложение.
      Из сказанного Сэм вынес, что неизвестный не враг. Почему-то, возможно, виной тому алкоголь или бродячая жизнь, но Сэм ему поверил. А поверив, успокоился и вновь вперил взор в кружку.
      – Эй, ты меня слышал? - окликнул его неизвестный.
      – Оставьте меня в покое. Я ничего не хочу, - вяло возразил Сэм.
      – Что ж, это твоя жизнь и лично мне на нее наплевать. Но как насчет того, чтобы поквитаться с одним нашим общим знакомым. - Человек сделал паузу. - С Рипом Винклером.
      С несвойственным для него проворством Сэм вскинул голову. Он внимательнее всмотрелся в незнакомца.
      Тот удовлетворенно кивнул. При упоминании имени Рипа Винклера обычно безжизненные глаза Сэма полыхнули ненавистью.
 

 
      Комната, камера три на три с половиной метра. Грязная лампа под потолком на обтрепанном шнуре. Высоко, ни дотянуться, ни даже допрыгнуть.
      Марико ухмыльнулась. Тюремщики позаботились, чтобы пленница не дай бог не свела счеты с жизнью. Она им еще нужна. Принцесса рассказала все, что знала, но ее почему-то продолжали держать.
      Более того. Камере пытались придать более или менее обжитой вид. Выбитый пол покрывал полустертый ковер, стены кое-как задрапировали отрезами ткани. Даже установили стол и стул, как и все здесь, прикрученные к полу.
      Принцесса знала, в других камерах пленники содержатся много хуже. Возможно, ей такие привилегии как представительнице императорской семьи, а возможно, хозяева имели на девушку свои виды.
      Марико посмотрела на лампу и снова усмехнулась. Нет, кончать жизнь самоубийством она не собиралась.
      Девушка не знала, где она, как и не знала, кто ее похитил. Но одно она знала точно. Надеялась, очень надеялась, Рип, отец, они спасут ее. Эти двое любящих и любимых мужчин не остановятся, где бы она ни была. Марико верила в них.
      Больше верить было не в кого.
      В коридоре послышались шаги. Принцесса подошла к двери. Время принимать пищу. Сейчас нижний люк откинется и на образовавшийся столик опустится поднос с едой. Всегда в одно и то же время, всегда одна и та же рука. Еду приносила молодая девушка с роскошными рыжими волосами, которые она почему-то завязывала в уродливый пучок на затылке. Девушка была почти ровесница Марико. Когда она смотрела на Марико, в больших глазах читалось презрение. Девушку звали странным для уха нихонки именем... Оля.
 

 
      – Послушайте. - Вопрос потонул в убранстве кабинета. Звук, казалось, поглотил цветастый ковер на полу, а может, и стоящий посередине мягкий диван или большой дубовый стол...
      Как всегда ему ответили, и как всегда отвечающий не появился лично.
      – Да, Каин.
      – Во всей этой истории мне непонятна одна вещь.
      – Только одна?
      – Ну нет, - смутился вопрошавший, - но все же. Зачем вы приказали мне взорвать родителей Винклера. Причем именно определенным сортом взрывчатки. Во-первых, я не вижу связи, пусть бы себе жили, а во-вторых, если уж их смерть так необходима, то не лучше ли было сделать это более чисто. Чтобы она действительно походила на несчастный случай.
      Прежде чем ответить, голос некоторое время молчал.
      – Естественный ход событий не должен нарушаться, - наконец выдал он.
      Каин пожал плечами.
      – И это все?
      Голос опять помолчал.
      – Пока да...